***
Когда они остались вдвоём, Том молчал настолько многозначительно, что Гарри решил послать всё это в глубины Запретного леса. Всё завтра. То есть уже сегодня. Коротко попрощавшись, он свалил к своей гостиной, пока не нашлось ещё больше приключений. Проскальзывая в портретный проём, выдохнул. Гриффиндорская гостиная была пуста: горели дежурные факелы возле камина, в самом камине тлели бледно-рыжие угли, но даже огонь уже не потрескивал. В башне лучше было слышно, как замок обволакивает пурга: снег горстями барабанил в зарешеченное стекло, почти как град. Услышав учащённое дыхание, Гарри вознамерился пройти с задранным подбородком к лестнице в мужские спальни. Сделать вид, что это один из звуков метели. Не оборачиваться. Это привело к пристальному взгляду в самый тёмный угол, где обычно местились столики и пуфы. Сощурившись, узнал фигуру Доркас Медоуз. Она, кажется, плакала; для чего ещё можно сидеть в пустой гостиной, когда вымотанные студенты спят под балдахинами? Гарри потёр глаза и понял, что готов к хоровым рыданиям. Он даже победит в категории «кто отчаяннее». Но только взял с ближайшего столика сломанное перо, преобразовывая его в кривенький кубок. Не дырявый и ладно, решил он, наполняя водой. Ещё немного, и эти действия станут такими же рефлексами, как «видишь снитч – хватай». Открывать рот не хотелось. Лимит утешений на сегодня тоже превысил, так что осторожно переступил через пуф, подходя к девушке. Она не съёживалась, как Уоррен: наоборот, сидела прямо, расправив плечи и глядя на каминные угли. Гарри молча протянул кубок. Доркас взяла его, не говоря ни слова. Глотки были единственным человеческим звуком в гостиной, только капельку громче, чем их дыхание. Доркас всё ещё не сняла платье, но сбросила туфли. На её коленях лежал пергамент с мелкой вязью строчек, рядом – разорванный конверт. Вряд ли это обида от поклонника, судя по вмятинам пергамента, на котором отпечатались следы пальцев. Даже заплаканная, она казалась снежной королевой, надевшей свою ледяную маску. — Я могу чем-нибудь помочь? — дежурно спросил Гарри, не испытывавший никакого желания знать вообще ни о чём из жизни одногруппницы. — Ничем, Поттер, — так же меланхолично ответила Доркас, прокручивая в пальцах ножку кубка. Потом оторвала наконец взгляд от углей, посмотрев на смешной результат трансфигурации: Гарри так устал, что кубок больше напоминал продукцию доисторического периода с раскопок, хорошенько побитую жизнью. Сглотнув ещё раз, она повернула лицо, скулы выделились в неровном свете. — Но спасибо. Гарри потратил последние силы на кривую улыбку и устало провёл рукой по волосам – уже и намёка на укладку не было. Повернулся, направляясь к своей лестнице. Почти с конца всё-таки посмотрел в гостиную. Доркас всё ещё сидела, сжимая письмо и кубок в обеих руках, и смотрела в окно. Метель хлестнула порывом, от которого задребезжали стёкла.***
Открывать глаза с утра было невыносимо. Одежда с шорохом улетела в чемодан; ещё влажная зубная щётка легла в чехол; Гарри поморгал, глядя в зеркало – отражалось его бледное лицо, взъерошенные волосы и Септимус, который чистил зубы с закрытыми глазами, как будто собирался доспать эти минуты. Четверокурсники спустились к завтраку почти последними, когда ряды студентов клевали носами над тарелками, а битва за кофейники уже завершилась. Гарри плюхнулся на скамейку, вытягивая ноги, потянулся за тарелками: фасоль и колбаски, яичница, расплывающаяся желтком на тарелке, и тост. Звуки вокруг всё ещё неприятно царапали мозг. Рядом почти лежал Игнатиус, зашипевший, когда Белби уронил брякнувшую вилку. Кто вообще придумал поставить отъезд на утро после бала? — Д-брое утро, — буркнул Такер, пропуская половину звуков, и их стон в ответ вышел удивительно дружным. Гарри вяло махнул Хиггсу, погонял фасоль по тарелке, сделав круги из соуса, и наконец осмелился посмотреть на часть стола с девочками. Цветник полулежал притихшим, как клумба в разгаре тридцатиградусной жары, с неторопливыми жестами и сонным морганием. Взгляд перескакивал от студента к студенту: по микрожестам на завтраке можно было понять, кто вчера с кем поссорился, кто совершил противоположные вещи, кто будет спать в запертом купе весь остаток дня, кто… наткнувшись на зелёные – теперь он знал точно, серые у зрачка и травяная зелень по краям радужки – глаза Нэнси, Гарри рефлекторно улыбнулся. Нэнси дёрнула уголками губ в ответ, немного неловко и смущённо, подтягивая к себе какао. Нужно будет выловить её по пути к поезду и узнать, насколько велики проблемы, которые могут рухнуть на его хребет в самое неожиданное время. Рядом сидела Доркас, отточенными жестами препарировавшая омлет. Судя по её спокойному лицу, всё, что было ночью, Гарри приснилось. Если бы не трансфигурация, продержавшаяся до утра, он бы так и подумал – но по пути на завтрак увидел кривенький кубок на подоконнике. Один Боунс светился на крыльях молодой любви, гормонально возвышенный ублюдок. Он осквернял идеальный ряд прикрытых зевков и почти курлыкал, передавая Розе намазанные тосты – и совершенно не стесняясь того, что это происходило через весь стол. Гарри вздохнул и ещё раз переглянулся с Нэнси. Голубки. Весь день поездки вышел таким же: тихим и сонным. Гарри пригласил в купе Нэнси, Эдгар – Розу, Игнатиус открестился от своего слизеринского высочества, а Септимус состроил такое страшное лицо, что дальше «Вил…» никто ничего не произнёс. Но это всё равно было на два человека больше, чем обычно, и немного неловко: с девочками, даже хорошими, так вольготно не поразговариваешь. Когда Нэнси задремала, положив голову ему на плечо и болезненно воткнув подбородок, Гарри рассматривал одинаковую снежную дымку за окном и думал, как докатился до такой жизни. И в какую именно дыру катится дальше с каждым поворотом колёс поезда. Достоподлинно известно, что девочки обычно хотели любви. Ну, всех этих тошнотворно романтичных штук. Ручки, цветочки, прогулки между классами, демонстративное выражение привязанности, кафешки в Хогсмиде и особенные подарки на годовщину того, как она первый раз посмотрела на тебя особенным взглядом. Гипотетические девочки в вакууме от такого млели, трепетали ресницами, протягивали свои якобы слабые руки, держащие потом с уверенностью цепей, и годами молчаливо ждали предложения помолвки. Те, кто попроще, помолвочного кольца не требовали и чуши типа «один и на всю жизнь» у них было поменьше; с одной стороны, здорово, с другой – принц иногда менялся прям в полёте, если нашёлся экземпляр получше. Реальные девочки от гипотетических отличались довольно сильно. Вопреки всем любовным романам и стереотипам, даже самая трепетная лань в образе девицы – с косичками и розовыми губами, как полагается, – могла быть язвой, приятной собеседницей, партнёром по учёбе и в целом неплохим человеком, несмотря на все побочные половые признаки. Нэнси была как раз из таких: и посмеяться, и в приключение влипнуть, даже если между ухоженностью домашней девочки и очень побитым жизнью Гарри была разница шириной в милю. Но всё-таки девочкой. Существом немного инопланетным. Домашним, опять же: она успела рассказать, как её мама готовит пышки, окутывая всю кухню паром и ошеломительным запахом, как вертится под ногами Дик и звенит по утрам суета Косой аллеи. Гарри поулыбался в ответ, проглатывая все истории, как мило и увлекательно разделывать тост с джемом перед глазами темнолордовских амантов, как здорово курить на крыше непонятно где и почему он никогда не знает, где именно окажется на каникулах. К последнему пришлось придумывать отговорку, привлекая маггловских опекунов повышенной вредности и всю убедительность: если бы Нэнси вдруг решила отправить ему сову, последствия могли быть… от неудобных до катастрофических. Особенно мерзко чесалась мысль, что Нэнси – как и почти все студентки Хогвартса, которые могут даже посмотреть в его сторону, – не то чтобы полезна. Гарри людей по полезности не ранжировал и вообще считал это последним пунктом для рассмотрения, но у него было, кгм, начальство. И некоторые шансы, что отношения с дочерью «ой, ну она домохозяйка сейчас, а папа в маггловском банке документы оформляет» будут восприняты не очень. Конечно, никто не ставил ультиматумы с палочкой у глотки, но Гарри не обольщался: великие мира сего просто были заняты другими делами. Французская ветвь Розье вот поддерживала взгляды Гриндевальда, он точно знал. Если вообще не была в списках Жнецов. Том знал, что он выбирает и что оно ему даст. Гарри же чувствовал себя той самой излишне романтичной девицей: и знаешь, что принц не из твоего романа, и глаза у него всё равно кажутся самыми красивыми. За исключением того, что глаза Нэнси самыми красивыми не были, пусть девчонка и потрясающая. Этот факт осложнял всё до каких-то невероятных глубин омерзительности и завершал мысленное кольцо, возвращая к всё тому же – глупость, сотворённая прошлым вечером, была воистину феерической. Нужно было срочно идти на попятную, извиняться, валить всё на гормоны и терпеть вполне закономерную девичью обиду до конца обучения в Хогвартсе. Но выставлять себя настолько мудаком не хотелось до зубного скрежета, грозящего посещением стоматолога сильно раньше времени. И репутация книззлу под хвост, и девочке каникулы испортит. И как вообще заявить «я тебя не люблю и мы никогда не будем вместе», если от него этой любви и не запрашивали, а взаимная симпатия определённо есть? Гарри приложил голову к дребезжащему при езде стеклу и вздохнул, закрыв глаза. Отлично, он разберётся с этим ещё чуть позже. После каникул. Не портить же Нэнси возвращение домой?***
Тома он увидел только через несколько дней. То есть пересекались они регулярно. За барьером вокзала после поезда: прохладная рука, отвлекающая от суеты людей вокруг, один портключ, неприятный рывок. На «отчёте», больше похожем на эссе «как я провёл лето», только с большей обстоятельностью и парой странных вопросов про гриффиндорского декана. На совместных трапезах и в коридорах, пустых и гулких, несмотря на висящие венки с ошеломительно пахнущей хвоей. Особняк казался необжитым, как покинутое гнездо, куда по недоразумению заглянули предыдущие владельцы. Гарри немедленно разбросал все свои вещи по комнате, но ощущение «не то» оставалось. В этой пустой выглаженности атмосферы Том затих настолько, что вот только на обязательных социальных активностях они и пересекались. И это тоже было не то и не так. Он был ознакомлен со всеми аспектами жизни друга, включая его тёмные стороны, пленительные – не в хорошем смысле – тени, резкость острых граней. Но он не зря был гриффиндорцем, над которым Шляпа даже толком не задумывалась. Гарри спокойно смотрел в бездну и гулял по долине смертной тени, зная, что его здесь не тронут. Том болезненно – в основном это «болезненно» относилось к неудачливым окружающим – щепетилен во всём, что касалось его собственности, а друзья в понятие собственности входили. Это была одна из тех штук, где ты либо смиряешься, либо получаешь по носу, пока не смиряешься, либо бежишь на другой конец света и надеешься, что тебя никогда не отыщут. Гарри в этой своеобразной игре в прятки был тем идиотом, который вскакивает с «вот он я!» через две секунды, поэтому не то чтобы смирился, но давно принял. И стал заботиться в ответ. Это было ровно настолько же мило, приятно и полно благодарности, как попытка отобрать золотую цепочку у нюхлера во имя его же блага, только нюхлер здесь обрастал когтями повышенной остроты, клыками и красными отблесками глаз. Но Гарри был хорош в ловле того, что не хотело быть пойманным, и тоже был в какой-то степени собственником. Даже сейчас эти мысли, тяжело и неторопливо текущие в голове, отдавались подёргиванием пальцев. Если Том собрался броситься в загадочный омут вниз головой один, дистанцировавшись в продумывании своих планов, его ждёт сюрприз. Прямо сейчас Том даже ничего не подозревал, вытянув ноги в кресле и перелистывая страницы. Обычный домашний вид: небрежно уложенные волосы, рубашка с расстёгнутой верхней пуговицей, лёгкие тени под глазами – ему тоже конец семестра дался не сильно легко. Страшно было подумать, что предстоит в следующем году, где надвигающимся шквалом маячили СОВы. Даже Гарри, не желавший быть топ-1 по всем предметам, умирал от ответственности. Гарри положил подбородок на сложенные руки, обосновавшись в своём кресле с ногами. Поймал вопросительный взгляд, покачал головой, посмотрел, как Том снова утыкается в книгу. Он едва касался губ подушечкой указательного пальца, и Гарри бесстыдно залип, не собираясь оправдываться даже перед собой. Том был конвенционально красивым ещё в те времена, когда Гарри не знал, как выговорить слово «конвенционально». Он не обладал ангельской внешностью, потому что назвать это ангельским в традиционно добром библейском понимании мог только слепой; но гармоничность черт, тонкий прямой нос, разлёт бровей, тени ресниц, очерченные губы – никакой пухлости или что там подразумевалось у ангелов, скорее наоборот: чуть тоньше, чем мировой идеал. Тёмные, иногда самовольно укладывающиеся в волны волосы. Обычная бесстрастность лица и привычка морщить нос, когда обстановка признана достаточно безопасной для выражения эмоций. Неудивительно, что даже от потенциальных семей на приютских смотринах, самом омерзительном мероприятии вселенной, зачастую раздавалось «красивый мальчик». Даже слизеринцы купились. Ненадолго: Том быстро доказал, что он больше, чем никому не известная фамилия и показанный на лице «результат генетической лотереи». Конечно, пользоваться при этом своим лотерейным выигрышем он не переставал, чётко зная, что именно делает с людьми. И чем старше становился, тем бесцеремоннее обращался с чужими чувствами. Гарри совсем не удивился бы, если бы через пару лет узнал, что какие-нибудь девочки подрались за право оказаться у Тома в постели, а тот только закатил глаза за своей улыбчивой маской и вычеркнул обеих за излишнюю эмоциональность по отношению к его холоднокровной персоне. — Что? — наконец спросил субъект размышлений, прочистив горло. — Любуюсь, — легко отозвался Гарри, уверенный, что лучшая защита – напасть и ошеломить. У него был хороший учитель. Том только хмыкнул, на вид даже не смутившись, и продолжил чтение. Гарри медленно, чтобы было не слишком палевно, выдохнул. Все эти чувства слишком мешали их прекрасной дружбе. Одно дело – безудержно шутить вещи, так популярные в мальчишеских спальнях, и веселить Тома нарочито томными вздохами, когда он проводит ладонью по волосам. Другое – иметь хоть что-нибудь под этим, сразу превращающее подшучивание в натужное и неестественное. Даже до такого эмоционального бревна, как Том, когда-нибудь дойдёт. И Гарри совсем не хотел знать, пересилят ли годы их дружбы чёткое мнение Тома, что чувства окружающих должны быть как можно дальше от него. — О чём думаешь? — поинтересовался Гарри, потирая глаз, как будто он мог с той же интенсивностью постирать мысли в голове и хорошенько их отжать. — Разрушение проклятий, — коротко отозвался Том, задерживая палец на странице. — Представляешь, что он мог там оставить? — Надеюсь, что-то, что не развалилось в труху, и ноль защитных чар в надежде на какую-нибудь кровную защиту, — оптимистично заявил Гарри. — А твоя кровь вообще сработает, если что? — И этот человек называет себя образованным. Слизерин жил много веков назад. Хоть какая-нибудь капля его крови у половины магической Британии. Слишком ненадёжно, и тебе год назад это сказали. — Ну, он же такой… приверженец чистокровности. Хотя да. Думаешь, там полоса препятствий? — Думаю, там что-то, от чего ты умрёшь медленно и очень болезненно, если сделаешь что-то не то. — Но разрушителей проклятий в замок мы вызывать, конечно, не будем, — вздохнул Гарри, слишком хорошо осведомлённый, что водится в древних проклятых местах: как раз недавно строчил длиннющее эссе. — Конечно, нет, — тонко улыбнулся Том, не способный смириться даже с мыслью о том, что его наследие кто-то увидит. Гарри ещё раз понадеялся, что там не труха. — Не беспокойся, я справлюсь. — Именно! — вскинул палец Гарри. — Справишься на какое-нибудь ритуальное жертвоприношение подвернувшейся студентки, чтобы снять чары, а про Азкабан мы уже говорили. — Как будто я настолько глуп, чтобы жертвовать тем, кого будут искать в тот же день, — хмыкнул Том, как очень заботливый человек, переживающий о моральной подоплеке кровавых убийств. — Ты– Мы вообще никем не будем жертвовать, — быстро поправился Гарри, мысленно наклеивая себе на лоб стикер «теперь моральный компас здесь я». — Ты же не хочешь убивать меня, например? Даже с тем, что он использовал слово «хочешь» вместо слова «будешь» – понятно, что если очень понадобится, Том кого угодно убьёт и сильно терзаться не будет, – взгляд Тома был очень уж долгим в своей задумчивости. Гарри почти успел обидеться, но дал время на обдумывание таких тонких этических моментов, как «можно ли убивать своего лучшего друга за просто так». — Нет, тебя я убивать не хочу, — выбрал интересный порядок слов Том. — И об этом мы тоже уже разговаривали. Если я поменяю мнение, я скажу. — Ну, периодически надо сверять списки, — пожал плечами не впечатленный Гарри, наконец подняв голову с рук и потерев затёкшую шею. — Чтобы я успел убежать. А если там действительно древняя хтоническая тварь? Чары со временем можно разобрать, а какой-нибудь… в общем, вылетает пять иксов в одной зверюшке и перекусывает тобой. Нервно растрепав волосы, Гарри подумал и добавил: — И на базовые проклятия ещё не реагирует. Что-нибудь такое. К чьему логову аркбаллисты подгоняли, а не только боёвку. — А это всё я для чего учил? — обвёл рукой библиотеку Том. Гарри тоже посмотрел на ассортимент книг. К чести владельцев библиотеки, руководства по изощрённым убийствам там не составляли даже половину всего; шкафы были забиты философской и исторической нудятиной, подборками судебных прецедентов из разных стран, справочниками и иллюстрированными сборниками. К чести Тома, он тоже не останавливался только на «как болезненнее всего выпотрошить жертву»: считал, что уничтожить неугодных – только первый пункт, а дальше результат нужно было регулировать в свою пользу. Наверняка и с Краучем из-за этого сдружился, где ещё найдёшь сборник самых странных юридических тонкостей, который умеет разговаривать и ищет за тебя. И это ему ещё даже не пятнадцать, о боги. — Будем надеяться, не понадобится, — протянул Гарри. Самоуверенность, конечно, хорошая штука, но лично он ничего «быстро смертельного» ещё не знал. И вообще год назад, когда никакая змея на стене ещё не появлялась перед глазами Тома, обсуждать этот сугубо теоретический поход было гораздо приятнее.***
Особняк не зря казался позабытым: судя по размаху очередного гриндевальдовского приёма, его темнолордовское высочество агитировало сторонников круглосуточно с хроноворотом наперевес. Иначе Гарри не мог объяснить толпу в парадных мантиях, иногда даже экзотических – это что за меховое чудовище с тщедушным магом внутри? Или вот это, напоминавшее тогу, но обвешанное всякими кольцами и аксельбантами? К счастью, замок не поменялся, к ещё большему счастью, они больше не вызывали недоуменных взглядов наподобие «что здесь делают эти детишки». На этом преимущества закончились. Тёмно-синяя мантия, гладко переливавшаяся шёлком в свете люстр, делала из Гарри девчонку в платье из-за покроя. Но с мсье Фурнье не спорят, потому что кто слишком много открывает рот, того отправляют к Зоммеру «согласовывать все детали» – отличный эвфемизм, ужасающий, Гарри захлопнул рот и извинился через секунду. Спасибо, что после такого бунта в присланном свёртке не оказалось что-нибудь розовое и с кружевами. Зал магически расширили, но всё-таки он заканчивался: к моменту, когда спустились основные лица, попытки погулять больше напоминали тыканье золотой рыбки в стекло. Очень тупой золотой рыбки, подумал Гарри, утаскивая тарталетку и поглядывая на часы. И, наконец, в качестве вишенки на торт всех сегодняшних бед Том улетучился сразу после входа в зал. Можно было сколько угодно шутить про «тебе надоело лицезреть мою физиономию?», но это была подстава всех подстав. Поэтому Гарри не успел сбежать, когда к нему подплыли меховой воротник, звенящие кольца серёжек и огромное количество перстней с крупными камнями. Где-то среди этого терялась владелица вышеперечисленного, микроскопическая пожилая леди со взглядом акулы-убийцы. — Юноша, — проговорила она слишком низким и грудным для такого хрупкого тела голосом, пока Гарри вежливо моргал в прострации, — Являетесь ли вы обладателем подходящих манер? Ещё раз хлопнув ресницами, Гарри подавил почти вылетевшее «ээээ?». Панически обвёл взглядом окружение: никто свою спутницу не потерял, сопровождения у неё не было, какой-то маг и вовсе шарахнулся в сторону – то ли был знаком, то ли тоже не мог видеть это пурпурное манто. — Гарри Поттер к вашим услугам, мэм, — поклонился Гарри. Она вообще мэм? Мадам? Кто-то ошеломительно важный из внешнеполитического круга, кого надо было узнавать в лицо? Гарри почти спал на малочисленных лекциях «сейчас я объясню, кто есть кто в европейских магических анклавах». Еще он не был уверен, но казалось, что бесцеремонная фраза от этой барышни с комплектом морщин подходящими манерами не считалась. Если бы к даме не прилагался её цепкий, совсем не подходящий к возрасту взгляд, он бы так вслух и выпалил. Но эксцентричность мага обычно коррелировала с его силой, и лежать размазанным по полу не хотелось. — Моника Фабия Марино, — протянула дама свои перстни, почти полностью закрывавшие пальцы. Кусочек кисти виднелся между набором ювелира и опушкой манто. Пришлось касаться губами, куда деться; нос пощекотала одновременно и опушка, и запах цветочных духов. Все духи с тонами роз стоило законодательно запретить, как только Том доберётся до вершины правительства. Он не должен отказать любимому другу в такой мелочи. Представление одним именем ничего насчёт титула не дало, так что Гарри прощебетал что-то любезное насчёт несомненной радости знакомства, пытаясь сообразить, что ему делать. Это не приказ помочь даме снять ее меховую мерзость, иначе так бы и сказала. Еда на приеме была в виде фуршета и россыпи подносов на крохотных столиках: вряд ли Марино, утянутая своей одеждой в сушеную воблу, нуждается в тарталетках. К счастью, оркестр вовремя заиграл проигрыш, и Гарри протянул руку с полупоклоном. Если что, обвинить его не в чем: приём, танец, всё логично, все вопросы к бальному распорядителю. Не утруждая себя реверансом, Марино вцепилась в его руку – перстни неприятно царапнули пальцы – и потащила к площадке. Оставалось только делать вид, что всё происходит наоборот, и натянуто улыбаться. Судя по некоторым взглядам, получалось у него не очень. Ладонь почти утонула в мехе манто. Спасибо миру за медленный вальс, потому что Гарри обычно вёл девушек, почти прижимая к себе и обнимая за талию. Сейчас они стояли почти в двух футах друг от друга, и сокращать дистанцию как-то не хотелось. Тем не менее, на ноги пожилая дама не наступала. И вообще молчала весь вальс, глядя в направлении танца. Гарри успел запаниковать, ещё раз вспомнить всех, о ком ему могли что-то рассказать, боковым зрением рассмотреть все ворсинки манто и расслабиться: может, от тетушки просто её сопровождающий убежал. В магическом мире весьма странно относились к бальному этикету, соблюдая одни мерзкие мелочи, но полностью пренебрегая другими. — В каком учебном заведении имеете честь обучаться, Гарри? — наконец разомкнула накрашенные губы она. На расшифровку формулировки ушло почти два шага вальса. — Хогвартс, миссис Марино, — он решил остановиться на нейтральном обращении. — И как в этом временном промежутке происходит обучение в стенах шотландского замка? Шаг в сторону, поворот, в каком вообще веке родилась эта женщина и стоит ли поддерживать эту высокопарную манеру изложения? У него точно не хватит словарного запаса. — Отлично, миссис Марино, — осторожно сказал Гарри. — В Хогвартсе хорошая система обучения и прекрасные преподаватели. И это даже, между прочим, не ложь. Довольно легко говорить такие вещи, когда не с чем сравнивать. — И какую же дисциплину вы предпочитаете в наибольшей степени? — Защита, — сообщил Гарри, не задумываясь. Потом всё-таки озадачился и вспомнил, что ещё полгода назад ответ на этот вопрос был другим. — И чары, миссис Марино. Люблю комбинировать заклинания. Молчание повисло долгими секундами и аж тремя шагами вальса. Ожидание из взгляда собеседницы не испарилось, так что пришлось продолжать разговор. Гарри был в панике от всего этого. — Но сейчас я больше сосредоточен на защите, потому что участвую в дуэльном клубе, — всё-таки добавил он. — О? — вскинула бровь Марино, наконец-то выдав предложение из меньше чем миллиарда сложных слов. — Да, определённо, повреждать такое миловидное лицо было бы непредусмотрительно со стороны ваших дуэльных оппонентов. Гарри показалось, что его уши загорятся прямо сейчас, и никакое оформление зала декоративным не тающим льдом не спасёт этот пожар. Но раньше, чем краснота перебралась на щёки и окончательно его опозорила, Марино беспощадно добавила: — Так что понимаю ваше стремление постигать тонкую науку защитных плетений. Объяснять, что под «защитой» в Хогвартсе подразумевалось далеко не только умение прикрыть себя щитом, Гарри не стал. Просто потупил глаза, переваривая «миловидное лицо» и думая, когда же его отпустят – стартовал уже второй вальс, скоро пойдут другие по ритму танцы. И вообще столько танцев подряд с одним кавалером – чудовищно неприлично для дамы без воззрений на данного кавалера, он это точно помнил. — Благодарю, миссис Марино, — скромно проговорил он, огибая колонну с правым поворотом. Она, кажется, веселилась. Гарри был согласен даже с тем, что веселились за его счёт, лишь бы его отпустили в дальний тёмный угол. Но такой рождественский подарок никто не дарил: оркестр играл, танец шёл, пары кружились, он по-прежнему работал танцевальной подставкой с функцией перемещения и поддержания светской беседы. В самых изощрённых формулировках его опросили о погоде, Йольских традициях, красоте магического квартала Лондона и почему-то дуэльных стилях. То, что так много трепаться в процессе танца тоже было невежливо, даму волновало ещё меньше, чем уместность её манто. Только к четвёртому танцу его наконец вытащили из танцевального круга, мотивировав это чем-то вроде «мои старые кости». Гарри знал всё про старые кости, профессор Вилкост тоже так говорила перед тем, как бодро гонять их две пары подряд, даже не запыхавшись в процессе. Он и то дышал тяжелее, чем Марино. Поэтому, когда рядом наконец-то мелькнула мантия Тома, Гарри с целеустремлённостью ледокола сделал пару шагов в сторону и остановился перед другом. — Миссис Марино, это мой друг, Том Риддл. Том, миссис Моника Фабия Марино, — и плевать на титул. И должность. И пояснения. Кто сам не назвался, тот и будет терпеть, как его представляют с пренебрежением половиной этикета. — Рад встретиться с вами лично, — поклонился Том, принимая протянутую руку, как будто ему выдали мешок золота или редкий гримуар. Гарри подозрительно сощурился. Том знал эту дамочку? Просто был крайне вежливым молодым человеком? В любом случае, план нарушать нельзя, так что где-то между отрыванием Тома от руки – пусть тоже нюхает духи с розами, раз так пропадает – и моментом, когда Марино могла заметить лицо Гарри, он максимально чётко проартикулировал беззвучное «спаси меня». Лицо Тома не дрогнуло. Гарри скорчил рожу, насколько мог, не теряя остатков своего достоинства. У Тома был долг с хогвартского бала, и долги стоило отдавать. Том едва заметно напрягся, как будто был крайне недоволен, но не потерял лёгкости улыбки. — Безмерно рад был бы с вами пообщаться, но, к сожалению, сейчас начнётся танец, — мягко сказал Том, протягивая руку в его сторону. Мозг Гарри схлопнулся в одну маленькую молекулу, и эта молекула заверещала на ультразвуке. Том что? Вот теперь на него совершенно точно посмотрели с неудовольствием, и Гарри поспешно улыбнулся, хватая ладонь Тома, как будто это спасение утопающих. — Конечно, молодые люди, — почти весело сказала Марино. Гарри внутренне вздохнул: все его манипуляции были очевидны, как падающий топор, и столь же элегантны. — Наслаждайтесь вечером. Кивнув, Том практически утащил Гарри в сторону. Гарри успевал перебирать ногами и делать вид, что идёт сам, но в мыслях оставалось только «что?», приправленное дрожью рук. Да он даже не отдышался ещё! Только когда Том остановился в нужном секторе танцпола, убрал свою конечность и легко поклонился, Гарри наконец осознал. Судя по взгляду напротив, за секунду до того, как ему вернули бы сознательность намеренным наступанием на ногу. Моргана и все фэйри обоих дворов, он на нервах оттопчет Тому ноги, и месть будет вечной. Более неловким это было бы только на балу с исключительно разнополыми парами, но тут Гарри покосился на ближайшую часть сектора и скопировал позу какого-то волшебника. Танец не самый медленный: пора вспоминать навыки, с которыми кружил девчонок и кружился сам на хогвартских тренировках. Погружённый в панику, он опомнился только через четверть круга. Всё не так уж плохо. Том практиковал манию контроля даже в танцах, поэтому не давал сбиться, придерживая его кончиками пальцев чуть ниже лопаток и вовремя убирая ноги в те моменты, когда Гарри забывал, что ведёт вообще-то не он. — Серьёзно?! — всё-таки прошипел Гарри через оскал натянутой улыбки. — А ты знаешь другие весомые поводы прервать беседу? — серьёзно спросил Том, но глаза его мерцали весельем. — Сказал бы, что мы заняты, и всё. — Ты хоть знаешь, с кем ты разговаривал, дорогой? — почему-то ещё больше развеселился Том, наклоняя его для поворота. Быть «дамой» в танцах ощущалось… странно, хоть и не в первый раз. Следовать за Томом было очень легко, и от этого «странно» перерастало в «сюрреалистично». — Конечно, нет, — скривил губы Гарри, ещё раз переворошив память. — Первый раз её вижу. Поймала и назвала миловидным мальчиком, мерлиново… что-то. — Ох, — улыбнулся Том. — Да ты просто магнит для приключений, миловидный мальчик. Наступить ему на ногу не удалось: Том быстро убрал свой ботинок с траектории. Но месть была жизненно необходима, поэтому Гарри сделал полшага вперёд, скрадывая расстояние между ними и возлагая ладонь на плечо Риддла. В животе что-то скрутилось, тарталетки несвежие, наверное. Гарри вонзил пальцы в чужую мантию, чтобы Том точно понял, как издеваться над несчастными. — Я что, всех в этом зале должен знать, по-твоему? — улыбнулся он шире, наблюдая, как Том начинает злиться. В исполнении Тома и его блистательной репутации это выглядело как чуть более резкие шаги, но сильно ускориться не позволяла музыка, а Гарри всё-таки не сахарный. — Или ты хотел с ней пообщаться? — Бинго. — Ну прости, — без капли раскаяния сообщил Гарри. — Так кто она? — Когда-нибудь узнаешь, — садистски ответил Том, дёрнув углами губ – то ли улыбнуться хотел, то ли сделать выражение «мой друг – законченный идиот». — Мудак, — с любовью протянул Гарри, жалея, что у него нет длинных девичьих ногтей и Том не чувствует всю силу этой любви в коже своего плеча. — Кретин, — не теряя улыбки, нежно сообщил Том. Оркестр перешёл к коде очень вовремя: положение Гарри успело перейти от «наслаждаюсь тем, что он наконец заткнулся и очень мило танцует» до «томительные минуты неловкого молчания в танце с парнем, который тебе нравится, но не знает об этом». Понимать большую часть хогвартских девочек оказалось неприятно. Теперь он будет заниматься сводничеством в три раза интенсивнее. Том одним прощальным поклоном умудрился отточенно поиздеваться. Гарри сделал бы ещё более ехидный реверанс, но боялся запутаться в ногах и мантии, поэтому только фыркнул. До конца дракклового бала оставались долгие два часа.***
— May your days be merry and bri-i-i-i-ight… — бездумно мурлыкал Гарри, разглядывая потолок гостиной. Эти каникулы, где их оставили существовать автономно среди спешно натянутых декораций особняка и периодических снегопадов, были идеальной передышкой между одним кошмаром и другим… ещё большим кошмаром, красноречиво сообщил бы Гарри, если бы его кто-нибудь спрашивал. Но всем было не до них: маггловская война набирала обороты, магические стычки, приуроченные к ней и массовой разрухе, случались почти еженедельно. Это всё надо было готовить, проводить и писать аналитику. Гарри боялся лишний раз вдохнуть возле Гриндевальда: его улыбки стали слишком резкими, чтобы выглядеть дружелюбными, в одной из радужек плясали тени. Теней он не боялся, но отвлекать от дел не хотел. Пару раз поассистировал на тренировках Жнецов уворачивающимся манекеном. Оказалось больно, неприятно и обидно до жути (и расцарапанных коленей), но и так понятно: где студенты в дуэльном клубе, а где реальные опытные бойцы. Помог скопировать тексты из древнющих книг, над которыми и колдовать-то страшно, даже речи не шло о «вынести из библиотеки». Кивнул, получив конверт, который какого-то драного книззла надо было отдать хаффлпаффке из дуэльного клуба: проще выполнить, чем заикнуться про пояснения. Поулыбался в нужных местах, когда они с Зоммером заскочили на день рождения Тома. Как будто бы в честь обнаружения клятой змеи Тому достался вычурный и стрёмный медальон его предка, и Гарри подозревал, что Том его даже в ванную с собой таскал. Гриндевальд знал, как почесать за ухом одного из своих котят. Вот и сейчас крутил цепочку в руках, тоже развалившись на кушетке. Гостиную заполняли звуки проигрывателя, крутящего пластинку – модный в маггловском мире Бинг Кросби под оркестр тянул приятным голосом, как он мечтает о снежном Рождестве. Песня повторялась уже раз десять, но вставать и ставить пластинку другой стороной никто из них не хотел. — Прекрати, — наконец сказал Том, когда Гарри тоже пошёл на очередной заход подвывания. — And may all your Christmases be whi-i-i-ite, — повысил голос Гарри. — Что, я больше не «дорогой»? — Если не заткнёшься, будешь ещё и мёртвый, — предупредил Том. Издевательское обращение перешло в локальную шутку: теперь Том звал его «дорогим» по поводу и без, тщательно подбирая ситуации, когда Гарри не мог его стукнуть. Это произошло где-то после «миловидный мальчик», после которого в него улетела целая горсть какао прямо с ложки. Урок тот усвоил и переключился на более безобидные вещи. Как будто точно знал, что тычет в уязвимое место, но Гарри чётко знал, что тут без «как будто». Том знал, улыбался и пользовался, и оставалось молиться всем богам этой вселенной, чтобы он не задумывался о подоплеке. — Be careful, it’s my hea-a-a-a-rt! — сполз со своей кушетки Гарри, чтобы всё-таки продефилировать к проигрывателю и поставить только что процитированную песню. В качестве наказания Том будет слушать её раз пятьдесят. — Гарри, — отрезал Том. — Больше страсти, милый, — щёлкнул пластинкой Гарри, возвращаясь к окну. Выдача снега мирозданием закончилась, и теперь там была хорошо промёрзшая грязища. Самым романтичным в окружении была играющая песня. — Поттер, — вот это прозвучало уже с предупреждением. — Да, я знаю, ты меня любишь, — кивнул Гарри, потягиваясь. — Теперь я понимаю, что чувствует Абраксас, — вздохнул Том. — А нехер было, — отозвался Гарри, сцепив руки в замок и запрокинув голову. — Ему, в смысле. — Вся не интеллектуальная часть нашего факультета уверена, что ты с ним флиртуешь, — сообщил Том, снова перекручивая цепочку. Точно порвёт до конца года и будет беситься. — Моё сердце принадлежит только Мерсер. И еде. И квиддичу, — приложил руку к сердцу Гарри. — Тогда поосторожнее с едой. Наши младшие дети почему-то считают, что ты – неплохая партия, — усмехнулся Том. — Я?! — искренне возмутился Гарри. — Они вообще там идеи чистокровности поддерживают? — Ты же миловидный, — ещё паскуднее продемонстрировал слишком много зубов Том. — А у них гормоны. — А на тебя они не вешаются, потому что ты их запугал до полусмерти? — Ага, — довольно подкинул и поймал медальон Том. Гарри пожелал, чтобы эта тяжёлая хреновина когда-нибудь ляпнулась ему на идеальное лицо. — Я тебя ненавижу, — со стоном сообщил Гарри, переворачиваясь и утыкаясь лицом в декоративную подушку. Только слизеринских микроаспидов ему в этом недотреугольнике его жизни и не хватало. — Я знаю, дорогой. Метко брошенная подушка была хорошей местью. Даже если Гарри и остался без мягкого лежбища.