***
Лучше бы этого не было, конечно. Для блага всех и во имя здравого смысла, было бы куда лучше, если бы этого не было. Но это случилось. И мне понадобилась целая неделя, чтобы по-настоящему это осознать. Естественно, Вероника не звонила и не писала, и меня это не удивляло. Наша трёхдневная встреча в Париже явилась столь интенсивным, эмоциональным и, во всех смыслах, обнажающим событием, что - я была уверена - сейчас она стремилась всеми силами затвориться в своей непробиваемой цитадели, отчаянно осаждающей которую, конечно, она считала меня. Я запретила себе размышлять по этому поводу, ибо знала, что это ни к чему не приведёт: ответы мне могла дать только сама Вероника, а это означало, что я должна была решить, хочу ли я или нет вызвать её на откровенный разговор. Первый и последний. Я прекрасно знала, что если этого не сделаю я, то она не пошевелит и пальцем: наши отношения представляли для её внутренней защиты столь большую опасность, что она предпочла бы страдать, чем рискнула бы впустить меня в своё сердце. Точнее, чем решится признать, что я уже являюсь частью её жизни. Я думала о ней каждую секунду, но я не думала о нас, а решила первым делом привести в порядок свои текущие дела. Как и обещала, в тот же день я позвонила Жизель и пригласила её на встречу. Не знаю точно, что именно переменилось в ней после нескольких неудачных попыток встретиться со мной на прошлой неделе, но в этот раз она вела себя именно так, как - согласно всяческим стереотипам - ведёт себя французская женщина: она была решительна, уверена в себе, и было очевидно, что она собиралась говорить со мной откровенно. Это было мне на руку: я пожелала встретиться с ней, чтобы расставить все точки над «i», ибо в этом и заключалась одна из граф моего плана по приведению в порядок текущих - а значит крайне запутанных - личных дел. Я начала разговор с того, что мягко спросила у Жизель, каково её отношение ко мне и каковы её намерения. Когда она немного робко сообщила мне, что я ей очень нравлюсь, и что она хотела бы «пойти дальше», я - как, наверное, сделали бы многие в этой ситуации - уверила её, что она - замечательный человек (и я, действительно, так думала), очень интересная и привлекательная женщина (и я, действительно, так думала), но что моё сердце занято. Я также уверила Жизель, что не обманывала её все эти месяцы, а что занявшая моё сердце женщина нагло исчезла из моей жизни и вновь бесцеремонно появилась только три дня назад. Всё это было чистой правдой, но, смотря на совершенно растерянную и недоверчиво глядящую на меня после моего откровения Жизель, я думала о том, что весь этот нелепый, бредовый рассказ явно попахивает для неё третьесортной мелодрамой. «Для тебя это - сцена из «мыльной оперы», а для меня - моя текущая любовная жизнь», - невесело думала я, ухмыляясь сама себе. Мне было больно отказывать Жизель. Я не была влюблена в неё, и она даже не нравилась мне в том самом - романтическом - смысле слова, что бы там я ни наплела Васе. Но Жизель очень нравилась мне как человек, и мне было больно отказывать ей. Мне всегда было крайне трудно отказывать людям, каких бы притязаний - дружеских, любовных - они ко мне ни питали. Просто потому, что я по себе знала: выразить свои чувства кому-то - это всегда большой риск. Человек в тот момент становится крайне беззащитным, ранимым. Он обнажает своё сердце. И мне всегда было очень тяжело пребывать в роли «карателя». Именно поэтому я так мало с кем сближалась в своей жизни: я еще могла пережить быть отвергнутой, то отвергать самой - это выше моих сил. Однако я, к большому сожалению для моего эго, - не идеальна, и мне, как и всем смертным, время от времени приходилось и приходится отказывать людям. Если бы я была безотказной, то не вылезала бы из постели. Тогда как мои редкие книги, как вы понимаете, сами себя не исследуют. Итак, я отказала Жизель минут за десять, тогда как остальное время мы мило болтали. Жизель предложила мне остаться друзьями, и после подробной беседы о книге, только что получившей Гонкуровскую премию, мы заговорили о кино. Жизель с упоением рассказывала о новом фильме Франсуа Озона, который должен был выйти на экраны в будущую среду, и предложила мне сопроводить её на предпоказ. «По-дружески», конечно. И вот тут я сделала то, что по-русски называется не самым элегантным словом: «слилась». Я всегда любила творчество Франсуа Озона, но идти на его новый фильм с моей «новой» подругой Жизель, зная, какой бардак творится в моей жизни, я попросту не могла. - Tu sais, la semaine prochaine je serai déjà à Moscou. - соврала я крайне искусно. Надо сказать, что с появлением Вероники в моей жизни я научилась первоклассно лгать. Самой себе - в первую очередь. Глаза Жизель расширились от удивления, и я, безо всякого зазрения совести, наплела ей о том, что мне в Москве предложили новую работу на пару недель, и что уезжать надо немедленно. То есть, прямо сейчас.***
Я шла домой по пустынным поздневечерним улицам Парижа и думала о том, что, с одной стороны, я стала бесстыдной лгуньей, кем всегда запрещала себе быть, а, с другой стороны, я приобрела какую-то необъяснимую, безрассудную решимость. И мне, черт возьми, это нравилось. «Я уже не так серьёзна, какой меня знала Вася», - думала я с какой-то чуть пьяной гордостью, стараясь не угодить каблуком между булыжниками мостовой. Ибо, конечно, чтобы эффективно и как можно более безболезненно отказать Жизель, без пары бокалов шампанского не обошлось. Придя домой, как многим чуть и сильно пьяным людям, мне нестерпимо захотелось с кем-нибудь поговорить. Ведь, когда ты пьян, это никогда не может подождать до утра, верно? Несмотря на поздний час, я решила позвонить самому деликатному человеку из моего окружения, зная, что она никогда не задаст лишних вопросов. - О, Александра, очень приятно слышать! Я как раз о тебе думала. - проговорила Валентина крайне расслабленным голосом. - Неужели? Ну, рассказывай. - пропела я, отмечая, что мой голос звучал так, будто я с ней флиртовала. Но мне было плевать. Я бесстыдно и пьяно наслаждалась своей бардачной жизнью. - Слууууушай. - протянула она. - Я еду в Москву. На майские. Повидать родителей. До августа еще ждать и ждать, а я уже пять месяцев как дома не была. - Ооо. - только и смогла выдавить я, мгновенно протрезвев. Она продолжила. - Да, очень хочется домой, хоть ненадолго. И в выходные вечеринка будет, как всегда в Нахабино. Юля зовёт своих и друзей Киры, а Вероника устраивает корпоратив для своего бюро. Они там какой-то важный проект закончили. Хотят отметить. И всё это - в одном месте. Должно быть весело! Я вот билеты на самолёт ищу и стараюсь номер в «кантри-клабе» забронировать… - задумчиво произнесла она, и я услышала энергичные клики мышки. - Валентина, а ты думаешь… - я откашлялась, ощущая оглушительные удары моего сердца. - Думаешь ли ты, что у них есть еще один свободный номер? - робко спросила я, заглушая мой протестующий и почти матерящийся внутренний голос. - Да, у них еще одиннадцать номеров свободно. - спокойно сказала она, а потом оживилась. - А ты, что, тоже хочешь поехать? - с энтузиазмом спросила она. - Да, почему нет? Должно быть весело. - пропищала я. «Какого черта ты делаешь, Александра?». - А ты сможешь заодно мне тоже номер забронировать? - осторожно спросила я, стараясь не выдать волнения. - Да, конечно, Саш. С удовольствием! Я так рада, что ты тоже едешь! - воскликнула она. - Только… Валентина, если тебя не затруднит: не говори никому, что я приезжаю, ладно? Хочу сделать сюрприз. - промычала я, и… краска залила моё лицо. К счастью, Валентина этого видеть не могла. - Конечно, Александра. Без проблем. - мягко ответила Валентина со свойственной ей деликатностью, не задавая лишних вопросов. Валентина действительно забронировала мне номер. Сама она улетала уже через два дня, а я же должна была прилететь в пятницу. Мне стоило, конечно, серьёзно подумать о том, какого черта я делала. Но у меня не было времени: мне нужно было, как минимум, найти замещающих гидов для уже обратившихся ко мне для летних экскурсий групп, а также передать работу по завершению каталога для департамента редких книг аукционного дома «Кристис» по случаю сентябрьских торгов. Как правило, конечно, работа над сентябрьским каталогом начинается сразу после торгов в марте, и привлеченные эксперты остаются работать минимум до конца июля. Впервые я передавала незавершенную работу другому эксперту, и это не вызвало особого удивления: к счастью, я всегда считалась пунктуальным и добросовестным партнёром. Однако я знала, что так безрассудно я смогу поступить только один раз. «Какого черта ты делаешь?», - крутилось у меня в голове, но я нагло игнорировала этот внутренний голос. Потому что даже объяснений на работе я не боялась так сильно, как звонка лучшей подруге. - Васёчек! - произнесла я радостно. Слишком радостно, на мой вкус. - Я послезавтра приезжаю в Москву! - заявила я и зажмурилась. Василису провести было трудно, но я очень старалась. - В Москву? - произнесла она медленно, после некоторой паузы. - Второй раз за год? Почему, позволь узнать? - спросила она насмешливо. - Да так, у меня дело одно, ничего особенного… - постаралась отмахнуться я, но не тут-то было. - Дело? Кхм. - она помолчала. - Раньше у тебя были здесь дела раз в пять лет максимум, а теперь… - но я её перебила, не желая, конечно, развивать эту тему. - Ну, так получилось. Потом объясню. - ответила я так, будто отмахнулась. - Слуууушай. - протянула я. - А ты едешь в пятницу в Нахабино? - Нет. - просто ответила она. - Я в субботу работаю, а после у меня ужин с родителями. Но я сегодня со всеми встречаюсь. Юля решила устроить ужин по случаю приезда Вали. А ты, видимо, едешь, да? - закончила она почему-то так же насмешливо. - Да вот, решила ехать. - сказала я как-то крайне неуверенно. - Васёчек. Мммм. - я старалась подобрать слова. - Никто не знает, что я приезжаю. - пролепетала я, очень надеясь, что она не будет ничего выспрашивать. Я чувствовала себя полной идиоткой. - Без проблем, Сашуль. - на удивление просто сказала она. - Можешь на меня положиться. - продолжила она как-то… заговорщически. - Слушай, ну тогда, если раньше вернёшься из Нахабино, то сообщи. Если не будешь слишком занята, конечно. - снова сказала она как-то насмешливо, будто подмигнула, но я решила не разбираться. - Спасибо тебе, Васёчек. - с облегчением ответила я.***
Итак, сама того не понимая, я ехала в Москву. Моя квартиродательница Даша, которая всё еще пребывала в Нью-Йорке, и квартира которой пока была свободна, сообщила мне, что я могу забрать ключи у соседей, отпустив при этом несколько шуточек по поводу того, что я «зачастила» в Москву, и предположила, не связано ли это с «амурными» делами. Я буркнула что-то нелепое по этому поводу, и она рассмеялась. «Они все сговорились», - возмущенно думала я. Казалось, все вокруг догадывались, зачем я еду в Москву. Все, кроме меня самой. Билетов на утренние пятничные рейсы уже не было, и мне пришлось лететь самолётом, прибывающим в Москву в 18 часов. Очередь в агентство автопроката была неимоверной, что меня крайне раздражало, и я даже поругалась с одним французом, который влез передо мной, уверяя, что его жена сейчас рожает, и что я, как женщина(!), должна его понять. Справедливо или нет, но я не поверила ему, однако ничего мне не доказывало его лжи, и совесть не позволила настаивать. Так, он укатил на «моём» автомобиле, а мне пришлось ждать еще полчаса. Я должна была по пути заехать за Валентиной. Так как я опоздала к ней на час, то ощущала некое соединение раздражения и чувства вины. Я была крайне нервной с самого утра, и день не задался. Короче говоря, я пребывала в отвратительном состоянии и выглядела, вероятно, жалко. Моё сердце колотилось, ладони потели, и чем ближе мы приближались к Нахабино, тем сильнее мне хотелось повернуть назад, доехать до аэропорта и улететь отсюда подальше. Валентина, однако, со свойственной ей деликатностью, будто чувствовала моё настроение и делала всё возможное, чтобы разрядить обстановку. И это ей удавалось крайне успешно. Но это - пока мы не увидели знак «Нахабино Кантри-клаб» и не повернули по такой знакомой мне дороге. - Саш, я… могу задать тебе один вопрос? - осторожно начала Валентина. - Конечно. - я кивнула. - Что происходит между тобой и Вероникой? Я резко ударила по тормозам, от чего машина дёрнулась и заглохла, встряхнув нас обеих. - Извини. - пробурчала я, заводя машину. - Почему ты спрашиваешь? - как можно спокойнее спросила я. По правде же говоря, я была на взводе. - Конечно, это не моё дело, но, думаю, ты должна знать… - начала она, но потом спохватилась. - Нет, забудь. Это не моё дело. - отмахнулась она. Я напряглась как струна. - Валентина, говори, пожалуйста. - произнесла я повелительно, смотря перед собой. У меня сдавали нервы. - Мы ужинали все вместе пару дней назад. - я кивнула, припоминая. Это тот ужин, на который была приглашена Вася. - Вероника как-то странно себя вела. Она…расспрашивала меня. Точнее, она устроила мне допрос с пристрастием. - Валя ухмыльнулась. - Она пыталась выведать, что кто такая Жизель и что тебя с ней связывает… - осторожно произнесла она, видя, как сильно мои пальцы сжали руль. - Мне показалось, что Вероника ведёт себя так, будто ревнует. Будто вы - пара. - осторожно закончила она. «Она неисправима», - думала я в отчаянии, и огромная волна раздражения и чего-то еще, не поддающегося моему контролю, поднималась внутри меня. Но я не хотела, чтобы Валентина видела это. - Я, конечно, ничего ей не сказала. Мало того, что я сама ничего о Жизель не знаю, но даже если бы и знала, я бы, конечно, ничего ей не сказала. - медленно произнесла она и замолчала, внимательно меня рассматривая. Выглядела я, видимо, не лучшим образом. - Прости, Саш. Не стоило, наверное, тебе говорить… - Ты правильно сделала, что сказала мне, Валентина. Спасибо тебе. - мягко произнесла я и выдавила улыбку, припарковываясь у отеля. Моё сердце колотилось от злости, раздражения и предвкушения чего-то… желанного. Валентина взяла свой чемодан, и мы простились, договорившись найтись после размещения. Оставшись одна, я оглядела пустынный пляж, парк и окутанные темнотой окрестности «кантри-клаба», и воспоминания нашей первой встречи с Никой, нашего первого поцелуя пронеслись перед моими глазами. «Она неисправима», думала я. - Она невыносима. Что она себе позволяет?». Я была зла. Я была чертовски зла. Я не могла поверить, что эта невыносимая женщина, напрочь отказавшаяся слушать о Жизель от меня, вольно расспрашивала сторонних людей. Я чувствовала себя обманутой. Я должна была найти её. Я должна была найти её прямо сейчас. И я не собиралась звонить ей, ибо я не могла отказать себе в удовольствии застать её врасплох. Мои ноги понесли меня туда, где, как мне казалось, я могла её найти. Туда, где всё началось. Будучи вне себя от злости, я забежала в отель, к счастью, не встретив по пути никого, взбежала по лестнице на второй этаж и резко остановилась у входа на террасу. Ника была одна. Она стояла спиной ко мне, опираясь руками на балюстраду, и смотрела на звёздное небо. Небо в тот вечер было потрясающим, как и её фигура в лёгком кремовом юбочном костюме, который крайне удачно подчёркивал её стройную фигуру и длинные ноги. Я была заворожена белым видением на тёмном фоне вечернего летнего неба и никак не могла отвести взгляда от её манящего силуэта. Я не видела её неделю. Только теперь, снова стоя здесь, на террасе этого отеля, я осознала, какими долгими были эти девять месяцев до её приезда в Париж, и какой долгой была эта неделя после её возвращения в Москву, и как отчаянно я избегала признаться себе, насколько сильно мне её не хватало. Когда она покинула мою квартиру и вернулась в Москву, я так и не смогла свыкнуться с мыслью, что никогда больше не увижу её. Стоя здесь и рассматривая её спину, я вновь и вновь испытывала всю мощь этих противоречивых, сводящих с ума, сбивающих с ног чувств, которые вызывала во мне эта женщина. «Она не могла так со мной поступить. Только не снова. Только не после того, что она сказала мне в Париже», - подумала я и решительно двинулась вперёд. Я подошла к ней сзади и, стремительно прижав её к балюстраде, положила руки на её ладони, крепко удерживая. Вероятно, со стороны это выглядело как насильственный захват. Она вскрикнула. - Вот где ты прячешься. - прорычала я, наклонившись к её уху. - Что ты делаешь? Ты меня напугала до смерти! - испуганно спросила она, инстинктивно предприняв попытку вырваться. Но я не собиралась сдаваться. - Напугала? А я думала, что ты уже совсем страх потеряла. - зло прорычала я. Она снова стала вырываться, но я держала её крепко. Всем телом я была вжата в её ноги, ягодицы, спину. Мои губы касались её уха, и я ощущала пьянящий аромат её духов. Боже, эта невыносимая женщина была способна вызвать во мне сильнейшее возбуждение, заставляя одновременно её ненавидеть. - Что ты себе позволяешь?! - прокричала она и снова дернулась, но я сжала её руки ещё сильнее. - Кричи громче, и тебя услышат и увидят твои коллеги, перед которыми ты так дорожишь своей бесценной репутацией. - усмехнулась я, проводя губами по её уху. Я почувствовала, как дрожь прошла по всему её телу. - Какого черта ты делаешь? - с отчаянием прошептала она. Я была чертовски зла, но отчаяние в её голосе заставило меня ослабить хватку. Моей задачей было показать ей, что я не намерена терпеть её вмешательства в мою жизнь, а не сделать ей больно. Я не хотела причинить ей боль. Ведь так? - Какого черта ты вмешиваешься в мою жизнь?! Я надеялась, что в Париже мы обсудили, насколько это неприемлемо. Я очень надеялась, что ты не сделаешь этого снова. Ты собирала на меня профессиональное досье, и теперь ты собираешь досье на Жизель. Ты пыталась выведать у других людей то, что отказалась услышать от меня самой. Как я должна к этому относиться? - прорычала я и помедлила. Она не ответила, и я продолжила: - Я не предупреждаю дважды, Ника. Это - не в моих правилах. - зло отчеканивая каждое слово, произнесла я. Утверждая, что моя жизнь её не касается, я была движима исключительно злостью и негодованием к её дерзости. В более спокойной обстановке, если бы мне пришлось отвечать на этот же вопрос, я не была бы так уверена в том, что говорила. Да, я всё еще констатировала, не без сожаления, что для Вероники, вероятно, между нами не было никаких иных отношений, кроме сексуальных. Но могла ли я, положа руку на сердце, искренне сказать, что Ника не имела никакого морального права испытывать ревность в отношении женщин, которые появляются в моей жизни? Даже если эта ревность имеет отношение исключительно к её ущемлённому чувству собственничества, могла бы ли я осудить её? Разве я не испытывала этого же по отношению к Лизе? Разве я не ревную до сих пор? «Но ведь я - не Ника. - думала я. - Я бы никогда не стала...». Я покачала головой. Погруженная в свои размышления, я совсем забыла, что удерживала её. Она легко вырвалась и, развернувшись и опираясь на балюстраду спиной, прямо и с вызовом посмотрела в мои глаза. Мы стояли близко. Слишком близко. - Как много вещей - не в твоих правилах, верно? - медленно и хрипло произнесла она. Я не видела её неделю, и теперь, когда нас разделяли только несколько сантиметров, я снова погрузилась, как и каждый раз, в пучину её аквамариновых глаз, которые никогда не оставляли мне ни малейшего шанса на спасение. Её глаза блестели, щеки покраснели, нос вздёрнулся, когда она с вызовом смотрела на меня. Но что-то было не так. Что-то было не так, как обычно. Не так, как всегда в Москве. Не так, как до Парижа. В её взгляде не было ни обычной для нашего «московского» периода надменности, ни скандальной соблазнительности, ни этого вездесущего ощущения превосходства. Она смотрела на меня... искренне. Я могла отчетливо видеть, что она злится, негодует, возмущается, но также я могла видеть грусть и непонимание в её глазах. Я смотрела на её подбородок, её губы, её веки, её лоб и её глаза, ища в них всю ту спесь, которую я уже так хорошо знала. Но тщетно. Передо мной стояла женщина, которую я еще не встречала. С которой в Москве я еще не имела шанса познакомиться. Мы стояли и пожирали друг друга взглядом. Воздух между нами - смесь злости, возбуждения, сомнения, недоверия, влечения - можно было резать ножом. Наконец, она тихо произнесла: - Мы не можем говорить здесь. Через две минуты. В моём номере. - и она легко оттолкнула меня и устремилась к выходу с террасы. - 369. - произнесла она на ходу, не оборачиваясь. Я застыла. «Какого черта?» - пронеслось у меня в голове, когда я сама уже бежала внутрь гостиницы. «Какого черта я буду выполнять её приказы?». Я, действительно, была очень зла, и часть меня, которая только что пала под её чарами, была жестоко задавлена другой, решительной и жаждущей мести. Я увидела, как она заходила в номер, только когда сама поднялась на этаж. Не желая давать ей ни секунды передышки, я подошла к двери и постучала. Она тотчас открыла и отвернулась, обхватив себя обеими руками. - Любишь командовать, не так ли? - ухмыльнулась я, решительно проходя в номер и закрывая за собой дверь. - Это недоразумение. Я не намеревалась вмешиваться в твою жизнь. Я не говорила с Валентиной за твоей спиной. - не ответив на мой выпад, наконец, быстро начала она. - Я... я просто задала ей несколько вопросов о твоей жизни в Париже. Обычная вежливость, не более того. - и она просто посмотрела на меня, ожидая моей реакции. В этом ответе была вся Вероника. - Конечно, ведь простая вежливость так тебе свойственна! - зло прорычала я. Она поморщилась. - Меня, конечно, не удивляет, что ты куда охотнее поверишь Валентине. Её, как ты говоришь, репутация куда лучше моей. И, конечно, её слова куда более убедительны. - разочарованно произнесла она, покачав головой, и отвернулась от меня. - Ты расспрашивала у Валентины о Жизель. И у тебя даже не хватает смелости этого признать! - сердито проговорила я. - Я пыталась поговорить с тобой. Я пыталась рассказать тебе. Но ты пожелала выслушивать сплетни от третьих лиц! Как, скажи на милость, я должна к этому относиться? Ты должна была спросить у меня! Ты понимаешь это? - закончила я, значительно повышая голос. Я была на пределе своих эмоциональных возможностей. - Как ты себе это представляешь, Саш? Что я должна была спросить? «Ты спишь с ней?», «Ты любишь её?». Так? - вскричала она. Её голос дрожал, а глаза блестели. - Да! И я бы тебе ответила! - А если я не хочу знать правду? А если я не хочу знать правду от тебя? Ты не думала об этом? - закричала она и отвернулась от меня. Её напряженные плечи так и манили меня. Я боролась с желанием подойти к ней и обнять её. Успокоить. Утешить. Защитить. Она медленно развернулась. Её глаза ослепительно сверкали, а её губы дрожали пуще прежнего. - Да, я ревную! Я безумно ревную, черт возьми! Ты это хочешь услышать? - она помедлила, с болью и вызовом глядя на меня. - Ревность - это единственное, что мне остаётся, и ты не можешь у меня этого отнять. - она охватила себя обеими руками. - Теперь ты довольна? - тихо произнесла она, в поражении. Её голос дрожал. Я всё еще была зла. Но моё сердце ликовало. «Она ревнует. Она ревнует меня». Я была на седьмом небе. Я так отчаянно искала подтверждения её любви, что мне приходилось хвататься за всё, даже за ревность. Так, будто ревность может быть подтверждением истинной любви. - Нет, не совсем довольна. - медленно произнесла я, сверля её взглядом. - Скажи мне, каково это? - Что? - спросила она, нахмурившись. - Приехать в Париж после девяти месяцев разлуки, нуждаясь во мне. Провести со мной два чудесных дня. Закрыться от меня, спрятаться, полагая, что у меня есть девушка. Не пожелать поговорить со мной об этом. Не дать мне возможности объяснить. Без слов попрощаться со мной на мосту. Навсегда. Не смочь сдержать данное себе - и мне - слово и прийти ко мне ночью. Любить меня так, как ты никогда еще меня не любила. Уехать как вор, без прощания, без записки. - я стала медленно подходить к ней. Мой голос дрожал. - Уехать, зная, что ты никогда больше не прикоснёшься ко мне. Уехать, зная, что я никогда больше не отдамся тебе. Отказаться от этого. Отказаться от нас. Навсегда. Каково это, Вероника? Мы стояли очень близко. Я чувствовала её частое дыхание, её потрясающий запах, видела, как вздымается её грудь, как блестят её великолепные глаза. - Ты становишься ещё красивее, когда злишься. - прошептала она. Она несмело подняла руку, провела большим пальцем по моей щеке вниз, до подбородка, и охватила его. Я прикрыла глаза и издала тихий стон. Я так нуждалась в её прикосновениях. - Если бы ты знала... - тихо сказала она. - Если бы ты только знала, как сильно я скучала по тебе. Если бы ты только знала это, ты бы никогда не стала говорить мне всех этих слов. - Почему я должна верить тебе? - прохрипела я. - Потому что ты знаешь это. Ты чувствуешь это. - прошептала она. - Чувствую… что? - прошептала я, всё еще не решаясь открыть глаза. И, не ответив, она одним рывком приблизилась ко мне и поцеловала. Этот поцелуй не был похож ни на один из наших предыдущих. Этот поцелуй был нежным, невесомым, а встреча наших языков - осторожной и изучающей, будто мы целовались впервые. Мои руки неуверенно блуждали по её телу, едва касаясь, а её ладони зарылись в моих волосах, посылая нежные волны удовольствия. Моя ярость улетучилась, а мои руки отказывались подчиняться столь привычной для нас животной страсти, уступив место нежной ласке. Мне хотелось касаться её осторожно, невесомо, будто её тело - ценный хрупкий сосуд. Казалось, мы снова, как и неделю назад, говорили о чём-то очень важном: наши тела, посредством рук и губ, рассказывали друг другу что-то очень ценное, чего мы еще не осознавали. Чего не осознавала она. Я хотела любить её. И я хотела любить её нежно. Впервые. Я осторожно подтолкнула её к двери и придержала, позволив ей опереться на неё. Этот жест так отличался от предыдущих, когда мне доставляло удовольствием с силой вжимать ей в дверь. Я нежно и осторожно провела кончиком языка по её ушной раковине, с удовлетворением вызвав её первый за казавшееся столь долгим время стон. Я наслаждалась кожей её шеи, то и дело всасывая сильно пульсирующую жилку. Она обняла меня за плечи, ища поддержки. Я осторожно распахнула полы её пиджака и расстегнула три верхних пуговицы блузки, прильнув губами к ложбинке и проводя по ней языком. Запах её кожи, как и всегда, сводил меня с ума. Запах, свойственный только ей: смесь молока и мёда. Слишком велико было желание разорвать на ней блузку: так сильно мне хотелось коснуться её везде. «Нежно. - твердила себе я. - Сегодня будь нежной». Но я не могла ждать слишком долго, поэтому я расстегнула еще одну пуговицу и спустила обе чашечки кружевного бюстгальтера, оголяя её великолепную, манящую грудь. Не в силах больше сдерживать себя, я охватила губами и языком один, а затем и второй сосок. Я ласкала её грудь и не могла ей насытиться, будто этот недельный перерыв лишил меня воды, которую могла мне дать только эта потрясающая грудь. - Боже... - хрипло прошептала Ника, запустив руки в мои волосы и сильнее прижимая мой затылок. «Ей нравится. Ей всё еще это нравится», - с ликованием думала я. Боялась ли я, после её отъезда из Парижа, что этого никогда больше не повторится? Я осторожно приподняла её юбку, чувствуя жар между её ног. Я легко отодвинула влажное бельё и провела пальцем по её горячим складкам. Ника резко запрокинула голову назад, ударившись о дверь. Она тяжело дышала, а всё её тело била мелкая дрожь. - Посмотри на меня. - хрипло произнесла я, приближаясь к её лицу. Она открыла глаза. Я ещё раз провела рукой по её складкам, от чего Ника прикусила нижнюю губу. Я осторожно ввела в неё один, а затем и второй палец, совершая нежные, медленные движения. Я не хотела торопиться. Я хотела видеть, как движения моих рук, ласкающих её тело, отражаются в её глазах. Я хотела впитать каждое воздействие, которое оказывают мои ласки, я хотела запечатлеть каждый нюанс её наслаждения. Я снова хотела стать ближе к ней. Как можно более близко. Я подводила её к краю, а она смотрела на меня своими потемневшими, бездонными, безумными глазами, не отрываясь. Даже тогда, когда первая волна, предвещающая скорое освобождение, пронзила всё её тело, она дернулась, но не отвела взгляда. Я видела, как распахнулись её глаза, как кровь заливала каждый капилляр кожи её лица, как приоткрылся её рот, как она издала продолжительный стон, шумно выдыхая, тогда как мои пальцы были поглощены ею пульсирующей плотью. - Потрясающее... - только и смогла прошептать я. Ника притянула меня к себе и нежно обняла. Я вдыхала её запах, ощущала губами её шелковистые волосы, тогда как она осторожно гладила меня по спине. Я не знаю, сколько времени мы простояли так, не отрываясь друг от друга. Достаточно, чтобы я осознала и приняла то, что так долго отрицала: я связана с этой великолепной, загадочной, невыносимой женщиной чем-то непостижимым, но чем-то очень сильным. Я не знала, каким словом зовётся эта связь, но я уже точно знала, что в этот раз мне будет чертовски сложно позволить ей исчезнуть из моей жизни. Неожиданно мы услышали голоса и стук в дверь. - Ника, ты здесь? - мы не шевелились. Юля постучала еще раз. - Ты думаешь, она с Сашей? - услышала я голос Валентины. Юля постучала еще раз. - Ника! Если ты здесь, то мы скоро начинаем. Вот где тебя снова носит? - настаивала Юля. - Сашу мы тоже потеряли. - настороженно и задумчиво произнесла Валя. - Куда они вечно пропадают? - возмущенно сказала Юля. - Ладно, пора идти. Черт с ними. Когда Юли и Вали уже не было слышно, я отодвинулась от Ники и посмотрела на неё. Она улыбалась, и я не могла не улыбнуться тоже: ситуация, действительно, была комичной. - «Куда они вечно пропадают?» - весело повторила Ника слова Юли, и я засмеялась. Мы улыбались и смотрели друг на друга, стараясь восполнить пустоту, созданную непродолжительной, но столь болезненной разлукой. Продолжая нежно улыбаться, я помогла ей привести себя в порядок, бережно поправляя её одежду. - Мне нужно еще зайти в свой номер и переодеться. - неуверенно сказала я. - Увидимся позже? Она кивнула, улыбнулась и отодвинулась, давая мне возможность пройти. Я открыла дверь, еще раз посмотрела на неё несколько мгновений и вышла из её номера, действительно надеясь увидеть её как можно скорее.***
Мы так и не поговорили. Казалось, здесь, в Нахабино, меня снова затягивало в пучину нашего «московского» периода, со всей его неопределённостью и недосказанностью. Я больше не видела Нику: она проводила остаток вечера со своими коллегами. Мне удалось обменяться парой дружеских слов с Вадимом и Инной, которые настоятельно приглашали меня присоединиться к корпоративу «Дельты», но я вежливо отказалась: это был вечер Вероники, и я не чувствовала себя в праве, да и попросту не желала быть частью её профессиональной жизни. Я прекрасно провела время с Валентиной, Юлей, Кирой и её друзьями, но раньше всех попрощалась и поднялась в свой номер. Был уже час ночи. Я почитала книгу еще час и уже думала раздеться и лечь спать, как меня посетило безумное желание пойти к ней. Впервые. Чтобы увидеть её. Просто увидеть. И я пошла. Не без нервозности, но я пошла, и трясущимися руками постучала в дверь номера 369. Я услышала какие-то голоса и замерла. Ника открыла дверь, и её глаза распахнулись. Она смотрела на меня как-то… странно. Но моё либидо, конечно, проигнорировало этот сигнал. - Я не могла больше ждать. - хрипло проговорила я. - Я безумно хотела тебя увидеть. Она застыла, и я увидела на её лице смятение, смешанное с чем-то, похожим на страх. Я нахмурилась, не понимая происходящего, и в этот момент услышала кашель и увидела появившуюся из-за спины Ники фигуру Лизы. Одетую во всё черное, разумеется. Я почувствовала будто удар под дых. - Александра! Какой приятный сюрприз. - насмешливо произнесла Лиза. Губы Ники задрожали. Она смотрела на меня, не отрываясь, будто старалась сказать мне нечто важное этим взглядом. - Взаимно, Елизавета. - сдержанно ответила я и выдавила улыбку. Меня трясло. - Прошу прощения. Не буду мешать вам. - проговорила я дрогнувшим голосом, собираясь повернуться, чтобы уйти. - Не делай этого, Саш. - тихо произнесла Ника, будто всё еще стараясь сказать мне что-то важное. Её голос дрожал. - Хорошего вечера. - с широкой улыбкой произнесла я, игнорируя ремарку Ники, разворачиваясь и уходя. Я не слышала, как закрылась дверь, и когда я поворачивала на лестницу, то мельком увидела, что Вероника все еще смотрит мне в след. Я вернулась в своей номер и, без единой эмоции, так, будто моё сердце, получив прямой удар, тотчас же похолодело, разделась, приняла душ и легла спать. Как только я выключила ночник, в дверь постучали. В дверь стучали долго, часто, но я не реагировала. Зазвонил мой телефон. Звонившей была Ника, и я, конечно же, не ответила. Она звонила двенадцать раз, не оставив ни одного сообщения. Было, конечно, глупо и по-детски вот так игнорировать её звонки и стук в дверь, но я не была готова говорить с ней. Ревность, разочарование и ноющая боль в груди застилали мне глаза. Даже если у Ники, действительно, ничего не было с Лизой, я всё еще ни в чем не была уверена. И это сводило меня с ума. Сон не шел, и я заснула только под утро. Я совсем забыла поставить будильник, поэтому проснулась только около десяти. «Это уже становится недоброй традицией», - сердито думала я. Завтракала я одной из последних. Одна. Вернувшись в номер, я собрала своей чемодан. Не было и речи о том, чтобы провести здесь еще одну ночь. Мне хотелось поскорее остаться одной. Я вышла из гостиницы и загрузила чемодан в своей автомобиль. Валентина не отвечала на звонки, и я направилась в другой корпус гостиницы, в котором располагался её номер. Я должна была предупредить её об отъезде. Мой путь лежал через детскую площадку, на которой я заметила несколько человек. По мере приближения, прежде, чем я заметила её, я почувствовала, как моё сердце ускорило свой ритм: на горке, у которой стояло несколько взрослых, Вероника играла с какой-то девочкой лет десяти, такой же темноволосой и кудрявой. Обе здорово веселились и заливисто смеялись. Я никогда не слышала, чтобы Вероника смеялась так непосредственно, так открыто. С этой девочкой она была такой, какой я видела её во время наших прогулок по Парижу: открытой, спонтанной, по-детски восхищенной. Я с замиранием сердца смотрела на эту милейшую сцену, и Вероника, кажется, это почувствовала. Она подняла голову и встретила мой взгляд. Одна огромная, тёплая, нежная волна пронзила моё сердце. Она улыбнулась мне ласковой улыбкой, и я улыбнулась ей в ответ. - Вы - Александра, верно? - услышала я и повернула голову. Передо мной стояла женщина, очень похожая на Веронику, но старше и… мягче. Она мило улыбалась. - Да. Мы знакомы? - я улыбнулась в ответ, рассматривая её. Она протянула мне руку. - Пока еще нет. Меня зовут Елена, я - старшая сестра Вероники. - просто ответила она, с любопытством разглядывая меня. - Очень приятно, Елена. - ответила я с улыбкой и посмотрела на девочку, которая только что взвизгнула и засмеялась. Елена тоже перевела на неё взгляд, засовывая руки в карманы джинсов. - Они милые, правда? Вечно дурачатся, когда встречаются. - сказала она с нежностью. - Это …? - начала я и посмотрела на Елену. - Это - моя дочь. Вероника. - произнесла она и засмеялась, видя мой удивлённый взгляд. - Да, это удивительно, я знаю. - закивала она. - Мы назвали её в честь тёти. Не знаю, совпадение ли это, но моей дочери очень идёт это имя. Она такая же своенравная, упрямая, невыносимая, но обаятельная как моя сестра. - проговорила она, украдкой посмотрев на меня. - Вероника - это наше семейное имя. Так звали нашу бабушку. - закончила она, поворачиваясь ко мне. - Бабушку из Краснодара? - быстро выпалила я, догадываясь. Елена приподняла бровь. - Да. Откуда Вы знаете? - спросила она удивлённо. Я покраснела. - Ника обмолвилась о ней однажды. - робко проговорила я. - Ника ни с кем о ней не говорит. Даже с нами. - проговорила она задумчиво и помолчала. - Знаете, Александра, Ника мне много рассказывала о Вас. - теперь вскинула бровь я. - Вы давно знакомы? - Чуть меньше года. - смущенно проговорила я. Меня крайне удивлял тот факт, зная её, что Ника говорила обо мне со своей сестрой. - Я знаю, что она только что вернулась из Парижа. - медленно сказала Елена. - Я не знаю всего, конечно. - с лукавой улыбкой произнесла она и продолжила уже серьёзно. - Но я знаю одно: Ника никогда не делилась со мной рассказами о людях в её жизни. Даже когда она была подростком. Моя сестра - очень закрытый человек, даже для своей семьи. Вероника - человек очень сложный… - Елена задумчиво покачала головой и посмотрела на меня. - Но Вы, наверное, это уже знаете. - посмотрела она на меня с сочувствующей улыбкой. Я кивнула и… покраснела, опустив голову. - И для меня как сестры было очень важно, крайне важно, что она поделилась со мной, рассказав о Вас. Я впервые в жизни почувствовала, что между нами произошел глубокий, откровенный разговор… Вы понимаете? - неуверенно спросила она. - Да, я очень хорошо понимаю, Елена. - после некоторой паузы я кивнула, вернув ей тёплую улыбку. - Должно быть, Вы впервые, благодаря этому разговору, ощутили близость со своей сестрой. - Елена умилённо улыбнулась, и мне показалось, что её глаза заблестели. - Именно. И это, в какой-то степени, благодаря Вам, Александра. - она положила руку мне на плечо и чуть сжала. - Я просто хотела, чтобы Вы это знали. - она снова тепло улыбнулась, проникновенно глядя в мои глаза. - И я очень рада с Вами познакомиться. - Очень взаимно, Елена. - я вернула ей тёплый взгляд и улыбнулась. - Благодарю за Вашу откровенность. - Tout plaisir est pour moi. - ответила она и видя, как расширились мои глаза от её минимального французского акцента, рассмеялась. - Надеюсь, еще встретимся, Александра. - тепло произнесла она, улыбнулась, развернулась и направилась к горке. Я была застигнута врасплох этим знакомством и откровенной беседой, и пребывая в крайнем волнении, не стала дожидаться, пока Елена подойдёт к обеим Вероникам, а просто развернулась в сторону парковки, напрочь позабыв, что направлялась искать Валентину. Однако когда я открывала дверь автомобиля, Валентина вышла из здания основного корпуса отеля, и мне удалось с ней поговорить. Я наврала ей, что мне нужно срочно вернуться в Москву, но что она может использовать мой оплаченный номер для друзей, и передала ей ключи. Я сокрушалась о том, что не смогу завтра довезти её до Москвы, но она уверила меня, что машин много, и что даже если никто другой не сможет её подбросить, то это с радостью сделает Юля: её сестра Кира только что получила права, и её друзья-художники уедут с ней. Мы с Валентиной попрощались, договорившись встретиться до её возвращения в Париж, и я уехала. Пусть никому ничего не сказав, я знала, что, если возникнут вопросы, Валентина вполне сможет выступить моим пресс-секретарём.***
Стояла прекрасная майская погода, и в другой момент жизни и при другом душевном состоянии, я бы с удовольствием поехала бы на природу: искупалась бы в реке, порыбачила, послушала бы пение птиц, понаблюдала бы за ветками деревьев, раскачиваемыми ветром. Но в тот момент я была не расположена к прогулкам на природе, поэтому я просто рассматривала из окон автомобиля окрестные деревни, выбирая самые замысловатые, самые неочевидные дороги, оглядывая домики и избы, напомнившие мне о постройках в маленьком городе моего детства. Я не думала ни о чем. Я просто наблюдала, впитывая вид каждого фасада, каждого предстающего перед глазами элемента пейзажа моей родной земли. Удивительным образом, это видение было настолько успокаивающим, настолько убаюкивающим, что на трассу в направлении Москвы я поворачивала уже с лёгким сердцем. Я подъехала к дому Даши в конце дня, когда солнце уже садилось. Забрав у соседей ключи, я занесла чемодан в квартиру, осмотрелась и отправилась в ближайший продуктовый магазин, решив приготовить себе что-нибудь незамысловатое на ужин. Я никогда не любила готовить для себя, и каждый рецепт для ужина наедине с собой всегда представлялся мне чем-то непреодолимо сложным. Поэтому-то я приготовила себе то, что готовят, кажется, все холостяки и холостячки в мире - а именно спагетти - и, поужинав, уселась за рабочий стол, делая последние пометки и описания для каталога «Кристис», которые я должна была сегодня-завтра отправить замещающему меня коллеге. Когда я заканчивала описание переплёта итальянской хирургической книги 1596-го года, в дверь постучали. Я, всё еще погруженная в работу и с карандашом в зубах, поднялась из-за стола. Пока я шла, в дверь постучали еще раз, настойчивее, и я тотчас же её распахнула. На меня смотрела пара тёмно-синих, мерцающих глаз, и их хозяйка была очень сердита. Она бесцеремонно оттолкнула меня и решительно прошла в квартиру. - Почему ты уехала? - без прелюдий начала она, скрещивая руки на груди и сверля меня взглядом. Я пожала плечами. - А почему уехала ты? - спокойно парировала я, возвращаясь за рабочий стол. - Разве ты не должна быть до завтра в Нахабино со своими коллегами? - спросила я как ни в чем не бывало, продолжая свои записи. - Должна. - опасно прошипела она, подходя к моему столу. - Но, как видишь, я здесь, и я всё еще хочу знать: почему ты уехала? - проговорила она сердито, буравя меня взглядом. Я положила карандаш, откинулась на спинку стула и скрестила руки. Наша зрительная баталия напоминала противостояние двух пантер, готовых вцепиться друг в друга. И мы, действительно, готовы были схватить друг друга за горло, но я не была уверена, что это хватка могла быть любой иной, кроме сексуальной. Атмосфера между нами была крайне напряженной и возбуждающе взрывной. - Какая разница, почему я уехала? Почему тебя это так волнует? - прошипела я. Её глаза расширились. - Ты держишь меня за идиотку, правда? - прорычала она. - Я очень не советую тебе держать меня за идиотку, Александра. Отвечай! - опасно и повелительно проговорила она. - Зачем я была тебе нужна там, Ника? - парировала я. - Ты отлично справлялась и без меня. Я уверена, что там достаточно женщин, к которым ты испытываешь это знаменитое «непреодолимое влечение». - намеренно нахально бросила я эти причиняющие боль слова, и меня понесло: - А, может быть, этих женщин еще больше, чем я думаю? Меня это не удивило бы. - нагло и горько усмехнулась я. Не должна была я, конечно, этого говорить. Я должна была поставить ей условие, вызвать её на откровенный разговор и расставить, наконец, все точки над «i», но так как я чертовски боялась этой беседы, то предпочитала пребывать во всём этом сумасшествии. Это, конечно, и была та самая настоящая, неподдельная невротическая реакция. Её глаза потемнели, а кровь отлила от лица. Она побледнела. Глаза недобро сверкнули. Одним ловким, коротким, боксёрским движением она подняла руку и залепила мне впечатляющую пощечину, да так, что моя голова дёрнулась вправо. - Как ты смеешь… - прошипела она, испепеляя меня взглядом. Я уже и думать забыла о моей злости: сильная оплеуха отрезвила меня, а щека адски горела. Конечно, еще до того, как она занесла руку, я здорово пожалела о брошенных словах. Больше всего я хотела упасть к её ногам и умолять её сказать мне хоть что-то, внести хоть какую-то ясность в наши сумбурные отношения, сказать мне «нет», в конце концов, но избавить меня от этого невыносимого неведения, которое истощало меня с каждым днём. А если и не упасть к ногам, то подойти к ней, встряхнуть её как следует и заставить её сказать мне правду. « Si j'avais des couilles je l'aurais fait », - думала я в отчаянии. Но у меня их, как вы понимаете, не было. Она еще несколько мгновений смотрела на меня убийственно, а потом медленно развернулась и двинулась в сторону двери. Остановившись на полпути, она быстро обернулась и бросила мне ядовито: - Вот уж я не думала, что ты такая дура. - прошипела она, одним рывком настигла двери, дёрнула за ручку, выскочила и захлопнула её так, что бабушкин фарфоровый сервиз в серванте Даши зазвенел, а с моего стола полетели все рабочие бумаги. Я уронила голову на стол, больно ударившись лбом. - Боже мой, почему всё это так сложно? - простонала я. «Потому что сложнее женщины могут быть только две женщины», - шептал мне мой внутренний неотёсанный стереотипный женофоб, а я отчаянно отгоняла его голос двумя руками, не в силах поднять со стола мою слишком тяжёлую и, казалось, слишком тупоумную для понимания такой женщины как Вероника, голову.