Хорт

Не впервой князю Сергию принимать в палатах своих гостя заморского, не впервой и Сирину взглядом единым думы читать, в сердце пришлеца сокрытые - что на уме, к добру явился иль к худу? Да только и взора Сирина не надобно, чтоб понять - непрост господин Август, ох непрост. Разодет богато, ликом красив, речами учтив, а главу гордо держит, взор темный глядит пытливо, будто высматривает - стоит ли он того, князь Сергий, чтобы кланяться ему, али нет? Хмурит брови Олег, возле князя стоя - таковую-то дерзость как стерпеть, а купец заморский ужели вежеству не обучен? И не на одного господина Августа глядит Олег, а и на стража его верного, по правое плечо стоящего - и почто Август с собой его привёл, иль думает, в палатах княжеских кто грозить ему станет? Правду Кирилл сказал, седины у варяга этого в волосах поболе, чем у самого боярина Гречкина, да телом так силен да могуч, будто годы ему и нипочем вовсе. Взор стальной холоден, на господине своём так и застыл, будто один он только и есть на свете белом. Верность не в укор, а только всё равно душа не на месте у Олега при виде гостя заморского и стража его. Так и тянет руку Кирюшину сжать, персты с перстами сплести сильнее. А князь Сергий, улыбается приветливо, а сам порой взором лазоревым от гостя в сторону скользнуть норовит - туда, где Кирилл Гречкин стоит, слова княжеского ожидая. Взволновался, щеки румянцем так и полыхают, его бы воля - руки олеговой не отпускал. А сам всё на господина Августа глядит. Хоть и видал его прежде, да неведомо ему было, что то жених его нареченный. А ныне глядит на лик надменный, на улыбку, что едва уста тронула, да во взоре темном не видна, на волосы глядит, благовоньями заморскими умащенные щедро, на одежды богатые - и сам понять не может, с чего сказки ему вспоминаются, нянюшками в детстве рассказанные. Много сказок Кирюше сказывали - и про Бабу-Ягу, и про Жар-Птицу, и про Змея Горыныча. И мнится с чего-то Кириллу - кабы вздумалось тому Змею Горынычу облик свой страшный да головы змеиные за обликом человечьим скрыть, таков бы он точь-в-точь сделался, как господин Август, гость торговый. Самому смешно с той думки стало, отколь взялась она? Да и не до нее теперь, не до нее, когда о нём самом, о Кирилле Гречкине речь идет... - Радостно мне видеть тебя в граде моём сызнова, господин Август, - улыбается Сергий ясно, речь ручьем журчит. - И за товар твой новый спасибо, допрежь я такого и не видывал. Ты скажи-ка мне, что за кудесники за морями чудо такое сотворили? Поклонился в ответ господин Август, рукой махнул - и раздался тотчас крик птичий, да звон медный. Влетела в окно широкое птица невиданная. С виду то ли ястреб, то ли ворон, да не бывает ни у воронов, ни у ястребов клювов железных, да перьев медных, не горят глаза у них камнями-яхонтами драгоценными. Повел Август бровью соболиной - варяг седовласый руку молчаливо простер, опустилась на нее птица, ровно сокол верный охотничий, застыла, глаза яхонтовые на купца устремив - ни дать ни взять, приказа ждет. - Правду говорить изволишь, светлый князь, такого товара, как мой, прежде нигде не видано. Ни в одной земле таких птиц-чудесниц не водится. Сам я их придумал, сам сотворил, а кудесники - те лишь помогли немного, то доделали, что рукам моим не по силам. - И вправду дивно, только что за польза-то в птицах этих? - вопрошает Олег, а брови всё хмурятся. - Польза есть, - Август ответствует, - и немалая. Не для потехи, для дела они созданы. Приказу хозяйскому повинуются, летают высоко, глядят зорко - любого злодея, татя либо душегубца углядят, вмиг настигнут да схватят, дела худого свершить не давши. Крылья их устали не знают, а от когтей их да клювов ни один злодей не уйдет. - Вот диво-то! - развел Сергий руками, будто крылами всплеснул. - Это что ж, значит, и стража, и люд сыскной боле не надобны? Олег один и заметил, что мелькнула на устах княжьих усмешка мимолетная. Верно, думает, стоял бы тут Игорь Гром, очи-то у него бы так молоньей и блеснули. Да и не очи одни - не сдержался бы Игорь, не смолчал. Слыханное ли дело, его, верного хорта княжеского, и весь люд сыскной, сменить на заморских птиц медноперых! - Не желаю я хвастаться попусту, светлый князь, а только в землях тех, где побывал я уже, да где чудесницы мои по нраву пришлись, о татях да душегубах с тех пор не слыхивали, - поклонился господин Август с улыбкою. - И за стражу, и за люд сыскной они управляются, а люди - что ж, людям и иной работы будет всегда довольно. - Может статься, и прав ты. А ныне, значит, земли мои дивом своим одарить решил? - молвит Сергий с одним любопытством будто, да очи у гостя заморского от слов этих так и вспыхнули. - Верно ты сказать изволил светлый князь - одарить. Даром свадебным привез сюда я птиц своих, земляков нареченного моего порадовать думал. И что ж узнаю, едва прибывши? Что слово нарушено, а нареченный мой за другого отдан! Ужели ты, светлый князь, такое потерпишь? На тебя уповаю, рассуди по справедливости! Вздрогнул Кирилл, зарумянился пуще прежнего, не удержал слов, что сами с уст рвались. - Не таков мой батюшка, чтобы нарушать слово данное! Коль винить кого желаешь, господин Август, так меня вини, никого боле! - Никого винить тут не надобно, - не гневен голос Сергия, мягок, будто мех соболий. - Не ведал боярин Гречкин, сына сговаривая, что я Кирилла в супруги побратиму своему обещал, за верность его, за подвиги его ратные. Знал бы ты их, господин Август, так сам бы согласился, что достоин Олег награды такой. - Воевода славный, верно, и большей награды достоин, - мёдом течет голос гостя заморского, да горчит в том меду досада затаенная, - и верю я, светлый князь, что ты для него той награды не пожалел бы. - Правда твоя. Да награду свою Олег сам выбрал, - развел руками Сергий. - И княжеской власти недостанет, чтоб перечить сердцу влюбленному. Блеснул взором Олег на речи те, а у Кирилла в груди сердце ретивое ёкнуло. Не по любви Олег взял его, по воле княжеской, да ныне-то вспомнить о том, да подумать, что не случиться бы так могло, что вырвался бы он, непутевый, из плена своего, из рук строгих да ласковых - и в груди тесно делается, и не дохнуть вовсе... - Однако ж, не хочу я, чтоб себя ты обиженным почитал, господин Август, - глядит Сергий на гостя заморского, и под взором тем гаснут-прячутся в глубь темную очей Августа искры гневные. - За птиц дивных, коих ты подарить хотел, заплатить согласен и златом, и серебром, и каменьями самоцветными, сколь пожелаешь, сам цену назначь. Да только допрежь того не желаешь ли, господин Август, потешиться? - Правду молвить, светлый князь, на родине моей тешиться в обычае уж после того, как дело справлено, - усмехается Август, а взор всё тёмен. - Не тревожься, потеха та делу на пользу будет. Говоришь ты, от птиц твоих ничто не укроется? - Верно, светлый князь, без хвастовства скажу - любого найдут и нагонят, любое дело увидят. - Верю я тебе, да мои-то люди не хуже. Не желаешь ли испытать? Выпусти-ка птиц своих в город, сыскные мои туда же выйдут - и поглядим, кто верх одержит. - Прикажешь всех людей лихих в граде твоём стольном изловить? - улыбнулся господин Август, будто бы ему лишь сызнова рукой махнуть - и птицы в когтях стальных мигом всех разбойников принесут пред очи княжеские. Да князь в ответ головой качает. - Лихих не лихих - а чтоб и люди мои, и птицы твои такое дело высмотрели, какого прежде не видано, и никто о таком подумать не мог. Всем добрым людям на подивленье! - Ай, затейливо, княже! - заулыбался Олег. - И верно, затейливо, - господин Август молвит. - Что ж, светлый князь, будь по воле твоей. Нынче ввечеру жди и людей своих, и птиц моих верных с вестями, поглядим, чьим вестям боле дивиться придется! - А коли выиграешь, - Сергий молвил с улыбкою, - не только за птиц твоих бери из казны, сколь пожелается, но и жениха нового себе по нраву выбери. Хоть и отдали Кирилла за другого, а пусть не скажет никто, что гость торговый из-за морей ворочается, дела обещанного не сделав! Переглянулись Олег с Кириллом, Всеволод Егорович диву дается, да у всех дума единая - ох и умен же Сергий-солнышко, и гостя смог не обидеть, и чести не уронить! Народ-то и Сирина не бояться привык, что ему птицы рукотворные, хоть и с клювами железными? Ума-то человечьего тем птицам не дадено, а уж у молодцев, что у Федора свет Иваныча под началом и ума, и хватки в избытке. Переглянулся и господин Август с варягом седовласым - на миг краткий взором к нему скользнул, будто слово тот молвил, одному ему лишь и слышное. И слово то заслышав, улыбнулся гость заморский, поклон отвесил ниже прежнего. - Щедр ты, светлый князь! Могу ль супротив воли твоей пойти? Будет всё так, как тебе пожелается. Зови же людей своих, а за птицами моими дело не станет Глянул Август на птицу железноклювую, на руке стража верного замершую, усмешку быструю с уст согнал. "Позабавиться князь, тебе вздумалось, да и мы умеем в игры играть. Поглядим еще, кто выиграет!"