***
В спальне было всего два преимущества: окна в пол и отсутствие сожителей. Комната Тома находилась через стенку. Звукоизоляции не было; прямо за деревянной панелью кровати, вычурного монстра со сложной резью на столбиках, слышался каждый шорох – откидывание крышки чемодана, шелест одежды. На отполированном полу скользили при каждом движении тускло-зелёные коврики. Шторы, примерно такого же цвета протухшей оливки, обрамляли оконный переплёт с редкими перекладинами и шуршащим садом. Одно окно оказалось дверью на балкон, весь такой изысканно-балюстрадный и общий между их комнатами. Гарри записал это в преимущество номер три, но с подозрением покосился на дерево. До сих пор они даже не думали спрашивать насчёт курения, но деревянное всё в этом формально кирпичном доме настораживало: Бёрк как-то ныл о том, как легко въедаются в его деревянные трубки запахи «не того» табака. Люстра со свечами и хрустальными подвесками добила его душевное равновесие. Гарри пнул чемодан под кровать, понадеявшись, что местные эльфы – если они есть – мыли там полы, сам упал поверх матраса и вздохнул в глубины покрывала, пахнущего непонятной отдушкой. Трупы с кровью. Собственное предательское сердце, как будто он тел никогда не видел. Особо загадочный Том. Потенциальный значок старосты и, слава Мерлину, отсутствие капитанства в квиддичной команде. Год, полный дуэлей во имя британской чести в каких-то странах, причём ничего не объяснили и сказали готовиться – ага, у маггловских опекунов. Остаток каникул, полный… непонятно чего, но начало уже было эпичным. Летний отдых перед сложнейшим пятым курсом выходил просто чудесным.***
Ещё год назад Том ухохотался бы, открыв дверь в спальню Гарри и увидев, что всё, что не дерево, оформлено в зелёных оттенках слизеринской гостиной. Сейчас он только моргнул и мотнул головой, призывая спускаться в столовую. С горой дерева тёмных тонов и очередной хрустальной люстрой. Гарри не был удивлён. Их снова собралось четверо, не считая застывшего у дверей домашнего эльфа в оливковой ливрее. Умирая от любопытства, он кивнул и скользнул на своё место, поморщившись, когда стул шумно проехался по ковру. Каменная глыба в желудке рассасывалась соками голода, неизменно приходящего, на какую бы трупную гадость он не любовался. Рассмотрев со всех сторон мысль, что каждое мясо на сервировочных тарелках когда-то тоже было только что убитой гадостью, Гарри вздохнул и снова нагрузил себе овощей. Подумав, перетащил часть рыбы. Рыбу жалко уже не было. Ротбауэра тоже не было, когда непривычно посерьезневший Гриндевальд пояснил, что тот непонятное количество времени передавал данные одной из чужих разведок. Допущенный к важной информации, знал он много; догадывался о ещё большем количестве вещей; дураков в «административной» части Жнецов не было, так что напрямую рассказать засекреченные вещи не мог. Но сам дураком тоже не являлся, поэтому нашёл способ оставить копии некоторых бумаг. На том и спалился, причём в почти буквальном смысле: документы не сжигали после прочтения, а шпионаж между всеми европейскими сторонами был взаимным, практически полюбовно согласованным. А потом, ничего не подозревая, пришёл на доклад и получение новых указаний. Умер он, как недовольно прокомментировал Гриндевальд, слишком быстро для такого проступка. На этом моменте нож скрипнул по тарелке, а Гарри обзавёлся табуном танцующих по спине мурашек. Он ещё не осмотрел дом, но подозревал, что умеющие люди в любом помещении могут развернуть пыточную за несколько минут. Загорелись свечи на люстре. — А как ваше лето, юноши? — аккуратно пронзил вилкой кусочек стейка Гриндевальд. Гарри захотелось под кровать к чемодану. — В целом хорошо, — выступил парламентёром Том. — В целом, — подтвердил Гарри под внимательным взглядом. — Но мы немного оступились, — продолжил Том, укладывая запястье на стол и держа нож на весу. Тот завис в долях дюйма от края тарелки: ещё чуть-чуть, и раздался бы звон. — Как именно? — приятная улыбка Гриндевальда не изменилась ни на миллиметр. Гарри вспомнил, за сколько он вытаскивает палочку, и решил, что бесполезно дёргаться. Том подвис, формулируя предложение. Гарри решил, что бросаться в омут лучше не только вниз головой, но и с разбега. — Том убил своего родственника. Ну, того стрёмного. Ой, — вспомнил он правила приличия и слова, которые не используют в джентльменской компании. Впрочем, согласно правилам приличия в джентльменской компании никто людей не убивает, да и темы за ужином куда попроще. По ноге со стороны Тома он получил весьма неприятно. Прям носком ботинка по косточке, невероятно больно, аж сцепил зубы. — К вам вывалились авроры? — Нет, — сообщил Том с поджатыми губами. Право, как будто эту новость можно было преподнести аккуратно. — Вас видела толпа магглов, и вы не умели стирать память? — Нет, — осторожно сказал Гарри, пытаясь одной ногой почесать щиколотку другой. — Вы оставили труп в месте, где ходят люди? — Нет, — сказали они почти хором, недовольно посмотрев друг на друга. Зоммер флегматично отхлебнул из своего бокала. Гриндевальд положил в рот кусочек стейка; за бесконечность времени, нужную для прожевывания микроскопического куска, Гарри успел поседеть. Кажется, в полного блондина. Он был уверен, что найдёт в зеркале как минимум седую полосу вместо пробора. — Так в чём проблемы? — небрежно пожал плечами Гриндевальд. — Вы не арестованы, магглы не в курсе, аврорат спит. Молодцы. — Спасибо, сэр, — невозмутимо ответил Том, пока Гарри сдерживал своё веское и полное интеллекта «э-э-э-э». Гарри дотянулся ботинком до его ноги, хорошенько проехавшись по штанам в «ну, ты это слышал?». В ответ ему прилетело по многострадальной щиколотке, уже не так больно, в невербальном «ну да, я тоже это слышал». Уголки губ Зоммера, сидевшего напротив, дрогнули. Гарри подумал и потянулся за стейком, пока не убрали. — Но не увлекайтесь, — тоже усмехнулся в вино Гриндевальд. — А то можно дойти до того, что авадой будете зверей убивать. Гарри нервно улыбнулся и покосился на Тома. Тот за неимением мяса решил нарезать в крахмаловый порошок картофелину, крайне увлёкшись движениями ножа и вилки.***
Если бы кто-нибудь спросил Гарри, каково быть подопечным того, кто носил звание тёмного лорда и пугал до дрожащих рук примерно одну пятую часть мира, он бы завис с подбором слова на час. Страшно? Вообще нет. Это была очень тонкая грань между непринуждёнными улыбками в их сторону, «подай, пожалуйста, соль», подсказками в библиотеке и осознанием, периодически постукивающим в висках, с кем они тут сонно здороваются в коридорах. Гарри благодарил всех известных миру богов за отдельное жилое крыло из их комнат и весьма вольные воззрения господина тёмного лорда на то, как надо воспитывать подобранных подростков. Гриндевальд придерживался мнения «никак» и того, что пока все вежливые, на ужин приходят вовремя, под ногами не путаются и в дела не лезут – всё хорошо. Гарри с Томом думали ровно то же самое и старательно избегали всего, что могло привлечь к ним внимание. Ужас-как-темномагически, с горящими черепами и росчерками пыточных проклятий? Тоже не сложилось: после того, как с пола оттерли последние разводы, ничто и не напоминало о кровожадности и резкости. Приходящие люди шагали будто по ниточке, с постными суровыми лицами и папками бумаг, воплей агонии не раздавалось, большую часть дня владельцев даже в доме не было. Гарри до сих пор не знал, где они вообще находятся, и за пределы куцего сада заглядывать боялся. Больно? Ну да, зачастую больно – британскую честь Гриндевальд видел где-то под своими ботинками, но считал, что его подопечные не имеют права проиграть соперникам с континента. — Между вознёй со сводом правил и реальными боями пропасть, — говорил, нехорошо осклабившись, герр Фишер. — Но эти тепличные мальчики бывают быстрыми и хитрыми. Локоть! Их гоняли, как коней-двухлеток перед скачками, нещадно роняя на стены и пол. Потолок тренировочного зала был высоким и всё таким же мерзко-деревянным, как и половина дома: вся эта тонкая резь и вычурные узоры кружились в насмешке, когда в очередной раз лежишь на спине и пытаешься глотнуть воздух ушибленными легкими. Никогда он не радовался плотному графику захвата Европы так, как в момент, когда озвучили всего две тренировки в неделю и оставили бегать вокруг дома самостоятельно. Два раза побыть тщательно обработанной отбивной Гарри мог. Ещё напрямую из ада был выдернут флакон с мешаниной, которая якобы должна была восстановить ему зрение – до орлиной зоркости Тома всё равно далеко, но он имел несчастье сощуриться за одной из трапез, разглядывая двор за окном, и это не ускользнуло от Зоммера. Через полнедели у него забрали кровь и чувство собственного достоинства всякими личными вопросами насчёт здоровья и распорядка – каким образом всё это могло иметь отношение к зрению? – а ещё через неделю на тумбочке стоял флакон. Это надо было закапывать вечером и не орать от рези в глазах. К драным пикси достоинство, Гарри зажмуривался, дышал через раз и боялся выходить в коридор, потому что при виде тусклых свечей мозг взрывался фейерверком. Вырубался ночью он скорее от ужаса, чем от реального желания спать, и утром о гадости напоминала только чувствительность глаз к рассеянному свету. Приходилось передвигать Тома за столом, чтобы смотреть в стену, тёмную, лишенную светильников и приятную. Лучи заклинаний на тренировках при этом были катастрофой. Гарри считал, что ему и с периодическим ношением очков прекрасно жилось, и вообще, не хотят ли проверить здоровье Тома, вот как трёт голову, явно головные боли. Но вслух он этого, конечно, не говорил. В общем, стереотипы были стёрты в порошок и засунуты в глупую китайскую вазу какой-то там эпохи – ее в уменьшенном виде Гриндевальд приволок вместе с запахом духов на мантии, поморщился и увеличил в саду, запихнув между кустов. Гарри тоже считал её стремной и бесполезной, но мимо ходил аккуратно: вдруг дорогущая. Но хорошо – в том радужном абстрактном смысле, когда любящая семья, пикники по воскресеньям и рассказы о жизни – тоже не было. Не то чтобы он нуждался: ни в приюте, ни в Хогвартсе никто не был лично заинтересован в том, как он, вот именно Гарри Поттер, себя чувствует. Разве что Том, но его непонятное поведение убивало все попытки разгадать мотивацию. Поэтому в момент, когда Том демонстративно пристукнул каблуком ботинка, Гарри лежал на траве, сложив руки под головой, и мрачно смотрел на облака. На прорицания он не ходил, но вот это было похоже на предзнаменование тяжелых времён. И то. И вон то тоже. Вместе они складывались в банальное «не выспался из-за кошмаров и колено ноет после тренировки», людей хотелось кусать или хотя бы проклинать на подходе, поэтому кусок травы в дальнем углу сада показался идеальным вариантом. Никаких Томов в планах не было. Но тот стоял, наклонив голову и разглядывая сверху вниз, и солнце подсвечивало ореолом его волосы. Гарри поднял руку, заслоняя себе глаза, и недовольно сощурился. — Если делаешь тень, делай нормально, будь любезен. Том опустился рядом на траву, сложившись с кошачьей непринужденной грацией, и тень исчезла вовсе. Гарри с независимым видом продолжил разглядывать облака. Вот это крокодил. А это ругающийся крокодил: из открытых окон дома раздавалась грубо щёлкающая немецкая речь. Косой взгляд показал, что Том всё ещё сидит и жмурится, как ящерица, выползшая погреться на камень. Конкретно эта рептилия в полдень на улицу и носа не высовывала, недолюбливая слепящее солнце и жару. Тому точно что-то от него надо. Но, если надо, он может и вслух попросить, ехидно решил Гарри и закрыл глаза.***
Том не попросил. И даже словом не обмолвился: посидел с полчаса, разглядывая то сад, то небо, то самого Гарри, и поднялся вместе с ним, когда пришло время брести в дуэльную комнату. Он часто задерживал взгляд; Гарри ощущал это на ужинах, затылком в коридорах и в те моменты, когда утыкался в книгу или сидел на балконной балюстраде, ловко балансируя и пытаясь научиться выдыхать дым через нос. Становилось тревожно. Такое пристальное и молчаливое внимание его размышляющего величества обычно не означало ничего хорошего. На третьи сутки во взгляде появилась целеустремлённость, и Гарри начал думать, что в некоторых случаях проще поговорить. Делать он это, конечно, не собирался: до сих пор дулся за убийство. Или злился. Или обижался. Всегда прекрасно разбиравшийся в своих чувствах, сейчас он попал в болото непонятных эмоций, утопив перед этим трость рациональности. Сам не мог понять, что испытывает и почему, но ощущение было, будто эти чувства облепили мерзкой болотной тиной с ног до головы, капают с затылка всплесками неожиданной агрессии. Сдерживать ехидные комментарии становилось всё сложнее. Том откровенно злил. Гриндевальд с Зоммером и все люди, проходящие через дом, тоже, но тут проявление неудовольствия могло оставить его без головы, поэтому приходилось накрывать крышкой клокочущую ярость. Себе он тоже не нравился так сильно, что лицо в зеркале казалось мерзким, а руки, держащие зубную щётку, хотелось отрезать и закопать в саду. Череду сомнительных эмоциональных практик прерывало курение, но запас блоков был ограничен, а они всё ещё находились непонятно где, поэтому Гарри бессовестно таскал сигареты Тома. Злость злостью, а дефицитный товар надо было добывать любыми способами. — Не упади. Гарри недовольно приоткрыл один глаз. Поболтал ногой, проверяя устойчивость позы: ну да, он опасно наклонился спиной назад на балконе, зацепившись одной ступней за выступ балюстрады, но вполне хорошо сидел. — Не надейся, — всё-таки прокомментировал он нейтральному лицу Тома. Или это было ожидающее? Какая вообще разница. — Пошли, надо поговорить. Да неужели. Боги спустились с небес. Том Риддл снизошёл до простых смертных. — Мне и тут отлично говорится, — пожал плечами Гарри. Том недовольно дёрнул бровями, но ничего не сказал. Гарри сам бы себя сейчас с балкона столкнул. Он пронаблюдал, как Том вытаскивает сигарету из пачки, крутит её в руках, ожидающе смотрит. Потом фыркнул и протянул свою, глядя, как от огонька начинает дымиться чужой табак. — Так что? — Я хочу поэкспериментировать с одной вещью, — уклончиво сообщил Том. — Но там надо показывать выкладки. — Это то, с чем ты ходил? — лениво уточнил Гарри, отворачиваясь к саду. Пафосная поза некомфортно отозвалась в позвоночнике. — Да. — Не то чтобы я хотел быть лабораторной крысой. Том почти закатил глаза, но просто посмотрел в глубины сада, куда-то в дымку. Раздражённым он не выглядел. Скорее выжидающим. Гарри смотрел туда же, медленными затяжками гася вздымающуюся злость. Он контролирует себя, спасибо, пожалуйста, все здесь разумные люди и не хотят ссориться насмерть. Сигарета закончилась чертовски быстро. Злость тоже схлынула, как будто её не было вовсе. Том стоял, прислонившись бедром к балюстраде, и разглядывал его лицо с непонятным выражением. — Показывай, — вздохнул Гарри, соскочив с перил.***
— Категорически нет, — выдохнул он. В руках были бумаги; целая стопка листов, исписанных мелким почерком. Как и все конспекты Тома, они были структурированы строчка к строчке, стрелка к стрелке: тот даже эссе составлял, выстраивая аргументы в своей голове, и его черновая версия отличалась от чистовой разве что парой ремарок. Конспекты и планы Гарри больше напоминали хаос, в котором мог разобраться только он сам, с надписями куриным почерком, почеркушками по краям и обрывками пергаментов, перемешанными с листами блокнотов. Читать записи Тома было легко, но Гарри всё равно недоуменно поморгал, скользнув взглядом по диагонали, и начал перебирать листы с самого первого. Формулы, схемы, подчёркивания твёрдым карандашом, оставляющим вмятины в бумаге. Интерпретировать с ошибкой было сложно. — Да ну нахер, — повторно открыл рот Гарри. — Нет. Неправильная трактовка была невозможной, а значит, прочитал он именно то, что прочитал: зубодробительно сложное создание магической связи. Целая диссертация, намного превышающая возможности школьника, сказал бы он, если бы не знал Тома столько лет. Но как Том, зная его такое же количество времени, мог даже подумать? — Что именно тебя не устраивает? — произнёс этот идиот. Они сидели на ковре в спальне Тома, поэтому тот расслабленно опирался на свою кровать, вытянув ноги. Равнодушное выражение лица пропало; его капелью смыл интерес, отражавшийся искрами в глазах. Гарри был не так уж и неправ в своих мыслях про лабораторную крысу. — Ну, просто нет, — махнул стопкой бумаг он. — Серьёзно, на ослах своих тестируй. — Я не стал бы, — сдвинул брови Том. Гарри аж задохнулся от возмущения. То есть на нём можно, а Малфоя жалко? Видимо, что-то из этого отразилось на его лице, потому что Том пояснил: — Зачем мне знать об их состоянии? — А зачем мне татуировка? — чуть громче, чем стоило, возопил Гарри. Опасливо прислушался: мало ли кто сейчас был в доме. Показывать свои вспышки эмоций всем окружающим он не хотел. Кто научил Тома делать такое лицо на сложной грани между просительным и требовательным? Красивое и глупое. Больше красивое. — Что хоть оно делает? — поинтересовался Гарри, ткнув в ближайший рисунок. — Доверие?.. — вскинул бровь Том. Гарри аж поморгал, убивая фразу про «ничего не понял» в зародыше. Кажется, Том только что сослался на их задушевные разговоры о близких межчеловеческих отношениях и семье, обернув против Гарри его собственное оружие. Что за мерзавец. — В таких случаях это не так работает, — с подозрением посмотрел Гарри. — Это высосет мою душу? На это нужно жертвоприношение? Глаза поменяют цвет? — Нет, нет и нет, — терпеливо сообщил Том. — Это что-то вроде маячка. Безобидного. Как будто это подчеркивание могло утешить или убедить. Том даже не старался. — Исключительно на угрозу жизни и здоровью, — продолжил тот, пока мозг Гарри с бешеной скоростью складывал причины и следствия. Мания контроля выходит на новые стадии? Облегчение учебных стычек? Желание проследить, что «этот идиот» не убился, потому что мания контроля? С Тома сталось бы запереть его в обитой подушками комнате, чтобы все действия и движения отслеживались. Но нет, должно быть что-то ещё. Том при всём таланте не любил побочные академические дебри и без нужды в них не лез. Гарри рассматривал узор ковра, пока мозг приглушил внешние шумы. Дуэли. Пятый курс. СОВ. Тренировки. Две смерти за месяц. Вот это уже теплее. Том, образец независимости и активного избегания любых привязанностей, в жизни не сказал бы «я нервничаю, что ты можешь пострадать». Том бы… ну да, потратил гору времени и прыгнул выше головы, чтобы надменно проконтролировать, что у нужного объекта нет шанса сильно побиться. Это было почти мило, но по-прежнему чудовищно похоже на поводок, надеваемый для тотального контроля. — …и это одностороннее, так что можешь не беспокоиться, не помешает, — закончил Том. Мерлин. Он почти всё прослушал. Гарри оторвал взгляд от ковра и посмотрел на лицо друга. Том мог профессионально играть в покер: ни одна мышца не дёрнулась. Покрывало за его спиной не казалось порталом в ад. Змей-искуситель не уговаривал сорвать яблоко. — Двустороннее, — веско сказал Гарри. — И ты показываешь мне все детали. Всё-таки в комнате два умных человека, хотя к традиционно манипулирующей касте слизеринцев принадлежит только один. Том так легко кивнул, что, не знай его Гарри гору времени, он бы и не заметил враз напрягшейся линии плеч. А вот теперь надо проверить листы вплоть до символов и мелких отметок, чтобы узнать детали того, на что он подписался.***
Свои шансы победить в дуэлях Гарри расценивал как «все умрут, мир может рухнуть, а я буду стоять на пьедестале». Хорошо бы заранее увидеть полный каталог соперников, но вряд ли ими всё лето обтирали полы дуэльных залов так же болезненно, как это делали их наставники. В рамках вариативности неприятелей теперь с ними работал не только герр Фишер: порой в дверном проёме дуэльного зала возникали незнакомые Жнецы, лица которых слились в памяти Гарри в один невыразительный ряд. Он даже не был уверен, что они знали английский. Зато всевозможные проклятия точно выучили безупречно: пренебрегая дуэльным кодексом и всякими мелочами вроде этикета, бросали сразу от входа быстрой чередой лучей, только успевай откатываться и не пищать от неожиданности. Заклинания были где-то на самой грани дуэльного кодекса, а иногда и в шаге от неё, поэтому Гарри отточил щиты, стал перестраховываться превентивно и научился тормозить мелкие кровотечения, не отрываясь от бега с препятствиями. Их, конечно, не травмировали нарочно, но и не церемонились: дверь зала за собой Гарри закрывал обычно трясущимися руками, а лестница к спальне и благословенной мази от ушибов казалась Эверестом. Утренние моменты, когда после открывания глаз он вспоминал день недели и понимал, что тренировки сегодня не будет, воспринимались как праздники. Немного сомнительные праздники, омрачённые долгими часами отлеживания в ванной – мышцы ныли нещадно, он даже после пар по анатомии не знал о существовании некоторых из них, – мыслями о провалах и долгим просиживанием в библиотеке. Том отложил свои исследования, спешно дописал летние эссе и теперь исчёркивал пергаменты аккуратными записями: схемы, тактические планы, десяток стрелок с подписями заклинаний, пометки с контрзаклятиями. Гарри решительно не понимал, как в бешеную перестрелку на скорости «нет времени даже подумать» можно всунуть тактические схемы. Он просто метался, как бешеный заяц, брал импровизацией и пытался неожиданно использовать сбивающие с толку бытовые заклятия. Заметки больше напоминали листок для росписи ручки: задумчиво нарисованные линии, вязь дробно написанных заклинаний, выдернутых наугад из какой-нибудь ветхой книжки. Талмуды, которых не найти в хогвартской библиотеке, были подарком судьбы: при должной доле воображения в бою можно использовать почти что угодно, и, пока Том выстраивал свои зубодробительные схемы, Гарри листал всё вплоть до художественной литературы. Иногда курил прямо там, открыв окно. Конечно, предварительно убедился, что Гриндевальд тоже так делает, развалившись в кресле со своей трубкой: не хотелось нечаянно лишиться головы за курение в святая святых. В этом доме такой святыней оказалась только столовая, где Зоммер морщил нос, даже если кто-нибудь из них просто приходил с сильным запахом дыма. Сам он, кстати, тоже курил вовсю. Хоть какая-то общая черта с мощными магами, думал Гарри, стряхивая пепел за окно. Это была одна из последних сигарет, а до конца лета ещё три недели, но привычка въелась в альвеолы намертво и циркулировала по кровотоку. Он вдохнул терпкий дым. По плану там должен был быть прохладный сумеречный воздух, сменивший висевшее над землёй полотно дневной духоты, но у каждой вредной привычки были свои недостатки. Например, невкусный дым. Плюс из всех своих вредных привычек вроде «видеть окровавленные тела где попало», «едва сдерживать порывы огрызнуться возле крутых магов» и курения он выбирал курение, хоть горло и неприятно саднило по утрам. — Что такое? — равнодушно спросил Том, не отрываясь от книги, когда Гарри прочистил горло. Он сидел за столом с переводом азиатского трактата о ведении войны, и во всём крыле был слышен только шелест страниц да его ровное дыхание: владельцы дома ещё не вернулись. Щёлкнул выключатель лампы. Та разлила свет, окрасивший тёмные полки и подсветивший позолоту на корешках книг. Гарри сощурился: в распахнутой оконной створке появилось отражение библиотеки, сквозь которую просвечивались теневые контуры деревьев. — Ничего, — наконец ответил он, высовывая голову в окно: тоже темно и очень тихо. — Не хочешь пойти потренироваться? Этот мудак вчера прям по ногам стрелял. — Быстрее бегать надо, — так же безэмоционально заметил Том, почти всю тренировку неспешно гулявший вдоль стены, пока Гарри отвлекал на себя всё внимание. Со взрослыми опытными магами они, два пятнадцатилетних подростка, не всегда могли сравниться даже в положении «два к одному» и при том, что сильно превосходили сверстников. Это неприятно царапало самооценку и ощущалось даже больнее, чем падения лицом вниз в парализованном виде. Гарри злился – на них, на мир, на себя – и планировал стоять на пьедестале почета этого фестралом совокупляемого мероприятия любой ценой чисто из принципа. Том вздохнул и закрыл книгу. Прошуршали, разлетаясь от сквозняка, листы записей, замерли на краю стола. — Пошли. Дверь хлопнула, когда они уже почти полчаса кружили по комнате, обмениваясь заклинаниями; Гарри сначала рухнул на пол, перекатываясь подальше от лимонной вспышки, потом мозг обработал звук двери, потом он завершил резкое движение запястьем, отгораживаясь простеньким protego. Хорошо, что бросил взгляд на проём раньше, чем завопил, кого и какого чёрта сюда принесло, если даже идиотам понятно, что в закрытые комнаты для тренировок не суются. — Добрый вечер, герр Гриндевальд, герр Зоммер, — учтиво кивнул Том, несмотря на то, как его грудь вздымалась от частого неглубокого дыхания. Гарри задался целью устроить ему бегательный марафон и почти преуспел. — А неплохая реакция, — небрежно махнул палочкой Гриндевальд, сворачивая все их щиты, как лопнувшие мыльные пузыри. — Да, Маркус? Гарри держался рукой за бок, который нещадно кололо, и комплимент нормально принять не мог. — Может быть, — Зоммер смерил их взглядом, как мушек-дрозофил, ползавших по любимому варенью. И без предупреждения вскинул палочку, выскальзывая из-за плеча Гриндевальда таким плавным скользящим движением, словно он был змеей, а не высоким человеком в неудобной повседневной мантии. Гарри подавил недостойный мужчины визг и метнулся в сторону, наплевав на повторный щит. Оторвал пуговицу, трансфигурировав в горсть песка, кинул в нужном направлении: в борьбе за остатки самооценки все средства хороши. Том рванул в противоположный конец комнаты, хлёсткими движениями без размаха выдав несколько заклинаний подряд. Гриндевальд хмыкнул и прислонился к стене, безмятежно протягивая руку к карману: видимо, планировал раскурить трубку прямо среди стычки, даже не прикрывшись. Нужды действительно не было, потому что всё то, что на них показывали Жнецы этим летом, да и на более ранних тренировках, было просто ничем по сравнению с обрушившимися сейчас проблемами. Проблемы сверкали на периферии зрения, отражались от стен, грохотали по полу многострадальными коленями Гарри и задели люстру, зазвеневшую хрусталем – он, к счастью, не падал, даже когда прямо в светильник улетело мелкое взрывное проклятие. Через минуту стало понятно, что мелким и безобидным они только выкопают себе могилы прямо здесь. Полчаса прыжков до этого не помогали дыханию; Гарри решил бегать по утрам или вскрыться этим вечером, смотря какой степенью позора завершится стычка. Он так и не понял, от кого улетело первое режущее, от Тома или из его собственной палочки. Зоммер усмехнулся шальной, непривычной на его лице улыбкой, но продолжил использовать заклинания младших курсов Хогвартса. Это было так обидно, что Гарри скрипнул зубами, оказавшись за спиной Тома и высовывая палочку из-за его плеча. От сдвоенного проклятия треснула одна из деревянных панелей, часть резьбы осыпалась крошкой. Гриндевальд флегматично продолжил набивать табаком трубку. Зоммер сделал шаг в сторону, посмотрев столь снисходительно, что ярость в груди Гарри грозила сожрать его же мозг и подтолкнуть к категории заклинаний, за которые могли и посадить. Луч. Шаг. Разворот на носках, колено нещадно взвыло каждой своей связкой. Проворот запястья. Протолкнуть инкантацию через голосовые связки. Ещё шаг. А вот это в него почти влетело что-то неприятное – сходу не распознал, но больше не проклятия танцующих ног или желейных коленей. Том умудрился откинуть волосы с мокрого лба, оказавшись в углу комнаты. На его щеке блестела россыпью капель царапина: и когда успел? Снова прыжок, теперь отзывалась уже спина, Мерлин, если он хотя бы дотянется, он– Том снова возник под локтем, почти смазав заклинание, и мотнул головой. План, конечно, был плохим, тупым и отчаянным, достойным худших стереотипов о гриффиндорцах, но Гарри вскинул три пальца. Том умудрился поморщиться, не соглашаясь с предложением, отразить заклинание от них обоих и отскочить от Гарри одновременно. Но проигрывали они, как два новорождённых котёнка бульмастифу, и Гарри собирался рухнуть в эту пропасть с пользой для себя. Ещё длинный шаг, сберёг остатки дыхания, перекинул палочку в другую руку – левой он колдовать не умел, но в правую почти влетела струя синего огня. Очень мерзкого, насколько Гарри помнил. Бросил взгляд на Гриндевальда: тот едва заметно улыбался, поблескивая глазами и выдыхая дым в комнате, где и так всё сверкало. Вернул палочку обратно. Практически кубарем прокатился по земле, используя все самое быстрое и противное, что только мог придумать, чтобы феерией лучей из непривычной точки отвлечь внимание от Тома. Было твёрдо, и немного больно, и– Ох. Открывать глаза ещё больнее. Он жив? К сожалению, жив: потолок знакомый, на геенну огненную не похоже. Придётся отрабатывать грехи ещё и здесь. — Ennervate, — голос, который он не хочет слышать больше никогда. Гарри сдержал стон отчаяния, приподнимаясь на локтях. Руки на месте. Ноги тоже. Кровь не течёт. Гриндевальд всё ещё курил ту же трубку, скрестив ноги. Зоммер паскудно осклабился своим омерзительным красивым лицом, зачесывая волосы назад движением ладони. На паре мест в его мантии были едва заметные подпалины; на виске капля пота; хоть бы поцарапался, троллий ублюдок. Хотя Гарри был несправедлив к троллям. На данный момент он любил их больше. Том в поле зрения не входил, поэтому пришлось повернуть голову, прохрустев всеми позвонками шеи. Ennervate, раз Гарри услышал, явно предназначался ему. В наверняка сильно ушибленную голову первой пришла мысль, что Том красивый даже с разбитой губой, из которой сочилась кровь. Гарри уже привычно задышал медленнее, переводя взгляд подальше от крови, то есть на глаза. Злющие, оскорблённо сощуренные глаза человека, которого уронили на пол в уже спелёнутом веревками виде и этим потоптались по остаткам гордости. Зоммер цокнул языком, подходя к Тому, пока Гарри пытался хотя бы встать на колени. Ноги тряслись от бедра прям до кончиков пальцев и протестовали. — Очень неплохо, — заметил Гриндевальд, взмахом палочки восстановив пару стеновых панелей. По трещинам побежал свет. Панели они за всё время тренировок ещё не разносили. — Я ожидал худшего. Ни капельки не утешало. Гарри отчаялся принять приличное положение и просто шлепнулся на зад, растирая ноги ладонями. Штаны проще выбросить, чем ремонтировать. Зоммер всё ещё смотрел на Тома, неловко стоящего на одном колене, сверху вниз. Ой. Ой-ей. Том аж дернулся, когда тот шевельнул палочкой; шумно втянул воздух – наверняка было больно; напряг челюсть так, что Гарри испугался за его зубы. Его палочка лежала почти в углу комнаты, рядом валялся и остролист Гарри. — Reparo, — указал Зоммер на риддловскую рубашку. Перевёл острие палочки на руки, в которые врезалась грубая на вид верёвка: — Finite. Не смотри на меня так, я хочу, чтобы ты выжил, а не остался по частям в первом же рейде. — Спасибо, — голос Тома был идеально ровным. — Я справлюсь. Капля крови с его подбородка оказалась на рубашке. К ней добавилась новая: Зоммер, не теряя снисходительной улыбки, хлестнул порезом по скуле, оставил царапину в придачу к уже имевшейся. — Не дерзи, мальчик. Том прикрыл глаза, задержавшись так на секунду. Гарри подумал, что если бы их палочки сейчас были в руках, то он бы научился разыгрывать непростительные с первой попытки. — Не пугай детей, Маркус, — прожестикулировал трубкой Гриндевальд. — Никто их в рейды пока и не пустит. Есть ли у них ещё способы втоптать их самооценку ниже уровня самой глубокой океанической впадины? — Но для школьников хорошо, — признал Зоммер таким тоном, как будто не собирался этого делать и под прицелом. Обиднее становилось с каждым звуком. — Обычно приходят похуже. — Вот и славно, — резюмировал Гриндевальд, притушив трубку. Гарри только сейчас, спустя долгие годы заметил, что его улыбка не отражается в глазах. Да и вообще ничего не отражается: вся выразительность оставалась в экспрессивных жестах, весёлом голосе и острых улыбках, до глаз – с препарирующим, цепким взглядом – не доходило ничего. Озноб промаршировал по спине. — Ужин через полчаса, успеете убраться, — направился он к выходу. Зоммер последовал. Дверь щелкнула язычком, как крышка гроба. Гарри подождал несколько секунд, чтобы взвыть на грани слышимости: и так подбитая нога пульсировала так, что перебивала бешеный стук сердца в ушах. Том даже не шевелился; потом медленно, осторожно вдохнул, смахнул кровь с лица, посмотрел на испачканные пальцы. Такой яркой ненависти Гарри у него ещё не видел.***
То, что некоторые порезы за один день не исчезли, только усугубило ситуацию. Том стал тихим и вежливым до омерзения. Он лучезарно улыбался Зоммеру в коридорах и кивал перед трапезами, кочевал между дуэльным залом и библиотекой и снова обзавёлся синяками под глазами. Зоммер веселился и беззлобно поддразнивал. Том сжимал зубы, на провокации не вёлся и вообще помнил, что ему уже не тринадцать, но не переставал сверкать глазами из-под отросшей чёлки. Гарри ненавидел их всех, включая гиацинты на клумбах и эльфов, подающих ужин; но, так бессовестно вытряхнутый из шаткого душевного равновесия, вовсю пытался найти путь обратно. Ничего хорошего из конфликта поколений и детских обид тут не выйдет, это понимал и он сам, и Том. Их опекуны были кругом правы: даже для той ответственности, которая висела над их головами сейчас, они были едва ли готовы. Именно той частью, которая вскидывается, едва услышав подначку. Если кто-то из них сорвётся в неподходящей ситуации и потеряет остатки рассудка, это может стать фатальным для обоих – и плевать на все гриндевальдовские планы завоевания вселенной, Гарри считал их с Томом жизни повыше. То, что Гарри мог проанализировать и разложить на кирпичики этот воспитательный момент, легче ничего не делало: всё ещё надо было дышать на счёт, чтобы не сжимать кулаки и сохранять улыбку на лице. Переданные хогвартские конверты стали спасением из закручивающейся воронки самоугнетения. Как их нашли, забрали у сов и доставили сюда, Гарри не понимал, но лишние вопросы задавать тоже не планировал – только-только стал поддерживать бытовые разговоры без ощущения, что ходит по тонкому льду. Гриндевальд снова стал добрым, весёлым и опекающим дядюшкой. Зоммер опять превратился в нечто между ледяной статуей мерзавца и строгим гувернёром. Гарри больше ни на секунду не забывал, с какими оценивающими взглядами их гоняли на скорость реакции и знание заклинаний, как на отборе породистых щенков – кто более норовистый и активный. Из пухлых конвертов вылетели два блеснувших значка. Том не улыбнулся, рассматривая свой. Гарри покрутил металлическую гладь в руках, багровая эмаль тускло отражала свечи. Четыре года мечтаний лежали в руке, как фальшивая и совсем не радующая ёлочная игрушка. — Поздравляю, — неожиданно сказал Гриндевальд из кресла. Гарри почти подпрыгнул. Обычно громкий и яркий, Гриндевальд обладал поистине кошачьей способностью сесть где-нибудь так, что ты забываешь о его присутствии на часы, даже если там шуршат бумаги и испаряется дым трубки. Даже Жнецы порой не замечали, заходя в библиотеку, и точно так же смешно дёргались с каменными лицами. — Спасибо, сэр, — отозвался он одновременно с Томом. — Кстати, про Хогвартс, — продолжил Гриндевальд, как будто он только что вспомнил, а не взвешивал каждый шаг. — В этом году может быть… много слухов. Игнорируйте. — Каких? — развернулся полностью Том, опираясь бедром об угол стола. — Информация не для вас, — проговорил Гриндевальд. Кажется, изображать взрослых и сдержанных у них получалось плохо: он аж фыркнул, закрыв лицо рукой на секунду. — Не надо так на меня смотреть. Правдоподобное отрицание, помните? Много чего может пойти не так. — Конечно, — прокомментировал Гарри, который успел представить уже полсотни вариантов своей смерти, казни, пожизненного заключения за измену родине и всего такого. — Но ожидайте сюрпризов. Возможно, приятных, возможно, не очень, — неопределённо покрутил рукой Гриндевальд. Гарри посмотрел на Тома. Том взглянул в ответ. На его спокойном лице отчетливо читалось «ещё одна загадка – и я выброшусь в окно», но, судя по всему, прочитать это мог только Гарри. — И не забудьте кормить свою самку василиска. Усыплять категорически нельзя. — В любых случаях, сэр? — предусмотрительно уточнил Том. Как будто они вообще могут усыпить огромную рептилию. Это Слизерин был в состоянии. Сам Гриндевальд, скорее всего, тоже может. Насчёт своих навыков Гарри уже имел весьма четкое, чуть-чуть возвышающееся над плинтусом мнение. — В любых, — подтвердил Гриндевальд. — Если что-то случится, вы знаете, как со мной связаться. Если что-то срочное, скажи какой-нибудь из Розье: у них есть способ связи с родителями. Том едва заметно нахмурился, что в его эквиваленте вежливого юного сквайра было почти как «скривился, прожевав лимон». Стало понятно, что мелкая Розье осталась на случай, когда василиск уже выполз из замка ко всем розовым пикси в крапинку, и то Том попытается сам изготовить международный портал в неизвестную точку и пропихнуть сквозь него сову. — Конечно, сэр, — сказал он вслух. — Быть хорошими старостами, не убивать одногруппников, кормить василиска, сдать СОВ… а, будьте любезны, выиграйте дуэльный турнир. — Разумеется, сэр, — ответил Гарри, мысленно скрещивая пальцы за спиной и ощущая, как над его шеей зависает огромный острый палаш. Вероятно, проще сброситься с Астрономической башни. Лететь меньше тридцати секунд, шанс выжить минимальный, ничьи ожидания оправдывать не надо. — Вас никто не убьёт, если не выиграете, — посмотрел ему в лицо Гриндевальд, правильно угадав направление мыслей. — Повеселитесь, наладьте международные связи, порадуйте своего профессора защиты… и деканов. Он непонятно усмехнулся, как будто только что выдал известную ему одному шутку. Гарри ничего не понял, но дёрнул уголками губ. Том всё ещё не соизволил улыбнуться: кажется, он после всего случившегося воспринимал победу в турнире как вопрос всей своей жизни, а потом ещё во взрослом надо всех порвать, и в качестве приятной опции удушить Зоммера в постели. Так, про постель Зоммера, куда явно входил сидящий перед ними человек, думать запрещено. — Но я буду рад, если вы выиграете, — продолжил Гриндевальд, окончательно отрезая им возможность к отступлению. — Где-то через неделю начинается то, о чём вам не следует знать, так что вернётесь туда, где и были. Надеюсь, за остаток лета вы не взорвёте британское министерство раньше меня? — Нет, сэр, — сообщили они хором. Гарри дёрнул плечом. Вот ещё, министерство взрывать. Первую неделю он будет спать. Потом ещё три дня лежать в горячей ванной, откуда не надо ни на какую тренировку. Перед ужасным годом следовало отдохнуть как следует, пока дают. — Вот и здорово, — обобщил всё Гриндевальд. — Пока свободны. Ваш новый блок сигарет лежит в холле. Гарри забрал все свои слова и сомнения обратно. Он любил своих опекунов.***
Но, протягивая пальцы к цепочке портала с чемоданом в руке, ни капли не жалел. Он уже по стенам бегал. Год в интернате. Почти месяц в уэльской глуши, спасибо, что открытой. Ещё месяц в особняке, где от стен до периметра охранных чар было шагов сто, не больше, и в качестве развлечений предлагались разве что тренировки, домашние задания и вечерние игры в шахматы с Томом. Однажды попробовал с Зоммером. Позорно продул к середине второй дюжины ходов. Том, несмотря на все свои презрительные реверансы, за шахматную доску с тем садился охотно. Они застывали возле неё на час, неуловимо похожие, хотя между арийской выточенностью Зоммера и скулами Тома просто невозможно найти общие черты. К окончанию партии Гарри обычно настолько безнадёжно отвлекался, что не смотрел, кто там выиграл, и на всякий случай не спрашивал. Раз Том садится снова и не пытается выстрелить молниями из глаз, значит, все в порядке. Сам он на всякий случай при свечах даже не читал: зрение было если не безупречным, то позволяющим различить детали, и второй раз повторять это путешествие в царство адской рези в глазах он не хотел. Цепочка нагрелась в пальцах, переворачивая все органы и унося его со всеми странными ощущениями насчёт жизни с Гриндевальдом сквозь пространство. Гарри почти радостно рухнул на свой чемодан, даже не пытаясь удержать равновесие. Он дома. Ну, пикси пойми где, но здесь только они с Томом, так что дома. Оставалось полторы недели, чтобы выспаться, скататься за учебниками и одеждой, проверить выкладки Тома и узнать, что ему предстоит, написать соседям по спальне… кажется, с «высплюсь» он погорячился. На выкладки ушло почти четыре дня копания в расчётах; Гарри скрупулёзно перепроверял каждый символ, Том вернулся к демонстративному закатыванию глаз, фырканью и многозначительному молчанию, разбив свой образ вежливого зануды, но не препятствовал. Всё было именно так, как он описал: маячок, завязанный на кусочек кожи. Незамысловатый, работающий только на определённом расстоянии и не попирающий законы магии, в чём с радостью убедился Гарри. С Тома бы сталось сотворить что-то абсолютно невозможное и проверить как раз на нём. Это невозможным не было. Ошеломительно сложным, требующим фиксированного знака и заоблачным для школьного уровня, но выполнимым. Гарри понимал, в какую ловушку бежит с гиканьем, соглашаясь, чтобы Том получал сигнал о его травмах. С другой стороны, он смог бы тут же чувствовать, когда проблемы начинались у самого Тома, который в жизни ничего не скажет, пока не рухнет без сознания от истощения. Это нереально было заставить работать как вредноскоп, передавать сообщения, отводить заклинания и вообще модифицировать без ещё тысячи страниц расчётов. Поэтому Гарри вежливо сделал вид, что он ничего не знает насчёт мании Тома контролировать каждый его вздох, а Том не менее тактично не спрашивал, начерта самому Гарри знать про его потенциальные опасности. Соврали они бы друг другу одинаково. — Набью яблочный пирог, — размышлял Гарри, разбивая яйца и ловко отделяя желтки. — Плетёный. — Только попробуй, — Том, нарезавший яблоки, указующе ткнул ножом почти в нос Гарри. Он даже не моргнул. Знак на коже должен был быть общим, и такой шанс побесить Тома тупыми идеями он упустить не мог, даже если тот препарирует яблочную кожуру с ловкостью бывалого маньяка. — Льва, — растрепал себе волосы Гарри. Рукой, испачканной в сыром яичном белке. Скептический взгляд Тома сказал всё за него. — Змею тогда уже, — стукнул ножом по доске тот. — Не забывай, на мне тоже будет это. — Именно! — ликующе сказал Гарри. — Поэтому кактус. Твоя внутренняя сущность и всё такое. — Уксус можно плеснуть в глаза человеку, — почти нежно сказал Том, поглядывая на груду ингредиентов и бутылочек на столе. — Ту резь от глазной дряни ты не переплюнешь, — помотал головой Гарри, дотягиваясь до сахарницы. Та блестела синей росписью по белой глазури. День выдался на удивление солнечным. Август оставил мазки охры на изумрудной зелени сада, рассыпал плоды с когда-то ухоженных яблонь, прошёлся утренней зябкостью по полам дома. Гарри решил, что тёплый яблочный пирог – лучшее решение. Том хмыкнул и пошёл собирать яблоки, истребив треть из них в процессе. — Но могу попробовать, — улыбнулся Том, утаскивая ещё одну яблочную дольку в пользу своего желудка. — Вилка тоже отлично выкалывает глаза, — помахал последней Гарри. Хорошо бы найти в доме венчик: угроза вышла бы неполноценной, но и взбивать удобнее. — Очень страшно. — Бойся, — фыркнул Гарри. — Темной-темной ночью… я набью себе бороду Дамблдора! Яблоко он поймал в полёте: ловец всё-таки. Бросать обратно не стал, откусил, захрустев. Отличная яблоня, бедные бывшие владельцы, не дождавшиеся урожая. — Котёл Слизнорта. — Оно будет и на тебе. — Верно, — поморщился Том. — Просто точку? — Я не буду ходить с пятном на коже, — оскорбился Гарри. — У меня есть квиддичные раздевалки! — И что? — вскинул бровь Том, клавший далеко и надолго на мнения окружающих. — И то. Никаких змей, инициалов Слизерина или «собственность Тома Риддла». Том задумчиво покрутил яблоко в руке. Его взгляд, хоть и был направлен на несчастный плод, Гарри не понравился. — Том. Нет. — Я не могу быть своей собственностью, да, — кивнул Том. — Круг? — Почти как точка. — Ты не можешь притянуть философское обоснование кругу? И я ещё не сомневался в твоих умственных способностях… — Я не понимаю, зачем мне круг, — пояснил Гарри тоном для маленьких детей и глупых собак. Нашёлся тут мастер сомнительных комплиментов. Несколько минут молчания нарушались только шорохом пакета с мукой да шлепаньем яблочных долек на дно формы. — Монету? — Набить? — Кинуть. Сода зашипела в ложке. Гарри аж передёрнуло от ассоциации с василиском: эту чешуйчатую девушку повышенных телесных размеров надо было покормить в ближайшие дни после возвращения в замок, а ему чудовищно не хотелось. Но, если не покормить василиска, та полезет искать себе еду самостоятельно, а последствия Гарри очень приблизительно – на плюс-минус пару сотен трупов – представлял. — Дары смерти, — хмыкнул Гарри, чтобы посмотреть, как Том закатывает глаза. — Не хочу ничего из этих банальных штук, ну они у всех скоро будут.***
— Значит, змея вечности? — почесал щетину мастер. Его залысины, кокетливо замаскированные зачёсом так, что стало только хуже, бликовали в свете настольной лампы. — Уроборос, — критически поправил Гарри, ёрзая на стуле. Разнокалиберных накольщиков в Лондоне было удивительно много; он ожидал найти одного, ну, двух максимум, и заранее смирялся с ужасно выполненной картинкой на коже. Но Том страдал от вероятности иметь что-то недостаточно идеальное и почти целый день таскал его за собой, отказываясь от всех посещенных салонов. Гарри неловко улыбался и сжимал пачку фунтов в кармане. Если бы был хоть какой-то шанс не облажаться на долгие месяцы последствий, он бы уже сам всё магией сделал, но это почти как постоянная трансфигурация человека – штука, затрагиваемая на последних парах седьмого курса, и то чисто как информация к сведению. Такие вещи делали, получив мастерство и испортив множество материала для экспериментов. В маггловском мире же оказалось достаточно поискать в нескольких газетах. И вытерпеть недовольное лицо Тома: поезд отправлялся в Хогвартс через пару дней, а у них ещё миллиард дел, накиданных ворохом до последней минуты перед отъездом. К счастью, устраивающий тонкую риддловскую душевную организацию мастер нашёлся раньше, чем на город рухнули сумерки. — Уроборос, — хмыкнул мастер. Гарри очень хотелось вскочить и убежать. Вместо этого он мужественно вжался в стул, твёрдый и странной формы, и смотрел на продезинфицированную машинку. Мерлин и все дворы фейри, в него будут тыкать иглами. Если бы не Том, уткнувшийся в книгу в этой же комнате, он бы всё-таки ретировался за дверь с поспешными извинениями. Нарисованная змея скалилась микроскопическими клыками с листа. Где-то в этом споре про символизм он проиграл, но так и не понял, когда. Том был слишком хорош в софистическом перекладывании аргументов, прочитал целую лекцию про возрождение и очень мило улыбался. Змею он набросал там же парой быстрых штрихов. Приложил к тонкому плечу Гарри с внутренней стороны, в нескольких дюймах над сгибом локтя, ещё раз улыбнулся. Гарри перебрал все варианты, которые они обсуждали почти с утра до вечера, и вздохнул. Змея так змея. Бесконечность так бесконечность. Оно маленькое, в незаметном месте и символ вечности и возрождения он хотя бы всегда сможет объяснить любому желающему, опустив, что одновременно это и символ смерти. Им с Томом чертовски подходило. Гарри, конечно, считал себя символизирующим новые надежды и рассвет. Он вставал на два часа раньше и всё такое. Но иглы! В воздухе причудливо мешались запах дыма и дезинфицирующей дряни. Гарри сдержал хихиканье, когда вата прошлась по коже. И, повернув голову, уставился на Тома, как только мастер потянулся к машинке. Никакое «если совсем не понравится, можно убрать в больничном крыле» – на знахарском факультативе он слышал про такие случаи – не работало с достаточной степенью успокоения. Чернила. В кожу. Том оторвался от книги и коротко хмыкнул. Гарри подмигнул ему, умудрившись не дёрнуться, когда застрекотала машинка. Страшно было больше, чем больно. Пережив первые моменты ужаса, можно было рассматривать эскизы, клейкой лентой зафиксированные на стенах, и изредка поглядывать на работу – мастер часто стирал чернильные разводы салфеткой, и на тощем плече проступали контуры свернувшейся змеи. Дорисовав острые клычки поверх тонкой линии хвоста, исчезавшей в распахнутой пасти, мастер отложил машинку и шумно выдохнул. Притянул к себе ещё пачку салфеток. Том ненавязчиво придвинулся поближе и вытянул шею. Гарри сам повернул голову до боли в позвонках, рассматривая детали на зафиксированной руке. Маленькая, круглая и симпатичная. Надо будет придумать ей какое-нибудь смешное имя, чтобы бесить Тома. Через минут пятнадцать Гарри уже сидел на том же стуле, что и Том раньше, прижимая к руке пелёнку: хорошо, что сделал не в последний день перед отъездом, замотанная рука в мире магов смотрелась бы комично. Смотреть на флегматичного Тома было скучно, так что он дотянулся до книжки – та же серия, что и в автобусе когда-то давно, фактически в прошлой жизни, один большой разворот календаря с надписью «август» назад. «Вот в чем дело. Человек делает, порождает несравненно больше того, что может или должен вынести. Вот так он и узнаёт, что может вынести все. Вот в чем дело». Эта книга определённо нравилась ему больше. Гарри уткнулся в страницы, пролистывал главы, цеплялся за описания и характеристики персонажей, не особо отслеживая сюжет – ему и в жизни бешеных приключений хватает, спасибо. Снова застрекотала машинка. Том стоически терпел, хоть и счастливым не выглядел. А ведь это была самая простая часть: физическая привязка, на которую накладывались все чары. Ждать, когда иглами тычут не в тебя, оказалось ещё тяжелее. Гарри уже нетерпеливо притоптывал носком ботинка, когда Том дослушал инструкции по уходу, прижимая к руке пелёнку, как солдат, возвращающийся с фронта. Они на свой символический фронт, смешанный с учёбой, как раз и ехали. Когда распахнулась дверь на улицу, оказалось, что уже спустился августовский ранний закат; дымку в воздухе пронизывал тёплый, растекающийся свет. Нагретый за день асфальт щетинился травой, спешившей прорасти сквозь трещины, пока не наступила осень. Мальчишка лет десяти, скинув с плеч подтяжки, отмывал витрину антикварного магазина напротив. От мокрого блестящего стекла на его лицо перескакивали рыжие блики. Гарри улыбнулся.