Wind and Fire

　　— Должно быть, вы плохо знакомы с историей клана Гуннхильдр, раз спрашиваете об этом. 　В руках его тот самый бирюзовый том, найти который можно лишь на винокурне — в нём о семье Гуннхильдр всё рассказано в деталях. Как начиналось, как закончилось, какая роль была у них, до мелочей расписан каждый шаг, но Рагнавиндр сам все эти строчки знает наизусть. 　　— У меня просто хорошая память. 　Дилюк уверен в Джинн. Когда клан Лоуренсов выступил против Мондштадта, Гуннхильдр их не поддержал. «За Мондштадт, как и всегда» — за Барбатоса, только за него. В Гуннхильдр было всегда то, чего найти нельзя в других аристократах. 　　　　　

Верность. Абсолютная верность.

　 　　　

Джинн — сердце Мондштадта. Дилюк — его сила.

　И ей он доверял сполна. Не рыцарям, что долг свой позабыли, собственных предков не ценили и думали лишь о себе — не этих подлых трусов и предателей, что вмиг оставят город умирать. 　　— Джинн... всю отдала себя защите города. 　За Мондштадт, за свободу, долой власть тиранов и деспотов, лишь ветер, проводник свободы, подарит мир и процветание, лишь лёгкий бриз, что уничтожит бурю, останется Мондштадту верен навсегда. 　Семья Гуннхильдр — это одуванчик. И стоит только цветку умереть, как тысячи его семян развеет ветер — он будет жить в других, он не погибнет, не завянет — Джинн помнит всё. Джинн будет этим одуванчиком. 　　　　　　

Дилюк завянуть не позволит ей.

　 　　— Она верна себе, своим словам и обещаниям. Когда другие рыцари берут задания попроще, Джинн... готова на любое. Каким бы мелким и нелепым оно ни было. 　Дилюк качает головой. Мондштадт проблемы довёл до абсурда. Он принесёт ей кофе, разберётся с монстрами, посмотрит в сонные глаза — и что-то оборвётся в его сердце при виде этого упорства. 　Свеча печально догорает в полумраке. Затишье перед бурей? 　　— Я лишь хочу быть, как Веннесса, — устало шепчет Рыцарь-Одуванчик. 　　　　　　

Дилюк — причина бури.

　　　　　　　　— А я хочу быть рядом с Джинн.