***
— То, что происходит на вечеринке, остаётся на вечеринке, — серьёзно сообщил Флимонт позже, в начале вечера, придержав дверную ручку одного из кабинетов. Последний час старшекурсники обеих команд потратили, чтобы превратить свободный класс в место для праздника и натаскать еды с законспирированной кухни. Гарри уже предвкушал веселье, перекатываясь с пяток на носки и обратно: в прошлом году, несмотря на победу, всех второкурсников команды отправили «к детям спать». На следующий день вся остальная команда едва держала глаза открытыми, и все так переглядывались с заговорщическим видом и прыскали смехом в случайные моменты, что они явно многое пропустили. В этот раз Гарри хотел запомнить всё и с предвкушением слушал звон бутылок в большой сумке: все, кто мог, распаковали свои запасы. Желания конфликтовали, но он верил в свои силы. На балу хотелось сохранить ясное сознание и пунш не попробовал, а у Гриндевальда зимой стояло кислющее шампанское; где-то же в этом мире должен быть вкусный алкоголь? Иначе все, живописующие свои алкогольные приключения, нагло врут: пить такую дрянь в таких количествах и оставаться весёлым невозможно. Лафингтон, шестикурсник Рейвенкло, продолжил: — Мы безо всяких магических клятв, но, ребят, серьёзно. Все закивали. Гарри покосился на Линду: та после матча выглядела расстроенной, но соваться утешать человека, у которого ты увёл сто пятьдесят командных очков, не очень разумно. Сейчас она уже улыбалась, оставив мантию в башне и появившись в блузе в горошек. Рядом стоял довольный Бёрк – разошлись с Олдридж они так же, как и сошлись, спонтанно и в один день, но продолжили ходить в основном вместе. Бёрка проигрыши трогали ещё меньше: он любил летать, лупить по бладжерам и восторженно свистеть на всё поле, соревнования и турнирная таблица считались приятной опцией. Даже Минерва с Августой пренебрегли школьной формой в пользу кисейных блуз. Редкое зрелище: хоть устав Хогвартса регламентировал одежду только в пределах занятий, Гарри не помнил, чтобы видел их без нашивок, даже вечерами в выходные в гостиной. Гарри долго терзался, не зная степень парадности мероприятия, – вечеринки в гостиной факультета случались в том, в чём явились игроки, – но вытянул из шкафа повседневную светлую рубашку. Время с обеда до этих вечерних часов прошло в непрерывных поздравлениях, и сливочного пива в нём плескалось уже больше, чем крови. Остаток сосудов занимало искрящееся веселье, и места для таких сложных вопросов, как выбор одежды, не оставалось. Когда за ними закрылась – а потом ещё и магически закрылась, и Лафингтон дополнил заклинание Флимонта чем-то своим – дверь класса, Бёрк хлопнул в ладони. Они с Линдой были младшими у своей команды, но Герберта никогда не смущали такие мелочи, как возраст и социальное положение. — Итак? — Итак, ты раскладываешь фрукты, — обломала энтузиазм Августа. Герберт изобразил шутливый полупоклон. — Да, моя победительница. И тут же получил ладонью по волосам – наотмашь, но легко, только чтобы растрепать причёску. Это уже Минерва, с ненавязчивостью локомотива взявшая на себя руководство по наведению уюта. — Джереми, Гарри, распинайте пуфики нормально. Гэбриэл, ты взял карты? Оливер, нужно два стола. Стоять перед локомотивом не хотел никто, поэтому Гарри послушно пошёл двигать ногами лёгкие пуфики: столы в классе расставили вдоль стен, а из стульев кто-то трансфигурировал синие и багровые пуфы как раз на одного человека, больше похожие на кресла-мешки. Несколько парт вернули обратно: разместить блюда, бутылки и невысокие стаканы. В углу комнаты стоял граммофон, и, пока МакГонагалл демонстрировала чудеса трансфигурации и расписывала тарелки вязью узоров, Лафингтон щёлкнул пластинкой. Разнеслась мелодия, ненавязчивая и лёгкая, вплетающаяся между шорохом таскаемых пуфов и звоном посуды. Бэгмен уже доставал из бездонных карманов карты, уменьшенный мешочек с лото и странный волчок, похожий на вредноскоп со стрелками. — Алкоголь не мешайте, плохо будет, — предупредил Флимонт, превращая свой пуфик в диван на двоих и перекидывая ноги через бортик. Бёрк отсалютовал ему бутылкой сливочного пива, дёрнув крышку. — Мы умные и сознательные. Линда фыркнула. Гарри не сомневался в «умный», – на рунах тот блистал, хотя зелья безбожно валил, не раз расплавив котлы, – но насчёт «сознательного» тоже мог поспорить. Бёрк постоянно препирался с Краучем насчёт малейшей дребедени, а спорить с Краучем было одним из самых унылых занятий мира: тот не выходил из себя, а только нудел, нудел и снова нудел. Герберта это, кажется, забавляло. Всех остальных нет, и приходилось кидать умоляющие взгляды, чтобы оба наконец заткнулись. Приятным это считалось, только когда Бёрк решал разнообразить скучную пару: ввязывался преподаватель, Бартемиус нудел, Герберт подзуживал, какой-нибудь Такер вставлял своё драгоценное, дословно содранное из учебника мнение, Крауч, у которого в голове всё-таки водились мозги, находил пробел в логике и нудел ещё больше… колокол, отпускавший с пары, в таких случаях звучал довольно быстро. Гарри тоже открыл сливочное пиво, разглядывая узор из листочков на ближайшем стакане. Минерва грозила вырасти в гения трансфигурации, раз всего на курс старше уже могла так тонко детализировать. Его последний гобелен напоминал работу пьяного средневекового художника, который путает части тел и не помнит, что ноги растут не из голов. Том мог уже сейчас, но… ну, это Том, он был лучшим ценой всей своей жизни и не признавал иных вариантов. — Во что играем? — прищурился Уизли. — Лото? Размяться. — Да, тащите свои пуфы, сейчас парту опущу. Игра пошла быстро: бочонки со свистом вылетали из раскрытого мешка, постукивая по карточкам. Бёрк громко возмущался каждый раз, когда ему не везло, Флимонт усмехался в свою попытку отрастить усы. То, что красовалось над его верхней губой, больше напоминало зарождение щётки для обуви. Первый раунд выиграл Бэгмен, не проронивший ни слова. Гарри его практически не знал: ну, висит что-то возле ворот Рейвенкло, неплохо ловит квоффлы. В коридорах замка почти не видел, хоть и всего курс разницы. Второй раунд достался Джойсу, и тот бодро станцевал в приступе радости. К этому моменту многие успели сходить к парте с бутылками, вернувшись уже со стаканами, и стук бочонков вызывал ещё больше эмоций. К третьему Гарри встал поменять пластинку, опустил иглу и покосился на бутылочный ряд. Жаль, на всех налеплены наклейки с надписями, и большинство не на английском. Он предпочёл бы стикер «вкусно, без похмелья, ты не будешь вести себя, как идиот»: это в родной спальне можно, даже не в гостиной, перед собравшейся компанией тем более позориться не хотелось. Поколебавшись, выбрал синеватую бутылку джина. Потому что на нём было курсивом написано «London», а от родной страны подставы он ждал чуть-чуть меньше, чем от французского вина, которое потягивала Августа. Как всё это пьётся, не знал, поэтому плеснул в стакан и докинул льда – спасибо магическому миру за нетающие кубики. Со льдом в стаканах сидели почти все остальные, так что шанс провалиться был небольшим. Решение пройти окружным путём, обогнув слишком длинные ноги Лафингтона, спасло от неловкой ситуации: не поперхнулся после первого же небольшого глотка, а якобы рассмеялся над шуткой. Прюэтт, кажется, заметил, но не сдал; махнул рукой, приглашая обратно в компанию. Второй глоток уже вышел не таким позорным, но на всякий случай Гарри решил пробовать первую сигарету строго в одиночестве. Магия джина, оставлявшего горькое прохладное послевкусие во рту, удача этого дня или просто совпадение, но четвёртый тур выиграл Гарри. Танцевать он не стал, но снова накатывало ощущение, что сможет воспарить без метлы. С подозрением посмотрел на едва тронутый стакан, но даже мысли не путались, а на грани скороговорки он и так говорил почти всегда. Попробуй успеть вставить реплику, когда друг друга перебивают четырнадцать человек, и всем важно выразить мнение насчёт «Кенмарских коршунов». — Да эти ирландцы вообще ничто, — раздался чёткий, въедливый голос Минервы. Ей бы преподавателем быть, вся аудитория бы слушала. — Эй! — возмутился Бёрк, который отношения к ирландцам не имел, но шотландские замашки тоже не поддерживал. — Там династия О’Хара! Вот увидишь, они ещё всех порвут. — Сначала отсосут у «Сенненских соколов», — азартно махнул рукой, сбив часть своих бочонков с поля, Джойс. На него посмотрели все три девочки, но без особого негодования: излишне манерным не место на квиддичном поле. Зато с неодобрением воззрился Флимонт. Свою команду он воспринимал как группу подопечных, и воспитание включалось в список обязанностей. — Что? Ну их же по полю размажут! — Зато Хортон пропустит все квоффлы, если хоть один охотник противника останется в строю, — вернулась с очередным бокалом Августа. — Загонщики там тоже так себе, — протянул Лафингтон. Оливер был обладателем капитанского значка, симпатичной внешности, мозгов и обеспеченной семьи одновременно. Гарри видел, как тот панически нырял в тёмный проход перед балом, и немного сочувствовал такому сочетанию. Видимо, воспитание приличной семьи не позволяло сказать «загонщики там говнище редкостное» даже на очень внутренней вечеринке не очень трезвых подростков. — Да плевать, — стукнул ладонями по коленям Бёрк. — Душечки, фараон? Волчок? Задрало уже это лото. — Не волчок, — хором ответили Минерва и Августа. Гарри перевёл взгляд с одной на другую. Что такое волчок по мнению Бёрка, он не знал: в гриффиндорской гостиной таких развлечений не водилось. Но единогласный вопль смущал. — Ну да, рановато, — подал голос Джойс. — Давайте тур покера. Чем бы ни был «волчок», Гарри предпочитал его, потому что покер уставшие мозги уже не поддерживали. Но остальные обрадованно закивали, и осталось только довериться Оливеру, извлекавшему колоду. Фишек не было, но на то у них и будущий мастер трансфигурации. — Как думаете, тут курить можно? — помахал трубкой Герберт. О, сколько неожиданных открытий этот вечер готовил для Гарри. Он вообще не знал, что Бёрк курит, постоянным посетителем розария тот не был. — Трубку? Да, окно открой. Но если кто зайдёт, мы тебя сдадим, — сообщил Лафингтон, не отрываясь от раздачи колоды и пересаживания всех игроков на нужные места. — Ты ж сам закрыл. — В этом мире есть и другие старосты. Например, Слизерин. — О, тогда вы порвёте Блэка, и никто больше не будет доколупываться до Лу! — излишне восторженно воскликнул Прюэтт. Он держал стакан с виски, и уже не первую порцию. — Ты зовёшь собственную девушку Лу? — вскинула брови Линда. — Змеюки сами её так зовут. — Прюэтт однажды назвал её растопырником, — сдал лучшего друга Уизли. — Но, конечно, не при ней. — Что за люди. — Так, за стол вернулись. Начинаем. Гарри потягивал джин – обжигавший сначала, тот стал не просто сносным, но ещё и вкусным, – и перебирал карты, терпеливо снося то, как часто в них пытается заглянуть Септимус. В покере он всё равно ни драккла не понимал, так что выиграть мог только везением. Но везение закончилось на снитче, так что выигрыш не грозил, и это стало понятно ещё к середине игры. Паузы между выкладыванием карт стали длиннее; Герберт окончательно раскурил трубку, прислонившись к окну с распахнутой створкой, и обмахивался веером из карт. Джойс делал вид, что вовсе на них не косится. Олдридж хмурилась, просчитывая варианты, и кидала хитрые взгляды на всех остальных. Гарри смотрел больше в окно, чем на карты, и на дым, который пытался выдувать кольцами Бёрк. — Хочешь? — неожиданно предложил тот, поймав взгляд. — Наверное. Он пожал плечами, вспоминая свои клятвы не пробовать ничего нового получасовой давности, но подошёл к окну и взял протянутую трубку. Не уронить бы ещё: такие трубки, тяжёлые и украшенные, стоили дорого. Тут мундштук изготовлен из янтаря. Выглядело на годовой запас карманных. — Первый раз тебе не понравится, — прокомментировал Бёрк. — Потом поймёшь. Гарри ещё раз дёрнул плечом и аккуратно обхватил загубник. Конечно, первым же делом закашлялся. Но Герберт смотрел прямо и терпеливо, допивая свою порцию. Через минуту, собравшись с духом и пройдясь до карточного стола, Гарри отдал трубку владельцу. Ощущалось необычно. Никаких особенных нот табака или «возвышающей эйфории» он не почувствовал, зато не погасил чужую трубку и не отплевался на весь класс. Выдыхать дым даже немного классно. Чувство повышенной лёгкости и прочие хвалёные эффекты не приходили – или спрятались под имеющейся эйфорией от победы и алкоголя в крови. Гарри выпил едва ли половину, но уже понял, что не все из пузырьков в теле появились от снитча в руках. Сощурился. Осознал, что в покере не то что поражение, а сокрушительный провал, и шансов нет: он уже забыл, как собирался играть. Пошёл и долил джин до верха. Чемпионат бывает раз в году, а такая хорошая компания и того реже. — Волчо-о-ок! — возликовал Герберт, как только Бэгмен с приятнейшей улыбкой сжимающего кольца удава выложил на стол свои результаты. Вот и общайся с людьми, которые умеют делать каменные лица. Наверняка у слизеринцев покер вообще был национальным видом спорта. — Мы так сильно тебе нравимся? — кокетливо поморгала Августа. Гарри немедленно захотел стереть это из своей памяти. Грозная Августа никогда не кокетничала. Сейчас в ней явно говорило то французское вино. — Мечтаю о твоих устах, любовь моя. Стоп. Что? После задумчивого моргания выяснилось, что волчок был именно тем, о чём он и думал: крути стрелки, отвечай, делай или целуй. Список действий лежал отдельной колодой, и Гарри не нравилась уже самая первая карта, не то что потенциально ужасные остальные. Мерлин, нет. Он не готов. Никакое количество алкоголя не могло помочь с этим. — Ну Га-а-арри, — ноющим тоном протянул Уизли на второй минуте уговоров. — Нет. — Ну давай. — Нет. — Ну пожалуйста! — подключился Прюэтт. У которого вообще-то невеста была! — В щёку тоже можно. — Ни за что. Мне неудобно, — счёл необходимым прокомментировать Гарри. Правда иногда была единственным способом остановить вакханалию или очередную проделку этих сиамских близнецов – а иногда, как сейчас, вакханалию и проделку одновременно, пусть предложил и Бёрк. — Отстаньте от парня, — бросил Лафингтон, повторяя за Флимонтом трансфигурацию пуфа в диван. Гарри посмотрел с благодарностью. Джойс рядом фыркнул. Так что за игрой, слава всем предметам гардероба, бороде, носу и ещё чему-нибудь Мерлина, Гарри наблюдал со стороны. Начиналось всё действительно безобидно, с простых действий и мелких «разменных» секретов, но уже на четвёртом туре Бэгмен чмокнул в щёку Флимонта. Гендерных различий магическая игра, видимо, не признавала. Что там нужно было сделать Бэгмену, что усы Флимонта показались прекраснее, Гарри не расслышал, поэтому придвинулся поближе. К трём четвертям колоды перецеловались все со всеми, причём не только в щёку, а покрасневший Гарри понял, к чему там было упоминание магических клятв. О некоторых вещах он предпочёл бы не знать. Но здравого мышления уже не осталось; был поздний закат за окном, пластинка, которая крутила одно и то же раз пятнадцатый, потому что всем лень менять, бульканье напитков, раскрасневшиеся щёки и азартные вопли. Так здорово, словно все его пожелания сбылись в один день, и собравшиеся казались лучшими людьми в мире. Даже растяпа Джойс. Гарри поклялся себе каждый раз, когда Джойс снова роняет квоффл, напоминать себе, как он сам упустил снитч прямо из ладони. Когда колода закончилась, а от ряда бутылок на отдельной парте остались несколько неполных, и то в разных местах комнаты, компания разделилась. Старшекурсники решили сыграть в какую-то очень пьяную версию сложнющей карточной игры, а все младше четвёртого расселись недалеко от стола с волчком поразговаривать. В магическом мире всегда имелось, что обсудить, а в закрытой школе-интернате тем более. То, что часть слов они выговорить не могли, а в некоторые моменты дружно хохотали без причины, никого уже не смущало. — Ты просто застенчивый, Гарри, — неожиданно сказал Прюэтт. Гарри посмотрел с безмолвным «ну да». На самом деле стеснительным он не был. Вот прямо нихерашеньки. Но выстраивание логических аргументов… Мерлин, эта фраза была слишком длинной даже в его голове. — Отстань от Гарри, он просто не… нецелованный, вот, — постучал по донышку бутылки, выбивая последние капли, Уизли. Прюэтт нелепо наклонился к Гарри, почти ляпнувшись. Волосы Игнатиуса уже давно превратились в художественное гнездо, на щеках горел румянец, глаза подозрительно блестели. Прежде чем Гарри успел что-то сообразить, Прюэтт наклонился и мазнул губами где-то в районе его рта. Липкими, пахнущими алкоголем губами. Так что Гарри остался моргать со следом на щеке и половине губ, когда Игнатиус отстранился и поднял палец. — В-вот! Целованный! — Ты мне не нравишься, — подчёркнуто серьёзно сообщил Гарри, вытирая рот. Алкоголь наружно не входил в план на этот вечер. Мерлин, кажется, он тоже пьян. Потому что это было не только тупо, но и очень весело. Гарри попытался удержаться от хихиканья, но смог только превратить его в фырканье. — Д–да! — пьяно пошатнулся Прюэтт. — Но ты мой друг! Как друзья связаны с поцелуями, сосредоточенно собирающий слова Игнатиус сообщить не успел. Линда фыркнула, звонко рассмеявшись и откинув голову назад. Гарри залюбовался тонкими ключицами. — Ты испортил парню первый поцелуй, Прюэтт, ты больше не его друг, — тоже абсолютно серьёзно сказала Линда с целым табуном пикси в блестящих глазах. У Игнатиуса задрожала нижняя губа. И, Мерлин, как это было смешно. — Эй! — возмутился Прюэтт, жестикулируя. Гарри при этом получил по уху и опасливо отодвинулся. Шевелиться, пусть и медленно, было не очень хорошим решением: пуфик закончился быстро, и в голове зашумело. Сжав пальцы на ткани, Гарри прикрыл глаза и выдохнул: всё прекрасно, свои движения он контролировал. Потом открыл, посмотрел на Линду, которая смерила его этим взглядом с бесами в тихом омуте, и понял, что пить джин было очень, чрезвычайно плохой идеей. Линда протянула руку и щёлкнула ногтем по волчку, оставшемуся на столе вместе со всей разметкой. Тот закрутился, но тот же розовый ноготь затормозил игрушку среди вращения, ставя его между «Поттер» и «Олдридж». — Ты же Поттер? — улыбнулась она, и Гарри понял, что притвориться очень пьяным и ляпнуться с пуфа было прекрасной идеей. К сожалению, время для этого он потерял. — Дава-а-ай, Гарри, — приковылял Септимус, усаживаясь у его ног прямо на пол. Гарри шлёпнул его по волосам, разметав остатки причёски, и в вечной дилемме «бей или беги» выбрал «целуй». Ну, не бежать же ему прямо под весёлыми взглядами третьекурсников. Впрочем, если Бёрк присвистнет или вытворит что-нибудь ещё, он подумает насчёт «бей». Парни проявили толерантность к его сомнениям и сделали вид, что их тут не существует, со всей грацией нетрезвых подростков. То есть начали обсуждать учёбу. Транфигурацию, ради Мерлина. Уизли не мог даже выговорить слово «трансфигурация» с первого раза. Пока Гарри думал, его автономное тело уже встало с пуфика, передвинулось на диванчик и село рядом с Линдой. Пришлось вонзить ногти в ладонь, чтобы вернуть себе немного контроля: он не собирался лажать со своим нормальным первым поцелуем из-за жалкого стакана джина. Может быть, двух стаканов. Больше точно не было. Губы Линды были тёплыми и, к счастью, без всяких липких блесков. Цветочные духи причудливо мешались с запахом алкоголя, и Гарри вспомнил, как ненавидит драккловы розы в парфюме. Ресницы с тушью тоже оказались как-то слишком близко: можно было рассмотреть каждую отдельно. Аккуратно отстранившись через пару секунд, он неловко улыбнулся Линде, и та отсалютовала бутылкой сливочного пива в руке. — Ну вот, ловец. — Конечно, ловец, — закатил глаза Гарри, поддерживая отсылку к их идиотским шуткам на факультативе. Как ни странно, это было… сносно. Может, потому, что не взаимное обслюнявливание и никто ему язык в глотку не засовывал. Некоторые парочки в коридорах смотрелись омерзительно. Как ни странно номер два, это не создало неловкую ситуацию, о которой он будет вспоминать в ночи бессонницы до конца жизни. Наверное. Гипотетически. Когда протрезвеет, он подумает ещё раз, но пока что было весело и Линда уже отвернулась порассуждать о последнем матче «Ос», весело хохоча. Гарри переместился обратно к пуфику и плюхнулся, немного зависнув в пространстве. Взгляд скользил по трещинкам ламината. Мозг обрабатывал мысли: медленно, как будто он пытался посчитать нумерологическую формулу пятого курса на древних ручных счётах. Клац-клац. А, нет, это Лафингтон пощёлкивал ногтями по столику перед раздачей карт. Выглядел он трезвым, но две расстёгнутые пуговицы и взъерошенные волосы, обрамлявшие скулы, намекали на обратное. Гарри ещё раз посмотрел на Линду. Потом на Оливера. Потом на остаток бутылки чего-то, что не джин, стоявшей на столе. Мысль билась в висках и отдавалась дрожью в затылке, превращая мир вокруг в калейдоскоп со спецэффектами. Окей, кажется, ему не очень нравятся девочки. Ну, то есть, кажется, может быть, скорее всего, ему больше нравятся мальчики. Как, ну, мальчики. Кроме Прюэтта, он целоваться не умеет, как только Блэк это терпит. — О чём задумался, друг мой? — озаботился Уизли, рассматривавший его лицо последние секунд пять. Для человека с запрокинутой головой и тремя запинками на предложение он был слишком чутким. Гарри посмотрел в голубые глаза друга. Зрачки у того расширились, почти заполнив радужку, но оттенок цвета бутылки джина всё равно видно. — Дорогая ноосфера, — едва слышно начал Гарри, весьма смутно помня, что такое «ноосфера». — Ебись ты фестралом. Блядь. Сука. За что. — Ты так впечатлился п–поцелуем с живой девочкой? — заржал Септимус, окончательно укладывая голову ему на ноги. Гарри неопределённо помахал рукой в воздухе, кинув взгляд на остальных: вроде бы его страстную речь никто не услышал, они действительно увлеклись обсуждением трансфигурации. То есть того, можно ли заклинанием обмена красть алкоголь и зелья так, чтобы не нарушать целостность ёмкости. Ни «целостность», ни прочие сложные слова вслух не выговаривались: их понимали по «ну, ээ». Посмотрев на застывшую руку, Гарри уронил её обратно и потянулся второй за ближайшей бутылкой. Это откровение от мозга надо срочно забыть, и неважно, что в этой бутылке, и абсолютно плевать на похмелье.***
Решение оставить всё в пределах класса было бриллиантовым. Иначе Гарри не знал бы, как смотреть в глаза почти всем, кто там был. И понял всю суть мироздания: от того, почему их отправили по спальням в прошлом году, до того, почему же все так улыбались. Какая бы там команда ни пробилась в финал в следующем году, играть они будут с Гриффиндором, потому что на фоне той вечеринки все факультетские казались цивильным званым ужином. Может, дело в меньшем количестве людей, может, в сплочённости квиддичной братии или в том, что даже самые громкие вопли не призывали разгневанного декана. Гарри действительно остановился после второго стакана джина, поэтому запомнил и танцы, и «увернись от бумажного бладжера» с прыжками через пуфики, и особенно лицо старосты Хаффлпаффа – оказалось, предусмотрительные Флимонт и Оливер попросили прикрыть их и помочь развести «младшеньких» по спальням. Продуманный ход в случае с Прюэттом: ехидно улыбавшийся хаффлпаффец-семикурсник долевитировал его спящее тело до самого портрета Полной Дамы, а дальше уже Гарри с Септимусом справились – распинали и заставили добраться до кровати. Флимонт явился ещё на полчаса позже: ликвидировал все последствия трансфигураций. Как назло, это был понедельник, и даже крепчайший чёрный чай не спас Гарри от тошноты при виде трансфигурационных формул. Ситуацию сглаживало то, что неделя перед годовыми экзаменами забивалась повторением материала: считалось, что всю практику они давно освоили, и самое время перечитать теоретические лекции и показать всякие фишки. Но боги, формулы. Они плясали перед глазами. Выспавшийся и бодрый Эдгар казался предателем. Бёрк и вовсе спал на самой задней парте, пренебрегая репутацией и мнением Дамблдора, так что Гарри ещё здорово держался. Лекция промелькнула быстро, день – ещё быстрее. Вторник пролетел так, будто за понедельником сразу стояла среда. В среду они сдавали последние тесты, так что время всё-таки замедлилось, чтобы песчинками скатиться в больших часах, стоящих на преподавательском столе профессора Вилкост; в четверг Гарри за два часа до крайнего срока шлёпнул свой рунный перевод, а в пятницу дослушал финальную лекцию знахарства третьего курса. Им даже любезно повторили все виды популярных травм, которые можно получить летом, и что именно преподавательница сделает, если увидит их в приёмном покое с этими травмами. Линда фыркнула и прошептала в ухо историю, как она однажды прыгнула в иллюзорное озеро. Если не представлять подробности, звучало весело. Гарри ожидал, что ему всё-таки будет неловко от следующего дня и до конца жизни, но в их общении, полном подзуживания и забавных насмешек, ничего не поменялось. В Линде тоже, разве что ногти в лавандовый перекрасила. Обо всех мысленных выводах и их последствиях Гарри не думал специально, запихнув это всё в прочный ящик и задвинув его в самый дальний угол мысленного чулана. Нравятся ему мальчики параллельно с девочками – и пусть нравятся. Даже если больше девочек, шанс найти себе парня в Хогвартсе был ничтожным, а ходить одиноким сычом до седьмого курса не планировал даже он. Засмеют. Тем более что не отпрыск аристократической семьи: можно встречаться, с кем хочешь и как хочешь, без «лишний поцелуй на публике и вы помолвлены». Простые смертные, не обременённые отцовскими фирмами и материнскими ожиданиями, к концу учёбы умудрялись перевстречаться иногда и по второму кругу. Перед экзаменами декан решил подвести итоги года: собрал притихших студентов в гостиной, встал, сцепив руки перед собой, и поджал губы. Все чуть в коллективный обморок не грохнулись, но озвучивался стандартный разбор полётов и падений: квиддич, табель успеваемости и немного морализаторства сверху. Гарри, болтая ногами на диване, мрачно подвёл свои: чуть ли не самое частое заклинание – дракклово mysterium quaerere, тайных проходов, углов, каморок, комнат и классов – под три десятка, нужной слишком-уж-тайной комнаты – ноль. В пояснениях, что хорошо, а что плохо, не нуждался: он и так знал, но жизнь иногда складывается интереснее. Отметки в табеле, так уж и быть, неплохие, особенно если на экзаменах не провалится. Экзаменационная часть показалась почти лёгкой. Май, куда упихались прогулки с Томом, судорожная подготовка и квиддич, задал слишком высокую планку. С историей магии расправился даже раньше: вытянув удачные вопросы, хлопнул пергаментом почти одновременно с Томом. Переглянувшись, пошли проверять оставшиеся башни. Том дружелюбно разглагольствовал про роттердамский приём и расстегнул мантию, на лацкане недалеко от слизеринской нашивки висела брошь-змея. Гарри не знал, что у них такое вообще в программе было, но на законное «выше ожидаемого» надеялся. Их шаги гулко разносились по пустым коридорам, и, хоть ничего лучше совиного помёта в башнях не нашли, полюбовались на пейзажи через бойницы. Две недели экзаменов завершились тоже с Томом. До гордого звания четверокурсников оставалось получить результаты – и то через пару дней, когда допроверяют последние письменные работы. Пар уже не было, и погода соответствовала настроению настолько, что в замок студенты забегали только поесть и поспать. Большой Пикник Третьекурсников напрашивался, но отвоёвывать кусок территории под него пришлось с помощью деканов: у самых лакомых кусков чуть ли не ночевали, а под ивой делили пространство полдюжины парочек одновременно. Гарри бы точно не смог целоваться и ворковать в таком окружении. Но однажды решил зайти на Астрономическую башню перепроверить каждый кирпич: Флимонт Поттер отшатнулся от своей Юфимии и зажёг свет на палочке так ярко, что Гарри и упасть за ограждение мог. Посмотрев друг на друга несколько секунд, два Поттера решили, что после комендантского часа они оба сидели в гостиной, и разошлись: Флимонт в место понадёжнее, Гарри действительно в гостиную от снятия баллов подальше. Поэтому выпрашивать разрешение вместе с Флимонтом пошёл Прюэтт, Гарри застеснялся. Профессор Дамблдор не только признал их право на праздник, но и помог: преобразовал разноцветную гирлянду флажков и пледы, более долговечные, чем у старшекурсников – те могли испариться через пару часов, если не превратиться обратно в колючее перо под самой нежной частью. Собрались не все, но почти шесть десятков школьников всё равно шумели практически до Хогсмида. Пятый курс, писавший нумерологию в ближайшем к ним крыле замка, наверняка пришел в восторг: в какой-то момент захлопнулись окна, и это в середине июня. Гарри, которому всё-таки попались числа уроков прошлой жизни, им не завидовал. Наигравшись во взрывные карты, продув несколько шахматных партий – и не его стезя, и думать лениво, – и объевшись пирожными, Гарри стёр остатки взбитых сливок с лацкана мантии и плюхнулся на спину в тихом углу. Тихий угол оказался недалеко от слизеринцев, то есть чинного слизеринского кружка юной аристократии – даже развалившийся в позе морской звезды Мальсибер умудрялся выглядеть прилично. Чем их там с детства дрессируют? Посмотрел на облака: вот бабочка, вот единорог, вот жопа гиппогрифа – округлая и с клювом, торчащим сбоку. Точно как гиппогриф, вид сзади. Поделился откровением с Септимусом, незаметно оказавшимся рядом: так тихо, как будто и не Уизли вовсе. Его веснушки расцвели на лице, превращая Септимуса в крапчато-летний вариант самого себя. Уизли пришёл полежать в своих мыслях, так что пора действительно подумать о серьёзном, то есть перекатиться на живот и незаметно понаблюдать за слизеринцами. Среди них сидел Том – без мантии, с расстёгнутой пуговицей рубашки, удивительно расслабленный для такой толпы и его плана по завоеванию мира. Видимо, даже самые ядовитые кобры иногда выползают просто погреться на солнце. Убедившись, что они всё ещё самые ядовитые змеи террариума, потому что из-за травы и студенческих спин внутрислизеринская динамика считывалась отлично: разговаривали они вроде между собой, но каждый раз в пару минут смотрел именно на Риддла. Когда Том бросил неразличимую реплику, не прекращая вертеть в руках травинку, рассмеялись все. Абраксас даже хлопнул Тома по плечу, и захотелось отрезать ему руку. Гарри задушил порыв в зародыше: во-первых, Риддл имел полное право дружить, с кем он хотел, во-вторых, риддловское «дружить» смахивало на план по использованию, многоступенчатый и с прописанными взаимными уступками. Например, терпеть тактильные контакты. Гарри несколько холодных ночей спал с Томом в обнимку и вообще жил с ним много лет, но не мог представить ситуации, в которой можно хлопнуть по плечу и не получить откушенную руку – в далёкой перспективе, ибо Риддл предпочитал отложенную, охлаждённую до состояния ледника месть. К остальным слизеринцам тем более не приревнуешь. Лестрейндж спокойный, как скала в океане, и чутко-вежливый со всеми подряд. Однажды он сказал – и непонятно, в шутку ли, – что никогда не знаешь, когда и кто может понадобиться в жизни. Гарри предпочитал быть добрым из менее корыстных целей, но подход к людям разделял. Мальсибер и вовсе общался, как с другом, с любым студентом в хогвартской мантии, даже если не знал его имени. Что-то общее среди загонщиков: Бёрк вот такой же. Паркинсон и Эйвери наличие Тома и его амбиций учитывали, но общаться с ним особо не стремились – или просто не подходили на людях, кто их поймёт. В общем, обитатели террариума ничем не провинились, и не вина Абраксаса, что Гарри не может усмирить чувство собственничества. К тому же Малфоя даже не было в квиддичной команде. Единственный правомерный способ мести – скинуть с метлы в игре – не работал. За остальные Том его закопает: Абраксас в его картине мира считался выгодным. Поэтому Гарри выждал момент, когда они все наговорятся, оставил дремлющего Септимуса и подкрался к Риддлу неспешной походкой с руками в карманах. Малфой посмотрел на него, как на прилетевшую не в тему бронзовку. Гарри улыбнулся. Этой бронзовкой Абраксас подавится, как ожиданиями своего отца – байки о том, как старший Малфой выстроил политическую карьеру отпрыска ещё до его рождения, долетали аж до гриффиндорской башни. Том снова почти вздохнул, поднимаясь с земли. Его эти переглядывания почему-то не забавляли. Гарри уже приготовился выслушивать «ты специально?» – и отвечать «ну конечно, да», – но Том молча отошёл с ним ближе к озеру. На миг нахмурился, как будто просчитывал, услышат ли его слизеринцы разговор за бодрым летним ветром. Тот крепчал, небольшие волны катились с барашками пены, словно отражая клочки облаков на небе. Вечером грянет дождь – но у них будет последняя ночь в замке перед поездкой домой, только крепче поспят. Гарри тоже молчал, разглядывая Тома. Наконец-то синюю радужку не оттеняли синяки под глазами, чёлка трепетала на ветру, а взгляд привычно светился насмешливым весельем. За его спиной темнел дальним пятном зелени лес, и Том хорошо вписывался в пейзаж. Если бы это всё было картиной, Гарри мог бы назвать её «полные теней и дружелюбно выглядящие на первый взгляд вещи, таящие в себе множество опасностей». Всё заглавными буквами и его сомнительным почерком. Почерк Тома, резкий и с острыми гранями, не подходил. Множество опасностей как раз весь последний месяц обрушивались на слизеринских старшекурсников, и с некоторыми из планов мести Гарри даже помог. Команда гриффиндорцев под кодовым названием «первая спальня» всегда рада подхватить идею мести дальнему своему, если за это ничего не будет. А следы Риддл с его гением и Боунс с его продуманностью заметали профессионально – пусть даже два участника и не знали о ролях друг друга. — Так что? — наконец открыл рот Том, когда они смотрели друг на друга почти минуту. — А, — смутился Гарри. — Тебе не кажется, что мы обшарили уже весь замок? — Кажется, — бросил Том, чуть нахмурившись. — Но проявляющего заклинания лучше ещё не изобрели, нужно будет посчитать летом. Сообщил он это так легко, будто уже собирался переплюнуть несколько веков чужих усилий за каникулы. Вероятно, Том мог. — И не могу представить, куда ещё можно пойти. Мы были даже в закрытом… Он остановился среди реплики, захлопнув рот. Если бы Риддл был такой же королевой драмы, как Бёрк, он бы точно хлопнул себя по лбу. Но Том только смотрел на Гарри синими встревоженными глазами и молчал. — Может, ещё остались какие-то каморки, — Гарри не собирался брать на себя ответственность и озвучивать то, что неизбежно ляпнулось перед ними, как метеорит к динозаврам. — Профессорские спальни. Мало ли где Слизнорт медовуху прячет, ставлю на подземный лабиринт. Или Вилкост. Сунемся лет через десять, когда станем разрушителями проклятий с опытом. Том шутку не поддержал и даже не улыбнулся. — Стоит перепроверить квиддичные раздевалки, — сказал он, засунув ладони в карманы. — Дважды. — Их недавно построили, — опроверг Гарри. — Том… это где-то в замке. А там мы всё осмотрели. — Да, всё. Они продолжали смотреть друг на друга. Том с изломом бровей и руками в карманах казался отчаявшимся, как романтический герой перед битвой. Гарри смилостивился: перебрасываться бесполезными вариантами они могли ещё полчаса, тогда как знание висело между ними, как брызги от озера. — Женские туалеты, — беспощадно обронил Гарри. Том вздохнул. Плечи поднялись и опустились под рубашкой, тёмные ресницы на миг прикрыли глаза. Женских туалетов на восьми условных этажах замка было… кажется, одиннадцать? Не считая внутрифакультетских. Впрочем, вряд ли Слизерин стал бы делать тайник в туалете для девочек Гриффиндора. Гарри смутно помнил, что ещё с пятёрку веков назад канализация в замках создавалась методом «балкончик, выходящий за пределы стены, а там лишь бы никто снизу не проходил». Так что шанс всё равно оставался. Нынешние туалеты же переделаны из чего-то, а в чём-то могли быть и тайные проходы. Ещё, как весомый минус, в туалетах для девочек могли находиться сами девочки. Гарри и так тщательно отслеживал свои взаимодействия со всеми людьми женского пола, от преподавательницы рун до Мерсер, а также коммуникацию окружающих. Результат неутешительный: если парни вокруг при виде любимой девчонки превращались в идиотов, ему по мозгам никакая сила любви не стучала. Да что там, даже мимо с посвистыванием не проходила. Некоторые девочки – Линда – эстетически приятные. Отдельные – Мерсер – интересные в общении. Аббот с недавних пор прилагалась к Боунсу и тоже считалась своей; Медоуз, судя по взгляду, считала людей за идиотов, а остальные всё ещё находились в параллельной вселенной, иногда влетая в радиус обзора – например, Мэри Розье, которая вилась вокруг Тома с настойчивостью Малфоя и тоже бесила. Это всё усложняло и так запутанный лабиринт его жизни, поэтому девочек Гарри за редкими исключениями избегал. И просто… девочки в туалетах для девочек. Фу. Запретная секция куда проще в проникновении: если бы их поймали там, можно было бы оправдаться чем угодно, от специфических проклятий для случайного врага всей жизни до попыток улучшить эссе. Оправдания для женских туалетов просто не придумать, а девицы – существа, которые отпрашиваются в уборную в самые напряжённые моменты занятий и бегают поправить косметику. То есть снова шариться ночами. И то были шансы встретить какую-нибудь особу, которая решила подумать о вечном или научиться курить: преподаватели мужского пола дежурили чаще и в женские туалеты, конечно, не заходили. А ещё уезжать на летние каникулы вот прямо завтра: не лучшее время, чтобы бегать по чужим уборным. То есть Том будет сидеть и злиться без разгадки минимум два с половиной месяца, зная, что где-то в замке его уже мысленно приватизированное наследие. Риддл и не уехал бы, будь хоть одна возможность, но результаты спора «боящиеся уезжать к магглам vs Диппет» не менялись: очередную просьбу учащихся директор традиционно отклонил. Он даже отговорки свои не менял с тридцать девятого. Фамилий «Риддл» и «Поттер» в заявлении на сей раз не было. Этим летом у них планировалось раскланивание с герром Гриндевальдом, уроки герра Фишера, если тот не передумал, и перерыв от осточертевшей нумерологии. Если сильно повезёт, даже не оставят в одиноком особняке среди зыбкого ничего. Гриндевальда и тем более его аманта Гарри побаивался, но безвылазно сидеть в запертом доме ещё тоскливее. Данциг и балтийское побережье лучше: там даже купаться можно, если сжать зубы. Не сильно холоднее южного берега Англии. Первое лето и без тревожных новостей, и без нормирования, и без бомб – Гарри не мог себе представить такого счастья, даже если туда накапали дёгтем уроков этикета. Мысль о женских туалетах взрывалась поверх идиллии навозной бомбой. О чём думал Том, разобрать невозможно: он смотрел на озеро, весь такой статный и серьёзный. Ещё немного, и начнёт цитировать Байрона. Гарри не сомневался, что Том знал наизусть как минимум десяток из стихов, которые периодически листал в чужих библиотеках. Гарри выучил парочку, чтобы блистать эрудицией в неожиданные моменты, поэтому негромко продекламировал: — Милее мне над зыбью водной… Том усмехнулся краем губ. — Мне не «ненавистен род людской». Коснувшись подбородка, он добавил: — Частично. Гарри рассмеялся, поднял ближайший камень и кинул его блинчиком в озеро. Тот послушно прошлёпал по волнам раз пять, прежде чем с бульканьем погрузиться на дно. — Всего-то процентов девяносто восемь. Пошли, верну тебя бедному Малфою, пока не извёлся.