***
В примитивном душе «Белой Виверны» Гарри мылся минут сорок. Казалось, трупный запах въелся в поры кожи, витал за ним длинным шлейфом. Если думать логически, ничего там впитаться не могло. Оно и воняло-то не очень сильно: Гарри не хотелось сидеть рядом с трупом, поэтому он вылетел из хижины под дождь через минуту после того, как Том проверил все ящики и полки. Если что и осталось на одежде, то смылось бы водой, под которой они брели к дороге между Грейт-Хэнглтоном и Литтл-Хэнглтоном драккловы шесть миль. На выходе из деревни никто не следил, куда отправились два странных парня; тело не выглядело как компанейский человек, каждый вечер захаживавший в местный паб, которого могли хватиться; они даже следов особо не оставили – Том поправил засушенную шкуру на двери и аккуратно щелкнул калиткой. Но пока оставались шансы, что кто-нибудь откроет хижину и свяжет эту смерть с их появлением, стоило перестраховаться. На ходу выжимая волосы и хлюпая рубашкой, Гарри поклялся себе сдать экзамен на аппарацию на следующий день после первого занятия. К счастью, к приходу автобуса не они одни были насквозь мокрые, и жалостливый водитель вопреки экономии включил печку; почти час Гарри трясся от плохой дороги, холода и пережитого ужаса, прижавшись к такому же холодному боку Тома. Никто пальцами с воплем «убийцы!» не тыкал, но он всё равно вздрагивал от каждого заходящего человека и с конечной станции уходил быстрым шагом. Лучше бы Том и дальше убивал оленей своему василиску. Оленина даже неплоха на вкус. С этим мнением Гарри зашипел, слишком энергично ткнув уже натертую кожу мочалкой. Придётся смиряться с мыслью, что кожу с себя не сдерёшь, и всё произошедшее тоже. И выходить уже из душа: Том завершил все гигиенические процедуры за десять минут и уже должен был заказать им ужин. Ужин Гарри тоже попросил без мяса. Вот и будет давиться, как дурак, тушеными овощами за ту же стоимость. Том с уже подсохшими волосами смотрел в окно. Обернулся, но ничего не сказал: он, помимо краткого решения бытовых вопросов, молчал с самого выхода из хижины. — Ужин принесли? — разбил тишину Гарри, плюхаясь на кровать и заматываясь в кокон из одеяла. Аж до сих пор зубы стучали. — На столе, — кивнул в угол комнаты Том. Голос его был хриплым. — Возьми моё одеяло. — Э-э-э… — завис Гарри. — Тебе? — Завернись, — отвернулся обратно к окну Том. — У нас нет перечного. — А-а. Спасибо, — неуверенно пошевелился в своём коконе Гарри. — А ты? — Не холодно, — пожал плечами Том. Гарри скептически смерил его взглядом и подвигал подушки. Потом закрепил края одеяла. Трижды поднял все, что рухнуло. Шепотом пообещал проклятие вечного приклеивания, прижал спиной одну часть и ногой вторую. Отличный форт получился. Кособокий и разномастный, но хотя бы не падающий… если спиной не шевелить. — Иди сюда, — бескомпромиссно сказал Гарри. — И тарелки тащи. Что ж, тушёные артишоки, спаржа и прочий набор овощей в одном вареве действительно был склизко-безвкусным. Но Том бледно улыбнулся, устраиваясь по-турецки в логове из одеял, и жизнь почти текла своим чередом. Гарри даже не стал упоминать, что спуститься в ближайшую аптеку было проще: слишком уж уютно сиделось в теплице из одеял среди сумеречного полумрака. — Что такое? — спросил слишком наблюдательный друг, когда он перешёл от ковыряния овощей к «гонки между спаржей и горошинами» по тарелке. Дело, конечно же, было не в овощах. Но он всё равно ответил: — Невкусно. — Гарри, — вот теперь в тоне скользило раздражение. — Что? Том вздохнул. Гарри рассматривал огрызки сельдерея на керамической плоскости тарелки. — Ты будешь дуться ещё три недели? — Я не дуюсь, — обиженно вскинул взгляд Гарри. — Я просто... думаю. — Окей, — кивнул Том, распиливая тупым ножом своё мясо на тарелке, балансировавшей на колене. — Ты думаешь. О чём ты думаешь? — Ну, как-то тупо. Том выдал свой лучший взгляд священника, снизошедшего до глупых прихожан. Именно с таким смирением пастор в англиканской церкви близ приюта смотрел на группу тонконогих детей в чулках, которые вовсю вертелись на скамьях, якобы тайком ковыряли плитки на полу и не желали читать «Книгу общих молитв». — Что тупо? — Всё, — махнул рукой Гарри. — Записался в лагерь моралистов? — улыбнулся Том. Улыбка вышла кривоватой, без ямочки на щеке, налепленной поверх черт лица неумелым скульптором. — Да нет, — Гарри отложил звякнувшую тарелку и потёр лицо руками, пытаясь собрать мысли обратно в мозг. — Я не к тому, что это было... убийство. Я бы сам ему шею свернул за такое. Плечи Тома опустились на полдюйма. Он откинулся на подушку и уже куда более расслабленно спросил: — Так в чём трагедия? — Ну... это... это семья? — неловко пожал плечами Гарри. — Даже если он спившийся тупой ублюдок. Том одним движением брови показал, что он думает о кровном родстве с людьми, которые не являются членами британской монархии, палаты лордов или хотя бы Визенгамота. Но перебивать не стал. — И я-то свою семью не знаю, может, их вообще нет в живых, — продолжил Гарри, стараясь погасить дрожь в голосе. — Скорее всего, нет. А ты просто взял и... ну, добил. Он действительно не выглядел хорошим человеком и всё такое, но... убивать? — То есть тебя беспокоит то, что у тебя нет семьи, а я отказываюсь от налаживания отношений с тем, что к нам вышло? — Вроде того, — ненужным движением поправил одеяло Гарри. — А я? — снова улыбнулся Том. Гарри хлопнул глазами. Нет, этот идиот действительно ничего не понимал в семейных и вообще межчеловеческих отношениях. — Ну, ты заведёшь себе отличную семью и пятерых маленьких диктаторов, всех в тебя, — пошутил он, содрогнувшись от одной мысли. То ли от омерзения, то ли от жгучей ревности, не понять. Наверное, сельдерей был бракованный. Том тоже дёрнулся, как будто в деталях представил жизнь с пятью маленькими террористами. — Хочешь, с тобой? — ямочка возникла на щеке. — Детей я всё равно не люблю. Лицо Тома выглядело абсолютно серьёзным даже с учётом этой улыбки. Гарри не мог понять, обижаться ему или смеяться из-за такого дивного чувства юмора. — Том, это не так работает. — Да-да, — закатил глаза Том. — Бабочки в животе, доверие, любовь и всё такое. Не испытываю. Звучит как болезнь. — Боже, — уткнулся лицом в колени Гарри, — Ты. Невыносимый идиот. — Зато ты не дуешься, — резюмировал Том, возвращаясь к остывшему мясу. — Да, я сижу в одном укрытии с убийцей в глубинах самого криминального места магического Лондона. Уууу, страшно. Подай нож.***
Несмотря на этот разговор, ни легче, ни проще между ними ничего не стало. Том ходил загадочный, как сфинкс, и зависал в пространстве. Гарри надеялся, что не над смакованием подробностей своего первого убийства, но Том так политкорректно сменил тему разговора, что этот вариант тоже мог быть. Гарри… ну, не дулся. Сложно дуться на стихийные бедствия, неудачно сложившиеся обстоятельства, Тома и особенно комбинацию из всех трёх факторов. Он просто был расстроен. И видел в кошмарах зелёные отблески с опрокидывающимися телами, каждый раз разными. Игнатиус. Джейкоб. Нэнси. Они лежали лицами вниз, изломанные и неподвижные, и во снах Гарри хотел убежать как можно дальше, но ноги сами несли вперёд, а руки тянулись поднять голову и посмотреть в разбитое мёртвое лицо. Просыпался он без воплей, но с судорожным дыханием. Часто металось между рёбрами сердце. Блок сигарет, добытый в Лондоне, испарялся в рекордные сроки. Где можно добыть зелье сна без сновидений среди уэльской глуши, он не знал. Прогулки по местному редкому лесу не делали сон более крепким: тогда просто вокруг хижины и человека в пространстве сна вырастал лес, скалился темными ветками, шуршал мхом. Оставалось сжимать простынь, беззвучно ругаться и распахивать окно, выдыхая дым в темноту. Даже она больше не была привычным другом: казалось, что вон за тем кустом обязательно стоит и смотрит тебе в глаза тело. Гарри ёжился, психовал и курил до момента, пока не начинал надсадно кашлять. Спустя неделю он почти свалился с подоконника, когда дверь спальни распахнулась. В проеме стоял Том в пижаме, а не неведомое чудище, но всё равно пришлось душить крик в зародыше. — Что? — оборонительно спросил Гарри, тыкая окурком в пепельницу. Том переступил босыми ногами по ковру, отставил древнюю керосиновую лампу со смешными цветочками на пузатой подставке. — Ты не спишь ночами, — через секунду уточнил: — И кашляешь мне по мозгам. — Ну простите, ваше высочество, — фыркнул Гарри, отвернулся к окну и ещё раз вздрогнул. В свете лампы, бликовавшем в створках и остеклении, тело среди теней мозг дорисовывал особенно отчетливо. — Разрешаю спать дальше. Он так чертовски не высыпался. — Я бы спал дальше, если бы ты не кашлял на весь дом, — скрестил руки на груди Том. В полосатой пижаме и со взъерошенным ворохом кудрей вышло не очень выразительно. — Я бы спал нормально, если бы ты не обеспечил меня кошмарами, — не выдержал Гарри. Выудил ещё одну сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой. И когда он научится молчать, когда действительно стоило бы? Том стоял несколько секунд с невыразительным лицом. — Ты говорил, что ты в порядке. — Я в порядке, — ткнул в его сторону тлеющей сигаретой Гарри после затяжки. В горле снова саднило. — В полном. И не хочу об этом разговаривать. Не будете ли вы столь любезны меня оставить? Том сделал несколько шагов вперёд. Спальня была слишком маленькой для таких гордых разговоров через комнату; спрыгивать с подоконника и уходить было бы глупо, поэтому Гарри молча следил, как Том устраивается рядом, берет его сигареты и вертит в тонких пальцах. Вспыхнул на миг огонёк зажигалки. Лицо Тома отражалось несколькими слоями изображения в распахнутой створке. Лодыжки смешно торчали из штанин: кажется, он решил обогнать ростом фонарный столб. Гарри не мог выгнать из головы картинку совсем других лодыжек и других штанов, грязных и шершавых под пальцами. — Что? — недовольно спросил он через минуту молчания, когда Том выдыхал дым, задумавшись и глядя в темноту сада. — Ничего. Ты же не хочешь разговаривать. — Ну и вали отсюда?.. — хотел сделать утверждение Гарри, но получился почему-то вопрос. И тот не очень уверенный. — Всё равно уже не усну, — стряхнул пепел Том. Синяки под его глазами были не больше обычного. Врёт. — Ты мне мешаешь, — ещё раз попытался Гарри. Том только пожал плечами. Боги, богини, волшебники древности и что там ещё есть, как это можно любить? Но любит же, мрачно резюмировал в своей голове Гарри, глядя на тень от чужих ресниц. Сам выбрал любить. Сам пожинает последствия выбора: Том не был хорошим и никогда им не станет. Кошмары, неприглядные поступки и морально скверные решения прилагались к премилому лицу. — Том, — вздохнул он. — Я хочу спать. — Спи. — Я тебя сейчас из окна выброшу. Том только смерил его взглядом, подтягивая колени к себе. — Ты тоже всё равно уже не уснёшь. — А вот и усну, — обиделся Гарри, спрыгивая с подоконника. Ещё и чуть не обжёг пальцы, сминая окурок в пепельнице. Поёжился, поглядывая на окно; протопал босыми ногами до кровати; нырнул под одеяло, подвигал подушку поудобнее, проигнорировав то, что всё постельное уже было смято его ночными метаниями. — Доброй ночи, — выразительно проговорил он, прикрывая глаза. Сквозь ресницы было видно, как Том выдыхает дым в небо в неровном свете лампы, как расплывается его золотой силуэт на фоне тьмы.***
С утра он открыл глаза в пустой комнате. Тяжелые шторы были завешены; керосиновой лампы не стояло нигде; даже пепельница блестела хрустальными гранями, чистая, как будто только что с фабрики. Как будто ему всё приснилось. Не приснилось, с неудовольствием отметил Гарри, всем телом ощущая количество складок постельного. В горле тоже как будто нагадили чайки. Они же словно орали всю ночь между висков: в голове свистело. Или это свистел чайник внизу? Если чайник, значит, Том уже давно проснулся. То есть сейчас дико позднее утро. Омерзительно. В короткой перемычке коридора между двумя спальнями стояли напольные часы. Утро оказалось не совсем поздним: девять тридцать. То, что сейчас не полдень, утешало. Остальное оставалось невыносимо раздражающим. Гарри облокотился о кухонную арку и скрестил руки на груди. Том, созерцающий чайник, обернулся. — Утро, — коротко сказал он, отворачиваясь к коллекции заварок. — Утро, — согласился Гарри с тем, как элегантно были опущены всякие утренние характеристики. Действительно ни капли не доброе. — Не кофе? — Пуэр, — хмыкнул Том. Он стоял ещё в пижаме, без следов расчески на отросших волосах. Под глазами обозначились синяки, которые у Гарри уже приобретали вид северного сияния: все оттенки от фиолетового до нежной зелени. Точно не приснилось. — Пуэр и утром. Ай-яй. — Сигареты и ночами. Бедные твои лёгкие. — Сам курил. — Ну мне же надо было… — Том отвернулся к чашке, оборвав фразу. Бросил заварку. В хорошие дни он устраивал почти чайные церемонии, но этот день «хорошестью» точно не отличался. — Что надо? — попытался вскинуть бровь Гарри, но не преуспел. Лицом оно ощущалось как нервный тик. — Ничего, — спокойно протянул руку за чайником Том. Чтоб он кипятком обварился. Гарри фыркнул и продефилировал к своей турке. — Я не нуждаюсь в присмотре. Струя воды дрогнула, но капли не разлетелись дальше чашки. — Конечно, не нуждаешься, — снова включил свой мерзко-терпеливый тон Том. — Я просто обследовал кольцо и нашёл одну вещь. Гарри покосился на сосредоточенное лицо. Врёт. В первой части фразы точно. Но спорить и ловить оговорки в такое гадкое утро не хотелось, так что он уступил смене темы: — И что за вещь? — Позавтракаем – покажу, — поставил чайник на место Том. После такого оказалось, что наспех почищенный апельсин в одно лицо – тоже вполне себе завтрак. Том даже не успел допить свой чай, но тянуть не стал: поднялся наверх за шкатулкой. Вернулся и со шкатулкой, и с палочкой. Видимо, всё было действительно не так просто. — Только руками не хватай. — Я похож на идиота? Судя по взгляду Тома, тот действительно решил побыть хорошим вежливым другом и не подкалывать на очевидную провокацию. С чего бы это. Шкатулка так же открылась после шипения; Том подхватил кольцо кончиком палочки, опустил на стол – то глухо стукнуло, падая. Стол не взорвался. Камень не раскололся. Том стоял торжественный, как надувшийся индюк. Гарри недоуменно посмотрел на всю эту композицию. — На камень смотри, — нетерпеливо сказал Том. Кажется, стоит бросать вечернее чтение с лампами. Для того, чтобы разглядеть тонкие выемки в камне, пришлось сощуриться. — Это?.. — снова не смог собрать в кучу все слова Гарри. — Да, — не менее многословно выразился Том. — Начальству ты это, конечно, показывать не собираешься, — наклонил голову Гарри, воссоздавая в памяти все прошлогодние обеды. Символ Гриндевальда, знак победы над смертью из детской сказки, перепутать было сложно. Имя самого тёмного лорда называть вслух не хотелось: мало ли. Магия есть именование и намерение, меньше взываешь, к чему не надо, меньше неприятных неожиданностей. Том сощурился. Кажется, злобно. Гарри слишком хотел спать, чтобы расшифровывать эти эмоции. — Это моё. — Да я и не претендую, — дернул плечом Гарри. — Но ты уверен, что сможешь замаскировать? — Я и не собираюсь носить... при нём, — явно усомнился в его интеллекте Том. — Уверен, что тебя не повесят? — безразлично спросил Гарри. Выдержать тон нужной бесцеремонности было несложно, но внутренне он поморщился от одной мысли. Операции «Том снова затеял какую-то чушь» становились утомительнее и опаснее с каждым разом. Когда-нибудь его распотрошат на органы, а Гарри будет стоять с видом «я предупреждал». Кажется, недосып здорово влияет на его жизнелюбие… и здравомыслие, вероятно, тоже. — За что? — озадаченно посмотрел Том. Переигрывал с удивлением. — Это вещь моей семьи. Я не обязан рассматривать все царапины. — Как знаешь, — устало согласился Гарри. Несмотря на кофе в желудке, на все разборки между мелкими и не очень магами ему было плевать с высокой перины вожделенного дневного сна, который начнётся вот сейчас, когда он поднимется в спальню и отключится до обеда. Том снова непонятно посмотрел в его сторону и завис, рассматривая расписную тарелку в буфете. Может, тоже спать хотел. Неудивительно. Хлопки крыльев оказались неожиданно громкими: они оба вздрогнули. — Вспомни… начальство, — проныл Гарри, направляясь к кухонному окну и крупной сипухе. Совы в такие защищённые места могли прилетать только от определенных адресантов, и это точно не были их хогвартские однокурсники. Сипуха торжественно протянула ногу. Гарри отвязал свёрток, игнорируя все намеки на печенье: ни печенья, ни бекона, а апельсины они сами съедят. Развернул записку, заплясавшую перед глазами латиницей, поморгал, пока текст выстраивался в строчки, почитал по диагонали. — Возрадуйся, — прокомментировал траурным тоном. — Нас ждут прям завтра. Том вздохнул, вглядываясь в разводы заварки в его чашке.***
Портключ извлёк из тела все органы, перемешал их и запихнул обратно, кажется, не в том порядке. Гарри приземлился на ноги, но согнулся, придерживая рукой живот. Они что, в Америку перемещались? Или портключ делал кто-то криворукий, хотя в данном случае это исключалось. Он даже думать более-менее сформировано боялся, хотя почитал книги Тома по чтению мыслей и теперь знал, что содержимое чужой головы надо ещё распаковать, никто фоновые намерения окружающих не читает. Том рядом рассеянно моргал. Счастливым он тоже не выглядел, хоть и пришёл в себя быстрее. Комната без опознавательных знаков: стандартный околоэдвардианский интерьер, стеновые панели, резные углы кресел, широкий камин. Судя по размеру, дом волшебников. Незнакомый. Комната даже без окон; впрочем, мало кто делал окна в каминной. Ошеломленные перемещением органы чувств включались один за одним. Гарри наклонил голову. Что-то было сильно не так, но он, даже безмятежно проспав половину дня и потом ещё всю ночь, не мог понять, что. Том дёрнул уголком губ и уже открыл рот, но раздались лёгкие шаги. Они оба стряхнули палочки в руки непроизвольно, на отработанных рефлексах: древко скользнуло по ладони раньше, чем в голове оформилась первая мысль. Одновременно до Гарри дошло, что же ему мешало: в воздухе пахло солью и железом, и это был совсем не запах моря. — И вам хорошего дня, дети, — раздался знакомый голос, более звонкий, чем положено по возрасту. В проёме, тоже придерживая палочку в расслабленных пальцах, стоял Гриндевальд. Верхняя вычурная пуговица на рубашке была расстёгнута, рукава и вовсе закатаны почти до локтей. На лице спокойная, ленивая полуулыбка, золотистые кудри аккуратно лежали вокруг лица. На ближней к щеке пряди волос виднелись багровые следы крови. Гарри чуть на ковёр не вывернуло.