Нормы приличия

            Контраст — художественный приём в изобразительном искусстве, основывающийся на разнице и противоположности цвета, или отдельных частей изображения для усиления его общей выразительности.

***

      — Это так необходимо? — Ляне ужасно некомфортно. Она никогда раньше не позировала, разве что только для мгновенных фоточек в Инсте. Лариса подняла на неё взгляд из-за холста, быстро оценивая.       — Да, — подчёркнуто холодно, снова концентрируясь, — через две недели папа организует выставку моих работ у себя в галерее, и я хочу, чтобы эта картина была её главным бриллиантом.       Ульяна смущенно глянула на цветок пиона, что держит в руке. За пару часов без воды он успел пожухнуть, медленно умирая на руках.       — Я немного… стесняюсь, — пытаясь похрустеть шеей. Позвонки издали неприятный треск сухого дерева. Лариса грозно сверкнула глазами.       — Ты сомневаешься в том, что я смогу тебя красиво нарисовать? — всё так же холодно, отпив немного вина из бокала.       — Н-нет.       — Тогда в чём проблема?       Ляна замешкалась. Чёрное, шелковое платье матери ей явно не по размеру, но почему-то именно этот образ дочери, с алым пионом в руках и в материнской ночнушке, пришелся художнице по вкусу. Уля простояла так перед её глазами уже больше часа, а перед этим был изматывающий, громкий секс, после которого Лариса, как всегда, начала рисовать.       — Просто мне, немного не по себе от этой идеи, — маленькие пальцы подрагивают, старясь держать цветок ровно. — Неловко и…       — Малышка, ты моя муза, — поучительно, наводя тонкие мазки на будущем шедевре, — только благодаря тебе я могу творить, и хочу, чтобы об этом узнали.       Ляне стало не по себе, ведь одно дело, когда тобой восхищаются в тайне, и совсем другое когда об этом, пусть и завуалировано, хотят поведать всему честному народу.       — Не бойся, о нашей связи никто даже не заподозрит, я не дам никакого повода для этого, — всё так же уверенно наводя мазки. — Всё будет в пределах норм и приличия.       Девушка вздыхает, пытаясь успокоиться. Элегантный изгиб обнажённого, женского тела выглядывает из-за полотна. Уля, в который раз, поражается красоте и сочности матери, путая волнение, и желание. Но не только это дергает её тонкую душу. Ульяна медленно вдыхает через нос, расправляя лёгкие, будто готовясь нырнуть под лёд.       — Я документы подала в наш универ, на кафедру химии.       — Угу-у, — не вслушиваясь и не отвлекаясь. Ляна сглатывает комок страха, который кровоточит в горле битым стеклом.       — А еще в институт «Ё» в соседней области.       Лариса замирает — кисточка в пальцах предательски дрожит.       — В «Ё»? — стараясь сохранить самообладание. Ляна венами чувствует, как натянулись нервы под кожей её «любовницы».       — Если меня п-примут, то я, н-наверное, п-перееду туда.       Лариса злобно двигает челюстью. Стальные мурашки пробегают конвоем от голой поясницы к плечам, щипля холодными ножками кожу. Женщина медленно убирает кисточку, боясь сделать лишний, кривой мазок.       — Мама? — страх и волнение в голосе фонят, как пиратские радиоволны. Лара поджимает губы — она не готова отпустить дочь; ни теперь, ни потом, ни ещё когда-либо. Она ее любит. Очень сильно любит.       — А на заочное обучение ты не хочешь пойти?       Обе вздрагивают, когда слышат этот голос — в дверях оранжереи появляется Виктор, стеснительно шаркая домашними тапками по паркету. Походу он давно стоял там, вслушиваясь в разговор. Сердце Ули сжалось от неожиданности. Лариса хочет накинуть на себя халат, но увидев голодный, как у нее, взгляд мужа тут же заставляет себя улыбаться, расслабляясь.       — Да, или, может, всё-таки, будешь тут, в городе учиться? — с необычайной ретивостью подхватив идею. — Ты же пока просто подала документы, верно?       И Ульяне от чего-то становиться до онемения страшно. Ей впервые так страшно, что мышцы сводит судорогой и она даже пальцы на цветке разжать не способна. Девушку пугает эта идея и то, с каким нечеловеческим голодом родной отец рассматривает её, вообще не интересуясь обнаженной Ларисой.       — Д-да, — внезапно нечем дышать, — но мне нравиться химия, я хочу профессионально её изучать, а в «Ё» большие возможности, и…       — Мы же не против, дочка, учись, — ласково уговаривает Виктор, подойдя ближе и рассматривая картину. — Но делай это рядом с нами. Так безопасней для тебя, и спокойней для нас.       — Правда, — согласно кивает Лариса, слишком сладко улыбаясь, — останься с нами. Неужели тебе тут плохо?       Вопрос застигает врасплох, заставляя смолчать и опустить голову, пока две пары глаз — синие и чёрные — незаметно кромсают ей душу. Две пары голодных глаз, что должны были защищать и беречь дитя, кормятся едва распустившимися цветами её невинности. Две пары голодных, безумных глаз, что не желают терять этот источник красоты и юности, который питает тайные, давно высохшие желания, что цветут в их воспалённых мозгах ядовитыми джунглями.       Отец улыбается, смотря на неоконченный портрет и целует Ларису в плечо. Та удовлетворенно мурлычет, продолжая рисовать. Со стороны они смотрятся как искренняя, любящая семейная пара, но Ульяне плохо от того, чем именно вызвана эта любовь. Только сейчас она почувствовала удавку ошейника, что сжимает ей гортань. И снять его поздно, ведь он давно прирос, врезался под кожу, мышцы, нервы. Ульяне не хватит ни сил, ни храбрости, что бы вместе с мясом сорвать его с себя, стараясь защитится от самых близких, но одержимых ею, людей. Даже сил просто стоять ровно, из-за усталости нет.       — Н-не плохо, — сипло, коснувшись пальцами горла. — Я под-думаю над этим.       — Конечно подумаешь, — тепло улыбается Виктор, подойдя к дочери и целуя в макушку. Ляна улавливает его запах; одеколон, с нотками цитруса и свежий, зерновой кофе, — Мы все подумаем и выберем самый лучший вариант для тебя, доченька.       — Ты, наша маленькая вселенная, — ласково говорит мать, подойдя к ней и немного поправляя цветок, в побелевших пальцах, — мы не можем тебя потерять.       И Ляне снова страшно. К страху добавилась боль, но теперь это длиться лишь секунду. Губы матери запечатывают тонкий рот, проталкивая язык в середину, заставляя глотать эту новую истину. Виктор восхищенно наблюдает за их ласками. Ему не надо большего, только бы видеть их вместе, в живую, а не у себя в голове.       Поцелуй отца и его мягкие руки, ласки матери, её страстные губы… Ульяна не знает, что происходит и почему рядом с родителями она чувствует дикий, первородный страх, что граничит с почти бесконтрольным возбуждением.       — Моя, — ласково напоминает мать, отпуская её губы.       — Наша, — шепчет отец, отойдя в сторонку и Ляна видит, что сейчас он ходит гордо, ровно, как настоящий мужчина. Если она уедет от них, то лишит маму возможности рисовать, папу — возможности быть сильным и уверенным в себе. А ещё избавит себя же от шанса стать для кого-то Миром, Богом, Раем, кем является сейчас, для этих двоих.       — Ваша, — шепчет Ульяна, принимая свою сладко-горькую участь.       — Чёрное, белое, красное, серое, белое, синее, а это вообще разноцветное.       Агата нервно перебирает грязную одежду для стирки, сбрасывая одни вещи в корзину, а другие в стиралку. Это была одна из небольших её обязанностей в доме, которая напрягала меньше всего. Вещи матери, вещи отца, свои вещи, главное по цветам и структуре не перепутать, иначе потом проблем не оберёшься.       На полке с порошками завибрировал мобильник. Гата тут же подняла его, улыбаясь.       «Львёнок»: Привет, чё как?       Та встреча, или «свидание», как утверждала Ульяна, прошла на удивление хорошо. Лев пригласил её в свой гараж, демонстрируя шикарную барабанную установку и показав, что умеет с ней вытворять. Гата, на Аиде (так она назвала гитару) показала свой уровень, вызвав у Астахова неподдельное удивление и даже аплодисменты. Они ещё пару раз так встретились, обсуждая детали игры, песню и предстоящее выступление. Девушка сама не заметила, как количество смс-ок от Льва стало больше чем от Ляны — они явно сближались.       «Вы: » Да ничё и никак, особо, а чё?       «Львёнок»: Да ничё, наша компашка хочет в киношку свалить, на новый Форсаж.       — Ма-ать, моя фотограф, — старчески вздыхая и упершись боком на стиралку. Агата потеряла нить событий, ещё на второй части и ходила туда только ради Льва.       «Вы»: Ну и?       «Львёнок»: Ну, хош с ними?       «Вы»: А ты?       «Львёнок»: Я не фанат, — девушка удивлённо вскинула бровь.       «Вы»: Да ну? Ты же всегда с нами ходил и вдруг «не фанат»?       «Львёнок»: Ну да, я за компашку ходил, но знаешь… — он молчит, словно проверяет на заинтересованность в разговоре. И Агата откликается.       «Вы»: Что?       «Львёнок»: У меня тут есть билеты на группу Queen, в исполнении симфонического оркестра.       Вот это был поворот — Агата обожала Фредди Меркьюри и всё, что этот усатый живчик вытворял на сцене в молодости.       «Вы»: Вау, Богемная рапсодия в исполнении скрипок, флейт и кларнетов?! — удивлённый жёлтенький смайлик. — Это же круто!       «Львёнок»: Да! Знаю! — улыбчивый смайлик, — хочешь сходить?       Сердце задрожало. Агата нервно дёрнула в ухе круглую серьгу, дабы собраться с мыслями.       «Вы»: А чё так вдруг? — ехидный смайлик. Он уже давно закрепился в часто используемых. Ответ пришел не сразу, будто он и сам не ожидал вопроса.       «Львёнок»: Ну ты и раньше была интересной девчонкой, а теперь, после того, как я увидел тебя с гитарой, то понял, что у тебя есть вкус и подумал, что тебе тоже понравится эта идея.       Ага закусила губу, улыбаясь; трепет в груди усилился.       «Вы»: Ну подумал ты правильно.       «Львёнок»: Ну так, чё?       Пальцы замерли на экране; сотня мыслей, тысячи чувств, миллионы сомнений… Гата не знала, что в ней столько всего может уместиться, поэтому, прежде чем до неё дошло, что она делает, ответ уже был написан:       «Вы»: Ну так я согласна.       Он отписал почти мгновенно.       «Львёнок»: Ну так я зайду за тобой в воскресенье, ок?       — Что?.. — почему-то в голове послышался звон свадебных колоколов. Агата замотала головой, сбросив с головы «девчачье» наваждение.       «Вы»: Ок. Но почему-то теперь мне кажется, что это похоже на свидание.       Молчит. Агата тысячу раз успела пожалеть, что написала Астахову эту глупость и даже хотела удалить, но через секунду на экране появился ответ.       «Львёнок»: Ну вдруг… — и в конце этот проклятущий, милый подмигивающий смайлик.       — Сука! — не сдержалась девушка, тут же затыкая себе рот рукой. Улыбка едва не разорвала обычно угрюмое лицо. Девушка присела на корточки от переизбытка эмоций, обняв себя руками за плечи и смеясь.       Лев! Астахов, мать-его, Лев, по сути, приглашает её на свидание. Агате хотелось напиться с радости и запустить все новогодние фейерверки, что хранились у них в подвале. Пальцы дрожали, когда она писала ответ, из-за чего текст выходил с ошибками и ей пришлось несколько раз его перечитать, чтоб не отправить какой-тобред.       «Вы»: Ну, тогда я постараюсь найти у себя что-то приличное из одежды, — и улыбчивый смайлик в конце. И снова почти мгновенно:       «Львёнок»: Ну тогда я тоже. Созвонимся.       «Вы»: Ага.       А дальше был визг на ультра-частотах и пара радостных матерных. Агата несколько минут приходила в себя от перечитанного, любуясь текстом, поглаживая пальцами экран и вспоминая где в шкафу находится её лазурное, короткое платье, и налезет ли оно на неё сейчас.       — Мда-а, Ляна была права, — стирая внутренней стороной ладони сладкие слезинки. — Чёрт, это же мне теперь к ней за утюжком для волос идти, бли-ин.       Но даже будущая весёлая истерика со стороны подруги и, наверняка, ретивая помощь её матери показались уместными. Такие совпадения и правда бывают раз в сотню лет, и Гата не хотела терять свой призрачный шанс на что-то хорошее. Шанс на любовь…       Но до воскресения надо еще дожить, а значит, стирку никто не отменял. Девушка выпрямилась, разминая слегка отёкшие ноги и снова ставя телефон на полку, продолжая сортировку одежды. Цветное и белое, серое, светлое, разные ткани, разная грязь и…       — Да чтоб тебя, — с болью смотря на мужские штаны. Со стороны они казались чистыми, но намётанный подростковый взгляд увидел на них следы. Это, и ему подобные пятна она лицезрела не раз и всегда испытывала тупую, давящую боль в груди, но раньше, Агата всегда молчала о них, просто закидывая одежду в стиралку и пытаясь о ней забыть. Однако, сегодняшний день стал исключением.       Шустро скрутив брюки в валик, она, громко топая по паркету, зашла в прихожую. Матери не было — отправилась на открытие какой-то новой выставки в «Алла Прима». Это значит, что домой она придёт под вечер и будет до рассвета редактировать удачные фото на ноуте. Пока что, на её диване, широко расставив ноги и без интереса наблюдая за беготнёй футболистов, сидел отец, потягивая пиво из банки. Агата зашла, пред этим постучав по дверному косяку костяшками пальцев.       — Пап, есть минутка? — тяжким тоном.       — Есть, доча, что? — оборачиваясь и наивно смотря ей в глаза.       — Слушай, я всё понимаю, — раскатывая отцовские темные штаны, — но пусть они хотя бы до трусов сдерживаются, а то помаду отстирать с брюк сложнее, чем с нижнего белья. Ещё и в таком месте.       Мужчина опустил взгляд на свою одёжку и смутился, завидев едва заметный след тёмной помады в районе ширинки.       — Бля-я, торпеда моя, это не то, что ты!.. — начал он, но дочь отрицательно мотает головой.       — Пожалуйста, ну мне хоть эти макарошки на уши не вешай. Это же явно не мама, — немного пренебрежительно, — она максимум бальзамом для губ пользуется.       Отец не знал, чем парировать, как и того надо ли оправдываться перед ней. Когда он женился на Арнике, каждый взял обещание друг-другу не мешать и, в принципе, они его соблюдали, но Агата не часть их «взрослого и цивилизованного» уговора, поэтому имеет право на подобные вопросы и злобу.       Раньше девушка воспринимала чужие духи и помаду, как что-то нормальное, естественное, и лишь повзрослев, осознала их полное значение. Ей было настолько обидно, что она даже подбросила одну из «отмеченных» отцовских рубашек в спальню матери. Но ничего не случилось, а рубашка полетела в стиралку. В тот день Агата поняла, что если маме удобно выглядеть как забитая домохозяйка, то папе комфортно иметь любовниц, на съёмных квартирах. И ей пришлось принять такие правила, начав ради уже своего удобства курить в четырнадцать, спокойно оставляя сигареты и зажигалку у себя в комнате. Никто ведь никому ничего не скажет, правда?       Мужчина тяжко вздохнул, пододвигаясь ближе.       — Доча, я уважаю и люблю твою маму, но иногда мне просто…       — Пап. Не старайся, — говоря самую жуткую фразу в его жизни, — Я её не люблю, ты-то почему должен?       Мужчина застыл, хлопая округлыми глазами. По телевизору кто-то кому-то забил гол. Возможно даже это была российская команда, ведь комментатор просто в клочья рвался от криков. Пиво в руках начало нагреваться, медленно теряя вкус и прохладу.       — Агата!.. Торпеда моя… — с болью. Девушка отвела взгляд, уже жалея о сказанном.       «У меня всё будет не так» — подбодрив себя.       — В общем, прошу, будь осторожен, — снова скручивая засвеченную одежду под подмышку. Мужчина грустно опускает лысоватую голову, краснея, как школьник.       — Кстати, спасибо за гитару. Она реально классная.       — П-пожалуйста, — устало поворачиваясь лицом к экрану. Он не просто ей её подарил — они вместе пошли в магазин музыкальных инструментов, и Агата сама её выбрала. Именно поэтому дочь готова терпеть и прощать его ошибки, просто за то, что для «папы» она имеет больше значения, чем для Арники, за которой подобных грехов не водилось. Как и настоящей материнской заботы.