but be the serpent under't

      К пятому спуску в Комнату (заглавная буква звучала даже в их разговорах друг с другом, хотя про себя Гарри именовал анфиладу проходов не иначе, как конструкцией «эта затхлая хрень») он уже выработал себе ритуал.       Спускался по проходу, почти присвистывая и наступая на собственные следы.       Спрыгивал на землю: никакие трансфигурированные силами четверокурсников матрасы не продержались бы долго, так что грунт каждый раз неприятно бил по ступням.       Заматывался в подбитый мехом плащ на тёплом участке пола, доставал свои заметки и смотрел, как Том мрачно тренируется в стойкости и силе духа.       Жизнь измывалась над Риддлом не первый раз, взять хотя бы его появление в муниципальном приюте, но впервые настолько изощрённо. Том научился контролировать свою вспыльчивость, но Гарри по шипению слышал, как резервуар его внутренней ярости заполняется с каждым разом всё больше. Того и гляди треснет, как тростниковая жаба. Им на уходе за магическими существами недавно рассказывали, как та брызжет ядом прямо из шеи на мимо проходящих зверюшек, и одна некстати размножившаяся популяция жаб почти уничтожила кусачих кроликов на отдельно взятом куске магической Австралии. Кролики интеллектом не обладали и раз за разом пытались укусить добычу. Добыча плевалась смертельным ядом. Вся пищевая цепочка была переделана в экстренные сроки.       Гарри обладал интеллектом, и именно поэтому держался поближе к Тому, имел при себе запасной сэндвич и открывал рот нечасто. У вежливо-милой версии Тома точно был предел, и Гарри не очень хотел узнавать, что будет при разрыве маски, спасибо большое, один шрам уже есть.       Но строить из себя бесплатное приложение тоже не хотел, поэтому пошутил однажды, зачёркивая кроссворд – изначально это было рунологическое эссе, но составлять цепочку слов оказалось интереснее:       — Может, ему помолиться надо? Типа «о величайший, поделись мудростью». Или это… Sésame, ouvre-toi?       — Пожалуйста, больше не говори при мне по-французски, — прокомментировал Том, обернувшись. — И встань с пола. Если там что-то вылезет, ты умрёшь, потому что запутаешься в плаще.       — Я грациозный, — подчеркнул Гарри, вставая без помощи рук слитным движением. Колени неловко хрустнули, но слишком тихо, чтобы опровергнуть заявление. — И у меня нормальный акцент.       — Да, примерно как у вашей старосты, — произнёс Том, намеренно идеально выговаривая все звуки.       Хотя они давно были подчеркнуто идеальными: едва появившись в Хогвартсе, Том нещадно переделывал свой кокни в орфоэпическую норму высокопарных снобов. Пока Гарри учился выговаривать дракклову «h» и произносить дифтонги так, чтобы профессорский состав не морщился, Том к концу первого семестра не сильно отличался от однокурсников; разве что говорил медленнее, но и это быстро ушло. Сейчас будущий префект изъяснялся, как представитель королевского двора, как будто это ничего ему не стоило.       — Минерву можно понять. Мой французский можно понять. Всё отлично, — из принципа возразил Гарри, заматываясь в плащ.       Том смерил его взглядом от особо упорно торчащего вихра до кончиков заляпанных ботинок. Промолчал.       Гарри закатил глаза и подошёл ближе, скинув палочку в ладонь. Не то чтобы он не верил в предыдущие попытки, но новый вариант был более правдоподобным, а умирать из-за своей тупости он действительно не хотел. Он тут только с девушкой расстался! Если подумать, предложение звучало не так радостно, как осознавалось мозгом, но его жизнь вот именно настолько странная.       Интересно, что Том собирается говорить в качестве молитвы. Или выпрашивания. До сих пор они перепробовали миллиард вариантов открытия, раскрывания, расчленения, расползания, раздрабливания и вообще всего, что могло значить «разделись на части». Как терпеливо объяснил Том, в языке змей в принципе не было ассортимента синонимов: они изъяснялись между собой сложными, короткими на слух и многогранными по смыслу конструкциями, где «пшпш» значило «большое-человеческое-гнездо-пахнущее-теплом». Гарри вспомнил детство и попробовал повторить это «пшпш», но Том с каменным лицом отказался переводить, что он только что сказал.       Сейчас Том перекатился с пятки на носок и обратно. Нахмурился. Коснулся подбородка: он в принципе любил трогать руками лицо, и у Гарри было бы много шуток по этому поводу, если бы он не пялился так оглушённо на тонкие пальцы.       — Тут стой, — ещё раз повернулся Том. — Нет, мантию надень.       Нехорошее предчувствие царапнуло позвоночник. На всех предыдущих сольных партиях шипения Том не волновался. Что он там собрался ляпнуть?       Гарри послушно накинул мантию-невидимку, замотавшись в неё с головой. Тыльной стороной ладони коснулся руки Тома: если придётся шарахаться в стороны, хорошо бы ему знать, в какой невидимое препятствие. Та же ладонь сжимала палочку, так что конструкция получалась неудобная, но хватать Тома за правую руку было ещё более плохим вариантом.       Том вздохнул; поднялась и опустилась грудь под рубашкой – он сбрасывал свой плащ на входе, всегда готовый поиграть в догонялки с неведомым чудовищем, и нещадно мёрз в рубашках с джемперами. Подумал ещё несколько секунд. Выдал длинное, слитное шипение, прокатившееся по огромной комнате и угасшее эхом в проходах.       Раньше, чем эхо успело затихнуть, Гарри понял: что-то изменилось.       В недрах статуи раздавался скрежет, неумолимый и нарастающий. Это было над их головами: где-то под бородой Слизерина, грубостью шершавого камня.       Шорох ледяным ручьём стёк по позвоночнику, вздыбил волосы на руках, просвистел… шипением? Да, это было похоже на очень глухое шипение, как будто в паре сотен футов барахлил радиоприёмник.       Раньше, чем мозг Гарри успел обработать информацию, Том дёрнул его за руку. Вслепую притянул к себе, больно приложив подбородком о собственное плечо, сжал пальцы на спине.       — Зажмурься, молчи, только не дёргайся, — скороговоркой проговорил он, плотнее нажимая ладонью на лопатки, как будто Гарри мог стать меньше.       Шанса ответить не было: Гарри сглотнул, пытаясь не закашляться от такого тычка чужим плечом в горло, и этот звук уже совпал с крещендо скрежета. Он зажмурился так, что звёзды заплясали в глазах.       Не надо быть гением, чтобы по таким командам понять, кто был зверюшкой класса пять икс. Лучше бы отсроченное проклятие. Гарри даже не оставил инструкции по похоронам пустого гроба, ведь их тела не найдут никогда, единственный змееуст прямо сейчас вцепился в него до синяков.       В акустике сводчатой комнаты шорох чешуи по камню катился громом, перекрывающим набат пульса в ушах. Этот же эффект не давал понять расстояние и направление: все звуки разносились, отражались от стен, вибрировали в висках.       В голову приходили только дурацкие мысли.       Например, как смешно должна смотреться ладонь Тома на спине невидимого Гарри. И что он стоит, как девица в беде на обложке любовного романа.       И о том, как громко и часто бьётся сердце Тома: как будто сейчас прорвёт сетку рёбер и перекочует в грудь Гарри.       Почему-то о рассказе профессора рун, как создают вышивку на погребальных покрывалах: звёзды, танцующие по ткани, глубокая синева.       «Все мы из звёздной пыли», да?       Конкретно его звёздная пыль была готова аппарировать через хогвартские щиты.       Сердце Тома ускорилось до невероятной частоты, и он выдал очередное шипение: тягучее и длинное, всколыхнувшее волосы Гарри и пощекотавшее ухо. Сглотнул. Гарри не осмеливался открыть глаза, даже почти уткнувшись носом в чужую шею, но мог ощутить бьющуюся жилку.       Звук, раздавшийся в ответ, Гарри будет слышать в кошмарах до конца жизни. Если вообще выживет, конечно. Это он так вежливо и завуалированно описал скрипяще-щёлкающий поток звуков, которые гарантировали непроизвольное мочеиспускание любому слушателю.       Разве змеи не должны, ну, просто шипеть? Том вот нормально говорил, гладко.       Гарри был уверен, что умрёт через несколько секунд, но не мог себе позволить даже обнять Тома напоследок. Каким бы невидимым он не был, ещё он знал, как хорошо все виды змей реагируют на двигающийся объект. Один перелив мантии мог спровоцировать молниеносную атаку.       Том закаменел – к счастью, не в том самом смысле, просто его хваткой можно было проткнуть кожу спины Гарри и даже пальцы не согнутся. Гарри почти слышал, как мысли носятся табунами в его голове, выстраиваются, ломаются и переделываются цепочки.       Ответное шипение было коротким и отрывистым, с паузами, когда грудь Тома судорожно вздымалась на вдохе. Отлично, там уже диалог.       Чтобы не падать в обморок, как последняя девица, Гарри решил подумать о версиях парселтанга. Если он весь такой многозначный, не могло ли случиться, что древний чудом выживший василиск говорит на какой-то другой версии?       Эти мысли тоже вели в какую-то не ту, очень смертоносную и страшную сторону.       Неловко поставленные ноги начали неметь. Гарри был возмущён до глубин своей испуганной души. Всякие легенды распинались про бравых рыцарей, верных оруженосцев, героические победы и поход с копьём на дракона; никто не писал, что в процессе твёрдо спать, поиск туалетного куста занимает мили пути по саванне и колени так сильно трясутся, даже если ты отважен, как лев.       У них была упрощённая версия подвига, без походов к Смаугу короткими ножками хоббитов и дварфов – такая книга в библиотеке приюта тоже была, быстро потерявшая красоту обложки и зачитанная до дыр, Том аж обфыркался от описаний эльфов. Но тоже стрёмная. Ему в любой момент разворачиваться и бросать, – кстати, что бросать, если шкура василисков невосприимчива к большинству проклятий? – а он может запутаться в собственных ногах. Когда они попадут в чистилище, Том его самолично в ад препроводит с издевательствами до конца посмертия, если этот конец вообще есть.       Мысли закончились, а сюрреалистичный диалог Тома и василиска – нет. Оставалось полагаться только на красноречие друга и его высокопарный драматизм. Если кто-то и был способен уболтать древнее чудище на перемирие, то это Том, Гарри даже не обольщался насчёт всего остального мира.       Через невероятно долгие минуты, растянувшиеся в сознании на часы, Том немного расслабил пальцы. Сердце его по-прежнему стучало пулемётом, и Гарри, прижатый половиной тела, чувствовал каждый неровный вдох.       Видимо, Том тоже ощущал, как его трясёт, потому что сделал полкруга ладонью по спине:       — Тише. Он нас не тронет.       «Ну охуеть теперь», со всей возможной экспрессией хотел заорать на весь зал Гарри, но чувство самосохранения оказалось сильнее. Плюс это всё-таки слизеринская зверюшка. Где пообещала не трогать, там и передумает, если увидит где-то непочтительность.       Такие доисторические твари были умными в самом плохом смысле.       Диалог наследника Слизерина с его сомнительным наследием продолжился, и, вопреки словам Тома, это мало походило на дружескую беседу. Гарри не разбирался в парселтанге, но он отлично знал все состояния Тома, и сейчас между ним и вспышкой ярости стояла только смертоносность оппонента.       Очередной вздох тёплым воздухом пронёсся мимо уха.       — Можешь открывать глаза. Поворачивайся. Медленно.       Это был тот уникальный случай, когда приказы – на просьбу это не походило – нарушать не хотелось. Гарри проморгался, не шевелясь; мир плясал перед глазами, в голове шумело, как после джина. Наконец позволил себе глубокий вдох, от которого шевельнулась мантия. Рука Тома упала со спины, и захотелось немедленно вернуть её обратно.       Он, конечно, очень смелый, но между смелостью и тупостью есть чёткая граница шириной в милю, и «стоять вдвоём против василиска» было именно что тупостью.       Выдохнув, Гарри развернулся и приглушённо пискнул. Повезло, что выдохнул, иначе воздуха хватило бы на полноценный вскрик.       Тварь была огромной. И чешуйчатой. И клыкастой, кончики того, что прямо сейчас высовывалось из пасти, были практически с надписью «болезненная смерть». И глазастой: когда Гарри, собрав всю смелость, поднял взгляд, он увидел белесую плёнку на огромной радужке цвета охры, посреди которой полоской располагался длинный узкий зрачок.       Никакие картинки в бестиариях и затасканные слова не могли передать этот ужас. Разве что междометия. Или Лавкрафт, но Гарри не был Лавкрафтом, посему имел только нецензурное мнение.       Окей, все его достижения по развитию выдержки за эти годы привели к тому, что он не заорал от ужаса на весь Хогвартс. Отлично, они разбудили василиска. И что с этим, жёваные яйца фестрала, делать?       — Мантию сними, — невыразительным голосом добавил Том. Через секунду пояснил: — Запах.       Захотелось хлопнуть себя ладонью по лбу примерно до сотрясения. Насчёт звука они позаботились, а почти что самое очевидное в случаях с большими рептилиями забыли. Если бы здесь случилась драка, погибли бы оба смертью непредусмотрительных идиотов.       Подрагивающими пальцами Гарри неловко стянул мантию: палочку из рук выпускать не хотелось, хотя она ничем бы и не помогла. Наконец бросил взгляд на Тома.       Тот стоял, зорко отслеживая каждое шевеление василиска, стиснув палочку до побелевших пальцев, бледный и внешне равнодушный. Такое нейтральное лицо, растерявшее все маски, он делал только в случае сильнейших эмоций – Гарри и видел-то его третий раз в жизни, и предыдущим был момент, когда вместо смерти двух подростков их притащили к темномагической грозе Европы.       Змеюга что-то прошипела. Хотел бы Гарри разбираться в парселтанге хотя бы на уровне тона, но для него всё, что не сказано голосом Тома, было одним: щелчки, скрип и полудохлый радиоприёмник.       Гарри открыл рот. Подумал. Закрыл.       Том заметил, конечно.       — Что?       — Что он хочет? — хрипло спросил Гарри, хотя горло должно было прочиститься тем цыплячьим писком, что из него вырвался.       — Познакомиться, — флегматично сообщил Том с таким видом, что ему очень не хватало раскуренной сигареты в руке и расстёгнутого воротника рубашки.       — Ага, — слабо кивнул Гарри, переводя взгляд на василиска.       Ко всем прочим недостаткам змей прилагалось отсутствие мимики. Пятидесятифутовая катастрофа венчалась огромной головой, а у головы не было совершенно никакого выражения. Гарри даже не мог поклясться, что внутренне василиск умирает от смеха: вроде бы размер змей коррелировал с их интеллектом, но попробуй угадай, если на тебя смотрят с одним и тем же выражением «лица».       Он больше не будет жаловаться на маски Тома, никогда-никогда.       Том тем временем шагнул вперёд, и у Гарри аж пальцы дёрнулись от желания схватить его и утащить куда-нибудь… в более безопасные места.       Как будто он мог. Как будто вообще что-то может встать между этим голодным выражением лица и тем, чего хочет Том.       От Тома до носа василиска было пятнадцать шагов; все пятнадцать отозвались замиранием пульса, и Гарри медленно, осторожно потянулся за мантией – заправить за пояс, а то точно забудет.       Том так же медленно поднял руку на уровень плеча. У него даже пальцы не дрожали, и Гарри тихо восхитился этим самообладанием.       Отрывистое шипение – и вот василиск коснулся носом ладони замершего Тома.       Гарри задержал дыхание и мысленно записал этот момент в список самых… выбивающих воздух из лёгких, короче.       На губах Тома появилась улыбка, резкая и торжествующая. Сердце Гарри не болезненно, но крепко сжалось. Если это аналог тем самым бабочкам в животе, то ему не нравится.       Том отошёл на пару шагов, наклонил голову, выслушивая череду щёлкающих звуков. Разговаривая, василиск приоткрывал пасть, и Гарри от души полюбовался клыками размером с половину его руки. Остальные зубы и массивный, удивительно юркий раздвоенный язык шли в комплекте.       — Всё хорошо, — неопределённо сказал Том, но недовольным не выглядел. Его спасало только то, что сейчас не к месту и не ко времени было устраивать пространные расспросы «а что он, а что ты ему». — Нужно её покормить.       — Её? — вскинул брови Гарри, глядя на самое страшное существо в его жизни, а он-то видел злого Тома и недовольного Гриндевальда в одной комнате.       — Самка, — кивнул Том. — И нужно покормить её быстро, — всё-таки выделил он, как будто было непонятно, что в отсутствие быстрого перекуса в качестве мяса используется оруженосец героя. Или друг наследника, если уж уточнять конкретику.       — Какое счастье, что проход ведёт в Запретный лес, — слабым голосом ответил Гарри, оценивая, сколько четырнадцатилетних подростков способны влезть в пятьдесят футов.

***

      Он понятия не имел, понимают ли доисторические твари английский язык, поэтому открыл рот уже практически на выходе из-под валуна.       — Итак.       — Итак, — согласился Том, по-прежнему без грамма эмоций в голосе.       — Шутка про зверюшку пять икс была не шуткой.       — Ты удивительно наблюдателен.       — Спасибо. И о чём вы трепались, пока я пытался не умереть от ужаса? Как ты вообще понял?       — Она эмоционально возмущалась, что кто-то посмел её разбудить, — скучно ответил Том, застёгивая подобранный в комнате плащ. — Я решил, что ты под угрозой.       — Скажи, что она не подумала, что ты принёс меня в качестве благодарственного оленя, — напряжённо произнёс Гарри.       — Хорошо, не скажу, — отозвался Том. Подождал пару секунд, оценивая круглые глаза Гарри. Дёрнул уголком губы. Вот ехидна.       — И эта… милая дама помнит ещё Слизерина?       — Лично посадил, — кивнул Том. — Прежде, чем ты заставишь меня пересказать каждое слово: ничего важного, она порадовалась открытию гнезда, сказала, что долго спала, и потребовала еды.       — Теперь мы папочки василиска, — истерично хихикнул Гарри. — Не такую семью я собирался заводить.       Вот теперь во взгляде Тома проскочило неодобрение.       — Там едва ли сумерки, — перевёл тему он. Действительно, этот день был уникальным со всех сторон: Гарри отменил собрание своего клуба любителей промахиваться по манекенам, Том подвинул свои дела, и в комнату они спустились аккурат после дуэльного клуба и обеда. — Надеюсь, без Кеттлберна в лесу.       — Да нечего ему там делать, — засомневался Гарри. — Я знаю расписание кормлений.       — Ты бываешь предусмотрительным? — а вот теперь в голосе слышалась откровенная издёвка. И ведь не огрызнёшься: из них двоих возможностью укрощать василисков обладал только Том.       — Том.       — Гарри.       — Знаешь мурену-ехидну? Это ты.       — Я гораздо красивее, — подчеркнул Том, слитным шипением открывая проход.       Наверняка специально, чтобы последнее слово осталось за ним. Но Гарри не собирался так просто сдаваться, поэтому продолжил шёпотом:       — Зато такая же падла.       И отпрыгнул, смешливо фыркнув и сразу же примирительно вскидывая ладони.       — Или гигантская мурена, она как раз ядовитая, — сообщил он издалека суфлёрским шёпотом, убедившись, что профессора Кеттлберна в округе не наблюдается и его крапа тоже.       Том выразительно поиграл палочкой в пальцах. Гарри изобразил на лице панический ужас, благо впечатления от василиска были совсем свежими.       После такого стресса на них накатывало нехорошее, истерическое веселье, и Гарри собирался выплеснуть эти эмоции до очередных неприятностей.       — Что они вообще жрут, крыс же? — напряг он память, возвращаясь к проходу – они уже проверяли, что его можно открыть снаружи, но лучше перепроверить, чем стоять с левитированным трупом зверюшки и хлопать глазами.       — Судя по размерам, лис как минимум. Что найдём, то и будет, и лучше покрупнее.       Гарри скривился. Охота на зверей точно не входила в список его любимых занятий. Хорошо бы добавить «беззащитных», но в случае Запретного леса он предвкушал, что их ещё ждёт полоса препятствий и путь истинного добытчика, как в доисторических племенах. Местная живность была пугливой, опытной и местами сама кусалась.       К счастью, теперь они догадались и заглушить звук подошв, и убрать собственный запах. Осталось не потеряться в лесу, и Гарри шепнул заклинание, запоминая сторону света.       Ближайшая живность крупнее мышей, юркающих под ногами в гнилой листве – снег лежал только на опушках, между деревьями сплошь валежник, мокрая гниль и пожухлая влажная трава, – нашлась через почти полчаса. Согревающие чары могли насторожить любое животное умнее медузы, да и при движении поддерживались плохо, так что Гарри почти был готов вернуться к василиску – там теплее.       Натренированный на мелочи взгляд заметил светлое пятно на олене раньше, чем само животное. Судя по взгляду Тома, вмиг ставшему расчётливым, шутка про жертвенного оленя была не совсем шуткой и тот искренне намеревался притащить четыре сотни фунтов оленины своему новому питомцу.       Молодой олень стоял к ним боком, наклонив голову и цепляя губами куцую траву. Он почти сливался с ровными стволами деревьев и грязной охрой фона, и Гарри невольно залюбовался тонкими линиями силуэта.       Том вскинул палочку быстрее, чем олень успел поднять голову. Гарри не услышал инкантацию – она слитным, непонятным звуком пронеслась мимо сознания, – но узнал зелёный луч заклинания. «Классический зелёный, цвет молодой лягушки», безобидно гласила строчка в учебнике, «защиты не существует».       Олень упал, его ноги неловко подогнулись и тело с шумом приземлилось на снег. Глаза остались открытыми. Гарри зажмурился на секунду, но картина не изменилась: большие глаза, в которых наверняка отражались ветви заснеженного леса.       — Том, — ну, а что ещё ему можно было сказать? Слова потерялись, разбежались за пределы головы, проникли сквозь снег в глубины влажной земли, лишь бы не складываться в мысли.       — Что? — безмятежно повернулся Том, и, если бы не острый взгляд блестящих глаз, Гарри ударил бы его по лицу прямо сейчас. — Я не знаю ничего другого без шума и крови. Ты хочешь здесь всех окрестных хищников?       Гарри ещё раз посмотрел на лицо Тома: морщину между бровями, напряжённую линию челюсти, крохотную трещину на коже губы.       Говорили, что применение этого заклинания ломает душу.       Олень лежал, неловко вывернув ноги, мёртвый и странный этой своей быстрой смертью, но Том выглядел как обычно – собранный даже в разгаре худшей авантюры за их жизнь.       — Ничего. Пошли?       — Рога отрубить. Несъедобно.       Том легко прошёлся по гнилью, не проваливаясь в эту гадость и перешагивая корни деревьев. Остановился над оленем. Равнодушно срезал оба рога метким seco.       Гарри сдерживал тошноту, мелко и часто сглатывая. Технически уже можно было привыкнуть к убийствам: они творились вокруг, тела лежали на улицах Лондона после бомбардировок, пересчитывались цифрами в бумагах Гриндевальда, обсуждались всеми вокруг после очередной акции. Да даже рыба на тарелке сама не зарождалась, он это прекрасно знал.       Но видеть, как легко Том вскидывает палочку и убивает существо, которое только что дышало… это было странно.

***

      Страннее оказалось только видеть, как плоть, кости и четыре копыта существа, только недавно моргавшего на дневной свет, исчезают в пасти василиска. Толщина змеюки позволяла проглотить целиком и даже не раздуться.       Том ещё и подёргал левитируемым оленем перед мордой василиска, разыгрывая движущуюся добычу.       Гарри отвернулся и сосредоточился на дыхании. Том посчитал, что кровоточащая тушка заинтересует рептилию больше; в сухом воздухе быстро разнёсся тяжёлый, солоноватый запах крови, как будто он неловко прикусил губу или слишком долго бежал.       Только бегать здесь не стоило: он был наслышан про змеиные инстинкты преследования, и василиск похож на того монстра, который сохранил базовые рефлексы давних предков.       Снова прошуршала чешуя. Досчитав до пяти, Гарри обернулся: василиск удивительно юрко для поевшей рептилии забирался на статую, мелькнул тёмный кончик хвоста.       Улыбкой Тома можно было резать стекло. Она стёрлась с лица, как только закрылся рот статуи; вместе со скрежетом камня опустились уголки губ.       Том вскинул руку к лицу, поморгал.       Гарри ещё пару раз сглотнул, глядя на пол – пятна крови виднелись даже на том кроссворде, который когда-то был его эссе по рунам, и он точно не возьмёт это в руки, – и подошёл ближе, боясь даже скрипнуть каблуком ботинка.       Пальцы Тома тоже измазались в красных пятнах, казавшихся вишнёвыми в полумраке комнаты. Гарри чуть не вырвало. Том брезгливо посмотрел на собственную руку, ещё раз коснулся носа. Капель стало больше.       Только теперь Гарри заметил, что даже для сумеречно-зелёного освещения Том был слишком инфернальным. Вся аристократичная бледность перешла в трупный (не-думать-об-этом-совсем-не-думать) цвет кожи, и так острое лицо стало хаосом резких черт.       — Перенапрягся?       — Как ты мог такое подумать. Ведь тащить крупное животное левитацией почти милю и стабилизировать мозги твари, заточенной под убийства всего живого, так легко, — ядовито отозвался Том.       — Ты ещё и мозги контролировал? — вскинул брови Гарри, подкрадываясь ближе.       Том в плане принятия помощи исповедовал принципы истинного кошачьего. То есть обшипеть заранее, исполосовать когтями в процессе и дуться неделями после экзекуции, даже если экзекуция включала в себя спасение кошачьей жизни.       Но выглядел он паршиво. Если бы Гарри вовремя включил мозг, а не терзался муками совести за обоих, он бы догадался про сложность левитации таких тяжестей для четверокурсников – ну, гениальных и магически развитых, но не все взрослые маги такое могли.       — Вроде того, — расплывчато ответил Том. — Не только на парселтанге всё завязано. Что?       Это Гарри добрался до жертвы и сощурился, прикидывая масштаб проблем. После ментальных воздействий уровня «отдай свой кошелёк» Том просто ходил несчастный и с головной болью. Сейчас он хотя бы не истекал ручьями крови – Гарри слышал, что бывает с волшебниками, которые совсем уж перебарщивают.       Но капли падали из носа, не собираясь останавливаться.       — Сядь, пожалуйста, — лёгким тоном попросил Гарри. — Мы же всё равно не торопимся?       По острому взгляду Тома было понятно, что прямо сейчас в его мозгах велась борьба между завуалированным приказом и «пожалуйста». Но спорить не стал: сел на пол у колонны, отступив на пару шагов от подсыхающей крови, согнул ноги в коленях. С выпрямленной спиной и ровными плечами он напоминал статую – из тех, что расставляли в королевских садах, мраморные и эффектные.       Гарри вздохнул и опустился на колени, неловко пошарив по карманам штанов. Ему повезло: мятый, но чистый платок всё-таки нашёлся.       — Приложи к носу, пожалуйста. Нет, голову не запрокидывай, наклони вперёд. Дыши ртом.       — Я не умираю, — определённо злобно прокомментировал Том, тем не менее, утыкаясь лбом в колени и придерживая платок под носом.       — Конечно, нет, — по-прежнему мягко ответил Гарри, дрессировщик особо опасных змей в первом поколении. — Но я не хочу тренироваться останавливать горловое кровотечение, если пойдёт не туда. И нам запретили работать с любой кровью в области головы до шестого курса. Нос зажми, не сильно только.       — Прабильно сделали, — проговорил Том, и, если бы не серьёзность ситуации, это было бы очень смешно.       — Конечно, ведь там твои гениальные мозги, — Гарри не потрудился закатывать глаза, всё равно объект бы не увидел, зато актёрского мастерства в интонацию ляпнул от души.       Том хмыкнул. Гарри проследил взглядом цепочку шейных позвонков, остро выделившихся на бледной коже. Плюхнулся рядом, прислонившись к колонне, положил руку Тому на спину – тот сидел на своём плаще, и лопатки обтягивала только рубашка.       — Что? — снова открыл глаза затихший Том.       — Оказываю моральную поддержку! — смешливо отчеканил Гарри, постукивая пальцами.       — Омерзительно, — внятно отозвался Том, тут же возвращая платок к носу. Но руку не скинул.       Гарри затих, восторженно и невесомо кружа кончиками пальцев. Вменяемые доисторические рептилии и тактильные моменты Тома Риддла были примерно одинаковой частоты, так что у него сегодня в какой-то мере второй день рождения: и выживание, и подарки от мироздания.       Они сидели так ещё минут пятнадцать; Том дышал так тихо, что, если бы не движение спины на вдохах, Гарри испугался бы насчёт потери сознания. По затылку и плечам не разобрать, какое у него выражение лица, поэтому Гарри задрал голову и смотрел на салазаровское. Знание о том, что прямо за ртом статуи сейчас переваривает пищу василиск, делало изгиб кривых губ особенно ехидным.       Когда Том поднял голову, он меньше напоминал труп и больше некроманта. Брезгливо скомкал платок, запихивая в карман, встал с земли; чуть покачнулся, но не настолько, чтобы ловить.       — И мы даже успеваем на ужин! — покосился на часы Гарри. Ужинать хотелось меньше всего на свете, но не появиться со всеми было бы подозрительным.       — Я рад за твой аппетит, — скучным тоном проговорил Том, прищурившись и подняв голову к статуе. — Она сказала что-то про хранилище знаний. Или гнездо-с-бумагами. Я не совсем понял, как это трактовать, но здесь явно есть не только она.       — Не в этот раз, — осторожно спросил Гарри утвердительным тоном.       — Не в этот, — вздохнул Том, проводя ладонью по лицу.

***

      Глаза у Дамблдора, оказывается, голубые. Почти такой же яркости, как штормовая синева радужек Тома, только сильно светлее – весеннее небо, гладь лесного озера.       Только это и отметил разум Гарри перед тем, как истерически заорать в стенках черепа.       Они уже почти вышли из леса; Гарри исцарапал все ботинки, отбивая с них грязь о стволы деревьев, промочил ногу в луже и поранил щёку веткой, возникшей из ниоткуда. Продираться сквозь валежник было сомнительной идеей, но в феврале почти все тропинки превращались в полосу препятствий: профессор Кеттлберн с ассистентами расчищал проходы весной, когда наставала пора ходить за ингредиентами. Даже мантию-невидимку не достать – и вещь испортят, и запутаются ещё больше.       Поэтому Гарри замер, как кролик в свете фар, столкнувшись с собственным деканом почти на опушке.       — Добрый вечер, молодые люди, — проговорил Дамблдор, блеснув глазами. Гарри с некоторой завистью покосился на его сухую одежду и идеальную укладку, представив, как выглядит сам: взъерошенный, исцарапанный и уставший.       Что ещё хуже, за его плечом стоит Том, зло во плоти с клеймом слизеринской нашивки, ещё и в таком состоянии, что вряд ли удастся оправдаться методом «а мы тут цветочки собирали».       — Подозреваю, у вас тоже возникла неожиданная потребность зайти и посмотреть на кустарники в их среде обитания? — тем временем дополнил декан, и Гарри мысленно чертыхнулся.       На прошлой неделе эту отговорку использовал пятикурсник, уверенный в романтичности ночного леса и притащивший свою девчонку. Девчонка ночные шорохи не оценила и завизжала, ассистент Кеттлберна забрал, Дамблдор встретил у входа, посетовал на романтику юношеской любви и то, что совместный труд объединяет юные сердца.       Гарри иногда ненавидел своих софакультетников. Единственную вменяемую отговорку уже использовали.       Настало время щедро черпать кредит доверия: на кону стояли не отработки, которые всё равно будут, а возможность стать префектом и избавить Тома от подозрительного взгляда, который на него кинули прямо сейчас.       — Не совсем, сэр, — потупился Гарри.       Расчётливо покрутил палочку в руках, как будто в раздумьях, поковырял землю носком ботинка. С актёрской игрой у него было не очень. Поморгал, поджав губы на секунду.       — Просто… ну, у нас же отборы дуэльного клуба на соревнования… и мы с Томом среди первых… и в Хогвартсе особо негде потренироваться, чтобы никто не увидел, сэр, — безмятежно соврал Гарри, глядя в лицо человеку, по слухам умеющему читать мысли. Его собственные метались в голове быстро и навязчиво.       Но где декан и где пятидесятифутовая ядовитая змеюка выпуска прошлого тысячелетия. Где нарушение школьных правил и где то, с какой легкостью Том использовал смертельное проклятие на живом существе. Лимит страха на сегодня закончился.       — И вы решили, что уйти на запретную территорию заниматься запрещёнными без присмотра дуэлями – хорошая идея.       Взгляд Дамблдора сгладился, превратившись из неприятно-подозревающего в более привычный: проницательное веселье.       — Ну, да, сэр, — быстрее, чем следовало, сказал Гарри. Перевёл взгляд на Тома: тот стоял с самым уместным лицом из возможных, бледный, разочарованный и сожалеющий. В раскаяние Дамблдор бы не поверил, а вот в разочарование, что они взяли и спалились – почему нет.       — И в этот момент вы уже осознали, что это нарушает минимум три пункта устава, и сами можете прочитать мне эту лекцию о поведении.       — Да, сэр, — пожал плечами Гарри. Раз сразу не убили, значит, не злится. Сейчас будет разве что полоскание мозгов.       — И вы страшно сожалеете?.. — намекнул Дамблдор.       — Ужасно сожалеем, сэр! — весело отозвался Гарри, взъерошивая волосы.       — Конечно, сэр, — негромко отозвался Том. Судя по его взгляду, эта сторона взаимодействия гриффиндорского декана с подопечными была сюрпризом для всей остальной школы.       Ну, не только же Слизнорту любимчикам потакать. Дамблдор знал, кем он управляет, и ещё был в курсе, что иногда лучший способ остановить восстание – возглавить его и повести в нужную сторону. Или не говорить то, что точно пролетит мимо ушей, а выписывать записки на отработки: его подопечных надраивание замка и разбирание архивных бумажек учили вспоминать устав сильно лучше, чем нотации.       Главным было суметь состроить из себя истинного гриффиндорца, бесшабашного и порывистого. От таких ждали строго определённый тип проблем – и напрочь игнорировали остальные. Например, ту мысль, что формально Гарри возглавлял учебный клуб как раз по дуэльному мастерству и притащить туда Тома было разумнее, чем убегать в лес.       — Но так как это нарушение правил, поставившее под угрозу ваше здоровье, — короткий взгляд в сторону Тома, который стоял ровно, но синяки под глазами и бледную кожу никак не замаскируешь, и на щёку Гарри с россыпью кровавых капель от царапины, — и, надеюсь, только здоровье, потому что вы ограничивались заклинаниями школьной программы… — ещё один короткий взгляд в сторону Тома, хотя закивал вообще-то Гарри, — то…       Ну хоть бы ветка какая треснула. Или сова пролетела. Эта секунда молчания была невыносимой.       — То я вынужден снять по тридцать баллов с каждого факультета и выписать вам месяц отработок трижды в неделю. Только потому, что вы действительно имеете все шансы попасть на дуэльный турнир, молодые люди, — пояснил Дамблдор необычно мягкий график отработок для такого проступка.       — Хорошо, сэр, — постарался не слишком воодушевлённо сказать Гарри.       «Да, сэр» от Тома прозвучало куда уместнее: траур. Который Том точно не испытывал, потому что за сегодня они натворили столько, что жалкие тридцать баллов были мелочью.       Отработки расстраивали больше, но, опять же, месяц. Если бы Дамблдор реально подозревал их в применении всякой запрещёнки, драили бы полы до конца семестра.       Вот как Том будет отдраивать это наказание от своей блестящей репутации – загадка.       — Записки заберёте из моего офиса завтра после второй пары. Советую идти, пока ужин ещё на столах, — отпустил их Дамблдор, направляясь в глубь леса.       А ему-то что там делать вечером?       Но долго раздумывать Гарри не стал: раздражённо щёлкнул языком и вышел на тропинку. Наказание уже получено, можно последнюю сотню футов не прятаться.       — Странно, что так мягко, — всё-таки отметил он почти под воротами замка.       — А что он сделает, родителям расскажет? — дёрнул губами Том. Перед выходом из леса он почистил всю свою одежду, насколько возможно, пригладил волосы и теперь напоминал обычную версию себя: холёно-элегантную.       — Ты ранил меня в самое сердце, — прижал ладонь к груди Гарри, — Ну, я думал, до мая отработки будут.       — Мы же на опушке были, а не в кентаврской роще костры жгли, — безразлично пожал плечами Том. — И причину ты придумал вменяемую.       — Это теперь будет моей новой причиной смываться от друзей, если ты не против. Кстати, как ты убегаешь от Мэри?       — Во-первых, — аж замедлил шаг Том, — я не убегаю. Во-вторых, это моя личная жизнь и её не касается, — ох, Том и его забавные представления об отношениях. — В-третьих, я занят учёбой, конечно.       Гарри заливисто взоржал, запрокинув голову. Учёбой, как таскать оленей василискам.