***
— ...поэтому нам нужно взять три метлы, сэр! — бодро закончил Прюэтт. Гарри с Эдгаром по очереди отчаялись отговорить друзей, переключить их внимание на надвигающуюся проверочную по зельям и смягчить экстравагантность плана. Опыт показывал: всё, что придумывал Уизли, гремело на весь Хогвартс. План предложил именно Септимус, и включал он всех обитателей первой спальни плюс пару побочных героев. Такой взрыв репутации можно и не пережить. Дамблдор неторопливо поправил очки для чтения, сцепил руки в замок и посмотрел на них, как на котёл с экспериментальным зельем. Гарри его понимал. Идея была чуть более умной, чем «проникнуть в слизеринские спальни», и чуть менее взрывоопасной, чем «попытаться самим сварить вон то крутое косметическое зелье». Но всё ещё очень гриффиндорский план: прямой, как палочка, шумный и напористый. Боунс боялся, что даже со скоростными совами и сетью хаффлпаффцев, у которых находилось всё и всегда, вещи не успеют прийти вовремя. Гарри опасался, что прирождённая слизеринка Блэк такую радость на её голову может и не оценить. Слизеринцы лелеяли свой внешний образ, тщательно выстраивали его по репутационным кирпичикам и терпеть не могли сюрпризы – это если брать Тома, а слизеринистее Риддла слизеринца уже не найти, подтверждено целым свитком родословной. Откупиться дорогой и бесполезной побрякушкой вроде браслета звучало более надёжным способом – но Игнатиус ни в какую не желал признаваться семье, что поссорился с такой важной инвестицией. Прюэтты не Блэки, но про «бледную моль» тоже быстро выпытают, и последствия могли оставить первую спальню в составе из трёх человек. Суммы, на которые можно приобрести подходящее привередливым Блэкам украшение, детям в школу без вопросов не давали. Хорошо бы привлечь самих слизеринцев, но, во-первых, те могли сдать план из принципа или спортивного интереса, во-вторых, проворачивать что-то со слизеринцами Тома за спиной у самого Тома опасно для жизни. А Риддл ходил мрачный и злой – они трижды прокрались в Запретную секцию и ещё раз пять, отдельно друг от друга, в обычную. Ни единой зацепки. Септимус, гордый автор сомнительной идеи, страшился только застрять по уши в отработках до конца семестра. Поэтому они болтали ногами на стульях в кабинете декана, воспользовавшись офисными часами, и сбивчиво рассказывали гениальный план. То есть превращали кражу школьного имущества, нарушение пары правил и «бесшабашное неприличие» в санкционированное внеклассное мероприятие. Обосновать мероприятие было сложновато: перебивая друг друга, шикая и придумывая новые повороты на ходу, они излагали задумку минут пятнадцать. Декан сидел и внимал. Гарри подозревал худшее: дослушивает из принципа, чтобы выявить дыры в системе безопасности и лазейки в правилах. — Я понимаю, мистер Прюэтт, — наконец сказал Дамблдор. Его баритон приятно скользил в вечном шуме кабинета: на полках стояли мелкие диковинные штучки, которые щёлкали, стучали метрономом или издавали тихие гудки. На столе очень медленно крутился медный вредноскоп, но он всегда таким был: бракованный, наверное. — Но формально школа не может одобрить такое. Во-первых, это прецедент, сами понимаете. Во-вторых, вы можете упасть без присмотра преподавателя и амортизирующих чар, — последовательно изложил Дамблдор. Прюэтт взвыл: в буквальном смысле, запрокинув голову и подражая оборотням. — Три члена квиддичной команды, сэр! Да мы– Мы с закрытыми глазами летать можем! Эдгар на земле останется! Септимус тоже выглядел возмущённым. Гарри с Эдгаром переглянулись с одинаковыми ухмылками: они уже заметили, что ещё в середине изложения плана у Дамблдора дёрнулись уголки губ, а это гарантированное «да» любимым студентам. Выпад в сторону Боунса и земли Прюэтт сделал зря, Эдгар летать умел, хоть и не впечатлялся процессом. Гарри сам постоял бы на земле после описания, что именно они должны сделать на мётлах: в какую бы сторону его репутация потом ни повернула, все из них выглядели не очень. — Подождите, мистер Прюэтт. Конечно, формально это всё ещё не организовать без жалоб студентов. Но вы пришли добровольно и заранее вместо того, чтобы устраивать сердечный приступ бедной преподавательнице полётов… да и кто из преподавателей может встать на пути истинной любви, — открыто улыбнулся Дамблдор. Гарри мог насчитать в последнем предложении как минимум два подтекста и ещё какой-то, совсем неуловимый и слегка грустный. Игнатиус почти подавился после «истинной любви», но за «кражу» мётел всё-таки грозил драконий навоз – в феврале, воняющий, на промозглую землю, много тачек, – так что в его глазах читалось, что любовь так любовь. Может, даже истинная. — Так что я предупрежу, чтобы вам выдали… школьный инвентарь. И предупрежу профессоров, чтобы те не ссадили вас на подлёте. Но любая травма, повреждение мётел, попытка подшутить над другими студентами… — Спасибо, сэр! — рявкнули они хором, пока декан не закрутил ещё что-нибудь, что совсем ограничит их приключение. Профессор Дамблдор всё-таки потрясающий.***
Даже при скоростной разработке плана и совах, метавшихся между хогсмидской почтой и гриффиндорским столом Большого зала – что-то подозревать начали даже самые невнимательные, – время до Дня Х С Сердечками летело стремительно. Поэтому День Х-1, Ведущий К Примирению, наступил ещё быстрее. Всё складывалось идеально. За окном – пронзительно-голубое небо с шариком солнца и умеренно морозный воздух, не обжигавший при вдохах. На земле искрящиеся шапки сугробов, настолько яркие, что они подсвечивали стены замка бликами. В самом замке через полчаса значились утренние пары, а посвящённые в план гриффиндорские девчонки во главе с Аббот обещали, что объект выйдет прогуляться перед обедом, даже если Блэк придётся выпихивать из замка силой. Вдохновлённые романтичностью поступка и не знавшие, что Прюэтт просто хочет выжить на летних каникулах и не слушать громовещатели до конца июня, они особенно кокетливо махали ресницами в сторону остальных трёх участников проекта. Гарри старался даже не улыбаться лишний раз в их сторону. Хотя, если совсем уж честно, сердце чуть сжималось, когда Мерсер смотрела не на него. Самую капельку, едва заметную на фоне более важных переживаний; поразмыслив, он решил не портить жизнь девочке. Неизбежно решит, что учёба интереснее, и будут обзывать коллекционером – некоторые до сих пор думали, что он пару месяцев провстречался с Линдой, просто тайно. Даже если забыть про учёбу и свободное время, исследования с Томом не объяснить – мало что возишься с популярным слизеринцем втайне от остальных, так ещё и в самых странных местах, когда у тебя есть девчонка и гулять по коридорам положено с ней. — Итак, — постучал Боунс пером без чернил по доске. Ради такого приключения её извлекли из шкафа, и Эдгар даже стёр свой очередной конспиративный план, подразумевающий, что кальмар в озере был учеником, застрявшим в анимагической форме. — Тринадцать ноль-ноль, берём мётлы. Они втроём кивнули. Септимус почти подпрыгивал на кровати, зашнуровывая квиддичную защиту: падать они действительно не планировали, но понятно, что выходка привлечёт внимание половины школы, и Уизли надеялся покрасоваться со всем усердием и блеском пряжек. — Тринадцать ноль пять, стартуем от поля к внутреннему двору. Вам точно хватит радиуса? — Должно, — вставил Гарри. Как любитель эффектных разворотов, траекторию рассчитывал он. Если кто-нибудь собьётся и рухнет в кусты, то их сначала расчленит завхоз, а потом старшекурсники. — Тринадцать ноль шесть, два варианта: либо вы орёте на весь двор, что забыли блёстки, либо начинаете фигуру. Гарри – половина имени, Септимус – вторая, Игнатиус – не навернись с метлы от великой любви и не нарисуй член. — Как ты мог обо мне!.. — возмутился Игнатиус, но неубедительно. Эдгар мог. Эдгар после второго курса был вынужден проверять свои эссе по два раза, потому что однажды Прюэтт решил рассеянно порисовать гениталии на его пергаменте аккурат перед сдачей профессору. — Девочка расстроится, Прюэтт, — подчёркнуто серьёзно поднял палец Боунс. — Итак, Прюэтт слетает к девице и делает романтику, Поттер и Уизли возвращают мётлы, я проверяю, что Бёрк не испортил колдографию. — Колдографию? — переспросил Прюэтт, встряхнув головой. Точно в мыслях уже сердце рисовал. Этот пункт плана вызвал много нытья, потому что простое сердце вместо длиннющего имени рисовать хотели все, но самая простая часть досталась будущему суженому – чтобы побыстрее подлететь к Блэк и не дать ей опомниться от такой романтики. — В ваш семейный альбом и родителям, идиот, — в финальный раз стукнул по доске Боунс. — Так что не сделайте там S вместо C в имени, я вас знаю. — Да, о великий стратег! — подскочил Септимус, хватая сумку и практически выбегая за дверь. — Ребят, пары. Прюэтт улетучился с той же скоростью. Гарри вздохнул, переглянулся с настолько же не вдохновлённым Эдгаром и забрал пакет, который выторговал у рейвенкловца Руквуда. Тот всё свободное время тратил на создание новых заклинаний, но периодически продавал более прикладные экспериментальные поделки. Если всё пойдёт хоть примерно по плану – если не Блэк впечатлится, то хоть Септимус девушку найдёт. Или парня. После провала со скучавшей на балу Агатой Уизли девушек игнорировал как класс, а выпендривался скорее для самовыражения. К концу утренних пар казалось, что стук ноги Прюэтта запечатлелся в его мозгах навечно, и этот сомнительный ирландский танец будет звенеть в ушах ещё полгода. Успокаивать друга было бесполезно, так что к сараю с мётлами они передвигались почти боевым порядком и рысцой, вытаптывая дорогу вместо узкой тропинки. Уизли напевал что-то, хватая свою «Комету», и небрежно откинул школьную мантию – так и проходил полдня в защите, дурак. Гарри замотал плотнее шарф, чтобы не оказаться вниз головой с тканью перед глазами, закинул на плечо метлу и с безразличным видом направился к розарию. Кусты всегда цветущих роз частично обрамляли внутренний двор, заворачиваясь в крупные завитки лабиринтом выше человеческого роста; некоторые сорта пахли круглый год, служили местом маскировки для курильщиков и стартовой точкой их плана. Там уже поджидал Боунс, молча показавший знак «окей». Значит, мелкая Блэк решила прогуляться и скоро выйдет. Группа курящих старшекурсников, выглянув из-за кустов, оглядела их с Уизли в полном блеске амуниции последнего и разулыбалась. Гарри показал язык им в ответ: мало ли, зачем ловцу гриффиндорской сборной нужно пообниматься с метлой у роз. В плане очень не хватало дезиллюминационных чар, но они в учебной программе значились нескоро. Ещё согревающих: снег холодил ноги сквозь тонкую подошву ботинок, так что было здорово, что у них есть Боунс и его тайминг. В нужный момент всё случилось одновременно: в начале замкового прохода показалась группа в зелёных шарфах – Мерлин, и откуда их столько, неужели парням тоже интересно посмотреть на чужой позор, – Эдгар вскинул «викторию» двумя пальцами, Гарри оттолкнулся от земли и вздёрнул ручку метлы. В воздухе сразу же пришло спокойствие: смущающие взгляды превратились в ничего не значащих зрителей, свёрток с блёстками в руках – в мелкую помеху. Поболтав ногами, Гарри завернул практически спираль высшего пилотажа. Всё-таки дворик был действительно маленьким и узким для фигур, особенно когда летунов аж три. В нужный момент вытянул руку, позволив блёсткам высыпаться из свёртка, и те забавно зависли в воздухе. Оценивать красоту было некогда: аж четыре буквы, не вляпаться в Уизли в процессе. И не напутать: тогда насчёт его интеллектуальных способностей не заткнутся до конца седьмого курса, а со скученностью магического мира и на работе припоминать будут. К моменту, когда Гарри закончил с «r» и вылетел вверх, зажав ладонью свёрток, объект как раз доцокал каблуками школьных «мэри джейн» до выхода во дворик. К объекту действительно прилагался добрый десяток посторонних, и ещё несколько выглядывали из окон и переходов замка; старшекурсники поиспаряли сигареты и пристроились к числу зрителей. Но план был выполнен, а остальное зависело от мстительности Блэк и дара убеждения Игнатиуса. Последний спрыгнул с метлы, как герой кинофильма, и с лучезарной улыбкой протянул свиток пергамента с приглашением в Хогсмид – писал Боунс, чтобы почерк Прюэтта не нарушил романтику момента. Сочиняли вместе: пришлось вспоминать всех романтических поэтов, о которых он слышал в начальной школе, сгонять в библиотеку к полупустому стенду маггловской литературы и беспощадно перевирать их формулировки – мало ли, что там Блэки о магглах думают, не хватало всё испортить. Гарри завершил дугу и подлетел к кусту роз, возле которого остановилась основная масса слизеринцев. Его блондинистое величество Малфой сложил руки на груди, совсем неаристократично подёргивая губами в попытках подавить улыбку. Мальсибер и вовсе ржал, бессовестный негодяй. Лестрейндж стоял рядом с Риддлом, и оба смотрели на разглагольствования Прюэтта со смешливым скептицизмом. — Чья идея? — поинтересовался Малфой, отодвигаясь на шаг, чтобы Гарри не задел его ногами. Гарри поправил ручку метлы, чтобы точно стряхнуть снег с ботинок на малфоевское плечо. — Общественная. Ты представляешь, как с ним спать? — негромко ответил Гарри. Мальсибер снова взоржал, малолетний пошляк. — Но вообще начало сам придумал, идея Уизли, реализация Боунса, блёстки Руквуда, советую, кстати. — А когда они сойдут? — встрял Лестрейндж, наклоняя голову. Гарри тоже обернулся на надпись. Розовая, большая и сияющая, с кривоватым сердцем под ней, она занимала почти всё пространство двора. Хорошо, что выше уровня человеческого роста. — А вот это мы узнаем позже. Дамблдор разрешил, если что, — пресёк он потенциальные жалобы. Технически Дамблдор не разрешал конкретно это, но и Гарри больше не тот прямолинейный гриффиндорец, что хлопал глазами на первом курсе: после такой фразы слизеринцы не пойдут ныть, что имя одногруппницы в воздухе мешает им получать эстетическое удовольствие от розария. Старшекурсники тем более ничего не скажут, не обосновав, зачем им бегать нюхать розы каждый перерыв и почему в дальний угол. — Думаете, простит? — подошёл Боунс, отряхивая с себя последствия шипастых и осыпающихся лепестками кустов. Даже Паркинсон повернул своё модельное лицо с намечающейся – книззл подери эти скачки роста, у Гарри вот даже намёков нет – щетиной. — Конечно. Лу трепетная, как клубкопух. Ей воздушный поцелуй пошли и будет произведение романтизма в трёх томах, — фыркнул Мальсибер. Гарри посмотрел на задранный нос «Лу» и всё ещё негромко извиняющегося Игнатиуса. Если это «трепетная», то Гарри не так классно разбирался в человеческих эмоциях, как ему казалось.***
Четырнадцатого Гарри смотрел на удаляющиеся спины Прюэтта и Блэк с почти отеческой гордостью. Игнатиус с утра даже расчесался с кондиционером и одолжил его помаду для укладки. Наколдовал бы букет, но orhideus учили на курс старше, и плетение там неприятно-зубодробительное. С просто трансфигурированными цветочками после лингвистически-флористического провала он больше не экспериментировал. Да и букет может исчезнуть в руках нареченной: тогда влетит по полной. Ничего, Блэк пришла с таким шлейфом цветочного благоухания за ней, что Прюэтт состроил стоическое лицо: ему теперь с этим гулять и нюхать. Третьекурсники разбились по группкам, парочкам и «двойным свиданиям», почти стройными рядами покидая замок. В нём осталось совсем немного людей: даже те старшие, кому Хогсмид за все походы осточертел, стремились выгулять своих девушек в царство розового чая и осыпающихся сердечек. Замок, к счастью, не украшали, и он по-прежнему возвышался не романтичной и слегка облагороженной каменной глыбой. Гарри проводил взглядом мелкую Розье, дефилирующую по дорожке вместе с Винникус. Интересно, как Том избежал свидания? Пропуски в Хогсмид у них были: Гарри, не моргнув, сочинил историю, как он убедил маггловских опекунов, и протянул разрешение с подписью герра Фишера – немного заляпанное, но прокатило. Судя по Слизнорту, прыгавшему вокруг своего любимца, Тому даже объяснять ничего не пришлось. Вспомни серпентарий и получишь аспида за спиной: в почти опустевшем холле снова послышались шаги, и, обернувшись, Гарри увидел Тома. Очень приятно усмехающегося Тома. Его губы застыли в изгибе, отрепетированном с точностью до градуса, завиток волос лежал на лбу, движения подчёркнуто плавные, почти скольжение по полу; судя по всему этому, Риддл был в бешенстве, но не мог позволить себе швыряться заклятиями в людей среди помещения. Рядом с ним шла группа старшекурсников – от пятого до седьмого, кажется – и вот они улыбались искренне, хоть и чертовски неприятно. Даже злобно. Гарри поймал взгляд Тома, едва заметно кивнул и ретировался в боковой проход, чтобы встретиться не в таких подозрительных обстоятельствах. Захотелось обзавестись ушами подлиннее, чтобы услышать, что слизеринцы так мило обсуждают друг с другом – старшие курсы гений Риддла ещё не покорил. Те не отрывались на «поганом грязнокровке» открыто, боясь попасть под гнев декана, но пытались уязвить при каждом удобном случае. Кололи в больное в Слизерине профессионально, раскапывая самые нежные части с целеустремлённостью муравьеда, оказавшегося в раю из муравьиных шалашей. Потом расширяли рану фальшивым сочувствием, после ещё сыпали соль публичного унижения, едва считываемого: там подколка, тут комментарий, но так и до приступа довести можно. Или прыжка с Астрономической. Случаи бывали. Не то чтобы это было характеристикой факультета, но именно слизеринцы возвели социальное распятие в абсолют. Увы, возможности человеческого слуха ограничены, поэтому удалось распознать только «что, одиноко сегодня?», повторённую пару раз фамилию и ехидное «неудивительно, что…». Что именно, Гарри не узнал, но у подошедшего через две минуты Риддла были сжатые в кулаки ладони и следы от ногтей на них. Раз криков слышно не было, а улыбался Том по-прежнему ослепительно, его только что знатно унизили без видимых последствий. Открывать рот сейчас было опасно для жизни, поэтому Гарри протянул половину плитки шоколада. Шоколад спасал от последствий стычек с тёмными тварями, а Том в его личной классификации стоял где-то над дементорами. Возможно, нормальные люди и думали, что у лучшего студента за последнее столетие идеальный самоконтроль, но Гарри знал своё умение сначала раздражать Тома и только потом думать, что это принесёт. Следовало подстраховаться. Риддл скептически посмотрел на мятую обёртку, но шоколад взял. И даже отломил плитку, сжимая челюсти так, будто он уже раскалывал кости обидчиков. Шли они в молчании. Во-первых, самосохранение, во-вторых, заранее договорились, что начинают с третьего этажа – золотая середина и место, где в учебно-выходные дни без Хогсмида обитает больше всего учеников. Шанс погулять по пустым классам почти уникальный, к тому же лекционные аудитории не запирались, экспериментальные тоже. Единственным намертво задраенным помещением была лаборатория алхимии, но её перестраивали буквально в прошлом десятилетии, и какой-нибудь тайный проход уже нашли бы. Разглядывая начало пути, то есть абсолютно обыкновенную и очень каменную стену, даже без портретов, Гарри перебрал в голове все безопасные темы для разговора. — Хорошая погода, да? — Да, — отрезал Том. — Мои гриффиндорцы будут счастливы. Не все успели забронировать столики, — не отчаивался после первой попытки Гарри. — Рад за них. Том махнул палочкой, прошептав какую-то тарабарщину. Гарри ненавидел сложные инкантации всей душой, даже больше, чем движение палочкой с обратной восьмёркой и взлётом спирали. Стена оставалась каменной и без изменений, поэтому они двинулись дальше. Гарри за спиной у Тома потыкал в ближайший камень кладки: да, всё ещё стена. Видимо, это какое-то из заклинаний, специализированных под поиск тайных проходов. Их такому не учили. — Ты думал, что там может быть за зверюшка? — попытался Гарри ещё раз через минуту, прогуливаясь вдоль парт в лекционном кабинете. Пустая аудитория смотрелась странно, и он щёлкнул по парте, чтобы разбавить застывшую тишину. Том бросил очень недовольный взгляд. — Нет. Mysterium quaerere, шестая связка с обратным поворотом запястья влево. Займись чем-нибудь полезным, — в сухости его тона помещалась вся Сахара. Гарри со вздохом вытащил палочку. Qua… quaer… Мерлин, эти ужасные латинские вещи с произношением, он уже прошёл середину пути к СОВ и всё ещё не готов к некоторым звукосочетаниям. То ли он лажал где-то на произношении, взмахе палочкой или вообще на намерении – как можно выполнять заклинание, не зная, что именно оно делает? Том, вообще-то, мог и объяснить, – то ли тайников здесь тоже не было. За следующие десять кабинетов Гарри успел подышать на счёт, успокаивая нарастающее разочарование, задолбаться бегать по ступеням аудиторий, похожих на амфитеатры, и заглянуть под все плакаты, которые можно было отодвинуть от стены. Параллельно приходилось поддерживать монолог. Каким бы злобным мудаком ни был Том, в некоторых классах висели портреты, и при каком-нибудь дурацком инциденте у них должно быть алиби: мол, решили пообщаться без предрассудков слизеринско-гриффиндорских партий, а что в классах – ну, знаете, так приятно побыть в классе без лекции преподавателя. Звучало это глупо, но Гарри недавно рисовал имя в воздухе розовыми блёстками, и та затея была не более интеллектуальной. Том ни капельки не помогал в здравом деле по сохранению алиби, только мрачнел с каждой комнатой и швырял заклинание даже в потолок. — Кстати, я тут читал, что руна одал из англосаксонского футарка как-то была буквой алфавита, обозначала… — говорил Гарри и через пару часов, когда уже уверился, что третий этаж пуст. Конечно, обстучать каждый камень они не могли, но никаких намёков на те тайные проходы, о которых он не знал, запароленные места или рисунки змей не было. Том, и так злющий с утра пораньше, пришел к тому же выводу и превратился в грозовую тучу. Они успели раскланяться с завхозом – к счастью, тот не заморачивался запоминанием школьников и не задавал глупых вопросов, но всё равно напрягало. И даже найти древнюю кладовку, которая возникала, только если просунуть руку прямо сквозь стену. Теперь у Риддла был испачканный рукав мантии, на котором почему-то не работало очищающее заклинание. Гарри осторожно пошутил про древнюю магическую пыль, но получил в ответ такой взгляд, что пришлось жертвовать мантией и засовывать руку туда же. Риддл закатил глаза и быстро пошёл дальше, повторяя одинаковые взмахи через каждые десять шагов. Гарри, вообще-то, тоже не восторгался. Наследие – если оно вообще существовало – слизеринское, а плохое настроение Тома терпеть почему-то ему. Мог бы поваляться в пустой гостиной с книжкой у камина, а не ходить по холодным коридорам, вздрагивая от каждого шороха. Раздражение царапало рёбра изнутри, поэтому он внимательно рассматривал рамы портретов, лениво махал палочкой и не смотрел в сторону Тома. — Ты на третьем курсе не можешь запомнить шестую связку? — раздался недовольный голос, когда Гарри отвлёкся на окно – часть студентов уже возвращалась в замок. Эти бесконечные часы бесполезных действий подходили к концу. — Я прекрасно помню шестую связку, спасибо, — ответил он вслух, разворачиваясь к Тому и выдавливая улыбку. — То, что тебя старшекурсники покусали – не повод срываться на мне. — Если бы ты мог нормально повторить простое заклинание, я бы ничего и не говорил, — парировал Том, тоже улыбаясь, неприятно и остро. Показалось, что он хочет скрестить руки на груди, но это был настолько детский жест, что рука Тома дёрнулась и опустилась обратно. — Если бы ты не вёл себя как надувшийся ребёнок, игнорируя меня, мы бы прошли больше, — вот у Гарри проблем с детскими жестами не было, так что он скрестил руки и приподнял подбородок. Том редкостный высокомерный мудак, и это не новость. Но между «редкостный мудак с хорошими навыками социальной лжи» и «ведёт себя как мразина с человеком, которого называет другом» всё-таки имелась разница, и эта разница стала последней соломинкой, упавшей на хрупкое душевное равновесие Гарри. — Я – надувшийся ребёнок? — возмутился Том. Как надувшийся ребёнок. Ещё бы губу выпятил. — Ты как подросток, кидающий свои обидки на всех окружающих, даже тех, которые тебя не трогали, — взорвался Гарри, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не орать в коридоре: голос всё равно прозвенел слишком громко. — Серьёзно, Том, хватит. Я не нанимался терпеть твой характер. Том напротив почти окаменел. Его лицо исказилось злостью, почти потеряв красоту. Гарри где-то между яростью и весельем понял, что мистер совершенство умеет сдерживаться ещё хуже, чем предполагалось. — А я не нанимался терпеть тебя в пределах школы, — перешёл Том на протяжный шёпот, почти срывающийся в парселтанг. — Хватит. Лезть. В. Мою. Жизнь. Как будто у Гарри был выбор, у дверей какого приюта оказываться. — Ой-ей, Томми не умеет общаться с людьми, — протянул Гарри, осознавая, что копает себе могилу прямо сейчас. Но «терпеть тебя» оказалось ещё более последней соломинкой, чем всё предыдущее. Можно сказать, телегой, полной соломы. Ты с ним носишься, терпишь, какао делаешь и в делах, за которые можно вылететь из школы, помогаешь, а он хочет ручную собачку: здесь подойди, здесь отойди, здесь иди на подстилку с закрытой пастью, и вообще ты меня устраиваешь, только когда выполняешь команды. Да пусть подавится своими командами. — Что, гормоны шалят? Скоро истерики на весь замок? Мэри ещё не устала изображать, что ты ей нравишься? Гарри развёл руки в нарочито издевательском жесте, копируя ухмылки слизеринских старшекурсников. Ох, как он хотел ударить Тома по его глупому лицу прямо сейчас. Том вздрогнул, как будто ему действительно досталась пощёчина, и стремительно вскинул палочку. За секунду, и палочка Гарри была в его кармане, чтобы не мешать патетическим жестам; быстро сказанное заклинание пронеслось малиновым лучом и хлестнуло по руке, чуть ниже локтя, прямо сквозь мантию – могло по лицу, но он инстинктивно заслонился. Гарри даже не понял, что это вообще было, настолько быстро и смазанно прозвучало. Том остаток секунды смотрел на него, скривившись где-то между злобой и ожесточением, потом развернулся – резко, на весь коридор щёлкнули по камню каблуки – и скрылся за углом прохода. Каждый шаг отдавался в голове Гарри стуком метронома. Стены вокруг казались нереальными: глупые каменные декорации паршивой драмы. Слишком внезапно, слишком быстро всё случилось. Мантия, кажется, промокала. Он задрал разрезанный заклятием рукав, потянул ткань рубашки: хлопок разделяла дырка, расползающаяся из ровной дюймовой линии, и такой же длины порез красовался на коже. Кажется, поверх вены, хоть и не до кости. Неторопливо, но без остановки текла тёмная кровь. Окей, так вот где предел терпения Тома, мелькнуло первой мыслью. Этот мудак ещё и бросил окровавленного друга, не убедившись, что тот не умирает. В голову ввинтилась вторая: как вообще останавливаются венозные кровотечения? Жгут выше? Жгут ниже? Бинт на рану? Драккл, он вообще не помнил лекцию, которая повторялась уже дважды каждые несколько месяцев на факультативе. Преподавательница повесит, если узнает. Если доживёт. Гарри напряг память изо всех сил, но в голове были только глупые вещи: о том, как придётся выбросить рубашку, ведь вряд ли это можно отстирать; о шуме за стенами – возвращалось всё больше студентов; о глупости латинских инкантаций; о том, что цвет крови почти совпадает с пологом его кровати. Как назло, правая рука. Пикси подери эту манеру закрываться рабочей рукой. Теперь придётся идти в больничное крыло: порез выглядел глубоким, Гарри согнул руку и вышло как-то не так, как обычно. Если этот малолетний ублюдок повредил ему сгибатель запястья, Гарри перережет ему каждое сухожилие, медленно и неотвратимо. Повреждения рабочей руки были очень тонкой темой в колдомедицине: лечится почти всё, но это длинная, мерзкая и неприятная процедура, при которой приходилось восстанавливать точность движений. Шансов сделать повязку левой рукой с палочкой не было, так что Гарри с трудом дорвал рукав мантии, символически обмотал предплечье и меланхолично проследил, как кровь падает с пальцев на пол. В голове всё ещё стучали каблуки оксфордов Тома, шлёпанье капель накладывалось поверх, слишком громкое для того, чтобы быть реальным. Раздражение куда-то делось прямо с первой каплей, и Гарри заторможено поднял взгляд от пола, вспоминая, где же больничное крыло. Зрение любезно дорисовало спину Тома – настолько закаменевшую от ярости, что сведённые лопатки торчали сквозь плотную зимнюю мантию, – и повторило его уход. Наверное, ушёл плакать в коридорах. Том никогда не плакал, но это был бы отличный, вдохновляющий вариант. Гарри растёр подошвой упавшие капли, плотнее надавил на повязку и развернулся в обратную сторону. Быстрее доберётся до медкрыла – быстрее узнает, чем в него бросили. И, если это что-то серьёзное, он с удовольствием скажет, кто виновник.