Слайд-шоу

Включите камеру, мне больно, видеть, как проходит жизнь, Запишите произвольный, номер — выход на карниз. Жизнь, прожитая в рапиде, — подтвержденье бытия. Если мир меня не видел, был ли в самом деле я? Павел Кашин «В рапиде»

Первый день без Марии начался вполне обычно: погода прекрасная, парковочное место свободно, павильон подготовлен к съемке, модель уже накрасили, Роман пребывал в хорошем настроении и даже подумал, что вполне сможет обойтись без своего незаменимого помощника. В этот момент зазвонил в кармане телефон, конечно, это была Маша. — Привет. Съемка еще не началась, поэтому звоню убедиться, что все в порядке… — Привет, все отлично, спасибо! Как у тебя дела? — Роман как раз пытался приготовить себе кофе. — Если скажу, что хорошо, все равно же не поверишь, — отмахнулась Маша. — Говори, как есть. Муж рядом? — Виктор уехал на работу. А мне померили температуру, давление, сдала кровь, теперь жду врача… Во что я одета, говорить? — А муж-то до больницы тебя отвез? — Конечно, все хорошо. И не называй его мужем, ты же знаешь имя! — Муж — звучит гордо! — съерничал Рома. Он недолюбливал Виктора. Сначала, когда отношения Маши и Виктора только зарождались, избранник показался подходящей парой, но спустя полгода после женитьбы у них начались ссоры. Новоиспеченный муж оказался жутким собственником и карьеристом. Должность у него была невзрачная, но он грезил перспективами, которые она должна была ему открыть. И насколько мог судить Рома по рассказам Маши, денег эта работа тоже приносила немного. Однако время от времени тот устраивал Маше сцены по поводу ее ненормированного рабочего дня. И даже грозился ей вовсе запретить работать. Бытовые разногласия семейной пары Рома воспринимал философски, нередко даже оправдывал Виктора перед Машей, но, когда замаячил шанс остаться без своего менеджера, Рома возмутился, отбросив мужскую солидарность, и Виктор, естественно, сразу же превратился из обычного «неопытного и робкого» парня с ущемленным самолюбием в монстра и тирана. Когда Маша забеременела, ссориться они стали реже, но Рома все равно продолжал называть его мужем, вкладывая в это короткое слово все свое презрение. — Слушай, пока не забыла… Никита звонил, сказал, что опаздывает на пятнадцать минут. Я его отругала уже, но ты его не прогоняй, пусть хоть пару дней отработает. — Ты про свою замену, что ли? — Рома не сразу понял, о ком говорит Маша. — Ну да… Мы же вчера о нем говорили… — Конелюб! Помню-помню. А чего ты так о нем печешься-то? Тем более уже опаздывает… Сейчас свистнем, и сразу очередь желающих набежит! — У тебя сегодня полный съемочный день, свистун, — напомнила Маша, — а завтра Барвиха — свадьба, не забыл? Кто их всех собеседовать будет и когда?! — Зачем собеседовать? Сразу в бой! — не унимался Рома. — Там они себя быстрее покажут. — Рома, ты прав, но давай «в бой» только не в Барвихе, пожалуйста, пусть показывают себя в другом месте — этот заказ нам за три месяца не отработать! — в голосе Маши отчетливо слышалась сталь, та самая, которая не сулит ничего хорошего. — Потом бери кого хочешь, но сегодня обойдемся без импровизаций. Рома, я серьезно, других людей пока нет. А этот очень даже толковым показался. Научи его слушаться, не ронять фотоаппарат, молчать и не отходить от вещей — большего тебе от него назавтра не нужно. — Ты права, как всегда, — привычно согласился Рома. — Если что-то не так — сразу сообщи, только объективно — без истерик, попробуем найти другого. Расписание на доске, продублировала в телефоне — проверь сообщения, и не ставь кофейную чашку на стол без подставки… и на подоконник тоже! Ну все, пока, у меня врач пришел. Даже простой звонок Маши создавал эффект ее полного присутствия. Через полчаса после начала съемки дверь павильона громко распахнулась. Роман не видел лица — свет был со спины, а в павильоне темно. — Здравствуйте, а где я могу Романа найти? — беззаботно поинтересовался темный силуэт. — Вы его уже нашли, — ответил Роман, подавляя в себе желание кинуть в наглеца первым, что попадется под руку. — Здравствуйте! — обрадованно повторил силуэт и бесстрашно направился в темноту павильона. — Я Никита. Осветители застыли и с нетерпением ждали эффектной развязки. Посетитель подошел вплотную и чуть манерно протянул руку. Хорошо, что Маша успела позвонить перед этой встречей и напомнила, что пока других вариантов нет. Но то, что предстало сейчас перед Романом при свете, с легкостью било самые смелые плохие ожидания. Не то чтобы Никита был женственным, скорее он не был мужественным. Вы видели симпатичных девушек с короткими стрижками и в мужских рубашках? Такие милые девушки, которые хотят быть похожи на мальчиков, так вот, Никита был именно таким, только не девочкой, а мальчиком. Звучит странно, но все же Никита был мальчиком, который хочет быть похожим на мальчика. То есть, строго говоря, он вообще не был похож ни на кого — андрогинный тип. У паренька был шарм, о котором он и сам знал, потому держался уверенно и даже чуть-чуть высокомерно. В общем, описывать его облик — дело неблагодарное. Когда, например, говорят: «У этого парня волевое лицо, прямой нос и пронзительный взгляд…», мы живо представляем того, о ком речь. Наши знания о том, как выглядят парни, позволяют без труда это сделать. Когда говорят: «…Это очаровательная девушка с темными прямыми волосами, отличной фигурой и правильными чертами лица…», мы тоже без затруднений нарисуем ее в своем воображении. Иногда даже по словесному портрету мы можем узнать человека в толпе. О Никите можно было лишь сказать: «Не похож ни на кого, но точно не перепутаешь ни с кем». Даже если ему каким-то чудом и было по паспорту восемнадцать, то в реальности его смело можно было отправлять в десятый класс, а лучше — в восьмой, чтобы наверняка. Хотя такую демократичную школу отыскать было бы непросто, Никита был одет в рваные во всех возможных местах узкие джинсы с пошлыми модными отворотами, из которых торчали тощие щиколотки. Футболка была черной и даже строгой, если бы не вопрос на ней «Why Me?» размашистыми жирными буквами, который при внешности Никиты приобретал какой-то иной, трагичный смысл. На поясе нелепым толстым узлом завязана толстовка, а за спиной болтался потрепанный рюкзачок, на его широкой лямке приколот радужный значок ЛГБТ; на протянутой руке штук десять разных шнурков и фенечек, чуть меньше их болталось на тонкой загорелой шее, вместе с красными проводами наушников. В левом ухе — три металлических колечка, в другом — их тоже, возможно, было не меньше, но ухо скрывала неаккуратная копна синих волос, зачесанных набок. — Отлично, Никита, я Роман, — совладав с собой, ответил Рома, — и вот тебе первое испытательное задание: побудь снаружи и сделай так, чтобы до конца съемки сюда никто не входил, а потом мы с тобой поговорим. Справишься? — Конечно! — бодро заверил Никита, убрав в карман непожатую руку. — А можно мне здесь посмотреть, как вы фотографируете? — Тогда тебе трудно будет следить за тем, чтобы сюда никто не входил и не отвлекал нас дурацкими разговорами, — собирая крупицы самообладания, с неискренним сожалением ответил Роман. — А нельзя просто дверь на ключ закрыть? — озираясь с любопытством по сторонам, спросил Никита. — Это не спасет от стука в дверь и не даст ответов тем, кто пришел, вот как с тобой сейчас… Но если для тебя это невыполнимая задача, то придется так и сделать, — Рома аккуратно положил камеру на стол. — Хорошо, я посторожу. Если вы здесь, конечно, не банк грабите. Шучу, — Никита хмыкнул и добавил: — Но, если что, я в доле. — Не дожидаясь ответа, он спокойно и безнаказанно двинулся к выходу. Нет, походка не была манерной, как показалось сначала, она были естественной… для девушки. Не было вульгарной разболтанности и дешевых ужимок Макса, движения были легкими и непоказными, такому трудно научиться, с этим рождаются. — Кто это был? — осторожно спросил осветитель Толик, когда дверь за Никитой захлопнулась. — Это Маша замену себе оставила, — задумчиво ответил Роман, — Машезаменитель. — За что она с тобой так? — удивился Толик. — Потом спрошу, — наконец взял себя в руки Рома. — Работаем! После съемки Роман не нашел Никиту ни в коридоре, ни на улице и, вздохнув с облегчением, направился в рабочий кабинет. По дороге он достал из кармана телефон и уже набирал номер Маши, предвкушая, как выскажет ей все, что думает о ее прогрессивных методах подбора персонала. «Что за чудо в перьях ты мне прислала?!» — с этими словами Роман распахнул дверь кабинета и так и замер от неожиданности с телефоном в руках. За столом Маши спокойно сидел Никита и с наслаждением поедал то ли фастфудный пирожок, то ли кусок пиццы, запивая эту дрянь чаем из Роминой чашки. — Я тебе перезвоню, — сказал Рома в телефон и спрятал его в карман. Без сомнений, Никита слышал громкую фразу, и, без сомнений, он догадался, о ком говорил Рома, но виду не подал — невозмутимо продолжал жевать, без стеснения и даже с интересом разглядывая Рому. — Как ты попал в кабинет? — Мне позвонила Мария и попросила сделать для вас кофе, — проглотив кусок еды, просто сообщил Никита, — здесь открыто было… — И где же тогда мой кофе? — спросил Рома, ревностно разглядывая собственную чашку в руке Никиты. — Перед вами, — Никита кивнул на полную чашку, стоящую на столе Романа. — Это не моя чашка. — Ваша была грязной, я подумал, что не успею отмыть ее, и налил в чистую. А вашу потом помыл. — Я думаю, ты уже понял, что не подходишь нам для этой работы? — не желая растягивать разговор, объявил Роман. Он так и стоял около открытой двери, предвкушая, как закроет ее за вероломным школьником. — «Нам» — это вам? — откусывая очередной кусок, спросил Никита, показывая своим видом, что пока еще уходить не намерен. Вопрос должен был звучать нахально и даже с претензией, но в нем не было ни того ни другого, скорее это было просто неуместное дружеское любопытство. — «Нам» — это нам, — весомо ответил Рома, — всему нашему сплоченному коллективу. — Странно, — отложив на время еду, заявил Никита, — Мария уверена, что у меня бы отлично получилось… — Возможно, но окончательное решение принимаю я, а не она. — Так, значит, все-таки «вам», а не «нам»? — уточнил Никита. — Хорошо, пусть так, — легко согласился Рома, ожидая, что это и будет окончанием разговора. Но Никита все еще не торопился, видимо решив сначала доесть, снова взялся за еду и, помолчав, спросил: — А почему? Из-за чашки? — Из-за твоего возраста, — ответил Рома первое, что пришло в голову. — Но вы же не спрашивали, сколько мне лет, откуда вы тогда знаете, что мой возраст неподходящий? — На глаз, — начиная снова раздражаться, заявил Роман, — на этой работе мы хотели видеть человека более… взрослого. — И сколько же на глаз мне лет? — Семнадцать! — не желая обижать, осторожно предположил Роман. — Не угадали, — без торжества сообщил Никита и не моргнув глазом добавил: — Мне восемнадцать. — Можно взглянуть на твой паспорт? — желая поймать наглеца на вранье, попросил Рома. Это бы и стало жирной точкой в их разговоре. — Я не даю паспорт всем подряд, — отказался Никита, и вот в этом уже было и нахальство, и развязность. — Я — не все подряд, я твой потенциальный работодатель. — Уже нет, вы же мне отказали в работе. — В любом случае, это неважно, помимо возраста, на этой должности хотелось бы видеть человека, уверенного в себе… — Я уверен в себе, — уверенно заверил Никита. — …способного принимать быстрые и верные решения… — Я быстро принимаю решения, — тут же вставил Никита. — …руководить техническим персоналом… — Двумя парнями с лампочками? Думаю, у меня бы получилось, — Никита снова откусил пирожок. — …общаться с капризными заказчиками и производить на них приятное впечатление… — Я обаятельный, людей не боюсь… — и в доказательство даже попытался улыбнуться с набитым ртом. — Часто нужно носить тяжелую аппаратуру на съемках. — То есть вам нужен крепкий мужчина? — подумав, понимающе спросил Никита. — Именно! — торжествующе подтвердил Роман. — Такой, как Маша? На секунду Роман впал в ступор, пытаясь понять, как только что ловко оказался в собственной ловушке. — Из-за того, что Мария — девушка, — осторожно начал Роман, — мне приходится все тяжести носить самому — это очень неудобно… — И ради меня вы поступать так же не хотите, — подсказал Никита. — Точно! Для этого я и ищу помощника. — Но Мария сказала, что работа временная — пока она в больнице, а потом она снова будет вашим ассистентом, и вы опять будете мириться с тяжелыми сумками? Сочувствую… — Чего ты хочешь? — Хочу, чтобы вы просто сказали правду, которую мы и так все знаем, — наконец расправившись с едой, разочарованно сообщил Никита. — Вот как? Ну раз мы все ее знаем, тогда, может, ты сам ее скажешь, и мы попрощаемся? — Все просто! Работу, с которой справлялась девушка, вы готовы отдать тупому мужику, пусть даже он будет делать ее хуже и уж точно не станет наливать вам кофе и мыть за вами посуду, но вы будете чувствовать себя спокойнее. А все потому, что девушка — это девушка, а мужик — это мужик. — Кофе — это далеко не все обязанности, как ты понял, это даже не обязанности… и я вообще не просил тебя делать это… — Вы о тяжелых сумках? — Например… — Да утащил бы я ваши сумки, не переломился. — А как быть с возрастом? — Мне что, подгузники менять надо? Или вы серьезно полагаете, что один год имеет разницу? — Имеет! Во-первых, рабочий день не нормирован; а во-вторых, я фотографирую голых людей, и, если кто-нибудь узнает, что на съемках присутствуют несовершеннолетние, у меня будут неприятности. — Я не присутствую на съемках, я должен сторожить снаружи, вы сами говорили… — А как быть со сверхурочными? — С чем? — С работой в позднее время. Что скажут твои родители? — Ничего — родители далеко, потому и ищу работу. — Я не могу тебя взять, — упрямо заключил Рома. — Почему? — Слишком много «но» для одного человека… — Все с вами понятно… — Что тебе понятно? — Вы такой же, как все! — А я и не говорил, что я особенный, — устало пожав плечами, согласился Роман. — Пока, — Никита неспешно подхватил свой рюкзачок и около самых дверей презрительно добавил: — Гомофоб! — Я?! — возмутился Рома. Но Никиты уже не было в кабинете. Рома сидел за столом, глядя на свою пустую чашку на соседнем столе, из которой пил Никита, пока в кармане снова не запищал смартфон. — Мне Никита только что звонил, — озабоченно сообщила Маша. — Уже наябедничал… — Что у вас случилось? — Ничего, он слишком маленький еще для такой работы… и слишком наглый. — Он же говорил, что ему восемнадцать. — Мне он тоже это говорил, вот только на вид ему… как будто с уроков сбежал. — А в паспорте сколько? — Я не видел его паспорта, — почему-то с досадой, нехотя признался Роман. — Как? Почему не посмотрел? — Потому что он не дал мне свой паспорт, — снова начиная злиться, ответил Рома. — Мда… — Маша задумалась, — странный он какой-то… — Ты даже не представляешь, насколько он странный, — не сдержался Рома, — ты хотя бы фотографию у него спросила или в соцсетях глянула на него… — Сам же знаешь, у меня времени вчера не было… А что с ним не так? — Да он же на парня даже не похож… — Значит, это правда… — Что правда? — насторожился Рома. — Ну, он сказал, что ты его из-за ориентации не взял, — как-то смущаясь, сообщила Мария, — увидел у него значок ЛГБТ и отказал… — Маша, да при чем тут его значок, — вскипел Рома, — я про внешность говорю! Он сам как большой радужный значок! Он прям совсем-совсем на парня не похож. Вот ни на грамм! Ему только в травести-шоу выступать, можно даже и без макияжа! — Ты не преувеличиваешь? — Нет, — буркнул Рома и с обидой добавил: — Еще и меня гомофобом назвал. Мария рассмеялась. — А он мне все больше и больше нравится! Эх, жаль, я не видела — такое зрелище пропустила. — Давай других кандидатов. Кто там у тебя еще остался? — Нет, Рома, так не пойдет, опять неизвестно кто придет. Меня в палату положили, в которой ни телефон, ни интернет толком не ловят. В компьютере, на рабочем столе, текст объявления остался, поменяй в нем телефон на свой и закинь в сеть. Сам найди себе помощника, а я тебе тортик потом за это куплю, с вишенкой. — Ладно, — согласился Рома. — Только ты прямо сейчас это сделай, завтра без помощника тебе никак нельзя! — Ладно, — вздохнув, повторил Рома. — Справишься? — Сделаю, сделаю. — Слушай, а ты чего не на съемке еще? — спохватилась Маша. — Вот, блин! — Рома оглянулся на доску с расписанием, посмотрел на часы. — Точно! Про объявление он забыл тут же. И за целый день вспомнил о нем лишь однажды, только когда под утро вернулся домой. На следующий день была запланирована всего одна съемка, та самая свадьба состоятельной дамы, потому в павильонах никого не было — ни души. Толик-осветитель загрузил необходимое оборудование еще с вечера к себе в машину и приедет только к назначенному времени перед церемонией. А арендаторы летом бывали нечасто — мертвый сезон. Роман не переживал, он не сомневался, что сумеет найти себе в ассистенты кого-то. Он бодро обзванивал все объявления соискателей, которые попадались на глаза, отыскивал телефоны старых знакомых, с которыми когда-то приходилось сотрудничать. Время шло — надежды таяли. Итог: из старых знакомых — никого, кто купался в волнах грядок подвязанных помидоров на даче, кто имел собственные заказы, а у кого-то и вовсе телефоны оказались недоступны. Из объявлений — двое: один — с богатым опытом учебы и в раздаче листовок около метро, второй — только что получил титул инженера и магистра и, узнав, что его хотят использовать не «по профилю», оскорбился, обещал подумать и перезвонить в течение часа. Маше звонить не хотелось, еще не хватало выслушивать ее причитания. К тому же помочь из больницы она все равно ничем не сможет. В конце концов, на съемке будет Толик, у него, конечно, и своих обязанностей хватит, но все-таки… хоть кто-то свой. И вообще, ездят же фотографы на съемки в одиночестве — и ничего! Как-то раз, еще в Петербурге, Роман был фотографом на интеллигентном венчании. Все начиналось светло и прекрасно. Из помощников — только рюкзак с фототехникой, из осветителей — люстры со свечами, канделябры и апостолы на стенах храма. Часовенка была небольшой, уютной, и гостей туда набилось как в паспортный стол за шенгеном. По привычке Рома направил вспышку в потолок, чтобы получить рассеянный и мягкий свет, но потолок был, как положено в храме, высоким, и отраженный свет возвращаться отказался. Тогда Рома направил свет прямо в брачующуюся пару, а точнее в священника, который так привык к сумеркам своей обители, что уже наверняка отлично видел в темноте. В общем, к вспышке он оказался не готов, его лицо съежилось, на секунду он забыл свою речь, потом, правда, вспомнил, но еще долго бессильно моргал, пытаясь отыскать рассеянным взглядом счастливую пару молодых, которая стояла прямо перед ним. Среди гостей полетел несерьезный смешок, и торжественность момента пошатнулась. Одна из придворных бабуль, что бессменно охраняют храм, больно ткнула Ромку в бок. Рома распахнул свой рюкзак и достал из него на свет божий недавно купленный «один и четыре» — объектив, специально созданный для таких сумрачных зон, не требующий много света, но очень трепетно относившийся к расстоянию. Даже с двух метров попасть в резкость на открытой диафрагме таким объективом было чудом, а уж с трех метров и более… в общем, такие случаи описаны только в былинах и рекламных проспектах данного объектива. Но с полутора метров в сумерках это чудо инженерной мысли было просто незаменимо. Оставалось только подобраться вплотную. Галантные мужчины в костюмах и прекрасные дамы в вечерних нарядах стояли туго, как патроны в обойме, и намерение пробраться сквозь них с рюкзаком за спиной было бы воспринято как вызов, а бок еще болел от тычка суровой бабки. Рома решительно скинул рюкзак на широкий подоконник и ввинтился в единую плоть гостей. После того как пара торжественно согласилась с предложением священника стать мужем и женой, они без предупреждения двинулись на выход. Часть толпы, находившаяся в арьергарде, бросилась сразу к дверям, те, кто был ближе к таинству, почтенно расступились перед парой, не колеблясь пожертвовав флангами, вдавив их в фрески на стенах. Толпа словно выворачивалась наизнанку и понемногу редела. Прошло не меньше пяти минут неразберихи, прежде чем Рома смог добраться до оставленного рюкзака. Платой за веру в людей стал зум семьдесят-триста, его стибрили из рюкзака цинично и не по-христиански. Причем, учитывая приталенные пиджаки и узкие платья присутствующих, можно было только догадываться, куда же спрятали достаточно увесистый оптический прибор цилиндрической формы. Бабушек уже тоже не было, они оказались проворны, как ниндзя, и теперь смиренно взимали милостыню за выход из храма. Всю оставшуюся съемку Рома прыгал вокруг счастливой пары, как пляжная обезьянка, используя только возможности светосильного объектива и его короткого расстояния. А денег, полученных за ту съемку, по иронии, как раз хватило на то, чтобы восполнить утрату зума. С тех пор Рома на брачные съемки всегда брал того, кто хотя бы мог просто посторожить вещи. В Петербурге это традиционно был Кирилл, а в Москве на эту роль не было постоянного человека, обычно это были начинающие фотографы, с ними удобнее: за возможность побывать на съемке мастера они готовы были терпеть что угодно, и Рома охотно этим пользовался. Потом с Ромой стала ездить Маша. Помимо техники, она брала с собой еще пару фотографов и осветителей. Фото получались как кадры блокбастеров: с разных точек и интересным светом, но и расходы заметно увеличились. К тому же в день свадеб откладывались все другие съемки, плюс время на подготовку до и обработку после. В общем, удовольствие стало недешевым. Теперь заказать такую съемку у Романа стоило неприличных денег, и желающие находились редко, это были особые клиенты. И Роман, и Маша этому только радовались, поскольку свадебная фотография не была их основным профилем. И если уж страдать, то хотя бы за хорошее вознаграждение. После таких воспоминаний идея поехать без помощника уже не казалась разумной. И Рома, вздохнув, все-таки набрал номер Маши. То, что пришлось выслушать, было неприятным, логичным и ожидаемым, поэтому он и не хотел ей звонить. Теперь осталось дождаться, когда после эмоционального торнадо Маша предложит конструктивные решения. — И что делать будем? — кротко спросил Роман, ожидая от Марии спасительного вердикта. — Рома, я не шучу, в городе из наших свободных — никого! — Так не бывает, посмотри в телефоне, может, остался кто-нибудь? — Хотя ты прав, — голос Марии вдруг стал спокойным, но зловещим, — есть у меня… один. — Нет! — Решение, конечно, было неочевидным и даже абсурдным, но каким-то десятым чувством Рома безошибочно понял, куда клонит Маша. — Нет, я не возьму его! — Возьмешь! — холодно отрезала Мария. — Я же тебе вчера все объяснил насчет него… — Да, я помню, а еще ты вчера обещал найти ему замену… — Он не приедет, — с надеждой предположил Рома, — после вчерашнего разговора он не захочет… — Молись, чтобы захотел, или мне самой придется приехать! — в голосе не было и намека на шутку. — Хорошо, звони ему, — сдался Рома, на всякий случай, затушив сигарету. Рома с тоской посмотрел на полную кружку кофе, который вчера налил для него Никита. Сама кружка была красного цвета, и не замечать ее у себя под носом было непросто, но Рома почему-то так и не притронулся к ней, словно ждал, когда она сама волшебным образом исчезнет со стола. Вздохнув, открыл окно, чтобы проветрить кабинет (мало ли, Маша она такая — может и из больницы приехать), прошел мимо ее стола, на котором так и стояла его белая пустая кружка, и снова уселся на свое место. В конце концов, это всего лишь одна съемка, хоть и важная. В том, что он сможет поладить с Никитой, Рома не сомневался, Никита явно смышленый, да и желание работать есть. И вопреки его вчерашним обвинениям, Роман не имел ничего против него… как человека… но вот работать с ним… или, правильнее сказать, работать с ним на людях было как-то очень компрометирующе. Ну в самом деле, матерый фотограф, скандалом, по́том и делом заработавший себе имя художника женского тела и неутомимого ебаря его же и положивший на это всю жизнь, появляется в обществе утонченного юного пажа, одетого в рваные короткие джинсики, со значком ЛГБТ. И кто поверит в то, что Роман Райц не смог найти себе другого ассистента? «Ах, это так по-московски!» — вздохнут утонченные дамы, «Тьфу, и этот туда же!» — с пренебрежением ответят мужчины. И хором добавят: «Пидор!» С тех пор как уехал из родного города, Рома ни разу не думал о своей репутации. Долгое время он и понятия не имел, что это такое. Жил, как хотел, и все решения принимал сам, без оглядки на окружающих. Имел собственные представления о том, что такое «хорошо» и что такое «не очень», иногда эти представления расходились с общественной моралью и возникали те самые скандалы, это было даже забавным. И никогда Рома не думал о том, как этот новый скандал будет сочетаться со всеми предыдущими, будет ли он гармонировать и подчеркивать картину общественного мнения. Но теперь… Телефон от вибрации бодро пополз по столу. — Никита через час будет, — холодно сообщила Мария, — и не благодари! — Хорошо, но если он опоздает, я ждать не буду… — Будешь, Рома, будешь! Обращайся с ним как с любимой женщиной, можешь даже предложение ему сделать… что хочешь, но чтобы съемка прошла идеально. А мне к врачу пора… или мне все-таки самой приехать? Выбирай… — Не переживай, все будет отлично! Обещаю, мы поладим, — быстро заверил Рома. Никита появился даже раньше — через сорок минут, застав Романа торчащим из багажника своего «Ланд Ровера» — он как раз грузил запасной комплект света и пару штативов. Никита не обнаружил своего появления и молча наблюдал, пока не появится весь Роман целиком. — Уф, напугал! — вздрогнул Рома, увидев Никиту. — Ты чего затаился? — Если бы я внезапно крикнул со спины, было бы хуже, — настороженно заметил Никита. — Ну зачем сразу кричать, можно же просто… как все, поздороваться, — и Роман, изобразив самую добродушную улыбку, первым протянул ему руку. Никита нахально долго разглядывал ее, видимо, мстил за то, что вчера Рома воздержался от рукопожатия, но все-таки вытащил свою ладонь из тесного кармана и как можно манернее протянул ее. Ладошка была узкая, а пожатие — вялым, ни дать ни взять женская. Одет он сегодня был гораздо скромнее, но до приличного внешний вид все равно не дотягивал. Футболка почти белая, в смысле розовая, с принтом «Californication», смотрелась хорошо, если бы не вчерашний приколотый значок ЛГБТ. — Те самые тяжелые сумки? — Никита кивнул на открытый багажник. — Да, те самые, — охотно ответил Рома, — это запасной комплект света, он, скорее всего, не понадобится, потому его нужно положить первым, чтобы потом не мешался. Ну что, пошли грузить остальное? — Сначала я бы хотел обсудить некоторые детали, — деловито заявил Никита. Он бросил быстрый взгляд на Рому, и стало ясно, что, хоть тон его и деловой, в душе ему жутко неловко. — Одно другому не мешает, — уловив его сомнения, заверил Рома, — на ходу и обсудим. Никита секунду колебался, но все-таки скинул рюкзачок на заднее сидение и поплелся за Романом. — Бери этот и вот этот, только аккуратно, — Рома указал на два черных кейса с оптикой, а сам взял почти пустой рюкзак, который наполнит необходимым уже на месте, и три небольших футляра с камерами. — Не такие уж они и тяжелые, — буркнул Никита. — Посмотрим, что ты скажешь про них вечером, когда проходишь с ними весь день. — Я не смогу! — оценив свои силы, тут же испуганно заявил Никита. — Не бойся! — рассмеялся Рома. — В основном все останется в машине, с собой возьмем только камеры и кое-что положим в рюкзак. — Зачем тогда тащить все это? — На съемках разное бывает, все может пригодиться — проще взять из машины, чем загубить всю съемку. Никита ничего не ответил. — У нас еще два часа есть, перекусим? — предложил Рома и, спохватившись, добавил: — Угощаю. — Я не голоден, — неуверенно ответил Никита, — спасибо. — Пошли, — настаивал Роман, — когда на съемку приедем, там уже не до еды будет — в лучшем случае на обратной дороге получится поесть, а это будет только поздно вечером. — Хорошо, — тут же передумал Никита. Рома сел за руль, а Никита остался возле открытой двери. — Так мы едем? — спросил Рома. — Сначала давайте все-таки обсудим оплату… — Хорошо, давай обсудим, — Рома заглушил двигатель и выжидающе уставился на Никиту. — Сколько времени займет поездка? — глядя куда-то в сторону, спросил Никита. — Трудно сказать, — беззаботно пожал плечами Рома, — самое раннее — будем дома в девять вечера. А если накладки, пробки, то можем и к двенадцати ночи только вернуться. — Долго, — задумчиво сказал Никита, что-то про себя решая или обдумывая, — и сколько вы заплатите? — Ну, работа помощника несильно обременительная, с учетом того, что это у тебя первый день… думаю, две тысячи. Если все пройдет отлично и без нареканий, добавлю еще тысячу… Никита едва заметно усмехнулся: — Этого мало, — он отпустил дверцу машины и спрятал руки в задние карманы. — Сколько ты хочешь? — Роме не хотелось с ним спорить, а потому цена, которую он назвал, уже была больше, чем он обычно платил за такую работу. — Двенадцать тысяч, — заявил наглец. — Ого! — присвистнул Рома. — Ну и аппетит у… — он оглядел с ног до головы Никиту, — …нынешнего поколения! А почему не миллион? — Ваши предложения? — отрезал Никита. — Хорошо, три тысячи за работу и тысяча на такси! — Мало! — Для первого раза это даже очень неплохо, — заверил Рома. — Второго раза, я так понимаю, не будет: вы меня заказываете только на один день… — уверенно заявил Никита и добавил: — Мне Маша так сказала. — Заказывают лобстеров и проституток, а мы с тобой вроде как о работе договариваемся, и она стоит столько, сколько я предлагаю. — Вот вы, оказывается, какими словами с несовершеннолетними общаетесь! — ненатурально оскорбился Никита. — Так, значит, все-таки, с несовершеннолетними? — победно заключил Роман. — Не важно, — спохватился Никита, — я согласен, только тогда без глупостей. — Без каких глупостей? — не понял Рома. — Я таскаю ваши сумки и все! — Никита наконец залез в машину и захлопнул дверь. — А что может быть еще? — Не знаю, — мрачно глядя в окно, ответил Никита, — если захочется чего-нибудь, сколько это стоит — я уже сказал. — И сколько же? — совсем обалдел Рома. — Один час — четыре тысячи, два — восемь, дальше по две тысячи, — Никита повернулся к Роману и бесстрашно уставился на него, без эмоций и заинтересованности, словно не человек, а камера наблюдения. И только тут до Романа дошло окончательно, о чем говорил Никита. Сразу вспомнился Кирилл с его безобразным «легким» заработком. Это было так далеко и давно, что память вычеркнула этот эпизод. И теперь, глядя в глаза Никиты, Рома не мог поверить, что такое действительно существует, существует здесь и сейчас, а не в какой-то параллельной реальности. По-прежнему находятся подростки, зарабатывающие проституцией, и, их не отличить от остальных мальчишек и девчонок. Хотя бы потому, что о них в принципе такого подумать не можешь. — Ты тоже зарабатываешь телом? — осторожно спросил Роман. — Как? И вы тоже им зарабатываете?! — тут же ехидно поинтересовался Никита. — Не хами, — устало попросил Рома, не оценив шутку, и потянулся за сигаретами. — Вы сами так сказали, — насупился Никита и, увидев зажигалку в руке Ромы, поморщился. — Я не торгую телом, просто был у меня один знакомый… давно… — Рома закурил. — И что с ним стало? — Никита нетерпеливо открыл окошко, словно ему уже не хватало воздуха. — Хотя нет, не рассказывайте — мне это неинтересно… Так мы едем или вы передумали? — Ну поехали… лобстер, — вздохнул Рома. — А давайте не хамить вместе! — нервно предложил Никита и отвернулся к окну. До пиццерии ехали молча. Настроение не то чтобы испортилось, оно просто исчезло. Вспомнились дни в Петербурге, тогда, столкнувшись с этим впервые, Рома отнесся проще. То есть неприятное чувство тоже имелось, но оно не было фатальным. Оптимизма придавал тот факт, что все это временно и надо просто немного подождать. Так и вышло: Кир бросил свое опасное занятие, как и обещал, Даша тоже особо не задержалась на том поприще. Для Ромы такое завершение было вполне логичным и ожидаемым, он серьезно и не думал о том, что может быть по-другому. Все, что его расстраивало, это то, что получилось не так быстро, как хотелось бы. Ну и цена, которую ему лично пришлось тогда заплатить, но, как бы там ни было, Роман понимал, что оно того стоило. Как бы сложилась жизнь Кирилла и Даши, если бы не он? Вариантов — бесконечное количество, и, скорее всего, существующий — не лучший из них. Но иногда Роман думал, что, возможно, это самое полезное и ценное, что он сам успел сделать в этой жизни. Хотя только спустя годы, изредка вспоминая о том времени, Рома начал понимать, насколько все было авантюрно и даже скользко. И что успех, в который он так безоговорочно верил тогда, на самом деле был просто призраком. И теперь, после встречи с этим вновь, пришла тупая безысходность. Из имеющихся столиков свободна была только высокая скамья вдоль окна с барными стульями. Так даже лучше — не придется смотреть ни на людей, ни на Никиту, который сидел рядом. В ожидании заказа Рома сухо рассказал, что потребуется от помощника, что делать и, главное, чего не делать. Никита даже задал пару вопросов — Рома ответил. Никита ел без аппетита, но прилежно, словно боясь обидеть. — Если не хочешь — не ешь… — Вы же сами сказали, что до ночи будем голодными, — робко напомнил Никита. — Давай тогда просто с собой пирожков возьмем? — Спасибо, — Никита тут же с благодарностью отодвинул почти полную тарелку, словно извиняясь, добавил: — Очень соленое… Рома купил выпечку и вернулся с пакетом за стол. — Значок снимешь? — Не сниму… — не удивившись предложению, буднично отказался Никита, залпом выпив стакан сока. — Есть такое понятие — уместность, — осторожно начал Рома, — там, куда мы едем, соберутся богатые натуралы и не только… возможно, половина из них даже втайне разделяет твои взгляды, но торжество посвящено не этому. Это не гей-парад… — И что? — Ну ты же не пойдешь с горными лыжами купаться на море? Это будет… странным. — Значит, лично вы не имеете ничего против значка? Вы всего лишь за соблюдение традиционных ценностей? — хитро спросил Никита. — В общем, да, — ожидая очередного подвоха, нехотя согласился Рома. — Хорошо, я его сниму, когда приедем на место. — Отлично, — все еще недоверчиво резюмировал Рома, ожидая продолжения или условий, но Никита молчал, глядя в большое окно перед столом. — И ты так просто, без всяких условий его снимешь? — А вы хотите, чтобы я с вас денег за это потребовал? — Нет, — растерялся Рома, — просто сначала ты наотрез отказался с ним расставаться, и я подумал… — Мы же едем деньги зарабатывать, — не дал закончить Никита, и явно издеваясь, назидательно закончил: — А это иногда требует уступок… — Все правильно, — обрадовался Рома и сделал вид, что не заметил сарказма. — Ладно, поехали. Вставая из-за стола, Рома обратил внимание, что бариста и официантка с нескрываемым интересом разглядывают и Никиту, и Рому. В другой ситуации Роман и сам бы не удержался от любопытствующего взгляда, но сейчас он не был настроен на всепонимание и человеколюбие и тоже демонстративно уставился на своих зрителей. Те сразу вспомнили о работе и поспешили по делам. — Как ребенок! — хмыкнул Никита, которого совершенно не удивила мизансцена. — Пошли, нам уже ехать пора. Рома ничего не ответил, взял ключи со стола и, пропуская вперед Никиту, словно ограждая его, вышел следом. — Зачем тебе нужны деньги? — мрачно спросил Роман, когда они проехали полдороги. — Хочу купить остров и засеять его васильками… — немного подумав, неохотно ответил Никита. — Я серьезно… — А если серьезно, то васильки — это неразумно, лучше засеять клубникой! — Я понимаю, — чуть мягче сказал Рома, — всем нужны деньги, но зачем тебе много? — А кто сказал, что мне нужно много? — Ну на такую работу идут, когда деньги очень нужны, и много… — Бред! — не согласился Никита. — Людям деньги нужны всегда, для этого не нужен особый повод. Вот ваш знакомый, ему для чего нужны были деньги? Рома посмотрел на Никиту, словно решая, стоит ли отвечать, и чуть смущаясь, сказал: — Он хотел купить машину, чтобы очаровать девушку… — Как девушку? — Он предпочитал женщин, хотя работал и с мужчинами, и с женщинами. — Тяжело ему, наверно, было, — с пониманием, вздохнул Никита. — А тебе легко? — У меня выбора нет, — беспечно ответил Никита, щурясь от солнца. — А найти обычную работу? — Я искал — вы меня не взяли… — просто и без обиды напомнил Никита. — А другие? — Другие еще хуже, чем вы, — ляпнул Никита и тут же прикусил язык, — простите, я не то хотел сказать… просто другие и разговаривать со мной не хотели. А с вами мы даже поболтали… — Помню, и ты меня назвал гомофобом… — Да, было дело, — с плохо скрываемым удовольствием согласился Никита, — зато у вас помощница очень приятная! — То есть Мария — молодец, а я все-таки гомофоб?! — Но это же правда. — К твоему сведению, мне без разницы чужая ориентация, среди моих знакомых есть геи, и если уж на то пошло, то было время, когда я и сам экспериментировал со своими чувствами и желаниями… — признался Роман. — И что это меняет? — хмыкнул Никита. — Среди геев больше всего гомофобов — всем известная истина… — Я не гей! — закипая, ответил Рома. — Да, верно, среди СКРЫТЫХ геев… — словно специально провоцируя, поправился Никита. Вообще-то, Роман был славен своим непрошибаемым спокойствием. Например, когда его бросали девушки и ждали от него соответствующих эмоций и сожаления, сердцеедки натыкались на бесчувственную стену и, не дождавшись драматических сцен, так и говорили: «Черствое животное». Только в съемочном павильоне Рома позволял себе быть кровожадной истеричкой из триллеров, там он не шел ни на какие разумные уступки; бывало, что и разбивал камеры о стену, и даже раздевался догола, чтобы показать непонятливой модели, что нагота — это естественно, просто и прекрасно, даже если это безобразно. Маша до сих пор краснеет, вспоминая об этом, а среди осветителей, присутствующих тогда в зале, ходит байка с приукрашенными подробностями. Но сейчас Никита и без павильона сумел вывести Романа на грань самообладания, задев старые и больные места. Рома тяжело вздохнул и задумчиво произнес: — Дать бы тебе сейчас хорошего подзатыльника, чтобы носиком своим красивым о панель ткнулся. — О, вы сказали «красивым носиком»! — саркастически заметил Никита и серьезно добавил: — Но бить все равно не стоит. — Это почему? — Я же не только гей, но еще и гораздо слабее вас, — весомо сообщил бесстрашный Никита, — или детей вы тоже боитесь и ненавидите? Рома резко съехал на обочину и остановился. В машине наступила тишина. — Неловко получилось, — почесав красивый нос, признал Никита и без искренности добавил: — Простите, перегнул… Рома молчал, пытаясь взять себя в руки… — Все-таки бить будете? — не дождавшись ответа, осторожно спросил Никита. — Или трахнете меня, чтобы доказать, что вы не гомофоб? Рома сверкнул глазами, а Никита нахально продолжил: — Второй вариант лично для меня предпочтительнее, только деньги вперед! — Пошел вон! — Прямо здесь? — недоверчиво спросил Никита. Место для автостопа и правда не лучшее. — Мы не в тундре, а в Москве — не заблудишься… Никита, не раздумывая, подхватил свой рюкзачок с заднего сидения и вышел. Он так и стоял почти вплотную с машиной и бесстыдно таращился в окно, а Роман нервно курил, чувствуя на себе его взгляд. Никита не выглядел виноватым или оскорбленным, скорее в нем было обычное любопытство. Так смотрят дети на только что препарированную ими лягушку. Наконец он тихонько постучался, Рома опустил окно. — Вы не могли бы отъехать, а то мне так такси в жизни не поймать. — Садись, а то на съемку опоздаем. — Не сяду… — Чего ты хочешь? — Вы меня уже спрашивали об этом. — Когда? — Вчера, в кабинете… Рома вопросительно уставился на Никиту. — Я хочу, чтобы вы говорили правду и не тратили мое время на вранье о том, какой вы толерантный, потому что я не собираюсь это слушать и делать вид, что всему верю… — Прости, — Рома вздохнул, вспомнив об угрозах Маши, — наверно, ты прав, признаю… Прозвучало это не очень искренне, но Никита тут же по-хозяйски распахнул дверь и уселся на свое место с лучезарным видом. — Так почему же ты так уверен, что я гомофоб? — прервал молчание Роман, когда снова вырулил на дорогу. Довольная улыбка тут же сошла с лица Никиты. Он тяжко вздохнул, с тоской посмотрел на Рому: — Может, все-таки молча поедем? А то вы меня опять высадите или врежете… — Если ответишь серьезно, без своих подколов — обещаю, не высажу и не врежу. — Так себе сделка… — разочарованно хмыкнул Никита. — Я действительно хочу знать! — А можно мне тогда тоже вопрос задать? — Спрашивай… — Мы все-таки на ты или на вы? А то вы мне тыкаете и тыкаете, а мне, может, натирает… — Можно и на ты, — смутился Рома. Он и сам это давно заметил, но как-то было неловко предлагать перейти на ты, а самому обращаться на вы было уже поздно. — Ты просто меня неправильно понял. Гомофоб — это не оскорбление, а болезнь, — с нажимом на ты охотно отозвался Никита. — То есть я больной? — искренне удивился Рома. — Любая фобия — это неконтролируемый страх перед чем-то или кем-то. Так что гомофоб — это тот, кто боится геев или боится им стать, а если еще правильнее, то боится, что его самого, независимо от его мыслей и поступков, общество посчитает геем. — Ты думаешь, я боюсь, что меня сочтут геем? — недоверчиво усмехнулся Роман. — Ну ты же не взял меня на работу из-за того, что побоялся общественного мнения, что о тебе могут плохо подумать… — Хм… — Рома хотел возразить, что это далеко не единственная причина, но не стал. — А это и есть гомофобия в чистом виде, — робко, но довольно резюмировал Никита, — ничего обидного, фобия — это психическое заболевание, и его лечат… — Странно, я об этом не думал… — честно признался Рома, — почему же тогда все считают, что гомофоб — тот, кто ненавидит? — Ненависть — естественная реакция на страх, — пожал плечами Никита, — пытаясь защититься от паука, мы лупим по нему тапкой. А скрытые геи и би делают это напоказ, чтобы доказать себе и окружающим, что они не с ними… Тоже страх. У открытых геев такой проблемы нет. Потому мы и пропагандируем «каминг аут». Каждый новый открытый гей — это минус один гомофоб. — Кто это «мы»? — настороженно спросил Рома. — «Мы» — это наша община, — Никита продемонстрировал свой значок. — Теперь понятно, откуда такие познания, — догадался Рома. — На лекции ходишь? — Я только на этой был, — нехотя признался Никита. — Что еще интересного там рассказывают? — Самая большая проблема для сообщества — это би… — Вот как?! — Би живут в любой среде, их труднее всего убедить открыться, они готовы скрываться всю жизнь. Поэтому среди них самые агрессивные гомофобы. — А как же натуралы? — Настоящему натуралу незачем это доказывать, у него нет фобии — он спокоен, его это не тревожит… — Дожили, — вздохнул Рома. — До чего? — Когда-то би не считали даже за ориентацию и не принимали всерьез, всех раздражали, а теперь самые опасные враги человечества… — Никто не враг, просто есть люди, которым нужна помощь… Я же говорю, болезнь, и это лечится… — Раньше и гомосексуализм считали болезнью и тоже говорили, что он лечится электрошоком, теперь гомофобия — болезнь. Что будет еще через пятнадцать лет? — вздохнул Рома. — Ну, от гомофобии-то никто электрошоком лечить не собирается, — пожал плечами Никита. — Здесь все проще, вот ты уже начал излечиваться… — Я начал излечиваться? — снова вскипел Рома. — Значит, ты серьезно считаешь, что я болен?! Никита опасливо промолчал. — …Я же с тобой на съемку еду и с тобой в кафе ходил, за одним столом ел, и ты говоришь, что у меня фобия?! — Ты прямо гордишься этим! — с презрительной усмешкой отозвался Никита. — Еще и официантку напугал, какой грозный! Подвиг совершил?! — Она, между прочим, не на меня пялилась, а на тебя. — И что в этом такого?! Я привык, для меня это неважно, и для нее неважно — она уже забыла, а для тебя все еще важно! Ты свои добрые поступки по пунктикам записываешь… — Опять перегибаешь! — грозно предупредил Рома. Никита тут же замолчал и отвернулся к окну. — Откуда ты только свалился на мою голову! — вместо извинений вздохнул Рома. — По объявлению, — буркнул Никита, глядя в окно. — Хорошо, — помолчав, снова начал Рома, — неужели тебе все равно, когда на тебя смотрят… с ненавистью? — А кто на меня так смотрел? — осторожно спросил Никита. — Ну хотя бы та же самая официантка, хотя… она — нет, а вот бармен — да… — Объясни, чем твоя ненависть к нему лучше его ненависти ко мне? — Ты меня совсем запутал… — растерянно признался Рома. — А что тут путаться? Любая ненависть — это зло и симптом. У нее нет разумных и тем более благородных причин. Она любого делает хуже. Тот бармен боится или не понимает, а может, даже завидует, потому и ненавидит, а я его не боюсь, так за что мне его ненавидеть? — А если, к примеру, он решил бы тебя побить? — Это маловероятно, — беспечно отмахнулся Никита. — Я же говорю, к примеру. Как бы тогда работала твоя теория? — А давай тогда другой пример: вот ты за сегодня уже грозил меня побить и один раз даже высадил из машины. Конечно, мне было страшно и хотелось этого избежать, но я к тебе не испытываю ненависти. — Ну ты и жук! — возмущенно, но беспомощно выдохнул Роман, уже не в первый раз удивившись способности нахального школьника выворачивать факты. — Страх заставляет зайца бежать от волка, чтобы выжить, но зайцу и в голову не придет ненавидеть волка, заяц точно знает, чего от него хотят, но он не разделяет взглядов на выбор блюд и хочет жить, поэтому он бежит, а не презирает. Волк тоже хочет съесть зайца не из ненависти, он даже, может, любит его и стихи ему пишет, но к еде это отношения не имеет. И он не станет его ненавидеть, если тому все-таки удастся убежать. Уловил разницу? — Ты нормальный?! — в сердцах воскликнул Рома. — Я — да, а ты? — спокойно ответил Никита. — Так, стоп! Я обещал тебя не бить, я обещал тебя не высаживать, — вслух, сам себе, напомнил Рома. Никита благоразумно снова отвернулся к окну, и до конца дороги уже ехали молча. — Пора снимать значок, — наконец сказал Рома, когда подъехали к новенькому безвкусному домику охраны из рыжего облицовочного кирпича. — Не сниму, — спокойно ответил Никита. — Как? — растерялся Роман. — Ты же обещал… — Ну и что… — равнодушно отозвался тот. Видимо, на лице Ромы сейчас отразился ужас, потому что Никита не выдержал и рассмеялся: — Да ладно, я пошутил, — он тут же снял значок и убрал его в карман рюкзака. — Видел бы ты сейчас свое лицо! — Зачем ты так себя ведешь? — устало спросил Рома. — Ты же сам хотел узнать, почему я назвал тебя гомофобом. Видишь, как ты боишься общества… — Все боятся общества, каждый по-своему. — Зато ты теперь знаешь, что тебе есть, над чем работать… — окончательно растеряв остатки веселья, резюмировал Никита и вышел из машины. — Хорошо, допустим, я вылечился от этой фобии — что мне это даст? — Рома перекладывал из кейсов необходимую оптику в рюкзак. — Я полюблю все человечество, а человечество полюбит меня? — Все проще, — бесцветно ответил Никита, — главное, ты перестанешь бояться себя и, может, даже успеешь еще полюбить. От этих слов стало не по себе. Рома выпрямился и с интересом уставился на Никиту, а Никита как ни в чем не бывало копался в своем рюкзаке, будто не он это только что сказал. Он снимал веревочки и браслетики с себя и аккуратно укладывал их в кармашек. Что случилось за эту поездку, Рома не понимал, словно расшатали все его здоровые зубы, и теперь любое слово, любое дуновение отзывается остро и пронзительно. По местным обычаям частной территории машину пришлось оставить на небольшой стоянке возле охраны. Там уже стояли три машины, одна из них — Толика-осветителя, но самого его уже не было. Охранник, дедуля, похожий на обычного консьержа, позвонил кому-то и сообщил Роме, что сейчас за ними приедет местная машина и отвезет их к хозяйскому дому. — Почему такой въезд тухлый, а на машине проехать нельзя, как будто дворец какой-то? — спросил Никита, скучая и оглядывая вековые деревья вокруг. — И вообще, где все гости? — Это не главный въезд, а боковой — гости будут заезжать с центрального. — Ого! Значит, этот лес тоже частный? — Да. — Пипец, живут же люди! — завистливо и совсем по-мальчишечьи выдохнул Никита. — Можно тебя еще кое о чем попросить? — спросил Роман и, не дожидаясь разрешения, продолжил: — До вечера воздержись от подобных словечек… И вообще, постарайся не открывать рот ни от удивления, ни для слов, хорошо? — А если я писать захочу? — Писай сейчас, в будке охранника должен быть туалет… — Я пока не хочу… — беззаботно и доверительно сообщил Никита. Роман тяжело вздохнул, молча посмотрел на своего помощника, тот, склонив голову, сосредоточенно ковырял остатки белой надписи на своем рюкзаке. — Оставь рюкзак в машине, с двумя будет неудобно. — Не могу, там ценные вещи, они могут пригодиться. — Хорошо, тогда мой рюкзак наденешь как положено, а свой можешь в руках тащить или на голове… — Ладно, оставлю в машине, — сдался Никита. Приехал черный джип. Суетливый молодой водитель в костюме выбежал помочь погрузить сумки, но Рома и Никита все взяли сами. Шофер быстро уселся за руль и рванул с места. — Мы опаздываем? — озабоченно спросил Роман. — Нет, — заверил парень в костюме, — просто с двух въездов людей забираю, как вахтовый автобус с утра катаюсь, туда-сюда, не успеваю. На северном въезде тоже люди приехали — ждут… Вроде музыканты какие-то… А до начала торжества еще почти три часа, так что успеете. Ехать было недалеко, не прошло и пяти минут, когда слева показался основательный розовый особняк, хотя про него вполне можно было сказать дворец. Никита, забывшись, громко выдохнул от удивления, но, спохватившись, закрыл рот. — Я забыл еще кое-что, — тихо сказал Рома, — здесь, скорее всего, будет много известных людей, ни к кому не подходи и ни о чем их не спрашивай, это обязательно, понял? — Ладно, — нехотя согласился Никита, не особо заботясь, что его слышит не только Рома, — от тебя не отходить, рот не открывать, ничему не удивляться, людей бояться! Мы куда вообще приехали? В джунгли к дикарям? — Никита! — одернул его Рома. — Дети нынче такие, — улыбнулся водитель, услужливо придерживая дверь, выпуская своих пассажиров, — мой чуть помладше, но тоже, как что-нибудь скажет на людях — хоть стой, хоть падай. Рома вздохнул и угрюмо угукнул. — Сколько вашему? — поинтересовался водитель. — Четырнадцать, — небрежно бросил Рома. — Семнадцать! — возмущенно поправил Никита. Рома победно посмотрел на своего помощника и на секунду встретился с ним глазами. Никита лукаво усмехнулся и отвернулся, но в этом взгляде и усмешке уже вдруг не оказалось ни противостояния, ни желания уколоть. Это был почти дружеский взгляд. — Да, они быстро растут, — понимающе резюмировал водитель, захлопнул дверь и умчался за новыми гостями. — Ну что, Быстрорастущий, пойдем найдем нашего Толика и организатора? — кивнув на служебный вход, предложил Рома. Съемка прошла отлично, по крайней мере без непоправимых происшествий и невосполнимых утрат. Роман остался доволен, и в десять вечера был готов возвращаться домой. Никиту от увиденного переполняли эмоции, но он держался: молчал, не отходил и сохранял каменное лицо. К вечеру он был основательно вымотан, и Рома в знак признательности и из чувства сострадания не стал задерживаться. Признаться, была еще одна причина, по которой Роман торопился уехать — дома его ждала Ксения, та самая новая пассия. Появилась она сама собой, из числа моделей, обладала ненавязчивой навязчивостью и все чаще оставалась ночевать у Романа дома. Прогнать ее было не за что, и она этим пользовалась. Не то чтобы Роман питал к ней какие-то чувства и торопился в ее объятия, его больше беспокоило то, что она сейчас неконтролируемо хозяйничает в его доме. На улице толпились около тридцати человек — тоже желающие уехать. И через пару минут подъехал все тот же черный джип, усадил четверых и умчался в лес. — Ого, такими темпами мы отсюда только через час уедем, — сокрушенно сказал Рома. — Если не через два, — Никита кивнул еще на группу людей, которых Рома сразу не заметил. Те сидели на коробках со скучающим видом, видимо, уже давно. — Может, пешком дойдем? — предложил Рома. — Время сэкономим. — Тут разве можно ходить? Почему тогда все не идут? — резонно заметил Никита. — Ну, у них-то коробки, а у нас все в сумках, унесем — не сломаемся… — Я даже не помню, в какую сторону идти… — Никите явно не хотелось идти пешком. — Тут все забором окружено, не заблудимся, зато через пятнадцать минут уже в машине будем. — Как скажешь, — устало вздохнул Никита. Прошло полчаса, а стоянка так и не появилась. Быстро темнело, и асфальт под ногами незаметно сменился обычной тропинкой, а деревья кругом подступали все ближе. — Может, обратно вернемся? — беспокойно предложил Никита. — Там уже просвет виден, — заявил Рома, — просто этот водитель ехал слишком быстро, поэтому нам и показалось, что близко. — А если мы в другую сторону идем? — Вернемся обратно, — сухо ответил Рома. Он уже и сам начинал понимать, что затея была не лучшей. — Долго придется возвращаться, — еще минут через пять пути констатировал Никита. — Почти дошли! — уверенно ответил Роман, и в этот момент он уперся в выросший из темноты высокий металлический забор. — Точно, — скептически заметил Никита, — дошли! Темнота была уже густой, и забор скрывался за деревьями в обе стороны. — Жутковатое место, — тихо сказал Никита. — Не в лесу же, — приободрил Роман. — Да ладно! — тихо воскликнул Никита. — А где?! — Да какой здесь лес, до Москвы час — одни дачи кругом! — Хоть бы одну увидеть по дороге, — ворчливо заметил Никита, озираясь по сторонам. — Пошли обратно, — наконец сдался Рома. — Подожди, здесь дверь в заборе, — обрадованно сообщил Никита. — И что? — пожал плечами Рома. — Она же все равно не к стоянке ведет… — А вдруг! — не сдавался Никита. — Хоть посмотрим, где находимся, может, недалеко. Это было разумным, ну или по крайней мере так казалось. Нащупав круглую кнопку электромагнитного замка, Рома нажал на нее, раздался щелчок, и жестяная дверь легко и приветливо распахнулась. За забором росло несколько деревьев и открывался фантастический вид на черную гладь какого-то водоема. Может, это была река, а может — озеро, разглядеть точные очертания не удавалось. Поверхность воды как зеркало, словно кусок неба со звездами, рухнувший на землю. От воды пахло свежестью, а где-то в деревьях пересвистывались птицы. Даже как будто воздух здесь был иным, влажным, свежим и свободным. — Ого, как красиво! — восхищенно выдохнул Никита, тоже осторожно шагнув за дверь. — Да, — согласился Рома, — жаль только стоянки нашей нет. За спиной послышался слабый скрип, и не успел Рома понять, откуда он, как дверь в заборе под собственным весом медленно захлопнулась. Рома сурово посмотрел на Никиту, тот виновато сглотнул. Все еще надеясь на чудо, Роман подошел и подергал дверь за ручку, дверь не поддалась — с этой стороны она открывалась ключом. Высота забора не меньше трех метров, даже если встать друг другу на плечи, дотянуться до верхнего края невозможно. — И что теперь делать? — робко спросил Никита, кажется, у него начиналась паника. Роме тоже было не до смеха, но, уловив истеричные нотки в голосе своего спутника, он спокойно ответил: — Сейчас уже темно, останемся здесь, а часа через три светать будет, тогда и пойдем вдоль забора, самое большее — через час выйдем либо к охране, либо к дороге. — А эти три часа что делать будем? — Любоваться озером, — обреченно пожал плечами Рома и опрометчиво добавил: — Не зима же — голодных волков нет, и от холода не замерзнем… — Я здесь не останусь! — твердо заявил Никита. — Надо было с тебя все-таки двенадцать тысяч брать! — А кто бы их тебе дал? — хмыкнул Роман. — Тогда и ехать не стоило, по крайней мере спал бы дома! — С этим не поспоришь, — меланхолично согласился Рома, не желая ссориться. — Заплати мне то, что обещал, и я пойду! Рома полез в карман за кошельком и достал деньги: — Я вроде тебя еще домой обещал доставить… — Обойдусь, — смягчился Никита, — сам дойду. — Так темно же? — Телефоном посвечу, сам же говоришь, через час до дороги дойду. — Ну иди, — пожал плечами Рома и протянул деньги. Никита пересчитал и требовательно спросил: — А надбавка за неудобства? — За какие неудобства? — Как за какие? — взвился Никита. — Что торчу здесь посреди ночи. — Дверь надо было держать, — резонно заметил Рома, — ты последний вышел, мог бы и палку подложить, тогда и не остались бы здесь. Никита ничего не ответил, спрятал деньги в карман и решительно зашагал вдоль забора.