***
— Детка, завтрак стынет! — Лариса уже в третий раз звала дочь к столу, но та явно не спешила. — Может приболела? — обеспокоенно спросил Виктор, добавляя себе ещё сгущёнки к блинчикам. Он обожал сладости. — Да нет, вроде, — задумчиво приложив палец к губам, — я пойду, поищу её. Но Лариса и так прекрасно знает где её маленькая девочка. Она, буквально перелетая через ступеньки, выбежит на второй этаж дома, подойдет к дверям ванной и жадно прислушается к звуку журчащей воды. Несколько секунд ожидания и тихий, девичий стон украсит её уши цветами. «Я сама её такой сделала», — горько думает Лара, закусывая губу. — «Теперь она не сможет иначе. И всё из-за меня» Шум душа резко умолкает, и Лариса облегченно вздыхая, спускается вниз. Первые несколько дней, после того, что между ними было, она отчаянно переживала за то, чтобы у дочери не появилась какая-то психологическая травма. Ульяна действительно стала более замкнутой и тихой, пробуждая панику в её душе, но когда очередным утром Лариса шла будить девушку, то услышала шум воды в ванной, а потом и её стоны. «Всё в порядке, она просто познаёт себя» — убеждала себя Лара, спускаясь обратно на кухню и накручивая смолянистую прядь на палец. Уля появилась через пару минут, в школьном тёмном сарафане, тоненьких колготках и с лёгким румянцем на щеках. Отец, к тому времени окончил трапезу и чмокнув дочь в макушку, взял с соседнего стула дипломат, направляясь к выходу; обе пожелали ему хорошего дня. Когда звук колёс его Honda отдалился от дома, Лара непроизвольно вздохнула. «Начинался ещё один день в моем светлом доме, с моими учениками и…» — глаза против воли смотрят на дочь. — «Улья-я-яна.» Только в мыслях она позволяла себе ростянуть это имя не так, как подобает матери. Даже сейчас, спустя почти неделю, это дитя виделось в её глазах уже именно девушкой, а не ребёнком. В любом движении она замечала то, чего раньше не было: женственность, в закладывании спадающих прядей за ухо; элегантность, в разрезании блинов вилкой; нежность в облизывании губ от сладкой сгущёнки… Одна капелька белой, липкой жидкости осталась на её нижней губе, и Лариса отчаянно ведёт в своей душе войну между желанием вцепиться в них зубами, кусая до крови и родительским стреплением просто стерёть сладость с губ, салфеткой. — Спасибо, мне пора, — шепчет она, отставляя приборы. Лариса настолько замечталась, что даже не заметила, как быстро дочь управилась с завтраком. Она соскакивает со стула, едва не выбегая из кухни. — Не хочешь взять печенье, что я испекла? — Лара пытается её задержать хотя бы на мгновение, под любым предлогом. Девочка останавливается, не поворачивая головы. — Угостишь Агату. Она молчит; пальцы судорожно сжимают сумку сильнее. Секунды раздумий для Ули стали годами, а для Лары — одним сердечным ударом. — Х-хорошо, — слабо говорит она, опуская голову. Мама протягивает ей коробку с кокосовым, домашним печеньем и девочке приходится идти к ней навстречу, чтобы его забрать. Когда их пальцы соприкасаются на металлической крышке, обе дёргаются, будто укололись о кактус. Уля на секунду поднимает из-под опущенных ресниц взгляд на материнское лицо и её знобит от того животного голода, который взывает из её темных глаз. — Удачи, — нежно шепчет она, — И не забудь зонтик. Уля холодеет, жмурясь, и бежит к выходу. Когда во входных дверях щёлкает замок, Лариса, тяжко опираясь спиной на кухонную тумбу, схватится руками за пульсирующие болью, виски. — Что с тобой твориться, Лара? — через силу. — Ты хочешь собственную дочь? Ты ненормальная?! Посеревшее небо разорвалось вспышкой молнии и приближающимся грохотом. За ним вдогонку бросился дождь. Боль прошла, и Лара тяжко вздохнула, горько ухмыляясь, ведь ответы она знала еще до вопросов. И они все были утвердительные. В четверг в Лицее №3, в котором училась Ляна кое-кто умер. Кто-то очень важный для Ульяны и имеющий большое влияние на становление девушки не только как красивой, но и умной личности. Случилось это прямо во время перерыва между уроками. Врачи приехали быстро и действительно пытались помочь, но возраст взял своё. Многие знали про болезнь этого человека, но всё-равно это было шоком. Особенно для самой Ляны. Виктория Степановна, их классный, во всех смыслах, руководитель вела их ещё с пятого класса, и всегда нахваливала своих «последних». Особенно Ульяну Журавскую — самую красивую, добрую и ответственную среди учеников. Лучшую старосту класса на её, теперь, уже светлой памяти. И это было взаимно, ведь Ляна благодаря ей настолько увлеклась химией, что часто занимала призовые места на областных олимпиадах. Даже подумывала поступить на химфак, по её совету и в будущем стать таким же хорошим учителем, как она. А теперь её нет — Степановна не дожила каких-то полмесяца до их выпускного и полгода до пенсии. Лариса надолго запомнит тот момент, когда ближе к обеду распахнулись входные двери, и через секунду в оранжереи-студии, появилась зарёванная Уля. Мать тогда отменила занятия, и долго утешала девочку на кухне, приготовив ароматный чай и выслушивая горестный монолог, про «самую лучшую классную руководительницу и учителя во Вселенной». Он был настолько длинным, что Лару потом сменил Витя. Папа долго обнимал её, гладил, целовал в макушку, а потом на руках отнёс ослабевшее от истерики, тело в комнату. — В мире очень много несправедливости, малышка, — шепнул он сипло, укрывая её одеялом. — Жаль, что ты узнала об этом так… Виктор осторожно откинул пальцами её путанные волосы, что затейливым узором закрыли лицо, коснулся пятым пальцем невинных губ, которые из-за слёз опухли и напоминали спелые вишни. «Вишня… Она наверно на вкус как вишня» — горько подумал Витя, незаметно облизываясь. Он хотел бы знать это наверняка; коснуться сухими губами её манящих уст, приоткрыть их языком, углубляясь в девственный рот. Сплести оттенки дыхания и слюны в одно длинное, липкое касание… Ему пришлось укусить себя за щеку, ощущая металлический привкус на зубах. Это не раз помогало обуздать вязкие мысли, что игривыми скакунами рвались вперёд, на встречу к дочери. — Не люблю, когда ты плачешь, — шепнул он, в тайне надеясь, что дочка услышит эти слова сквозь сон, — хотя-я… — и тут же осёкся, быстро уходя из комнаты. Панихида состоялась в субботу. Ульяна отправилась в Дом скорби вместе с мамой и Агатой. На дворе стоял зной пуще прежнего, поэтому никто долго снаружи не задерживался. — А небу, будто всё равно, — философски изрекла блондинка, расстёгивая две верхние пуговки на своей чёрной, шёлковой рубашке и обмахиваясь самодельным веером из флаера. Недалеко открылся универмаг и несколько студентов активно пихали разноцветные бумажки прохожим. — Погода не обязана реагировать на чью-то смерть, — понимающе обратилась Лариса, придерживая дочь за локоть. — Это люди любят приписывать какую-то дополнительную мистику в своей жизни. — Да-а, люди такие, — Ага на автомате тянет руку к заднему карману своих зауженных джинсов, цвета асфальта, чтобы достать сигареты, но вовремя остановилась. — Я иду внутрь, — обращаясь к Ляне. — Ты как? Лариса посмотрела на дочь, что была в какой-то прострации. — Наверно нет, — ответила она за неё. — Мы уже пойдем, Уле и так плохо. Перезвонишь нам, как придёшь домой, хорошо? — Само собой, — вяло улыбнулась девчонка, обнимая подругу на прощание. — Постарайся на ЕГЭ по химии. В память о ней, — шепнула она на ушко. Брюнетка шмыгнула носом и обняла её в ответ. Агата единственная, кто понимал её почти на клеточном уровне. Хоть Ульяна имела много подруг и ухажёров, променяла бы почти всех из них на задушевный треп с Агой у камина, с кружкой чая. В сердце этой девушки был настоящий родник из самых необычных мыслей, искренних чувств и всевозможных знаний. Уля каждый раз ощущала невероятное облегчение, просто стоя рядом с этой коренастой пацанкой. «Так бывает», — думала она, вдыхая смесь легких духов и ментоловых сигарет, что невидимой пыльцой лежали на её рубашке. — «Тебя не понимают, а ты можешь понять всех. Спасибо тебе за это» Лара и Уля проводили взглядом блондинку, и как только она скрылась за тяжкими, входными дверьми, ушли к своей машине в сторону парковки. Уже заходя за угол, девушка бросила прощальный взгляд на Дом скорби — высокие колонны, чёткая, советская архитектура, приправленная стеклопакетом и новым освещением. Тёмные, густые ели, что наверное помнили ещё молодого Ленина… — Простите, что не прощаюсь лично, — шепчет Ляна, смахивая слезинку, — это для меня… слишком. Она лежит в маминой спальне, развалившись на кровати, и смотрит стеклянными глазами в потолок. Чёрное атласное платье на бретельках бесцеремонно брошено возле двери. Рядом с ним сиротливо валяются солнцезащитные очки и заколки для волос. На Уле только простенькое кружевное бельё и чулочки, но, когда Лара заходит в комнату, ей нужно несколько секунд, чтобы взять под контроль дыхание. — Она была очень хорошим человеком, — хрипло начала девушка, не поворачивая головы. — Очень добрым. Всегда в меня верила, хвалила, развила любовь к химии… Видела во мне больше, чем смазливое лицо. — Можешь мне не объяснять, — мягко перебивает Лара, садясь рядом, на край постели. Она прекрасно знала Викторию Степановну лично, так как была главой родительского комитета. — Все люди умирают, детка, это природный процесс, — поучительно, нагло пялясь на юное, ещё не до конца созревшее тело. Ульяна даже не представляет, каких усилий ей стоит сейчас так сидеть и смотреть на неё: безвольную, расслабленную, похожую на дорогую фарфоровую куклу. «Ты уже один раз перешла черту!» — громко осуждал разум, топая ногой. — «Не смей делать это снова!» — Знаю, — тяжко вздохнула Ляна, приподнимаясь на локтях. Одна бретелька лифчика сползает вниз. Женщина неслышно глотает ядро из слюны и вожделения в горле. — Но я впервые сталкиваюсь с этим так близко. Лариса понимающе кивает. — Это больно, видеть, как уходит хороший человек, — лицо Ляны исказили раздумья и тоска. Лара непроизвольно сжимает пальцами подол своего воздушного, домашнего платья. — Вот буквально вчера вы ещё общались, шутили, советовались, а на следующий день… Она поджала губы, глаза резко покраснели, плечи осунулись. Лариса тянется к ней, прижимая одной рукой к пышной груди, а другой откидывает её темные, слегка влажные от пота, волосы. Взгляд то и дело падает на маленькую ложбинку между грудями. Чуть ниже слабо виднелись ореолы её сосков, стыдливо спрятанных под тонкой вуалью кружева. «Не надо», — грозно шепчет подсознание. — «Не делай этого, она твоя дочь! Только дочь и не больше!» — Поверь, я знаю, что ты чувствуешь, — начинает тихо. — Я тоже теряла в свое время одного очень важного человека. Девушка поднимает на неё свои огромные глазища — в них целые океаны ещё невыплаканных слез. Сердце Ларисы сжалось сильнее; она не хочет, чтобы её маленькая девочка плакала. Любая мать этого не хочет. — Главное выдохнуть и идти дальше, — продолжает, ласково улыбнувшись. — Не останавливаться на одной лишь скорби. Уля кивает, обнимая тонкими руками её за талию, прижившись к груди сильнее. Мягкие, тёмные волосы все так же пахнут шоколадом, и Лара улыбается, впервые по достоинству оценив ее любимый шампунь. Но теперь, к искусственному аромату сладости добавилось ещё что-то: едва уловимое, почти незаметное, лёгкое как тополиный пух на ветру. Лариса наклоняется прямо к Улиной макушке, целуя и заодно наполняя лёгкие её запахом. «Пион», — вздыхает она мысленно. — «Её пот пахнет пионами. Волшебно!» Ляна вдруг начинает мелко дрожать. Лара тут же отпускает её из рук, побаивась, что сделала что-то не так. Девушка шмыгает носом, вытирает слёзы, поджимает губы и вдруг разрывается фразой: — А что, если это случится с папой?! — Женщина оторопела. — Или Агатой? А вдруг ты?!.. — она не договорила, задыхаясь собственным всхлипом. — Я никогда тебя не брошу, — обнимает она её снова. Уже более крепко. — Обещаю. И в этом слове вся её сила и любовь. Даже та, про которую говорить нельзя. Ульяна липнет к ней всем телом, вытирая слёзы, о домашнее голубое платье. Лариса гладит её по спине и рукам, чувствуя бугорочки хребта и полумесяцы лопаток под кожей. Целует в маленький лоб, стирает слёзы подушечками пальцев. Ей так хочется её успокоить, унять тяжкие переживания и мысли, что давят на это крохотное сердце… — Моя малышка, — шепчет женщина с нежной тоской. — Моя маленькая… Через мгновение они целуются. И это совсем не материнский успокаивающий чмок в губы. Лариса осторожно приоткрывает уста Ляны языком; всего лишь на миллиметр, чтобы уловить её дыхание, задержать его на зубах и тут же отпустить. Уля в непонимании смотрит в бездонные глаза Лары; в них покой и уверенность — так смотрят императрицы на своих подданных. Она робеет, хлопая ресницами, не знает, что происходит, и почему родная мама целует так, как ни один парень бы себе не позволил. — Моя маленькая… — снова повторяет, заложив ей за ухо непослушную прядь. — Твоя… — не осознано, будто под гипнозом. И это слово, как зажжённый фитиль, взрывает остатки вековых норм приличия, что держали на цепи наглухо закрытое женское сердце. Лариса нежно поддевает её подбородок пальцами, вглядываясь в лицо. Теперь оно кажется совсем чужим и неизведанным, будто Ульяна ей уже не родная дочь, а кто-то совсем иной, более важный и нужный. Незаменимый… «Муза» — с истомой шепчет сознание и разуму ничего не остаётся, как тихо скрыться в своих чертогах. Лара снова осторожно целует её, едва прикрыв глаза — изучает реакцию. Ляна сжимается под её пальцами, замирая в беспомощности, не в состоянии моргнуть. Лариса это понимает по своему, углубляя поцелуй, касаясь языком белоснежных зубов, медленно наклоняя ближе к постели. Уля хватается руками за её плечи, пытаясь удержать равновесие. Женщина одной рукой обвивает её талию, притягиваясь ближе. Она прекрасно понимает, что тот путь из нормальной и тихой, семейной жизни, который она по кирпичику создавала все эти двадцать лет, теперь разрушен и пылает за спиной новым пройденным этапом. «Будь что будет» — мысленно подбадривает себя, губами раздвигая рот Ляны шире и сплетаясь с ней в диком, вязком поцелуе. Девочка не выдерживает такого напора, закатывая глаза. Все чувства к матери, вместе с грустью и скорбью сливаются в неокрепшем, подростковом сознании, кипя, как раскалённая лава. Сердце сжалось в кровавый комочек, низ живота опять ошпарила волна возбуждения. Ляна закидывает руки ей за шею, обнимая и позволяя повалить себя на постель. Длинные волосы матери щекочут щёки и шею. Лариса поддевает одной рукой её лифчик, осторожно сжимая маленькую грудь. «Как зефир!» — думает она с улыбкой. У Лары грудь более пышная, упругая, как волейбольные мячики. Когда она бежит в спортзале на беговой дорожке, то все качки гантели роняют от такой красоты. Уля тихо стонет, когда она ногтем задевает маленький, набухший сосок. Женщина тот час же выпускает из плена её опухшие губы и серебристая паутинка слюны ещё держит их вместе. «Ей нравится, я запомню» — так же про себя решает она, снова целуя девочку, уже более глубоко и порывисто. Второй рукой всё ещё держит её за подбородок, делая рот приоткрытым, изучая его все глубже и дальше. И в какой-то момент Уля ей отвечает. Стеснительно, несмело, неумело, но нежно до боли. Лара понимает, что мосты были сожжены не зря. Теперь с губ она спокойно переходит на шею, чувствуя кожей как остервенело бьётся по тонким венам пульс. Дальше ведёт дорожку поцелуев к ключице, ложбинке между грудей, к самим грудям, попутно стянув её лифчик вниз и лаская языком. Хриплое дыхание Ляны дарит ощущение вседозволенности, и женщина опускает одну руку ниже, игриво задевая кромку её черных трусиков. Уля стеснительно сводит ноги вместе, но Лару не интересуют такие мелочи. Здесь и сейчас, рядом с ней она как никогда чувствует в себе вдохновение и тягу к жизни. Чувствует страсть, которую потеряла, нет, выбросила в мусор ещё в университете. Её пальцы нежно оглаживают внешние складочки, путаясь в мягких кудрях. Губами Лара втягивает другой Улин сосок, посасывая его. Ляна от этого приходит в чувство близкое к экстазу, выгибаясь на встречу и разводя ноги шире. «Хорошая девочка» — ухмыляясь, думает Лариса, сразу вводя в неё два пальца. Внутри Уля горячая, влажная, тугая, совсем юная. Мать заводит от осознания последнего. Она пятым пальцем массирует её клитор, доводя до мелкой дрожи и когда Ляна снова стонет, то целует с такой силой, что та начинает царапать ей платье на спине, задыхаясь. Пальцы двигаются быстро, но аккуратно, не причиняя боли внутри и в какой-то момент, Лара осознает, что Ляна двигается им на встречу. Женщина смотрит ей в глаза — они все так же закатаны, укутаны пеленой неосознанности и возбуждения. — Моя маленькая, — страстно шепчет ей в губы, снова целуя, ломая, подчиняя своей извращённой воле. И Ульяна полностью теряет рассудок, отдаваясь, жмурясь, разводя ноги шире и обнимая крепче. Лариса чувствует, как её внутренности сжались сильнее. Ей вдруг ужасно захотелось, чтобы Ляна тоже засунула свои маленькие пальчики ей между ног, пытаясь неумело нащупать нужные точки. Эти фантазии заводят сильнее — она ускоряется, ощущая, как губы сгорают от дыхания, а пальцы тонут в серебряной влаге. «Она так на неё похожа», — думает Лариса с восхищением, вспоминая Ту, что научила её так владеть чужим телом. — «Нет, она лучше. Она моя!» Разрядка наступает слишком рано. Уля вскрикивает, струной выгибаясь, дрожа в судорожной конвульсии и тут же обмякнет, теряя сознание. Лариса вытягивает из неё свои липкие пальцы, укрытые слоем хрустальной влаги и жадно облизывает. — Сладкая, пряная, чистая! — одержимо шепчет она, медленно оглядываясь на бесчувственное тело в помятом белье. В голове сразу начал вырисовываться образ её новой картины. Это будет портрет, но завуалированный под натюрморт. Чёрные волосы станут чёрной керамической вазой, светлая кожа — тканью вокруг неё, рядом будет плитка раскрытого шоколада, на который сядет маленькая белая бабочка, но всё это лишь детали. Главными будут цветы, которыми от природы пахнет Ульяна — едва раскрытые, нежно-розовые пионы, что будут сиять изнутри. Она снова будет рисовать обнажённой, с бокалом полусладкого, стоя до утра в своей студии, а когда закончит, то познает одну очень важную истину — создавать что-то на холсте без Ульяны она уже не сможет.Натюрморт
8 июня 2021 г. в 19:39
Натюрморт (от итал. «natura morta» — дословно: мёртвая природа) — это жанр изобразительного искусства, демонстрирующий изображение предметов, вещей, иногда растений, цветов и вообще того, что окружает человека в жизни.
Это очень важный этап в работе художника, который помогает понять, как именно создавать будущую композицию с учётом особенностей зрительского восприятия и соотношений предметов друг к другу по размерам, цвету, смыслу, ощущениям и т.д.