Слайд-шоу

Эта августовская ночь была темна, как чернила. Костерок тихонько потрескивал, над ним кружились оранжевые искры. А на небе сверкали миллиарды звезд, в городе такого не увидишь. Рыбалку Рома не любил, в турпоходы не ходил и был исключительно городским жителем. Таких ночей в своей жизни он не помнил, разве что в далеком детстве, когда с друзьями по вечерам пекли картошку за гаражами на пустыре. Говорить ни о чем не хотелось, мысли обретали непривычную красоту и стройность. Странно, но, даже несмотря на внезапность такого пикника, было в нем что-то умиротворяющее. — И часто ты так ночи проводишь? — помолчав, спросил Никита, пряча за этим вопросом неловкость. Он вернулся примерно через минуту после своего отчаянного ухода в ночь. И теперь тихо сидел напротив. — Не поверишь, но за всю жизнь впервые, — честно ответил Роман. — Видимо, для такого счастья мне тебя не хватало… Никита раскатал подвороты на джинсах, чтобы комары не кусали в открытые щиколотки, и, растерев плечи от ночного холода, поближе придвинулся к костру. — Завтра от нас вонять будет, как от кочевников, — вздохнул он, зевая. — Радуйся, что согреться можно… — Это да, — согласился Никита и ворчливо добавил: — Хоть какая-то польза от твоей вредной привычки — зажигалка есть. — А ты сам-то давно так сидел около костра? — Недели две назад, — уворачиваясь от дыма, ответил Никита, — на шашлыки ездили. — Не понравилось? — Почему? — равнодушно пожал плечами Никита. — Шашлык вкусный. Только компания странная… много пива было, — поморщился Никита, — а я вино люблю. — Ого! Гурман. — Дед вкусное вино делает, из смородины и малины, я из бутылей по полстаканчика всегда отливал… — А где живет дед? — Ярославская область… Как же есть хочется… Сейчас бы я тот шашлык весь съел! — Потерпи, в машине пирожки остались. — Лучше бы они здесь были, — сокрушенно вздохнул Никита, сглатывая слюну. — Давай о чем-нибудь другом поговорим. — О чем? — без особого интереса отозвался Никита, и тут же просиял: — Расскажи про своего знакомого! — Какого знакомого? — Ну, который проституткой был, — с бестактным весельем напомнил Никита. — А ты сам-то… — тут же вступился за Кирилла Роман, но, смягчившись, добавил: — Он не был проституткой, он работал… ею. — А какая разница? — Может, и правда никакой, — мрачно ответил Рома. — Как его звали? — Кир… Кирилл, — поправился Роман. — О! Как это мило и трогательно давать друг другу уменьшительные имена, — усмехнулся Никита, — даже голос дрогнул. А он тебя как звал? Ромео? — Помолчал бы, «двенадцать тысяч — четыре часа, первые два — по четыре, остальное — по две». — Надо же! — не обидевшись, удивился Никита. — Ты даже цену запомнил. — А что тут запоминать? Ты же сам о ней целый день напоминаешь! — Может, все-таки договоримся? — то ли в шутку, то ли всерьез предложил Никита. — Все равно время пропадает… — Я же больной фобией, забыл? Могу и кинуть в тебя чем-нибудь, — предупредил Рома. Оба замолчали, глядя на костер. Роман вдруг подумал, что о Кирилле никогда и никому не говорил и даже вслух за все эти годы не произносил его имя, и вот теперь, когда вдруг так легко захотелось о нем рассказать, он действительно споткнулся о его имя. Что это было: обида, непрощение или даже просто одиночество? Стоило только Киру попросить, и Рома ради него не моргнув глазом зачеркнул всю свою прошлую жизнь. А взамен получил лишь «спасибо, ты лучший» и больше ничего… Разве с лучшими так поступают? Разве их гонят от себя? Все это время Рома уговаривал себя, что Кир просто очень любил Дашу и подобное решение далось ему трудно. Но нет-нет да и появлялась скользкая, противная мысль о том, что Кир просто бесстрастно и последовательно использовал его… Потом снова вспоминались вечера в Питере, когда Кир и Блеклый устраивали дикие выходки в общем коридоре их первой квартиры, и как на них ругался хозяин — пожилой Самуил Михайлович, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться самому. При этих воспоминаниях на лице Ромы невольно появлялась улыбка, мрачные мысли отступали. А главный мучивший вопрос так и оставался без ответа. Может, и не было ответа, может, просто так должно было случиться, а может, ответов слишком много, и они все разные. Так или иначе, но Рома боялся этих сомнений, больше всего ему не хотелось утратить загадочную светлость тех воспоминаний. — Противно с таким находиться? — возвращая в реальность, робко спросил Никита. — Ты про себя или про Кирилла? — Про себя… — Почему же? — вздохнув, пожал плечами Рома. — Хорошая цена, логичная система скидок… Лишь бы тебе самому не противно было. — А если мне не противно, если мне это нравится, — осторожно уточнил Никита, — это плохо? — Хочешь, чтобы я тебе мораль читать начал? — усмехнулся Рома. — А ты меня за это снова от гомофобии лечить станешь? Нет уж, я нынче толерантный и осторожный гомофоб. — Расскажи про Кира, — помолчав, снова попросил Никита, — обещаю больше не стебаться. — Что хочешь узнать? — Как вы познакомились? — Кхм… давай следующий вопрос. — Понятно, — двусмысленно протянул Никита. — Не то, что ты подумал, но ситуация… действительно не была однозначной, — вздохнул Рома. — Сколько ему было лет? — Когда познакомились? Шестнадцать… — Ого! — настороженно заметил Никита. — Мы с ним не спали! — Но он уже тогда работал проституткой и трахался со всеми остальными, но не с тобой? Вы вообще хорошо знакомы были? — Мы жили вместе, — нехотя ответил Рома. — Вот это да! И он все это время копил на машину? — Нет, он довольно быстро бросил это занятие, но машину вроде все-таки купил… хотя я не знаю… — Вы поссорились? — Не то чтобы, но общаться перестали — это верно… — Почему? — Из-за моей… из-за его… девушки, она была против того, чтобы мы общались дальше… — Так из-за твоей или его? — удивился Никита. — Или она была общая? — Его, его, — снова вздохнул Рома, — долго рассказывать… — Мы не торопимся, до утра далеко, — и Никита демонстративно устроился поудобнее, положив под голову рюкзак с оптикой. Рома переживал за содержимое рюкзака, но промолчал. И он рассказал. Оказалось, что говорить об этом совсем непросто. Рома то и дело ловил себя на мысли, что история не такая уж и безоблачная, а финал ее вдруг оказался предсказуемым и логичным. В поступках Кирилла не было лжи, Даша тоже сделала очевидный выбор, да и сам Рома знал с самого начала, на что шел… Странно, что за десять лет Роман сам не осмелился в этом разобраться. Все это ему казалось таким запутанным и сложным. А на весь рассказ с подробностями и отступлениями ушло меньше часа. Теперь даже дышалось легче. Видимо, есть что-то неизмеримо полезное в таких ночах около костра. Никита, как и обещал, не перебивал, лишь изредка усмехался или ворочался, показывая свое неодобрение. — Ты его любил? — тихо и будто даже стесняясь произносить это слово спросил Никита. — Да, — согласился Рома и добавил: — Только не так, как ты это себе представляешь… у натуралов это называется дружбой. — Ой, посмотрите, как он излечивается, даже от натуралов отмежевался, — беззлобно съехидничал Никита. — Я, между прочим, это даже больше понимаю… — Больше, чем что? — не понял Рома. — Ну когда к человеку относишься хорошо, то спать с ним совсем неохота. А с теми, с кем спишь, с ними и поговорить не о чем. — Хм… Я об этом не думал, — признался Рома, — но с Киром получилось именно так. — Так с кем же ты спал? — В каком смысле? — Ты же говорил утром, что у тебя были «эксперименты» в жизни… Если не с Киром, то с кем? — Это случилось еще раньше… — И как его звали? — Артем. — У него тоже было уменьшительное имя? — с непонятной, едва заметной усмешкой спросил Никита. — Зачем тебе это знать? — запротестовал Рома, но, подумав, улыбнулся и сдался: — Артик. — Ты его тоже любил-дружил? — тихо веселясь, спросил Никита. — Вот его-то как раз любил, так, как ты это понимаешь со всей своей испорченностью… — Значит, вы не были друзьями? — Не успели… — признался Рома, — иногда мне кажется, что мы могли бы ими стать, а иногда думаю, что все получилось правильно. — То есть любовь с первого взгляда? — Не совсем — мы были знакомы почти год, и мне казалось, что мы слишком разные, почти не общались, а потом вдруг… — Рома не смог подобрать слова. — …Он тебя совратил? — быстро помог Никита. — Ну, можно и так сказать, — пряча лукавую улыбку, согласился Рома. — Я тогда вообще не знал, что так бывает. Так что он застал меня врасплох своими… действиями. — Но тебе понравилось? — утвердительно спросил Никита. — И да и нет… — Как это? Либо понравилось, либо нет, — категорично потребовал Никита. — Хорошо, тогда понравилось, но не сразу, мне потребовалось время, чтобы принять. — Ах да, совсем забыл, ты же страдаешь гомофобией… — с иронией вставил Никита. — Это тебе смешно, а представь, каково это — узнать о себе такое в двадцать лет, — вздохнул Рома и, желая тоже уколоть, пренебрежительно добавил: — Хотя, тебе еще и просто двадцать лет-то представить сложно. Никита бросил быстрый взгляд, но промолчал, довольно усмехнувшись: — У вас с ним было один раз? — Не угадал, мы даже спать забывали, — ответил Рома и с ностальгической грустью добавил: — Все три дня, которые были вместе… — Самая короткая история любви, — снова не удержался от сарказма Никита. — Не все так просто, но в целом ты, наверно, опять прав. Вот только я потом еще лет пять эти три дня вспоминал… — Ты пытался его вернуть, но он отверг тебя, и ты уехал от горя в столицу? — уверенно предположил Никита. — Нет. — Стой, не говори! — вошел в азарт Никита. — Дай еще раз попробую угадать. — Попробуй, — с сомнением согласился Рома. — Ты испугался этой связи и тебе стало страшно менять свою жизнь? — Опять мимо, — вздохнул Рома, — тогда я был готов на все ради него. — Тогда остается последний вариант, — пожал плечами Никита и осторожно выдал еще одну версию: — Вашу связь раскрыли, и ты сбежал… и поэтому ты не пытался его вернуть. От этих слов вдруг бросило в жар, Роман почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он встал, как будто для того, чтобы размять ноги, и с ответом не торопился. Никита терпеливо ждал. — Почти так и было, — глядя на чернеющую гладь водоема, ответил Рома, — с небольшой поправкой: мы должны были уехать вместе, но он не уехал… — Почему? — помолчав и не дождавшись продолжения, спросил Никита. — Я не знаю, — пожал плечами Рома, так и не повернувшись, — мне казалось, что это его выбор… и мне оставалось только принять его. — Тебе казалось?! И ты не сделал ни одной попытки узнать? — Нет. Если бы я это сделал, то это бы значило, что я так и не принял его выбора… — Какая-то странная и незаконченная история, — разочарованно резюмировал Никита. — С тех пор прошло почти двадцать лет — более законченной истории не придумаешь… — Или ты его не любил, или чего-то недоговариваешь. — Если я его не любил, тогда я вообще в этой жизни никого не любил, — не боясь быть осужденным за патетику, ответил Роман. — Тогда, может, стоит отыскать его? — Зачем? — отчего-то раздражаясь, спросил Рома. — Теперь это зачем? — Не знаю, ты же сам говоришь — любовь… — У него — своя жизнь, у меня — своя, как будто эта встреча что-то изменит. А причины, по которым тогда так получилось, давно неактуальны. В конце концов, есть же социальные сети, если бы он хотел, он бы сам написал… — А он знает твою фамилию? — Наверно, — растерялся Рома, — хотя… я ему не говорил… но у нас была общая знакомая, он мог через нее найти… Рома вспомнил о Саше, о Максе и о том, какие непростые отношения их тогда связывали, и с сомнением добавил: «Или не мог…» А ведь и правда, почему Рома решил, что Саша ему обязательно скажет, если объявится Артем? — Столько простых вопросов и ни одного разумного ответа, — в тон Ромкиным мыслям осуждающе заметил Никита. — История с Киром более… взрослая… хотя… — Что хотя? — Ты бежишь без оглядки от всех, при этом считаешь, что это они тебя предали… странная закономерность… — Никакой закономерности, — запротестовал Роман, — Артем и Кир совершенно разные, и отношения с ними тоже были совсем… непохожими… — Ага, только итог один: они попросили — и ты ушел в закат, навсегда… — Артем меня не просил уходить, и даже наоборот… — Но ты же считаешь, что это «его выбор». Роман бессильно опустился на свое место. — А может, ты просто боишься осуждения? — предположил Никита. — Ты опять про свою гомофобию… — устало отмахнулся Рома. — Нет, ты не понял, ты не стал искать встречи с Артемом сам, потому что боялся, что он не простит тебе того, что ты тогда уехал без него… — Бред! — запротестовал Роман. — Мы должны были ехать вместе, а он не уехал — я тут ни при чем, я ждал до самого отправления поезда! — Но ты же сам сказал, что не знаешь причин, по которым он не поехал, — упрямо напомнил Никита. Рома молчал и, подумав, ответил: — Я тогда не мог остаться, у меня должна была быть важная встреча — это раз, а если бы я не уехал и стал искать его, я мог этим сделать только хуже обоим — это два, и это главное… — А со временем ты понял, что совершил ошибку, — не слушая Романа, продолжал выстраивать свою логическую цепочку Никита, — и ты испугался, что он тебя не простит… и чем больше проходило времени, тем больше становилась твоя вина, поэтому ты до сих пор надеешься, что он сам тебя найдет… — Хватит! — …и поэтому же ты не ищешь его сам… чувство вины из-за чувства страха… — весомо и словно дразня закончил Никита, не обращая внимания на предостережение. — Ты заткнешься уже! Психолог одноразовый, — теряя самообладание, потребовал Рома. Никита заткнулся. Довольный собой, он любовался растерянным, злым и даже подавленным видом Романа, словно художник любовался только что законченной картиной. Еще утром Роман был уверен, что Никита испытывает к нему антипатию и даже какое-то презрение, но чем дольше они были вместе, тем отчетливее становилось, что дело вовсе не в личной неприязни… Похоже, просто Никите неинтересно общаться просто так, ему обязательно требуется «нерв» — эмоции. Он не просто выискивает слабые места, а старается удержаться на них, как серфингист. И делает это, надо признать, мастерски, однако удовольствие он получает не от оскорбления или унижения, а от самого процесса. Пожалуй, Никита даже искренне страдает и сопереживает «жертве», иначе он не смог бы понять, когда стоит остановиться, а это важно. Важно, потому что по-другому он бы просто не дожил до своих лет, да еще при такой внешности. Еще Роман заметил, что Никита не против, когда и с ним поступают так же — он способен оценить по достоинству это извращенное наслаждение со всех ракурсов. Он не ищет себе врагов, не высокомерен и не злопамятен, скорее это просто его способ познавать окружающий мир. И сейчас был его триумф. Даже утром, когда Роман высадил его из машины на трассе, Никита не был так доволен собой, как сейчас. — Костер прогорает, надо еще дров принести, — сказал Рома. Полянка была ухоженной, и просто так сухие сучья здесь не валялись. За ними надо было спускаться почти к самой воде, расстояние не больше пятнадцати метров. — Там темно… — озабоченно сказал Никита. — И что? — Страшно… — Это беспричинный страх — борись с ним! — с беззаботным злорадством ответил Рома и в тон Никите добавил: — И не благодари! — Ого! Так вот ты, значит, какой? — с веселой обидой произнес Никита. — Давай-давай! — поторопил его Рома, пряча довольную улыбку. — А то сейчас уже угли только останутся. — Ладно, покажу тебе, как надо побеждать в себе страхи, — Никита нехотя поднялся, — но если что, ты никуда не уходи… — Буду ждать тебя с нетерпением! Никита спустился к воде, было слышно, как хрустят мелкие ветки под его ногами. Но почти сразу раздался короткий крик и всплеск воды, словно туда бросили что-то… например, мешок с картошкой или Никиту. Рома вскочил и тоже бросился к воде. Ничего видно не было, только слышно, как в воде кто-то неторопливо барахтается. Ромка наконец включил фонарик на телефоне, и луч света выхватил из темноты мокрого Никиту, по колено в воде. — Ты чего? — испуганно спросил Рома. — Ничего, — буркнул Никита, пытаясь выбраться на берег, — убери фонарь, не вижу ни фига! — А чего ты в воду полез? Или надо было уточнить, что дрова нужны сухие? — Очень смешно! — снова буркнул Никита, сам едва сдерживая смех. — А чего не вылазишь? — Кроссовка в иле застряла, выдернуть не получается, — наконец Никита все-таки рассмеялся. — Какого черта ты туда вообще полез?! — Просто хотел тебя напугать, хотел крикнуть и бросить бревно в воду, чтобы ты испугался… — И? — И не удержался — сам упал, — расхохотался Никита, — блин, я весь мокрый! — Слушай, у тебя все получилось, как хотел, — я испугался, — заверил Рома и тоже рассмеялся. — Помоги кроссовку вытащить, ее засосало, — уже устав от смеха, попросил Никита. — Ага, сейчас! Сам доставай. Вода-то хоть теплая? — Да теплая, лезь — не бойся! — Нет, спасибо, я тебе на слово верю, — отказался Рома. — Телефон-то не утопил? — Ой, точно! — опомнился Никита и стал шарить по мокрым карманам, наконец извлек его. — Он не работает… — Высохнет — заработает. — Давай я надену кроссовку, а ты вытащишь меня за руку! — предложил Никита. — Ну не знаю, — вдруг засомневался Рома, — ты же знаешь, у меня гомофобия… — Ну Рома, — снова засмеявшись, заканючил Никита. — …я вот тут с тобой еще хотел одну проблему обсудить… насчет страхов, — с серьезным видом продолжил Рома. — Не будь сукой, — по-дружески, с укором попросил Никита, будто Рома и не был вдвое старше его. — Ладно, держи руку помощи, — сдался Рома. Рука Никиты оказалась мокрой и холодной, но цепко и уверенно схватилась за Ромкину ладонь. Это уже не было тем вялым и безжизненным рукопожатием, каким оно было с утра при встрече. И за те несколько секунд, пока Рома тянул его, по руке отчетливо пробежали тысячи приятных иголочек. Ничего сверхъестественного, но Рома почувствовал какое-то странное и необъяснимое желание защитить Никиту. С чавкающим звуком грязь неохотно отпустила обувь, и Никита наконец выбрался. Рома сильнее дернул за руку, и Никита окончательно оказался на траве. Веса в нем и правда было не больше, чем в мешке с картошкой. — Иди к костру, дров сам принесу, — вздохнул Рома и отдал дрожащему Никите его телефон. — Блин, как холодно! — стучал зубами Никита. — В воде и то теплее было. Когда Роман вернулся к костру, Никита сидел, стыдливо съежившись в одних трусах, держа над костром свои джинсы, на которых отчетливо проступали грязные разводы. — Да, в таком виде тебе завтра по городу ходить — не вариант, — оценил зрелище Рома, — ты бы хоть сполоснул их сначала, грязные же. — Опять к воде?! — Как хочешь… — пожал плечами Рома. — А что прям сильно грязные? — А сам не видишь? — Ром, а Ром, — елейным голосом начал Никита, — а можно тебя попросить их в воде сполоснуть, а я бы пока футболку посушил… и за костром посмотрел бы… — Мы еще не настолько близки, — холодно заметил Рома, — давай лучше я за костром посмотрю, а ты пока джинсы сполоснешь, а потом футболку посушишь? Никита обреченно вздохнул и стал надевать мокрые кроссовки. — Да сиди уже! — остановил его Рома. — Давай сюда свои штаны. — Спасибо! Ты самый лучший, Рома! — воскликнул Никита и с готовностью протянул грязные джинсы. — Где-то я уже такое слышал… — буркнул Рома и задумчиво добавил: — Может, даже и не стоило тебя из болота доставать. — Это же не болото — я бы все равно выбрался, — уверенно, но без прежнего восторга и даже с каким-то грустным пониманием ответил Никита. До рассвета оставалось не больше часа, но, пока одежда не просохнет, двигаться на поиски машины не стоило. А когда солнце поднимется выше, оно и пригревать начнет, и одежда уже будет почти сухой. Перед тем как намочить джинсы, Рома машинально прощупал карманы, так и есть, в заднем что-то лежало. Рома достал почти сухие банкноты, он не считал, сколько там было, но явно больше того, что он сам заплатил Никите. Была еще маленькая черная флешка, чья-то помятая старая визитка и проездной на метро. Положив все это в свой карман, Рома снова с тоской вспомнил о телесном заработке Никиты. Думать о совпадениях не хотелось. Например, то, что и Кир, и Никита работали, так сказать, мальчиками по вызову; оба были весьма неглупыми, оба смотрели на жизнь без придыхания, и даже казалось, что и вовсе не дорожат ею, потому не тратят время на страхи и сомнения; оба без стеснения и даже с напором начинают общение. И делают это с таким видом, будто знакомы уже тысячу лет. Но было у них и разное. Ну, во-первых, внешность, Кир был смазлив по-мальчишечьи и, как и многие, с возрастом утратил эту детскость. Никита же, как было сказано, вообще очень отдаленно напоминал парня и шансов на обретение брутальности не имел. Во-вторых, это ориентация, как бы там ни было, она накладывала значительный отпечаток на характер. Свободные взгляды Кира делали общение легким и доверительным. С Никитой же все было куда сложнее, была в нем какая-то угловатая и чуждая принципиальность и нежелание идти на компромиссы, хотя, надо отдать должное, значок днем он все-таки снял, почти не сопротивляясь. Если бы не эта вынужденная ночевка на берегу, стал бы Роман размышлять над этим? Скорее всего, да, но, разумеется, это были бы просто праздные размышления на тему испорченности и несовершенства мира в целом. Более того, когда еще только Никита рассказал о своем заработке, уже тогда захотелось поскорее отделаться от него. А сейчас Рома непонятно где, среди ночи стирает ему штаны. Более нелепого и неправдоподобного окончания дня было бы сложно представить. Рома вернулся к костру и отдал постиранные джинсы. Потом достал богатство Никиты из своего кармана и тоже протянул ему. — Держи… — Что это? — непонимающе спросил Никита, нерешительно взяв деньги. И прежде чем Рома успел ответить, Никита растерянно и даже расстроенно продолжил: — Ого, не ожидал… думал, ты так и не решишься… — На что? — На интим, — с вызовом сказал Никита и еще более развязно и с какой-то дешевой пошлостью в голосе: — Это тебя так моя нагота возбудила? Нагота Никиты, надо сказать, была скорее жалкой, чем возбуждающей. — Придурок! — тут же оскорбленно вскипел Рома. — Это твои деньги! Я их из твоего кармана достал, чтобы не промокли, там же и флешка твоя и еще какой-то мусор… — Ой, блин! — смутился Никита и виновато добавил: — Прости, я не то подумал… спасибо. Если бы не это тихое «прости», может, Рома и психанул бы и даже, собрав вещи, ушел бы искать машину. Но подавленность Никиты была такой явной, кажется, ему хотелось провалиться сквозь землю, и Рома сдержался от короткого и емкого прощального монолога, который уже был готов высказать. — Зачем ты мне вообще рассказал про свою работу? — немного остыв, мрачно спросил Рома. — Как зачем? Чтобы заработать… — Ты что думал, это поможет получить постоянную работу у меня? — Нет, конечно… Я же это после сказал, когда в постоянной ты уже отказал, так что я ничего не терял… — А зачем тебе тогда постоянная работа, если у тебя уже есть… заработок? — Одно дело — вынужденное, когда просто нет денег, и совсем другое — вообще ничего не искать, — на этот раз охотно, но все-таки со страхом в голосе ответил Никита. — Ты же говорил, тебе это нравится. — Так всем клиентам говорят, — как очевидное сказал Никита, — никто не хочет угрызений совести и чужих проблем… все хотят праздника… — Значит, все-таки не нравится? Никита неопределенно повел плечами, словно сожалея, и промолчал. Как метко он сказал насчет угрызений совести. Ведь и правда, пока Роман был уверен, что Никита это делает в свое удовольствие, о том, как завтра скажет ему «пока», Рома и не думал, более того, это был бы все-таки долгожданный миг облегчения. А теперь как равнодушно отпустить его и сделать вид, будто ничего и не было? Но ведь никто и не просит его вмешиваться. Хотя и это неправда, Никита ведь хотел работать у него, а он отказал. И даже после вчерашнего недружелюбного расставания все равно снова пришел… Работа помощника не самая сложная, но даже при этом условии Никита все равно на эту роль не годился. Хотя сегодня он отлично справился. Но то, что требуется на выездных съемках, лишь маленькая часть того, что нужно знать и уметь на полной организации съемки в павильоне. Роман даже у Маши находил в этом изъяны и ругал за «нерасторопность и непрофессионализм», но делал это скорее для общего тонуса и рабочей атмосферы. Вряд ли бы кто-то сделал это лучше нее, да и мир не рухнул бы, сделай она чуть хуже. Рома поймал себя на том, что занят поиском причин для того, чтобы взять Никиту помощником, и сам же находил аргументы не делать этого. Трудно бороться с собой или, правильнее сказать, со своей совестью. Она такая же, как Никита сейчас, тихо сидит, обхватив острые колени руками, и даже вид виноватый, хотя как будто и ни о чем не просит — все понимает и, возможно даже ни за что не осудит. — Я не могу взять тебя помощником, — мрачно сказал Рома, не глядя. — Вы это уже говорили, — вяло ответил Никита. — Опять на вы? — Ты это уже говорил, — поправился Никита. — Но могу устроить тебе съемку для портфолио. — Какого еще портфолио? — В модельное агентство, — без энтузиазма ответил Рома, — внешность у тебя… неординарная, лицо симметричное, рост мелковат, но некритично, при правильной подаче может выстрелить… — Так это же здорово! — осторожно предположил Никита. — Ну, по доброй воле я бы никому не посоветовал туда идти, но это все-таки лучше проституции, хотя… — мрачно оборвал себя Рома. — А сколько за съемку заплатишь? — Вообще-то, за портфолио обычно платят те, кого снимают, — терпеливо объяснил Рома, — а сниматься у меня может позволить себе далеко не каждый, но тебе я сделаю бесплатно… — Понятно, — без восторга ответил Никита. — А когда я смогу заработать? Ну в агентстве? — Если даже заметят тебя сразу, месяца три уйдет на обучение, пробники — новички без имени стоят недорого, точнее, ничего. Так что где-то через полгода, не раньше, но, скорее всего, дольше. Сказочные варианты не будем рассматривать. — Я подумаю, — вяло ответил Никита, что в переводе на обычный язык означало «мне это неинтересно». — Я что-то тебя не понимаю, то тебе нужна работа, то ты от нее отказываешься, — оскорбленно возмутился Роман, — неужели ты думаешь, что быть моим помощником лучше? — Прости, — спохватился Никита, снова сжавшись в комок, — спасибо тебе огромное за предложение, но полгода без денег… это не подходит, мне они нужны сейчас. — Всем нужны сейчас, — ворчливо ответил Рома. Никита виновато поджал губы, но промолчал. — Как хочешь, — пожал плечами Рома и улегся на траву, положив под голову кофр с камерой, — но как фотограф тебе говорю, шансы у тебя отличные, мог бы даже, наверно, миллионы заработать… Это заявление тоже не впечатлило Никиту. Рома снова завозился, устраивая угловатую сумку под головой. — Какой же этот «Марк» неудобный! Не глядя поменял бы его сейчас на подушку… Вообще, после этого дурацкого эпизода с деньгами и мысли, и разговор не клеились. Даже с утра, перед поездкой было проще общаться, чем сейчас. Стало понемногу светать. Смотреть на Никиту не хотелось, говорить — тоже. Мысли не приносили радости. И вообще, вдруг навалилась сонливость. Костер почти прогорел, но углей было достаточно для тепла, на час хватит. — Ты только смотри, не засыпай, — не оборачиваясь, предупредил Рома, — а то сгорят твои штаны вместе с кроссовками. — Я тоже спать хочу! — заявил Никита. — И что ты предлагаешь? — все так же не оборачиваясь, спросил Рома. — Штаны тебе постирал, теперь еще и посушить за тебя? — Нет, ну хотя бы сам не засыпай… — И что будем делать? — Давай поговорим еще… — Да вроде уже наговорились, — тяжело вздохнул Рома, но все-таки повернулся на другой бок, лицом. — О чем? — Расскажи еще про своих любовничков… — Что за пошлая формулировка? — возмутился Рома. — Ну, ты же их любил — каждого по-своему, но любил, — не растерялся Никита, — или нет? — В общем, да, — согласился Рома, — я с тобой уже во всем подвох ищу. — Это обычная паранойя — не бойся, — успокоил Никита. — Ну так расскажешь? — Неохота, и так вроде все рассказал… — Других парней не было? — с надеждой спросил Никита. Рома снова сердито посмотрел на Никиту. — Не было… точнее были, но ничего интересного, обычный скучный секс… — Жаль… — вздохнул Никита. — Ну тогда ты о чем-нибудь меня спроси. — О чем? — О чем хочешь, — с готовностью предложил Никита, — тебе же тоже, наверно, интересно, как я жил… По правде сказать, Роме было совсем не интересно, как он жил, и он бы об этом прямо сообщил, если бы не последняя по-детски наивная фраза. — Расскажи о самом своем постыдным поступке, — спросил Рома первое, что пришло в голову. Хотелось тоже заставить его краснеть. — У меня таких нет, — не раздумывая, искренне ответил Никита. — Не хочешь — не говори, — победно вздохнул Рома, лениво повернувшись на другой бок, и с упреком добавил: — А говорил: «О чем хочешь…». — Рома, — нараспев заскулил Никита, — ну не спи! У меня правда-правда нет таких поступков. Спроси что-нибудь другое. — У всех есть! — уверенно отрезал Рома, снова пытаясь пристроить неподатливый кофр вместо подушки. — Ну что, мне их придумать, что ли?! — Хорошо, расскажи тогда, как учился. — Нормально учился, — растерянно пожал плечами Никита. — И двоек не получал? — Иногда получал, но редко, — ответил Никита. — И мне за них не стыдно… Зачем ты меня про этот детский сад спрашиваешь, есть же в жизни вещи посерьезнее, неужели тебе неинтересно? — Такое впечатление, как будто ты сам хочешь о чем-то рассказать, — все еще невежливо отвернувшись, заметил Рома, зевая, — ну так и расскажи сам, без вопросов… — Ага, а ты уснешь! — недоверчиво пробубнил Никита. — Ну раз такой взрослый, расскажи, как стал проституткой, — с явным удовольствием спросил Рома. И в самом деле, за сегодняшний день Никита успел наговорить много гадостей, и он особо не старался подобрать слова помягче, а если быть точным, то вообще не старался. Так почему бы и Ромке не взять реванш. — Тебя только это интересует, — разочарованно вздохнул Никита. — О чем хочу, о том и спрашиваю, — довольно ответил Рома и равнодушно добавил: — Если не хочешь — не отвечай… — Ну, если этот вопрос относится к тому, что мне должно быть за это стыдно, то это не так — мне не стыдно. — Считаешь это своим достижением? — усмехнулся Рома. — Нет, но у меня были причины… поэтому мне не стыдно. — Расскажи об этих причинах… — Я же еще на предыдущий вопрос тебе не ответил! — напомнил Никита. — Хорошо, рассказывай, — покладисто согласился Рома. — Я познакомился с одним трансгендером, он нашел себе богатого мужика на постоянную, а мне отдал свою старую базу… ну, своих клиентов. Вот так я и стал работать. — И большая база? — Не очень, тем более половина из них не захотели со мной… быть. Приходится самому нарабатывать — у нас типаж разный, а клиенты — народ пугливый и привередливый. — И много наработал? — Я недавно этим занимаюсь, так что не успел еще… ты отказался… — Ну и как работается? — Опасно… — Да ты что?! — театрально удивился Рома. — Надо же… — Неделю назад нас с этим знакомым в сауну позвали… работать… — не обратив внимания на язвительное замечание Ромы, начал Никита, — далеко ехать надо было, и мы хотели отказаться. Те уговорили, сказали, что дождутся. Два часа до них ехали, а там четыре мужика, уже пьяные совсем, муху в тарелке ищут. — Что ищут? — Ну, в смысле, всего хотят, и ни на что денег нет. На все ругаются, все им не нравится. Уже и девчонок успели вызвать, те приехали и уехали сразу. Мужики с администратором ругаться начали, а тут как раз и мы приехали… Ну, знакомый сказал им, чтобы вызов сразу оплатили, а те ответили, что, если хотим денег, придется попотеть, и заперли нас в парилке, дверь стулом подперли. Мы сразу на пол сели — там прохладнее, но все равно мой друг чуть тепловой удар не получил, нас тетка-администратор выпустила, она убираться пришла. А у этих козлов, оказывается, время закончилось, и они уже ушли давно, денег так и не заплатили… — Поучительная история… — неопределенно вздохнул Рома, не желая давать волю эмоциям. — Девчонкам проще, их если вызывают, то уже больше ясности, что и как. А здесь каждый новый клиент начинает с того, что мораль читает, слюной брызгает. И пока до дела не дойдет, сидишь трясешься, то ли ментам сдаст, то ли зарежет. — Ну вот, сам же все знаешь! — не сдержался Рома, наконец повернувшись лицом. — Какого черта рискуешь?! Для чего?! — О, ты не спишь! — расплылся в улыбке Никита. — Балбес! — вздохнул Роман. — Ты что, все придумал, чтобы мне спать не дать? — Нет, — искренне возмутился Никита, — все правда! Просто рад, что ты не уснул. — Ну и зачем тебе это все надо? — Деньги нужны. — Это понятно, а для чего? Машину купить или квартиру? Может, ты бабушке больной помогаешь? — Бабушка умерла три года назад, — растерянно ответил Никита. — Извини… — А на квартиру этим теперь не заработаешь, цены на секс дешевые. Машина мне не нужна. — А что тогда? — завелся Рома. — Наверно, что-то важное и благородное! — Если ты так настроен, тогда не скажу! — Так я и думал, — хмыкнул Рома. — Ты сейчас говоришь таким тоном… как клиенты, которые любят мораль читать перед тем, как трахнут. — Ну извини, но как об этом можно вообще спокойно говорить? — Ты с Кириллом тоже так всегда разговаривал? — мрачно спросил Никита. — Сначала это было не мое дело… — А сейчас твое? — Сейчас я точно знаю, что это такое и что нет таких причин, из-за которых стоило бы так рисковать! — А если ты ошибаешься? — Ну, знаешь! Я тебя за язык не тянул, ты сам мне все рассказал… А теперь я виноват в том, что тебе мой тон не понравился. — Просто я подумал, что если у тебя Кирилл был, то ты должен понять… — Ничего я не должен понимать! Знаешь, как это страшно, постоянно трястись за человека и ощущать свою неспособность повлиять, оградить, отговорить… Потому что у него, видите ли, есть свои дурацкие «важные причины» это делать! Бояться за него с момента, когда он уходит за дверь, и до момента, когда в нее входит. Ты о своих близких подумал? Какую вину ты на них сгрузишь, если с тобой что-нибудь случится. — Так ты не за него переживал, а за свою совесть и спокойствие? — Да пошел ты… — устало и обреченно ответил Рома. — Ты еще, похоже, даже не дорос, чтобы понимать, где за себя, а где за других. А вот когда тебе самому придется за кого-то испугаться, вот тогда и поговорим… — Прости, я… — Все! Разговор окончен… — Рома, я правда не подумав ляпнул. Ты же знаешь, есть у меня такая привычка… — Мы что с тобой, старые друзья? Откуда и зачем я должен знать твои привычки? — Но мы же целый день сегодня вместе, не первый раз уже… язык у меня длинный… прости… — Это — да, не первый, — мрачно подтвердил Рома. — Ты правда молодец, что помог ему… Не каждый сможет… и захочет… — Надо же, мой психиатр Никита меня похвалил! — Просто странно, почему ты сейчас понять не хочешь… — Ну хорошо. Я тебя понимаю, не осуждаю, ты тоже молодец! Живи, как нравится! Доволен? — Я же просто поговорить хотел, а ты все время отгораживаешься. — Я что, твой одноклассник или друг? Тебе что, поговорить не с кем? Есть же община твоя с лекциями, значками и радужными флагами, знакомые с тобой базой делятся. Клиенты есть нескучные. Твой мир полон единомышленников. Презрительные взгляды барменов тебя не задевают — они больны… да что там они, мы все больны! А ты — самодостаточная личность без изъянов, которому ни за что не стыдно, ангел да и только! Ты мне за день уже всю душу вынул и обратно как попало затолкал. Ты меня сегодня заставил вспомнить все, что я двадцать лет не вспоминал. Уже меня и гомофобом назвал, и даже обстоятельно доказал это, и со своими клиентами сравнил… Я от тебя так устал, как от своей жизни ни разу не уставал! — А ты что, серьезно хотел бы про оценки в школе поговорить?! — Я вообще ничего не хотел! И тебя бы с собой не взял на съемку, да пришлось, теперь торчу здесь на болоте и жалею об этом. Это ты с чего-то решил, что я все понимать должен, наверно, во мне папу увидел! — Да пошел ты сам… Папа! — Никита вскочил и стал натягивать все еще влажные джинсы. — Я думал, ты не такой… — Куда ты собрался? — От тебя подальше! — Брось! Никита молча сопел, пытаясь совладать с узкими и неподатливыми джинсами. — У тебя же сейчас даже телефона нет… Никита молчал, у него все-таки получилось одеться. — Хочешь, чтобы я извинился? Хорошо, извинюсь сразу же, как только ты скажешь, за что я должен извиниться… Никита уверенно направился к забору. — У меня в машине твой рюкзак остался! — вспомнил Рома. Никита на мгновение застыл, но все-таки упрямо продолжил идти, между деревьев последний раз мелькнула его светлая футболка и исчезла в темноте. Тянуть дальше было глупо, и Рома бросился следом. — Да стой ты! — Рома схватил Никиту за запястье. — Пусти! — холодно потребовал Никита, не пытаясь вырвать тонкую руку. После бега Рома тяжело дышал, перед глазами плыли разноцветные узоры, да еще и темнота — лица Никиты он почти не видел. — Ну хватит, что ты как ребенок себя ведешь… — Рома ослабил хватку, но не отпустил безжизненную руку. — Это все? — хмыкнул Никита. — Я был слишком резок, прости… — И что это меняет? — голос Никиты был каким-то странным, треснувшим и сдавленным. — Если бы ты был менее резок, тебе все равно было бы неприятно находиться со мной. — Это не так… — пытался оправдаться Рома. — Все так! Я тебе вчера кофе сделал, а ты даже к кружке побрезговал притронуться! — Ерунда! — запротестовал Рома. — Просто это была не моя кружка. Моя была у тебя… — Я для тебя как дворняжка, захотел — позвал, не понравился — выгнал, потом опять позвал и на дороге из машины высадил… — задыхаясь от возмущения, выпалил Никита, — а теперь остановил меня, потому что я без твоего разрешения ушел?! Команды не послушался, да?! И вдруг Рома понял, почему у Никиты такой голос. — Ты что, плачешь? — Тебе какая разница! — с коротким, но предательским всхлипом ответил Никита, готовый уже наконец вырвать свою руку. — Все совсем не так, прости… У Ромы закончились слова, он обнял Никиту, тот не сопротивлялся, бессильно уткнувшись лицом в его плечо. — Я сегодня ехать не хотел, а Маша сказала, что ты не предашь, что ты все понимаешь… — с укором пробубнил Никита, — и я поверил… — Так вот кто у нас виновник торжества… — усмехнулся Рома, — что она тебе еще сказала? — Ничего, — коротко всхлипнув, ответил Никита, — сказала, что ты только сначала грозный и мы быстро подружимся… Рома усмехнулся: — Ну, не деремся же, и то хорошо… — Ага, с тобой подерешься! Всю дорогу только и грозишь, то нос разбить, то кинуть чем-нибудь… мечта, а не поездка! — Я же извинился уже, мне правда жаль… И ты мне тоже сегодня много чего наговорить успел, не прибедняйся… — пытаясь приободрить, сказал Рома. — Ну ладно, один-один, — довольно, но все еще шмыгая носом сказал Никита и, подумав, спросил: — А зачем ты сейчас меня остановил? — Потому что я понял, что был не прав… — А в первый раз тогда почему не остановил? — Потому что у тебя тогда еще был фонарик в телефоне, — усмехнувшись, пожал плечами Рома. Никита тихонько толкнул Рому в бок. — Быстро учишься! Ладно, тогда пока два-один, в твою пользу, но это ненадолго! — Да у нас как в баскетболе уже — по сто очков у каждого за сегодня, — вздохнул Рома. — Не-а, это только разминка была, — зловеще предупредил Никита. Вокруг стояли черные деревья, в траве стрекотали какие-то насекомые, а в светлеющем розовом небе выгорали бесчисленные августовские звезды. — Пойдем к костру? — немного помолчав и не придумав ничего лучше, тихо предложил Роман. Они так и стояли: Никита молча сопел, прижавшись, а Роман легонько, едва заметно большим пальцем гладил его по волосам. — Пошли, — согласился Никита, — а то жопа уже в мокрых штанах замерзла. — Да ты поэт! — усмехнулся Рома, медленно и как будто нехотя отпустив Никиту. — Между прочим, это называется романтикой… — Да-да, — нетерпеливо согласился Никита, — только пошли быстрее, а то сейчас и спереди все отмерзнет. На обратном пути Никита уснул сразу же, как доел пирожки, о которых мечтал еще с вечера. Предвидя такой сценарий, Рома предложил ему сесть на заднее сидение, там спать было бы удобнее, но Никита заверил, что полон сил и спать ни капельки не хочет… Теперь его голова запрокинулась и слегка подрагивала на небольших неровностях дороги, рот приоткрыт, а ресницы опущены, все его тело было расслаблено. Машину отыскали без приключений, правда, был небольшой участок густых кустов, сквозь которые пришлось пробираться, но меньше чем за полчаса они уже вышли на дорогу. А оттуда был виден знакомый несуразный домик охраны. Охранник-консьерж с подозрением разглядывал потрепанную парочку, заявившуюся не с внутренней стороны владений, а с наружной. Записал в большую тетрадь время, номер машины и с чувством выполненного долга выпустил автомобиль за ворота. Ранним субботним утром дороги были пусты, а надвигающийся город белел утренней чистотой. Роман как будто впервые увидел столицу, и она ему наконец-то понравилась. Не то чтобы он не любил этот город, просто всегда воспринимал его как данность; как и все, ругался на пробки, на бесчисленные потоки людей, но в остальное время как бы позволял городу быть вокруг себя. А теперь вот смотрел на него с любовью. Словно он всю ночь отплясывал на каком-то языческом празднике очищения, и ему были отпущены все грехи, а также тяжкие мысли и незаконченные дела. Теперь он был новым и свежим, готовым начать жизнь заново. Такое ощущение часто посещает на рассвете, но сейчас Рома верил в это по-настоящему. Он чувствовал начало чего-то нового и открывшуюся возможность — отныне жить без ошибок и без оглядки на прошлое. Чтобы узнать, где высадить Никиту, пришлось его разбудить. Рома оттягивал этот момент, он никак не решался. Никита даже не открыл глаза, едва ворочающимся языком назвал адрес и снова провалился в сон. Доехав до места и остановившись вдоль длинной изогнутой многоэтажки, Рома заглушил мотор и, открыв окно, закурил. — У меня голова — как гандон с водой, — протирая глаза, недовольно пробормотал Никита, — как будто по ней подушкой били… — Надо просто выспаться… — ответил Рома, пропустив неоднозначное сравнение. — Пирожков больше не осталось? — без надежды спросил Никита. — Еще и пить охота… — Если хочешь, можем зайти перекусить куда-нибудь… — неожиданно для самого себя предложил Рома. Он вдруг осознал, что если отпустить его сейчас, то это будет прощание навсегда, ведь о других съемках они не договаривались, Рома сам отказал ему в работе, номера телефона нет, да и самого телефона у Никиты теперь тоже нет, по крайней мере, пока. Предлагать свой номер как-то вроде неловко и даже двусмысленно, вот если бы Никита сам его спросил, это бы выглядело куда привлекательнее. Но как же не хочется прощаться. Не то чтобы Рома успел прикипеть к Никите, просто сам момент прощания ставил точку в этом странном ночном приключении. Очередная страница перевернется и навсегда останется в прошлом. — Нет, я дома поем, — зевая, отказался Никита, — как будто не знаешь, какие у меня штаны бомжацкие. — Телефон-то не заработал? — все-таки с надеждой спросил Рома. — Не-а, — Никита достал его из кармана и посмотрел на мертвенно-черный экран, — лишь бы симка не сдохла… придется пока в старый переставить… Ладно, я пойду… он взялся за ручку двери, но медлил. За всем внешним спокойствием стало очевидно, что и Никите тоже не хочется уходить, или просто так показалось… — Подожди, — Рома остановил его и полез в сумку за бумажником. — Это тебе… — Что это? — удивленно спросил Никита, глядя на протянутые деньги. — Восемь тысяч, — почему-то смущаясь, ответил Рома, — четыре я уже тебе вчера отдал… — Это за что? — не торопясь их брать, с каким-то испугом спросил Никита. — Ну, ты же зарабатываешь тем, что даришь людям удовольствие… — еще более смущаясь, сказал Рома, ему хотелось вручить эти деньги легко, как бы с шуткой, но получалось как-то по-дурацки и опять весьма двусмысленно, спасая положение, добавил: — А прошлая ночь была просто незабываемой, особенно когда ты в воду свалился. — Хм, — Никита усмехнулся и смягчился, но было видно, что определенный осадок все-таки остался, еще секунду подумав, он взял деньги, отсчитал четыре тысячи и протянул их обратно. — Что это? — Это твоя половина, — хитро улыбаясь, ответил Никита, — ночь и правда была незабываемая, особенно твое лицо, когда захлопнулась калитка. — Два-два, — с уважением оценил Рома. Никита был доволен собой. А Рома решил идти до конца: — А почему четыре, если половина, то тогда шесть должно быть? — Блин, — растерялся Никита, довольное выражение тут же пропало, — тогда мне ничего не останется… всего две… — Ладно, держи, — Никита со вздохом протянул еще две тысячи. — Три-два, — довольно сказал Рома, убирая деньги в карман. — Мог бы и скидку сделать… учащимся, — пробурчал Никита и сокрушенно, словно размышляя вслух, добавил: — А ведь я мог и все двенадцать забрать… — Красивые жесты и принципы стоят дорого, — поучительно посочувствовал Рома и вдруг, словно боясь передумать, предложил: — Никит, если что, где студия, знаешь, приходи… — «Если что» — это что? — Ну, в жизни всякое бывает… Никита все еще вопросительно смотрел и ждал дальнейших объяснений. — Не знаю. Если помощь нужна будет, мало ли… — окончательно смутился Рома. — Ладно, — пожал плечами Никита, — зайду. Пока? — Пока, — ответил Рома. Никита застегнул молнию на своем рюкзаке, который держал на коленях, и вышел. Он так и не спросил номер телефона и не оставил своего. Неловкое обещание зайти в ответ на еще более неловкое предложение абстрактной гипотетической помощи в большом городе обычно означает вечность. Роман никак не мог разобраться в себе. С одной стороны, он со вчерашнего утра мечтал об этом моменте, но тогда почему сейчас чувство потери? С другой — вспоминая почти клинические изломы ночного настроения, ему было стыдно за свою неуравновешенность и излишнюю откровенность, но тогда почему хочется вернуть тот костер и звездное небо? Даже экзотическая внешность Никиты, которая поначалу вызывала почти сочувствие, теперь казалась обычной и даже привлекательной. Что должно было произойти за день такого, чтобы потом под луной, обнявшись с парнем, которого едва знаешь, просить у него прощения? А эта неуместная детская робость, от которой сохнет в горле, а слова и фразы получаются такими несуразными, что хочется сгореть со стыда. За последние семнадцать лет Рома не помнил, чтобы так отчаянно билось сердце, хоть по какому-то поводу. Он давно не испытывал даже обычного влечения к мужскому полу и искренне уверовал в юношескую особенность гормонов, которые пробудили когда-то чувства к Артику. Вспомнился Вячеслав Андреевич со своей патетической фразой: «Артем — мой луч солнца в ноябрьский день, мое искупление никчемной жизни… запоздалое и постыдное признание самого себя…» Рома часто вспоминал именно эти слова, при этом Вячеслав Андреевич рисовался в памяти старым и жалким. Он, не стыдясь, высасывал молодость отовсюду, где мог ее найти. А между тем Вячеслав Андреевич тогда был немногим старше, чем Роман сейчас. Какая жуткая и неприглядная ирония судьбы… Признать, что ты, состоявшийся и зрелый мужчина, окруженный обильным и даже липким женским вниманием, влюбился в хрупкого юношу? Это катастрофа! Для чего судьбе потребовалось делать такой каллиграфический вензель? Ответов не было, или они просто пугали своей сладкой чудовищностью. Сама мысль о возможности такого чувства вызывала неприятный холодок между лопаток. Ирония заключалась еще и в том, что Роман истосковался по любви и последние года три, как бездомная собака, с тоской заглядывал в глаза чуть ли не каждой своей новой партнерше, боясь пропустить то самое чувство. И вот, пожалуйста, оно пришло, и в каком виде! В конце концов, что сделано, то сделано, и встретить еще раз Никиту вряд ли получится, а через пару дней мысли придут в порядок, и все пройдет, как проходит все и всегда.