Нормы приличия

      Насыщенность — одна из трёх основных характеристик цвета в живописи вместе с цветовым тоном и светлотой. Это степень отличия цветного спектра от бесцветного, степень его яркости.

***

      «Она так похожа на неё… даже странно»       Лариса подвисает на пару секунд, смотря на юное, девичье тело, что раскрылось пред ней, будто первый лепесточек бутона. В голове, нежно-жёлтым туманом всплыли воспоминания, но она смахнула их, будто паутинку с ресницы. Женщина подошла к ней со спины, рассматривая покрасневшую от натирания, кожу.       — Надо намылить сначала, — дежурно, взяв с полки крем-мыло с каким-то цветочным ароматом и выдавливая его на губку. Маленькие белые пузырьки укрыли собою нежную кожу, размягчая, а тёплая вода раскрывала поры и через пару минут засохшая краска начала трескаться. Ульяна облегчённо вздохнула, с каждой секундой чувствуя, как она спадает с её тела, будто цветная чешуя.       — Это растворитель, — сказала Лара, отжав губку и брызнув на неё немного жидкости из принесённой бутылки, — может немного щипать.       Но не щипало, а скорее жгло. Уля поджала губы, но терпела — сама ведь напросилась. Родительница старалась как можно аккуратней счищать подсохнувшую краску с ягодицы и задней части бедра, но когда губка прошлась ниже и завернула во внутреннюю сторону, то мазнула девочке по промежности. Она дернулась — на краю губки еще был растворитель.       — Что, немного попала? — видя, как ребенок сжался.       — Д-да, — заикаясь, — жжёт очень.       — Ладно, сейчас, — вздохнула она, отложив губку и быстро намыливая руки.       Нежная, женская ладонь, с элегантным маникюром осторожно прошлась между ног, пытаясь смыть лишнее. Пальцы скользили по влажным складочках уверенно и спокойно. Лариса подушечками ощущала, как от каждого её движения, дочь расслабляется все больше и больше. Лара забросила ладонь немного дальше и случайно задела крохотную бусинку клитора.       Ульяна дёрнулась и вздохнула — Лариса остановилась; обычная женщина даже не обратила бы внимания на это, но не она — слишком уж хорошо знала эту реакцию. Внутри что-то треснуло, расползаясь ломаным узором по душе, будто сквозь скорлупу наружу, начало пробираться какое-то существо, которое пред этим давно заковали в цепи.       «Показалось, или?..» — пугливо пролетела мысль. Женщина повторила движение снова, медленней, опять задев чувствительную точку — Улья сжала кулачки, пытаясь рефлекторно свести ноги вместе.       — Детка, всё в порядке? — с опаской и неожиданным трепетом в голосе.       — Д-да… — на выдохе, закусывая нижнюю губу. Ошибки быть не могло — она возбудилась. От простого, случайного касания — по спине горячей волной пробежались мурашки, а трещина в душе увеличилась. Лариса пристально уставилась на Ляну, пытаясь понять, что происходит, и внезапная догадка ошпарила мысли кипятком.       — Как давно ты себя ласкала?       Вопрос вышел из рта, так легко и изумленно, что девочке стало неловко. Она опустила голову и тёмные, влажные пряди закрыли ей лицо. Мама ждала ответа, до побелелых пальцев стискивая губку. Трещина в душе продолжала расти.       — Не… ни разу, — полушёпотом и скорлупа треснула окончательно, выпуская из-под сердца женщины что-то давно позабытое, первородное, дикое и первое чем оно себя проявило — запах. Запах геля для душа. Он пахнул жасмином, причём так рьяно, будто бы она сидела под его распустившимся кустом. Лариса уже двадцать лет, не чувствует запахи, особенно цветочные. Она осторожно коснулась плеча девочки.       — Всё в порядке, тут ничего плохого нет, — мягко, понимающе, — это обычная реакция тела.       Уля ещё ниже опускает голову, влажные волосы оголяют её тонкую шею. В след за запахами к Ларисе возвращается чувство цвета. Кожа дочери уже не кажется просто смуглой, а скорее… карамельно-молочной, с лёгким оттенком нежно-розового на плечах, локтях, коленках… Лара двадцать лет почти не различает оттенков, только контрастные цвета.       — Эт-то плохая реак-кция, — обиженно шепчет Уля.       — Вовсе нет, — Лара удивляется собственному спокойствию, в то время как внутри все дрожит от переизбытка запахами и цветами, — было бы хуже, если бы ты ничего не почувствовала.       Ульяна опускает руки ниже, будто хочет прикрыться. Она не понимает, что происходит с её телом и почему оно так трепетно среагировало на, по сути, простые движения.       «Она в замешательстве, растерянная, беззащитная… прямо как я в свой первый раз!..» — Лариса сильнее поджимает губы; она поклялась себе, не вспоминать то далёкое время и те маленькие пальчики, с обрезанными под корень ноготками, что проникали в неё так умело и ласково, подчиняя чужой власти в постели.       Запах жасмина дурманит, капли воды на тонкой спине и плечах блестят всеми цветами радуги, будто драгоценные крылья у ангела, а узорчатый кафель, к которому прижимается дочь, уже не кажется таким глупым, как раньше. Лариса чувствует свой ошалевший пульс под кожей, что потерялся где-то двадцать лет тому назад. А ещё ей дико захотелось взять краски и что-то нарисовать на холсте. Что-то яркое, захватывающе и нежное…       «Муза!» — в восторге шепчет подсознание. — «Неужели?..»       Но вдруг всё начинает исчезать! Улетучиваться, будто эйфория после кокаина. Лариса чувствует стоящую за спиной блёклую и такую родную пустоту, которая готова снова накрыть её своим серым саваном, превращая в механическую куклу.       «Нет!» — истерично взвыли мысли в голове. — «Я не стану снова такой! Я не могу потерять это чувство!»       — Может давай я тебе помогу? — дрожа поджилками. Ульяна немного поворачивает голову, смотря одним глазом, цвета заката. Только сейчас Лариса заметила, какие же у неё они красивые. — Я научу как правильно это делать.       Она жмётся комочком, сомневается, поворачивается в пол-оборота.       — Эт-то как-то странно, мама… — смущенно и румянец на её щеках как крылья фламинго — нежно-розовый.       — Возможно, — спокойно отвечает Лара, откинув пару выбившихся из хвоста прядей, — но я же женщина, как и ты, и лучше знаю, как надо вести себя с телом, когда оно вдруг становиться таким… чувствительным.       Это слово прозвучало с каким-то холодным нажимом. Девочка это чувствует, прикрываясь руками. Лара поняла ошибку, и ласково улыбнувшись, положила успевшую уже высохнуть губку на место.       — Я всего лишь хочу тебе помочь, детка, — как можно мягче.       — Помочь?..       — Да, — она протягивает к ней руки, — если ты готова мне довериться.       Уля молчит, поджав губы. Глаза опущены — смущена — но кто же поможет эй с этим внезапным чувством лучше, чем родная мать? Кому бы она смогла настолько доверить собственное тело? Лишь той, кто знает его досконально. Той, кто видел как оно растёт, меняется, округляется. Той, кому она доверяет безгранично.       — Х-хорошо, — шепчет, полностью поворачиваясь и стараясь смотреть прямо.       Цвета, краски, запахи снова вернулись, волоча за собой, в догрузку давно позабытый трепет, сбивая Ларису с ног, будто скоростной состав. У неё впервые за столько лет сердце стучит в горле, кровь вскипает в артериях и разливается знакомый, до боли жар внизу живота. Вот только ей уже не двадцать один год и теперь она полностью контролирует то, что за всю жизнь чувствовала только рядом с одним человеком. И боялась, что не ощутит больше никогда.       — Расставь ноги еще чуть шире и наклонись ко мне, — шепчет, немного прикрутив душ. Ульяна стеснительно наклоняется к матери, хватаясь одной рукой за край ванной. Лариса склоняет её голову себе на плече, приобняв, а другой свободной рукой ныряет между ног. Указательный и мизинец аккуратно придерживают внешние, мягкие складочки кожи, пока остальные медленно массируют её изнутри. Лариса не верит до конца, в то, что творит, но эмоции переполняют и трещат в ней, как фейерверки. Они настолько насыщенные, пряные и яркие, что ноги подкашивает.       — Как себя чувствуешь? — ласково, стараясь не выдать больное возбуждение в дыхании.       — С-странно… — шепчет Ляна, закусив губу. Тут она запускает свою руку поверх материнской, вздрагивая. Лара видит, как напряглись её маленькие груди, прикрылись глаза, участилось дыхание — чувство чужой жизни на подушечках пальцев завораживает. Она понимает, что всё делает правильно, и вводит один палец во влагалище, задевая вторым крохотный клитор. Палец входит совсем не глубоко, на фалангу только, но малышка, содрогаясь, жмётся к ней, хватая за руку. Лариса угадывает её желание быстрее, чем Ульяна успевает его осознать.       — Сядь на бортик, — спокойно, резко вытягивая едва влажные пальцы из дочери и поворачивая её к себе спиной. Та слушается беспрекословно, — спинку на меня, вот та-ак, — помогает сесть удобней, чувствуя влажную голову у себя на грудях, — ноги все так же широко.       Но Уля разводит их еще шире, откидываясь, едва осознавая своё поведение.       — Руками держись за край ванной, — твердо приказывает мать, уже наглее и свободней запуская руку обратно между её худых ног.       Капли воды из душа падают на ноги и часть из них попадает между ними, делая и без того мокрые руки Лары ещё более влажными. Теперь она, вводит два пальца. Не полностью, но реакция дочери её очаровывает - Уля закусывает губу, расслабляется, откидываясь на её пышную грудь и глубоко дыша в область ключицы. Женщина изумленно смотрит на это детское лицо, в котором не узнает ничего из того, что было раньше. Куда-то пропали те дивичье черты: наивность, нежность, миловидность маленькой куколки… Перед ней, в полной власти и бессилии распростёрлось тело, что сходит с ума от желания.       «Совсем как Она!.. Я поверить не могу» — пролетает ошарашенная мысль в голове, потянув за собой на буксире и старые воспоминания. Но тут Уля начала напрягаться, одной рукой рефлекторно схватив себя за грудь и с силой сжимая её. Мать поняла, что скоро наступит разрядка. Она ускорила движения глубже засовывая пальцы и придерживая её второй рукой за плечо. Запахи, звуки, цвета и ощущения вводили в позабытое состояние транса, в котором художник пребывает на пике вдохновлённости. Трепет мыслей и тела, азарт, абсолютная вовлечённость в процесс… как же ей этого не хватало!       И тут Ульяна вскрикивает, вытягиваясь струной — голос её так сладок, что прорастает в материнском подсознании душистым жасмином. Она вздрагивает, судорожно сжимаясь и Лариса чувствует её внутренний аромат, что как зажжённый фитиль, взрывает в ней все накопленные ощущения. Нет, сама Лара взорвалась и рассыпалась бисером по кафелю, чувствуя сдавленную волну наслаждения.       — Тише-тише… Я здесь, я держу, — шепчет она, когда девочку немного заносит в сторону от первого в жизни оргазма. Лариса смотрит на её покрасневшее лицо, на котором все виды смущения и замешательства смешались воедино.       — Всё хорошо? — осторожно вытягивая свои пальцы; они блестят так, будто их облили жидким хрусталём. Ульяна не сразу смогла кивнуть.       — Давай, повернись, попробуй встать, — шепчет, пытаясь держать себя под контролем. Уля покачиваясь, вяло встаёт на ноги, осторожно перелезая через ванную и ступая на прохладный кафель.       — Тебя провести в комнату? — подавая ей полотенце. Девушка в растерянности, качает головой. — Тогда иди, я займусь шортами.       Она ослабленной походкой двигается к выходу, бросив, не оборачиваясь: «Доброй ночи… Мама», перед тем как оставить растерянную женщину одну.       Лариса ещё долго будет сидеть на краю ванной, собирая по осколкам взорванное сознание. Она упрётся руками в колени, свесив их внутрь — одну мокрую, вторую влажную — и будет думать о том, что это вообще было и каким словом всё это назвать. Из транса её выведет шум приехавшего такси и лязг ключей по замку входных дверей. Нужно было быстро взять себя в руки, отмыть ладони, замочить с мылом эти треклятые шорты, а потом встретить мужа.       А ещё срочно взять краски, рисуя ночь напролёт на девственном холсте яркий, будто сияющий изнутри каким-то неземным светом, куст жасмина, что растёт под водой.       И как можно быстрее. Пока чувство насыщенности и эйфории не улетучилось с первыми лучами солнца.