Snow-covered valley.

— «Бежать-бежать» — одна единственная паранодоидальная мысль крутилась у Романа в голове после пройденного экстаза. Ссутулившись и подперев ладонью   подбородок, Пятифан сидел на краю кровати и сверлил линолеум, стараясь развеять мысли,  заставляющие впадать в панику, всеми силами пытаясь избежать допроса от Тоши. Как он это допустил? Позор. Клеймо, опорочившее всю жизнь. Отец узнает — убьёт самолично. Нет, никто не узнает. Никто не должен.  А Петров, чего сидит спокойный? Сука, чего сидит то? Рисует, блять, вырисовывает. Он даже не осознаёт, какая убийственная буря бушует внутри Пятифана сейчас. Какой страх за них обоих. Словно прямо сейчас все действо транслируется и передаётся через антенну отцу прямо в ящик. Прямиком к нему, блять. А отец всё видит, раскрыв от удивления глаза широко-широко. — Ром, ты чего пялишься? — Антон, поймав на себе какой-то дикий взгляд Ромы, отложил бумагу с карандашами  в сторону. — Гипс болит? Или плохо стало? — Каким хуем, блять, гипс может болеть? И вообще, Тош. — Рома встал с конца края кровати и подойдя вплотную к Тоше, агрессивно предстал перед ним, не прекращая зрительный контакт. — Тебе что, не страшно? Вообще? Нихуя? — Да что с тобой? — Петров чуть приподнялся с кровати, чтобы дотянуться рукой до лба Пятифана. Точно бредит. Рома перехватил руку,  больно сдавив запястье,  и  припечатал  испуганного Тошу к поверхности кровати. — Тош, я не хочу, чтобы тебя нахуй убили. — Пятифан глядел на очкарика с ужасом в глазах, словно готовясь объявить о  предстоящей войне. Даже не о войне — хуже. Словно тот увидел смерть в чистом виде, весь её ужас и страх, прочувствовав на себе. — Не хочу, слышишь? — Рома. — Петров хотел было полезть в конфликт и ответить брюнету в более грубой форме, но опешил, ощутив на своей щеке мокрый след от Роминой слезы. — Я в такую парашу нас втянул. — Пятифан поглаживал щеку Тоши тыльной стороной ладони в успокоительном жесте, хоть и угомониться ему самому  не помешало бы. — Ты втянул?  — Отчаянная попытка Тоши приподняться вновь закончилась тем, что Пятифан осадил его одним нажатием на плечо. Наблюдая за метаниями Пятифана, Тоха не придумал ничего лучше, как резко прильнуть к Пятифану, больно впившись в покрасневшие губы, снова втянув Рому в поцелуй. Тот вяло отвечал, подтверждая про себя  догадки касательно того, что рано или поздно правда всплывёт и уже все об этом узнают. — Мальчики, вы что, дерётесь?  — Детский голосок заставил обоих оторваться друг от друга  и синхронно уставиться на зашедшую в комнату Олю. Рома слез с Антона, дав тому возможность наконец-таки почувствовать ноги над линолеумом. Захватив с прикроватной тумбы рисунок, Тоша на последок кинул грозный взгляд адресованный Роме. — Вот твой трицераптор. — Самодовольно потянув листок сестре, заявил Тоша. — О, здорово! — Девочка сначала восторженно принялась разглядывать рисунок, а позже, найдя что-то недопустимое, обвинительно ткнула Антону в живот. — Почему он зелёный, Тоша? Он же коричневый. — Ну, Оля, какая разница? Коричневый, зеленый. — Тоша раздражённо развёл руками. — Знала бы ты, какой ценой я его нарисовал. — Ну не похож же! Воззирая на эту незначительную перепалку, у Пятифана в голове не укладывалось. И как Петров мог оставаться таким спокойным? Почему он ни о чём не думал? Даже предположить страшно, что здешние дети могут сотворить с гомосеками. Кто узнает, хотя бы единственный человек и считай — ты труп. Член отрежут, одно дело, хер с этим членом. Антона защищать нужно. Сестру его. За мужеложества он же, с его бывшими товарищами на пару, запинывали чуть ли не до смерти, вытворяя страшнейшие последующие издевательства, дабы выбить хоть какое-то дальнейшее заикание и проявление этой дури и болезни. Болезни, которую Роман сам же и подхватил. Точно, заразился. А как излечиться? Все его понятия и пацанский нрав тут же улетучились, оставив за собой разочарование. Не видеться с Тошей? Исключить из жизнедеятельности опасного компонента? Верно. Все верно. В первую очередь: на первом месте стояло защитить Тошу. Любой ценой. Даже если самому будет больно. Пусть у него руки и пальцы поотбивают и запинают коллективно — похуй. Но Тошу, суки, не троньте. — Ромка, мозги не закипели? Я тебя таким умным никогда ещё не видел. — Антон  беззаботно улыбнулся. — Я уже несколько  минут над тобой стою, а ты даже не заметил. Пятифан расслабил лицо и блаженно прикрыл глаза, найдя про себя решение и выход из ситуации. — Я тебе уже который раз вопрос задаю. В какой цвет трицераптора  раскрашивать? — В красный, Тош, в красный крась. — «Коими мы скоро будем, если я не исчезну. Я — ошибка. Я — ебучее минное поле, на которое ступишь, а пути назад нет и не будет. Тут либо идти дальше и каждый раз разрываться, пока от тебя живого места не останется, либо преодолеть более короткий путь к отступлению назад уже по пройденным этапам. Но  ведь так уже легче. Все бросить сейчас легче. Спасти Антона легче. Я не могу без тебя, блять.» — Антон. — Рома уставился на Тошу, вернув былой взгляд, что встречал его тогда, при первой встречи, полный недоверия и презрения. — Пойдём покурим, а. Мороз лишь усугубляет положение. Мало того, что и без того хандра, так ещё и холод собачий. Ужасный день, чтобы все закончить. Ужасная причина, чтобы все закончить. — Петров. — Рома решился. — Ты педик. — Че? — Антон был чересчур занят кормёжкой подошедшей к нему Жульки, чтобы прочувствовать всю тягучую атмосферу в полной мере, исходящую от Пятифана. — Педик, говорю. Педик ты. — Брюнет всосался в фильтр сигареты, щурясь на Антона свысока. — Удивил. — Тоша даже голову не поднял. — Так ты тоже. — Честно, мне тошно. — Эта громкая фраза заставила оторвать взгляд от собаки и приковать его  к  ботинкам, что почти находились у носа. — Тошно от таких, как ты. — Рома. — Договорить  блондину не дал снег. Грязный снег. Из-под Ромкиных ботинков. Подковырнув его носочком, Пятифан отбрасывал грязь с примесью снега прямиком в лицо Петрову, не переставая при этом сосать сигарету, что тем самым делало ещё более стервозный вид. — Хуёма. — Пятифан сделал последнюю затяжку и откинул фильтр возле Тоши. — А если я попрошу тебя мне отсосать прямо сейчас, ты тоже согласишься?  — Да. Антон не понимал, что им двигало на тот момент. То ли желание побыть напоследок с Ромкой как можно дольше и оттянуть время перед  его исчезновением, то ли его чувства настолько притупились из-за обиды и негодования, затмив последующие действия, вплоть до того, что согласился автоматом. Думать было поздно, когда грубые пальцы Пятифана стиснули волосы Антона, направляя к приспущенным штанам. Рома в последний момент хотел было передумать в силу осознания, как далеко они зашли, но почувствовав тёплый рот Антона, мысли в одну секунду улетучились и он до боли поджал губы. Тоша делал минет неумело и медленно, часто задевая и царапая зубами чувствительную кожу, но Пятифану не было до этого никакого дела, он лишь перебирал меж пальцев локоны блондинистых волос, подмечая это действо намного приятнее, нежели то, что происходило снизу. Само собой, по этичным соображениям. Когда дело подходило к концу, он не посмел излиться в него, поэтому резко оттянул за чужие волосы, отдалив от себя Тошину голову. Он не мог в полной мере чувствовать возбуждение, злость и в полном объёме осознания того, что отныне к Тоше  он больше не притронется. Не смеет. Особенно после такого. Петров и сам всё поймёт. Роман не видел Тошу, Тоша не видел Рому. Зимний поздний вечер не дал в полной мере рассмотреть друг друга напоследок. — Какой же ты педик. — Послышалось откуда-то сверху рванно. — Какой же. Антон резко привстал, прикоснувшись к лицу Пятифана, намеренно пытаясь  нащупать мокрые следы на лице друга. — Ромка, а чё ноешь то? — Выплюнул Петров. — Как баба прям. — Прощай, Тоха.- Пятифан промолчал с минуту, но для надёжности дополнил, громко выкрикнув, словно адресовывая это самому себе — Видеть тебя больше не желаю! — Слышишь, Антон? Пидрила ебаная. Если бы мог, я бы тебя запинал, уничтожил, зарезал, сука! Зарезал бы!  —  Слова уже не звучали угрожающе, они были жалкие, с примесью скулежа. Послышались отдалённые шаги. Которые с каждым утихающим хрустом из-под обуви, приносили удары на сердце. Если Тоша не будет тереться около него, то не пострадает. У Антона всё будет хорошо. Если Рома  проявит слабость и не смоется вовремя, будет только хуже. Тоша точно возненавидит его после такого. Рома снова перестанет всё чувствовать. Вернувшись домой, брюнет плёлся под сверлящим материнским взглядом, но молчаливым, как никогда. Рома, скинув с себя манатки,  залез в ванную. Просидя в ней с полчаса без вылазки, поджав  под себя ноги, Пятифан покосился на тумбочку. Несколько раз кинув взгляд на папино лезвие, Рома всё же решается и берёт его в руку. Сначала поводив им  по  гипсу, смотря, как острие режет поверхность и распускает нити, а позже передаёт этой же рукой загипсованной конечности, что осторожно перенимает предмет. Окинув взглядом чистейшую  руку, Рома сделал небольшой порез на краю гладкой кожи, и заметив, как струйка крови стекает в чистую воду, окрашивания её, откладывает на своё место. Такие методы точно не для него. Нет. — Интересно, в какой Тоша цвет в итоге этого злоебучего трицераптора раскрасит?