but be the serpent under't

      На письмо за почти месяц никто не ответил.       Наверное, и не должны были: пока дойдёт до абонентского ящика номер восемьдесят три, откуда всё отправлялось маггловской почтой, после этого кругами доедет до Хартфордшира, потом кому-нибудь читать его совсем не каллиграфические строчки и отвечать… ну, что-нибудь отвечать. Может быть. Дорогой наставник обитал за проливом и множеством стран, а локоть на практических занятиях Гарри всё равно не оттопыривал: фантомно зудела кожа от несуществующих жалящих. В напоминаниях, как себя вести и почему нельзя считать сов вместо практики заклятий, он не нуждался.       Но на всякий случай смотрел на всех сычей, сипух и неясытей, влетавших в открытые окна и лавирующих между свечами: сентябрьская рассылка забытых в спешке вещей закончилась и началась новая – с мантиями.       Мантии – и повод для них – были неприятностью, приходящей со взрослением, то есть с началом третьего курса. Студенты считались достаточно выросшими, чтобы не только зубрить дополнительные таблицы значений чисел и подходить смотреть на саламандру, но и посещать основное школьное мероприятие.       Почему какой-то бал считался важнее школьного кубка по квиддичу, Гарри уже два года как не понимал, но сомнения свои не озвучивал. Хогвартский рождественский бал светил путеводной звездой всем девочкам от тринадцати и до выпуска, хоть и не дотягивал до министерских сборищ того же типа. Согласно обрывкам сплетен, бальные приёмы отдельных семей и вовсе гремели на всю магическую часть страны: не только вычурностью и масштабностью подготовки, но и неизбежными скандалами.       Школьные танцы на этом фоне бледнели и точно уступали азарту погони за снитчем под шум трибун, но предыдущие два года сокурсницы страдали и дулись в гостиных – до малого совершеннолетия юные маги «в свет», даже урезанно-школьный, не выпускались.       Два года Гарри счастливо наблюдал, как все с третьего по седьмой курс носятся, нервничают, обдумывают партнёров, позорятся с приглашениями, обижаются после отказов, бегают кругами, подбирают, отметают, перезаказывают и подшивают наряды, делают причёски, меняют туфли, ходят на танцевальные уроки и всё равно паникуют, что выходит ужасно… апофеозом этого служили несколько часов топтания под музыку и фуршет: такой же, как на любом другом празднике. Стратегически расставленные преподаватели пресекали ссоры, мешали целоваться в кустах на декабрьском холоде и патрулировали тёмные коридоры, а в полночь все должны были лежать в кроватях – то есть продолжали вечеринку в гостиных.       Один вечер сомнительного счастья обрастал множеством последствий. Гасли, тлели и взрывались истериками отношения. Разлетались сплетни: их хватало до следующего года, а кому-то, имевшему несчастье публично опозориться, – и до выпуска. В факультетских часах то взмывал, то падал уровень драгоценных камней. Потом сонная толпа, забывая галстуки и собственных кошек, отбывала на рождественские каникулы. Гарри оба года оставался в замке и видел преподавательские лица до и после бала – понятно, что праздник им нравился так же, как и ему перспектива в скором времени на нём побывать.       Круглолицая сипуха шумно захлопала крыльями, почти опрокинув его кубок с соком. Септимус поспешно сунул ей ломтик ветчины и продолжил возмущённо смотреть на мантию: как будто он уже умеет трансфигурировать одежду и может изменить её взглядом. Оторванный кусок свёртка тонул в соусе на его тарелке.       — Оборки, — трагично заявил он. — Зелёный. Зелёный, друг мой Прюэтт.       — Не кружевная же, — отозвался Игнатиус. Обоим мантии выбирали мамы, поэтому Прюэтт относился к результату стоически: младше двух веков и отлично. — А что не так с зелёным, друг мой Уизли?       — Я как слизеринец, — поднёс руку ко лбу Уизли. — Меня может кто-нибудь перепутать.       Боунс отложил сосиску и сощурился, разглядывая слизеринский стол.       — Не перепутают. У них нет рыжих. И они грустные.       — Злые, — прокомментировал Гарри, тоже посмотрев на слизеринский стол.       Неожиданно злые: несмотря на ужастики для первокурсников, слизеринцы не являлись злом во плоти. Даже четвертинкой зла. Единственным общим грехом факультета Слизерин было поголовное высокомерие, но Гарри двенадцать лет общался с худшим, что есть у слизеринцев, и вполне сносно переносил этот набор тараканов.       Хотя Риддл соревновался с Абраксасом Малфоем. Тот мог изображать статую образцового представителя в полный рост, даже перекрашивать не надо: и так бледный, с копной почти до белизны светлых волос и лицом человека, для которого окружающие неприятно попахивают.       Недовольное лицо, поджатые губы и злобно сощуренные глаза Абраксаса не красили. Но больше озадачивало то, что соседи его тоже спокойными не выглядели: весь ряд от Эйвери до Лестрейнджа сидел в мрачном возмущении. Девочки лучше держали лица, но у третьего курса Слизерина, очевидно, что-то случилось.       Не уступая своё выгрызенное место в пищевой цепочке, ближе всех к старшекурсникам сидел Том. Стук его ножа по тарелке можно было услышать через стол, брови сошлись у переносицы, а перехваченный взгляд в никуда колебался между обидой и яростью.       Настолько заметно злился он редко. Если вычеркнуть летние приключения, в памяти всплывал только один раз: когда риддловская змея, безобидный двухфутовый ужик, обнаружилась в виде кровавых, нарезанных лопатой фрагментов. Орудие валялось рядом. Последующие полчаса Гарри не планировал вспоминать никогда в жизни, спасибо. Судьбу виновников тоже: тем детям повезло, что существовала программа перевода между приютами.       А Риддлу повезло, что Фишер считал себя выше детских демонстративных обид и дразнил того будто бы с удовольствием: мол, попробуй, юнец. Юнец бесился, но палочку в ненужные моменты не поднимал – копил силы и знания.       Судя по лицу, силы и знания мелким аспидам не помогли. Интересно, на каком же занятии они опозорились. Гриффиндорцы до обеда прокопались в теплицах с хаффлпаффцами: вместо обещанной возни с ростками мандрагоры им достались кусачие орхидеи, потому что в промозглом почти ноябре засбоила система отопления теплиц, и нежные цветы закатили истерики. Повезло, что не вслух: в другом конце теплицы располагались пищащие, воющие и поющие на разный лад растения. Страшно представить, что случилось бы, промёрзни противоположный угол.       Но гриффиндорцы, только что избавленные от запаха удобрений, – пробегавший мимо Флимонт смилостивился, то есть не захотел ощущать это на обеде, и помахал палочкой, – всё равно выглядели добродушнее вечных соперников.       Послеобеденной парой, всего одной, слава пятнице, стояла защита – значит, где-то сегодня она была у Слизерина. Или чары? Но на чарах весь курс сразу опозориться не мог: в их году собрался свет магической Британии, и выпуску сорок пятого пророчили блестящее будущее. Оставалось до сорок пятого ещё дожить. То есть узнать, что привело слизеринцев к такому единодушию: если злятся все плюс обычно невозмутимый Риддл, то это «что-то» могло довести и остальной третий курс.       Презрев порыв допить сок и не вникать в эти сложности, Гарри швырнул пергаментный шарик в Хиггса. Рейвенкловский стол разделял Гриффиндор и Слизерин, чтобы преподавателям не приходилось проводить обед в патрулировании узкого прохода, поэтому все межвидовые коммуникации случались через орлов.       Хиггс выловил шарик из остатков супа и поднял выразительный взгляд. Гарри пожал плечами: ну, ловец не охотник. Крауч рядом пафосно поправил очки жестом, заменяющим тираду «сколько можно так делать и почему нельзя ходить ногами, как нормальные люди, и говорить ртом, как нормальные люди». Но он сам виноват: метод межфакультетского общения с первого курса не менялся, а Крауч до сих пор никуда не пересел.       Пока длилась эта пантомима, вездесущий Бёрк, тряхнув кудряшками, уже смотрел через плечо Хиггса на надпись. Славный парень Бёрк дружил с менее славным парнем Мальсибером на общей почве избиения бладжеров, а с Хиггсом… Мерлин знает, откуда пошло, на распределении они уже изображали сиамских близнецов. План из множества ходов был почти слизеринским.       И рабочим: развернувшись на скамье, Бёрк наклонился к Мальсиберу и что-то шепнул тому на ухо. Тот невнятно буркнул себе под нос. Паркинсон, изящным жестом наколов на вилку фасоль, добавил реплику. Бёрк кивнул, развернулся обратно и только тогда позволил себе закатить глаза.       К тому времени интересно стало всем, кто наблюдал за сценой, включая находящихся на галёрке хаффлпаффцев. Но где-то наравне с «не будите спящего дракона» шёл лозунг «не дразните злых слизеринцев», так что ответ на обрывке пергамента просто тихо прошёл по рукам перед тем, как оказаться у Гарри.       «Боггарты»       Гори оно адским пламенем.

***

      Боггарт был ужастиком из поговорок, персонажем волшебных сказок, – тех, в которых не стоит лезть, куда запретили, – и строчкой в учебном плане третьего курса. То есть объектом практически несуществующим. Да, водился в старых сундуках, шкафах и закрытых комнатах – так Гарри не бывал в настолько древних поместьях, а особняк Гриндевальда казался стерильным в магическом плане. Да, пугал – но чтобы он испугал, надо сначала наткнуться. Да, когда-нибудь придётся увидеть, ещё и с наблюдающим преподавателем, что приравнивалось к публичному позору – но то, что это «когда-нибудь» окажется настолько близко к «сейчас», обескураживало.       Профессор Вилкост давно и демонстративно плюнула на учебные планы министерства, по слухам, поставив на них свою кружку с кофе ещё лет двадцать назад. Кружки и кофе в них точно менялись, но отношение профессора нет: волшебное агрессивное зверьё, скоростные движения кистью и проклятия показывались студентам в настолько случайном порядке, что в класс стоило сначала заглядывать, если не сразу заходить под щитом. День, когда они наконец постигли «protego», стал праздником Гриффиндора: профессор с дуэльным прошлым считала умение уворачиваться таким же важным, как и щиты, и не смущалась насылать на них заклятия щекотки или танцующих ног.       Работало хорошо, бодрило качественно, студенты не осмеливались ни спать на парах, ни опаздывать, ни возражать методам обучения вслух. Судя по действиям герра Фишера, образование маги того поколения – Фишер выглядел в три раза моложе, но внешность магов мало говорила об их возрасте, – получали похожее.       Но боггарт!       Гарри малодушно подумал о путешествии в больничное крыло. Всегда можно было подойти к Лестрейнджу и попросить по-дружески стукнуть: не магические драки наказывались куда легче, а удар от слизеринца считался менее подозрительным поводом, чем то же самое от тяжёлых кулаков Прюэтта. И межфакультетскую дружбу, и того же сорта ожесточенное соперничество студенты поддерживали когда как, переходя от одного к другому, как реакция в колбе алхимика. В драку поверят.       Или можно споткнуться о ступеньку, но там шанс разбить локти с коленями перевешивал серьёзные последствия. Со ссадинами придётся идти на занятие, ещё и мантию потом чистить.       Соседи же оживились, и ничего здорового в этом возбуждении не было: узнав, что впереди опасность, гриффиндорцы вовсю готовились её преодолевать. Гарри вздохнул. Вышло почти отчаянно.       Он не боялся пауков и насекомых, в детстве порой просыпался со змеёй Риддла на груди, ориентировался в темноте и скакал по обрыву у моря на приютской экскурсии безо всяких головокружений. Даже свист бомб, от которого ещё недавно тряслись колени, не особенно пугал: в ближайшие годы он собирался использовать всё, что могли предложить новые «опекуны», и жильё в пространственных карманах входило в список.       Раздражала неопределённая неизвестность. Неизвестность боггарты изображать не способны – как и другие явления, которые невозможно было описать языком физических образов. Отчасти поэтому мощным и особо героическим магам даже не требовалось вспоминать инкантацию: примитивные существа избегали прямых конфликтов с теми, чьи страхи отобразить не выходило.       Мощным магом Гарри себя не мнил и, толкая дверь кабинета защиты, боялся неприятно удивиться.       Класс заливало мягким октябрьским светом, размытые тени от парт скользили по полу, прерываясь: расшумевшиеся сокурсники распределяли места и боролись за галёрку. Профессор Вилкост уже стояла у доски, как дух этой аудитории: невысокая, с гладким пучком седых волос и старомодной расшитой мантии с фестонами, она с первого взгляда напоминала добрую бабушку.       На второй – и студенты понимали это на первой же паре первого курса – профессор не сильно отличалась от мантикоры в человеческом обличье. Поговаривали, что за ней ежегодно таскалась делегация от академии авроров, но Вилкост заявляла, что предпочитает спокойную пенсию с юными талантами.       Юные таланты постигали слово «дисциплина», писали эссе по защите в первую очередь и даже учебник вне уроков открывали. Кто не удосужился прочитать всё заранее, тот либо был настолько убеждён в высокоуровневости своих щитов, либо хотел сортировать пыльные эссе прошлого столетия – и обычно выходило второе.       Ленивые студенты считали её воплощением ада и десятым кругом по Данте. Зубрилы многословно ныли, предварительно оглядываясь: у стен были уши, а у профессора манера вызывать первыми самых неуверенных. Все остальные нормальные люди просто разумно опасались.       Гарри восторгался и мечтал попасть в ассистенты после Хогвартса. Помощников профессор не набирала, справляясь с семью курсами самостоятельно, но всегда можно стать первым. Сегодняшний день мог убить всю накопленную репутацию, а он не получил ничего ниже «удовлетворительно» за два года.       Оглядев свободные места – первая парта, как обычно, люди до сих пор не выучили закон: «трусов с галёрки вызывают чаще», – кинул сумку у окна. Рядом приземлился Эдгар, зевнул в кулак. Он полночи читал в постели, едва преодолел соблазн поспать в углу теплицы, забившись за широкий папоротник, и тоже полагал боггарта после обеда в пятницу подставой всех подстав.       — Что думаешь? — прошептал Гарри, почти не открывая рта, когда началась вводная лекция.       Учебник он и так пролистал, ещё летом. Есть плюсы в том, что Риддл предпочитал опережать программу на почти год: его высокомерное лицо с сентября по май так раздражало, что Гарри тоже просматривал материал наперёд. Имя в первой десятке учебного рейтинга прилагалось приятным бонусом.       Сползать ниже десятой позиции ещё и страшновато. Теперь есть кому интересоваться табелем.       — Что зря я ел, — мрачно проговорил Эдгар, подпирая подбородок рукой. — Что у тебя?       — Да чтоб я знал, — отозвался Гарри. — Будет неприятный сюрприз.       — Надо было учиться ставить заглушающие чары, — пошутил Прюэтт прямо за ними.       — Я их переору, — раздался четвёртый голос.       Через секунду Гарри поймал взгляд профессора, невинно улыбнулся и сложил руки на парте. Ой.       — А теперь, раз все запомнили инкантацию и движение палочкой…       Тройное ой.       — ...время практиковаться. Теперь вместе.       Класс отозвался множеством голосов, палочки рассекли воздух. Древко остролиста привычно плюнуло рыжей искрой: норовистая палочка не любила заклинания без намерения. К счастью, не требовалось ни заковыристых движений, ни точных градусов поворота запястья: вряд ли кто-то вспомнит идеальную траекторию, столкнувшись с главным страхом своей жизни.       Впрочем, без года предварительных обдумываний сделать его смешным – тоже та ещё задача.       За спиной Прюэтт постукивал пальцами по парте. На столешнице перед глазами кто-то старательно вырезал латинское «со щитом или на щите». На подрагивающий сундук с металлическим орнаментом смотреть не хотелось.       Профессор, признав их попытки сносными, резко махнула палочкой. Из воздуха развернулась ширма: кремовая, широкая и плотная на вид. Похожие стояли в больничном крыле, разделяли кровати и отсекали звуки. Во владениях мадам Дженнингс и её запаха медицинской дряни Гарри оказывался нечасто – больше, чем сокурсники, но без закреплённой кровати для особо удачливых, – и в деталях ширмы не разглядывал, но надеялся, что это были те самые. Так позор случится только перед профессором.       — Аббот, Роза.       Ура, алфавитный порядок. Громкий выдох облегчения за спиной точно принадлежал Уизли.       Аббот, сжав палочку, практически промаршировала за ширму. Боунс проводил сочувственным взглядом: они неплохо общались с детства. Во взаимосвязанном магическом мире почти у всех были истории, как вон тот рейвенкловец подъел чужой свадебный торт или та хаффлпаффка в пять лет на приёме перекрасила волосы хозяйки, испугавшись фейерверка.       Гарри переглянулся с обеспокоенным другом и пожал плечами. Он тоже придерживался мнения, что девчонок надо спасать от драконов, а не отправлять в их логова, но без победы над боггартом третий курс не зачтут.       Её не было долгие минуты три. Прюэтт продолжал барабанить по парте – это успокаивало его и бесило всех остальных. Солнце за окном выползло из-за мелких туч, и класс поделился на квадраты света и тени из-за оконного переплёта. Ширма действительно заглушала звуки, но студентам было не до общения – слышалось только дыхание да стук по дереву.       В момент, когда Гарри приготовился развернуться и одёрнуть Прюэтта, Аббот вышла из-за ширмы вместе с профессором. Бледная, но довольная.       — Боунс, Эдгар, — без промедлений вызвала Вилкост.       Эдгар бросил в сторону Гарри взгляд, призывавший быстро вырубить его по-дружески, но они упустили время взаимопомощи. Ещё более притихшие студенты наблюдали, как он выпрямляет спину, подбирает палочку с парты и скрывается за ширмой.       Стоило просить усыновления у семейства Уизли. До благословенного конца списка ещё двадцать три человека.       Но Боунс выскочил быстро и почти вприпрыжку, плюхнувшись на стул с видом победителя.       — В жизни страшнее! — торжественно выдал он театральным шёпотом, донёсшимся до галёрки.       Гарри ухмыльнулся, надеясь, что вышло не криво, и продолжил перебирать варианты своего боггарта. За жизнь его пугал узор на переднике одной из воспитательниц, вой сирены и возможность наткнуться на мародёров, ночуя в пустых квартирах – но все эти страхи уже обратились в беспочвенные.       Магические твари вроде дементоров? Детские тела после бомбардировок? Чем Моргана не шутит, труп Риддла?       Чушь какая-то. Во-первых, попробуй убить Тома, он сам кого угодно закопает ассортиментом орудий от пассивной агрессии до насильственного кипячения мозгов. Во-вторых, у них была вынужденная, своеобразная и с тонной оговорок дружба, теперь скреплённая ещё и общим шпионажем – занимательно, но на боггарта переживаний не наскребётся.       Раздавались новые фамилии, студенты взволнованно заглядывали за ширму и выходили из-за неё – с радостью, тревогой, триумфом или даже следами слёз. Нэнси Мерсер, возвращаясь к своему месту, сжимала шоколадную плитку.       «Поттер» раздалось на десяток человек позже, чем нужно было для беспросветной храбрости первого добровольца, и на дюжину раньше, чем Гарри успел бы морально подготовиться.       Эдгар подбадривающе хлопнул по плечу. Прюэтт прекратил барабанить – а жаль, вышел бы торжественный похоронный марш. Профессор кивнула, указывая на ширму, как и всем остальным студентам.       Гарри закончил драматизировать и поплёлся к сундуку.       Тот не горел адским пламенем, не обратился в пыль, не телепортировался от его взгляда и подрагивал.       — Помните заклинание, мистер Поттер?       Гарри кивнул, не доверяя голосу, и крепче сжал палочку.       — Я буду вас страховать. Если не можете ничего придумать или выполнить заклинание, отойдите за меня или выйдите из-за ширмы.       К классу ожидающих студентов, которые сразу поймут, как он испугался? Ни за что.       — Результаты конфиденциальны, вид вашего боггарта узнаю только я, и он меня не интересует, — монотонно продолжила профессор. — Если не получится сегодня, в субботу будет дополнительное занятие.       Гарри собирался на него не попасть, даже если придётся смеяться вслух над детской расчленёнкой.       Древко палочки потеплело в ладони. Рубашка под мантией неприятно прилипла к подмышкам. Он приподнял руку, мысленно повторяя формулу заклинания – и почти вскрикнул, когда сундук бесшумно распахнулся.       Если поразмыслить, в шагнувшем навстречу Гриндевальде ничего шокирующего не было. А Гарри, вскинув голову и глядя на презрение в серо-голубых глазах, думал быстро и много.       Даже он понимал, что вся эта шпионская история – удобно подвернувшаяся возможность, а не чей-то альтруизм. Обычно мелкие способные маги на лондонских улицах под ногами не валяются, особенно не обременённые ни родственной защитой, ни сложившимися идеологическими взглядами. Потратить немного денег, приказывать в формате просьб, щадя самолюбие, создать иллюзию ответственности, научить различать формулы этикета – и отложить на дальнюю полку до востребования.       Тем более что им обоим уже давно не нужны были ни семейное тепло, ни сочувствие, ни жалость.       Но и насчёт собственной ценности можно не обманываться: как приняли, так и закопают где-нибудь, стоит по глупости сорвать планы или проболтаться. Однокурсники Тома только обрадуются: минус один пункт в их иерархической пищевой цепочке. Гриффиндорцы настрочат пятёрку писем в никуда и забудут через пару лет: магглорождённые регулярно куда-то исчезали с переездами или несчастными случаями.       Гарри подозревал, что факт «Гриндевальд может одним решением повергнуть тебя в небытие со всей твоей жалкой жизнью» висел всё это время невнятным зудом где-то в задней части головы. Но боггарт? Загадочны дебри человеческой психики.       И подозрительны: для магглорождённого, маггловоспитанного и ныне магглоопекуемого Гарри было странно бояться того, кто в Британию и ногой ещё не ступал по официальной версии министерства. Гриндевальд резвился в континентальной Европе и в королевстве порицался как фигура непонятная, но не особо угрожающая.       Боггарт шагнул вперёд.       Гарри судорожно собирал мысли обратно в голову и молился, чтобы тот не открывал рта: какое-нибудь «ты разочаровываешь» превратило бы всё в ещё большую катастрофу и не оставило шанса оправдаться.       — Riddiculus! — вскинул он руку ещё выше, хлестнув палочкой воздух, чтобы деморализовать тварь немедленно.       Гриндевальд улыбнулся шире, заложив руки за спину и демонстративно осматриваясь. В шитой серебром лазурной мантии он смотрелся странно уместно здесь, на фоне учительского стола и готической кладки, словно зашёл прочитать лекцию вместо профессора. О пытках, ага.       Как можно сделать смешным человека, в котором нет ничего забавного, если боггарт раскопал страх забвения, а паника в груди грозила порвать рёбра изнутри?       Гарри прокрутил палочку в пальцах, делая шаг назад – герр Фишер любил красоваться такими жестами, и они с Риддлом быстро переняли привычку. Недели две ушло, чтобы не ронять древко на пол и не поджигать случайные предметы, но теперь кончик палочки метался со скоростью его мыслей. Кто-то из преподавателей? Директриса приюта? Кролик Стаббса? Не то чтобы в его жизни было много смешных вещей. Кроме однокурсников, конечно, но ставить Гриндевальда и гриффиндорцев в один ряд он не мог даже мысленно.       — Riddi… riddiculus! — повторил он, встряхивая рабочей рукой.       Кролик Стаббса оказался неплохой идеей. И своевременной: боггарт как раз решил, что просто злобно улыбаться недостаточно, и открыл рот. Гарри не стал проверять, подвластна ли тварям внятная человеческая речь и что именно они достают из головы соперника.       На полу оказался светленький, пушистый, с завитками на концах шерстинок килограмм декоративной крольчатины. Кролик таращил тёмные глазки, дёргал ушами и нервно нюхал воздух.       Гарри опустил подрагивающую руку и возгордился. В прошлый раз это животное покачивалось на верёвке с нелепым выражением морды и специфическим запахом. Сложно оттолкнуть настолько яркие воспоминания и сосредоточиться на внешнем виде: на трансфигурации всё, что связано с крупными грызунами, до сих пор давалось тяжело.       Ноги тряслись. Он прикрыл глаза, пытаясь выглядеть недоумевающе-расстроенным. Расстройство и изображать не пришлось, а вот помесь удивления и возмущения… актёрских способностей могло не хватить.       На всякий случай Гарри представил, как над ним издевался бы Риддл, если бы узнал про страх «выбросят и забудут» в таком оригинальном исполнении. Сморщился, поворачиваясь к профессору, вполне искренне.       — Вы в порядке, мистер Поттер? — флегматично уточнила Вилкост, взмахом палочки загоняя боггарта обратно в сундук.       Гарри прочистил горло, чтобы не пискнуть.       — Да. Просто не ожидал. Не знал своего боггарта.       — Необычный выбор.       Под взглядом проницательных ореховых глаз профессора захотелось оказаться в том же сундуке, в котором исчез кролик.       — Просто война… Ну, всё это в газетах… — сбивчиво пояснил Гарри. — У нас приют бомбой разнесло, только опекунов нашли, и тут пишут про магическую войну на континенте…       — Я понимаю, — кивнула Вилкост. — Не беспокойтесь, мистер Гриндевальд действует только на континенте.       Гарри, осведомлённый о некоторых подробностях этих действий в описаниях и иллюстрациях, сдержал нервную дрожь. Порыв сказать, что все каникулы магглорождённые студенты вынуждены проводить прямо среди свиста бомб и потенциальной смерти, тоже сдержал: уже два года студенты делегациями ходили к директору, вопрос летнего пребывания в замке рассматривался попечительским советом, а на каникулы в Хогвартсе всё равно не оставляли никого.       — Возьмите шоколад, мистер Поттер, поможет, — протянула небольшую плитку Вилкост.       Пальцы заметно подрагивали. Но пусть лучше его считают человеком, который не может нагло плюнуть в собственный страх, чем хоть как-то приблизятся к правде.