wish i was better

      Свет фонаря мягко окутывает, точно пытается обнять и согреть этой чертовски одинокой осенней ночью. Чонвон пустым взглядом смотрит на мерно двигающуюся по циферблату наручных часов секундную стрелку. Тёплый жёлтый свет ни капли не греет, так что он лишь сильнее ёжится после очередного порыва холодного ветра. И кутается в толстовку. Толстовку Чонсона. На душе настолько отвратительно, что сама мысль о том, чтобы делать что-то вызывает отторжение. Разве плохо ему сидится на этой лавочке в почти двенадцать ночи? Нет.       Да.       Ему плохо от того факта, что здесь, на этой самой лавочке, он десятки раз сидел не один, а теперь вынужден давиться одиночеством. И это худшее чувство на свете. Когда некогда родные и любимые места начинают приносить лишь боль и сожаление.       Чонвон честно не знает, о чём ему стоит думать сейчас, как вести себя в дальнейшем, где взять силы на то, чтобы пережить этот разрыв. Ему до слёз обидно, что так сложилось... что Чонсон так решил. Что он сам ничего не смог сделать. Что они оба сдались.       Ян никак не мог подавить внутреннее возмущение. Почему, где такое написано, какие законы запрещают двум влюблённым людям быть вместе?       Парень глубоко вздыхает, откидывая голову назад, на что тут же отзывается свежий ветер, облизывает его причёску, пробирается сквозь пряди заботливыми руками, легко потрепав. Он прикрывает глаза, представляя, что он снова дома. Что не было никакого дикого Сеула в его жизни, что никогда он не знал обид и предательств, никогда не любил до дрожи в руках, что никогда эти самые руки не сжимали чужие, самые тёплые и самые жестокие в его жизни. И никогда его не оставляли, он не давился одиночеством и не разбивался на мелкие кусочки от чужого хриплого голоса.       Пусть этого всего не было. Он ведь может помечтать? Пусть воображаемые руки, что так нежно портят его укладку, станут руками его мамы. Пусть ему пятнадцать, нет, ему тринадцать лет, и он самый счастливый ребёнок на свете, потому что самое жестокое, что случалось с ним в этом возрасте - запрет гулять за то, что снова порвал рукав на дорогой куртке. Папа на неё деньги собирал целый месяц, потому что очень хотел порадовать сына, а он просто перелезал через забор (не мог же он оставаться в стороне, когда даже Сону смог забраться!).       Вот он сидит в своей комнате в углу кровати, накрывшись одеялом с головой, плачет от глупой детской обиды и от грызущей вины. Мама аккуратно убирает натянутое до самой макушки одеяло, привычным успокаивающим жестом проводит по волосам и ласково шепчет:       — Не расстраивайся, Чонвон-а. Он это делает потому что очень любит тебя. Знаешь, нас всегда сильнее обижают те, кого мы сильнее любим. Но и радости они нам приносят куда больше.       Чонвон не понимал, о чём она говорит, он обещал сходить с Сону покормить щеночка у одного заброшенного магазинчика, но теперь все его планы потерпели крах. А мама всё продолжала гладить его волосы, потом горячими пальцами с красивыми ухоженными ногтями стирала следы слёз с его щёк.       С новым потоком холодного воздуха, Ян выныривает из сладко-горькой ностальгии, и думает о том, что его мама настолько права, что ему бы под стать набить эти слова на лоб, чтобы никогда не забывать. Чтобы, как бы глупо это ни звучало, всегда быть готовым к тому, чтобы принять пулю в сердце.       Тишина вдруг прерывается чёткими звуками чужих шагов. Чонвон искренне не понимает, какие ещё идиоты, кроме него, конечно же, предпочитают сну или многим другим более логичным для такого позднего времени занятиям полуночную прогулку по парку. В любом случае, чужие причины ему не особо интересны, а потому он даже не удосуживается поднять голову на поравнявшегося с его лавочкой человека.       — Нашёл-таки, — проговаривает незнакомец совершенно точно очень знакомым голосом и, судя по звукам, садится на лавочку рядом. Чонвон раскрывает глаза на считанные секунды, лишь для того, чтобы взглянуть на явно находящегося не в себе Сонхуна (а какой человек в здравом уме будет искать его по ночам в парке?) и, молча кивнув, закрывает снова.       Пак молчит долго, и Ян даже начинает забывать о том, что он вообще тут находится, снова предаваясь собственным меланхоличным мыслям. Интересно, а Чонсон уже спит? А спокойно ли ему на душе, или он тоже полон сожалений о том, что случилось? А грызут ли его сомнения в правильности его решения? Чувствует ли он хотя бы что-то близкое к той боли, которая паразитом пожирает сердце Чонвона? Одиноко ли ему также, как Яну?       И думает ли он о том, как найти спасение в этой жестокой реальности? Наверное только Чонвон жил этими глупыми розовыми иллюзиями. Потому что правда лежала на поверхности, и ему стоило только раскрыть глаза... Интересно, существует ли какое-нибудь снотворное для чувств? Ему просто необходима хотя бы одна доза, чтобы ненадолго абстрагироваться от них. Амнезия на день?       — Добро пожаловать, кстати, — внезапно вырывает Пак из мыслей и Чонвон, хоть и строит недовольное лицо, рад отвлечься с его помощью. Он садится на лавочке ровнее, поворачивается к Сонхуну лицом, удивлённо и почти заинтересованно поднимая брови.       — Чего? Куда?       — В клуб разбитых сердец, — слабо усмехается и Ян, не удержавшись, тянет в стороны уголки губ.       — И много в нём участников?       — Пока только мы вдвоём, — улыбается шире, но всё ещё как-то болезненно, — потому что, знаешь, страдание предпочитает компанию.       Чонвон усмехается, опуская взгляд на фигуру Пака. И как не холодно ему в одной только лёгкой куртке в такую погоду? Его взгляд цепляется за руку Хуна, в которой, приглядевшись, он находит банку сидра. Да ладно, серьёзно? Пак Сонхун никогда не перестанет удивлять его.       — Не смотри на неё так, ты ещё ребёнок, я тебя спаивать не собираюсь, — предупреждает Сонхун, и, словно дразня, делает пару глотков под пристальным взглядом Чонвона. Ну что за несправедливость? Он теперь и раны душевные как нормальный человек залечить не может?       Интересно, а Чонсон сейчас пьёт? Или предпочитает развлекаться каким-то другим, более интересным и безумным способом? Может носится по ночному городу на байке? Или он и не один даже, мало ли, может способ Сонхуна тоже работает... О боги, Чонвон, не думай об этом.       — Если я напьюсь мне станет легче? — искренне интересуется Ян, на что парень усмехается, вскидывая взгляд к небу.       — Лишь на время.       — А что насчёт других способов?       Пак напрягается, возвращая взгляд к Чонвону и озорные огоньки из его зрачков пропадают, а губы сжимаются в серьёзном жесте. Он словно переживает в голове какие-то не слишком приятные события, но пытается отогнать наваждение и, собравшись, отвечает:       — Ничего не поможет. Лишь ты сам себе.       Чонвон оказывается глубоко разочарован этой новостью. Ну серьёзно, у него даже шансов никаких нет спастись от безжалостных осколков, царапающих грудную клетку. Ни одного способа. Сам себе он только хуже делает, потому что его мысли постоянно бегут в какую-то не ту сторону, точно специально давят на самые больные раны, не находя никаких толковых решений.       — Ты знал? — наконец возвращается он к диалогу.       — О чём? — не понимает Сонхун.       Чонвон глубоко вздыхает и огромным усилием воли заставляет себя всё-таки произнести это. Его личное проклятье.       — ... что мы расстанемся. Что он бросит... меня...       — Откуда я мог? Он написал мне час назад, что вы расстались, и я боялся, что ты не пошёл домой. Я должен был по крайней мере попытаться быть с тобой рядом в этот момент. — Пак опирается локтём о своё колено, разворачиваясь к Чонвону лицом, заглядывает в его лицо как-то виновато, и в его глазах горит понимание и... благодарность? Неужели ему есть за что благодарить его?       — Ты ничего не должен, хён... Поэтому если тебе нужно домой, то я не хочу задерживать тебя. Мне и одному... нормально.       Да, Чонвон лжёт, но что ему ещё делать? Они с Сонхуном вообще-то не настолько близки, чтобы он вытирал его горькие слёзы. Так что незачем осуждать его за то, что он врёт в этот раз.       — Считай, что я играю роль хорошего человека и не могу пройти мимо чужого горя, — Чонвон с недоверием смотрит на Пака, — так что можешь смело реветь в моё плечо сегодня.       — Вы с Чонсоном сговорились что-ли? Не собираюсь я реветь, с чего ты это взял вообще, — тут же начинает защищаться Ян. Ну серьёзно, он что настолько похож на нытика, что этих двоих посещают одинаковые мысли? Или это у всех обладателей данной фамилии какой-то челлендж "подколоть Ян Чонвона"?       — Считай, что это просто ответная услуга, типа я тебе, ты мне, — отвечает парень, немного удивлённый такой реакцией на свои слова, — при чём тут Чонсон вообще?       — Ответная... что? — Чонвон непонимающе хмурится. Сонхун плакал на его плече? Когда это было, и почему он не помнит таких увлекательных подробностей? А главное - как вообще такое могло выйти, чтобы Пак Сонхун... окей, ему пора исключить этого парня из списка "скучных и предсказуемых людей". Он становится всё больше похож на хаотичного Хисына, от которого никогда не знаешь чего ожидать. Или Чонсона, который просто сам себе на уме. Ну прямо-таки идеальная компания.       Сонхун снова отпивает из своей баночки, на что Ян косится с завистью. Не то, чтобы он в принципе слишком любил алкоголь, но... да, ему правда нравилось. И вкус, и это чувство, когда по твоему горлу растекается жгучее тепло, что отдаёт приятным пульсированием в висках. И то, как расслабляется тело и мысли, как поднимается настроение и приваливает энергия.       Он отворачивается, надув губы, потому что это просто максимально нечестно.       — Ты что правда не помнишь? — отзывается Пак, пытаясь привлечь внимание расстроенного Яна, — ладно-ладно, можешь допить. Мне всё равно хватит на сегодня, а то завтра до универа не доберусь.       Чонвон с радостью принимает баночку из чужих рук. Жесть приятно отдаёт холодом в руках и оставляет влажные следы там, где тёплые пальцы касались холодной жидкости. Банка оказывается полупустой - это, конечно, не супер, но по крайней мере даже лучше того, на что он рассчитывал. Ян делает пару больших глотков и сильно жмурится. Сонхун рядом тоже жмурится и даже шипит в придачу, тихо проговаривая: "полегче".       — И всё же, когда ты там плакал? — оживляется Чонвон, — я помню только как случайно нашёл тебя, — по нахмуренным бровям парня Ян тут же понимает, что эта тема не из лучших, и спешит перейти к основному, — и ты пришёл ко мне на балкон. Там всё немного туманно, но мы разговаривали, так?       — Да, мне было чертовски хреново, а ты, несмотря на то, что я не просил, решил оказать мне поддержку и она... знаешь, я никогда не ревел в плечо даже Джею.       Чонвона буквально осеняет. Точно, он очень хотел помочь Сонхуну, потому что он выглядел тогда слишком потерянным и раздробленным. И это передалось Яну - вот же грёбаная эмпатия - поэтому ему тогда просто жизненно необходимо было хотя бы попытаться помочь. Он и не надеялся на результат, но неужели это и правда сработало?       — Я даже не помню толком что сказал, — честно признаётся Чонвон, — но я и не ожидал, что это и правда как-то поможет тебе. И уж тем более, что ты будешь плакать.       — Тц, это теперь ещё один секрет, который останется между нами, ясно? — Пак прожигает внимательным взглядом чужое лицо, а Чонвон лишь тихо посмеивается, — обещай! — не унимается Сонхун, и Ян тянет мизинец.       В чужом взгляде немой вопрос "что за...?" читается так ясно и красноречиво, что Чонвон снова не сдерживает смеха, на этот раз громкого и искреннего. И ему отчего-то становится так легко от звуков своего же хохота, что он продолжает ещё громче, до тех пор, пока не заражает ничего не понимающего Пака, не унимается, даже когда в уголках глаз собираются слёзы и скулы начинает сводить от широкой улыбки. Он пытается остановиться, но слишком приятное чувство растекается внутри, щекоча его лёгкие, отчего парень снова и снова предаётся громкому смеху.       И, кажется, он звучит настолько счастливо и свободно, настолько открыто, что невольно возвращается в детство. Те беззаботные дни, когда он мог... всё. Но не ценил это, как и все дети. А сейчас смотрит, на утирающего слёзы Сонхуна и думает о том, как же важно иногда просто так легко и открыто посмеяться над чем-то незначительным.       Даже если он и выглядел как псих, в чём добросовестный Пак тут же спешит его заверить.       — Но, знаешь, на самом деле я и подумать не мог, что ты скажешь что-то настолько простое и это так сильно меня заденет. Я тогда не знал о том, как важно иногда напоминать себе о том, что ты сильный, — Сонхун внезапно меняет общее настроение на серьёзное, и Ян отчётливо чувствует на языке ту самую ложку дёгтя. А потом понимает, что на деле была лишь ложка мёда.       — Ты выглядел слишком разбитым.       — Я был потерян. Честно, мне казалось, что выхода вообще нет, но твои слова позволили мне пересмотреть ситуацию и, в какой-то степени, помогли встать на ноги. Я уже не видел одну только безнадёжность перед глазами, а подумал о том, что на самом деле могу это пережить. И я действительно могу, даже если временами это слишком тяжело.       Чонвон смотрит куда угодно, лишь бы не в чужие глаза, потому что он знает, точно знает, что именно он сейчас в них увидит. И он не готов смотреть на это снова, думается ему, но уже через секунду он поднимает взгляд, чтобы в чужом потемневшем увидеть... себя. Такого же потерянного и разбитого, не уверенного ни в чём, что произойдёт с ним дальше, маленького и беззащитного в огромном незнакомом мире. Такого чужого во всех этих местных страстях и событиях. И такого чистого по сравнению со всей остальной грязью.       В которой он тонет медленно, но верно, называя это простым и понятным - приспосабливаюсь.       — Ты ещё любишь его? — спрашивает Ян. Сонхун прикусывает губы, отрывисто вздыхая. Его губы скрашивает уже знакомая Чонвону больная улыбка.       — Любовь это не то чувство от которого можно избавиться легко, да?       Нельзя. Совсем не легко. Проще вырезать сердце с корнем, чем избавиться от любви к кому-то, кто занимает такую огромную часть твоей жизни. Кто в твоих мыслях - всегда, а его имя на губах, точно матовая помада, но так жжёт и разъедает, что хочется кричать - то самое имя - громче и чаще, до последнего вздоха.       — Но я справлюсь. Пусть и потребуется много времени. У меня вся жизнь впереди, а у него счастье, которому я не в праве помешать. — продолжает Сонхун, а его голос скачет вверх-вниз, точно на американских горках. Ян улавливает и понимает все его эмоции, каждую до единой.       — И ты правда... смирился?       Он чувствует, как каждое слово отдаётся болью в груди для них обоих. Они бередят ещё не затянувшиеся раны, безжалостно давят на кровоточащие ссадины на сердце, но никто не останавливается. Чонвон не знает, откуда у них столько мазохистских замашек, но, кажется, им правда нужно поговорить об этом. Им обоим был необходим подобный разговор, но с кем же ещё можно обсудить свою рану, если не со своим союзником?       Страдание предпочитает компанию, так ведь?       — Скажи, какой у меня может быть выбор в этой ситуации? Я люблю Хисын-хёна и никогда не встал бы на его пути. Я люблю Джейка, поэтому должен отпустить.       Чонвону кажется, что у него сейчас голова взорвётся, потому что он ненавидит, всем сердцем ненавидит фразу "если любишь - отпусти". Это чистейшая фальш. Это то, что погубило его и уверенность Чонсона. Он ненавидит эту установку. Если любишь - докажи; держись за этого человека, как за самое ценное в твоей жизни, покажи всему миру, как сильно ты дорожишь им.       — Тебе... просто ничего не остаётся, хён. Тебе проще в этом плане, потому что я лично не представляю вообще как двигаться дальше. У меня нет сил...       — Что ты мне говорил? — перебивает Пак, — у нас есть силы на это, Чонвон-а, — Сонхун смотрит в его глаза с искренней поддержкой и сочувствием. С самым глубоким пониманием.       — Я не знаю, как у меня получится продолжать заниматься в одном зале с ним, — честно делится Ян своим переживанием.       Сонхун качает головой. Конечно, ничего такими темпами у них не получится.       — Джей... он, знаешь, каким бы он ни казался взрослым и уверенным, на самом деле ему как раз-таки уверенности и не хватает. Он слишком сильно думает о том, как его поступки отразятся на других, и скорее умрёт, чем осознанно кому-то причинит боль.       Чонвон на эти слова лишь хмыкает, выкидывая пустую банку из-под сидра в мусорку. Снова его губы кривятся в непонятной усмешке - некая защитная реакция, чтобы не показывать истинную боль, что так ясно отпечатывается на его живом лице.       — Он именно это и сделал, Сонхун-хён.       — Он смотрел на это с немного... неправильной точки зрения, — спешит объяснить Пак, — прости, я не силён в выражениях, но очень стараюсь. Он решил, что если ты просто переживёшь расставание, то будет проще, чем все эти проблемы, которые могут принести тебе эти отношения. Ему, поверь уж, тоже принесло это немало боли, но он решил, что пожертвовать этим ради вас будет правильно.       — Да, я заметил, у него чрезвычайно развита какая-то нездоровая жертвенность, — фыркает Чонвон.       И всё же какой Чонсон идиот. Всё то, что он сделал "ради" их отношений, на самом деле просто принесло им обоим целую кучу страданий. И Ян знает то, как сильно Пака к нему тянет - этот магнетизм ощущается физически ими обоими. И едва ли они смогут долго бороться с этим, оставаясь так близко, в одних стенах.       Или у старшего уже есть планы? Что если...       — Как думаешь, Чонсон-хён может уйти из Академии?       Сонхун подвисает на несколько секунд, и это, вкупе с едва мелькнувшей тенью сомнения на чужом лице, становится отправной точкой для сотни переживаний и бесконтрольного страха в душе Чонвона. Потому что если Чонсон уйдёт, то их историю можно считать законченной. Едва ли у него будет хотя бы малейший шанс вернуть...       Да, он даже не пытался отрицать это. Честность с самим собой, так? Он хочет вернуть всё, и он хочет верить в то, что это возможно. Да, придётся очень постараться. Пусть он пока и не знает какого рода старания стоит приложить и как много ждёт его сложностей за этим выбором, но он не готов отпустить Чонсона. Нет, ни капли не готов, и едва ли когда-то будет. Паку не хватает уверенности? Окей, он готов своей поделиться, ему её теперь хоть на весь мир хватит, если только это позволит ему вернуть драгоценную любовь на место.       Сонхун на вопрос так и не отвечает, но Ян и не торопит. Ему, кажется, тоже тяжело об этом думать. Он не чувствует, что они слишком близки духовно, и едва ли после этого разговора что-то в их взаимоотношениях изменится, но ему кажется, что он стал больше понимать этого человека. Стал понимать, что Сонхун по себе человек-непредсказуемость. И маски свои он носит специально. Чтобы не распылять своей заботой и поддержкой, отчего она, такая редкая и значимая, становится только драгоценней.       Чонвону бы тоже перестать распыляться. Распылять свои чувства на одного-единственного человека, который оказался не способен принять их в такой огромной концентрации. Но если бы у него был шанс вернуться назад, он бы исправил все ошибки, он бы сделал всё иначе, так, как это было нужно. Да, он бы не позволил подобному случиться ещё раз, но только, пожалуйста, дайте ему второй шанс...       И почему с Чонсоном всё обязательно должно быть так сложно?       — Не думаю, что он в самом деле решился бы на такое. Он просто уже до мозга костей привыкший к этому месту, — отвечает наконец Сонхун, немного удивляя Чонвона ходом своих мыслей, — но если он решит что так будет лучше для тебя, то... тут уже любой расклад возможен, — и, помолчав, добавляет раздражённо, — они с Хисын-хёном какие-то жертвенники, честное слово.       — Но, тем не менее, кое-что их категорически различает, — возникает Чонвон, — Хисын-хён при всех своих заботах о других всё ещё обладает разумным эгоизмом, а вот Чонсон-хён - ни капли. Для него всегда на первом месте кто-то.       — Да, это точно... Но знаешь... При всём своём альтруизме он также часто бывает жадным. Если бы не это качество, вы бы наверняка закончили своё общение ещё на этапе знакомства. И ты просто представь какой у этого человека тяжёлый внутренний раздрай: он пытается забрать то, что хочет, и хочет при этом очень много, но в то же время не может взять даже того, что ему положено. Он просто не привык принимать что-то настолько хорошее.       — Настолько хорошее? — Ян пытается осмыслить всё, что сказал Сонхун, но выходит пока что так себе.       — Ну, любовь... И, конечно же, тебя.       Ян глупо моргает несколько секунд, прежде чем, поймав странный взгляд старшего, ловит себя на этом занятии и неловко опускает голову. Ему ещё столько всего предстоит понять в Чонсоне, столько работы, чтобы понять Чонсона! Сонхун кажется если не психологом, то как минимум на сто процентов разбирающимся в психологии своего друга.       Пак говорил, что они дружат достаточно долго, но насколько? С таким багажом знаний о Джее Сонхун мог бы уже давно стать его мужем. И они были бы идеальной парой. Потонувший в собственных масках человек-загадка и растерянный в своих желаниях упрямец.       Чонвон спешит отогнать странные мысли и даже неуклюже давит их собственническим "это я идеальная пара для него", отчего сам же смущается.       Пак замечает чужие метания, но лишь усмехается, бросая взгляд вдаль, и чёрт его разберёт, что там в этом взгляде - тоска ли? смирение? а может и вовсе ничего, просто обыкновенный пустой взгляд без всяких лишних мыслей? Ведь кто-то же может позволить себе такую роскошь - ни о чём не думать. Хотя бы пару минут.       Чонвону бы очень не помешала такая способность, но что есть то есть. То есть ничего, кроме бесконечных хаотичных мыслей. И если Сонхун с Хисыном могли вводить в ступор своим поведением, то Яну смело можно было давать Оскар за самый непреодолимый поток неожиданных мыслей и слов.       Не всегда приятных.       — То, что говорил Кей-хён... В этом есть доля правды, да? — Сонхун с явной неохотой отрывается от созерцания ночного пейзажа и переводит потяжелевший взгляд на Чонвона.       — Смотря в каких именно его словах, — звучит настороженно. Пак явно не горит желанием обсуждать сплетни. Но это единственный шанс Чонвона узнать правду. В конце концов сам Чонсон с ним этим не делился, а теперь так точно не станет, а Сонхун просто идеальный вариант, потому что он, без преувеличения, знает о Чонсоне всё.       — Хорошо, я спрошу по-другому, — Чонвон сжимает губы, потому что для него эта тема тоже не из приятных, но он всё равно хочет - а точно ли хочет? - знать, — бывало ли такое, что он находил себе кого-то на одну ночь...?       — Я не думаю, что должен обсуждать это с тобой, — Пак, ожидаемо, пасует. Но что там у Чонвона с настойчивостью? Кажется всё более чем в порядке.       — Просто ответь, хён, — жалобно и пытливо. Сонхун заметно колеблется, но всё равно осторожничает.       — Это не то, что ты бы хотел знать.       — Ты всё равно уже ничего не испортишь, так смысл молчать? — Ян не отступает. И, раз Пак так упорно молчит, то выводы сами собой напрашиваются неутешительные.       Ну, допустим, Чонсон и в самом деле кобель, как и говорил Кей. И что же с того? Ведь он не торопился затащить Чонвона в постель, даже наоборот, осаждал его, когда Ян подходил к черте. И даже тогда в клубе у него была возможность просто воспользоваться пьяным младшим, но он не стал. Выходило, что не всё так плохо?       Ведь не мог же Чонсон изменять? Чонвон саму эту мысль кидал куда подальше, стараясь напрочь забыть о её существовании. Ну он не мог. Без "почему?". Просто не мог.       — Ну... скажем так, — Сонхун, о неужели, решает-таки поделиться, и Ян искренне боится того, что сейчас прозвучит. Но вот уж назвался груздем - полезай в кузов, — из нас троих он наиболее склонен к подобному. Я наименее, поэтому то, что ты увидел тогда... просто глупое исключение.       — Как понимать "наиболее склонен", хён? — не понимает Чонвон.       Точнее он, конечно, понимает, но не знает, насколько катастрофичным можно считать такой ответ. Ему нужно больше точностей, пусть даже Пак совершенно против того, чтобы рассказывать подобное о своём друге, но Чонвону уже всё равно. Он решил пойти до конца, кажется? Теперь у него нет никакого резона закрывать на что-то глаза, потому что, как выяснилось, такая тактика результатом не радует.       Значит он будет слышать и видеть всё. Всегда быть на чеку.       — Так и понимать. Мне тебе что статистику привести как часто и с кем он спал? — Сонхун внезапно раздражается и включает в себе язву. И с чего он так вообще? Чонвону не хочется разбираться в причинах, поэтому он не отстаёт:       — О, значит там целую статистику выводить можно? — зачем-то топит Чонсона.       И пугается тому, насколько приятным оказывается это чувство.       Между ними повисает молчание, но испуганно-удивлённый взгляд Пака выдаёт весь абсурд ситуации с головой. Чонвон и сам не понимает почему... да и зачем? Какое ему счастье от того, чтобы обнажать недостатки своего парня, пусть и бывшего, но которого он до сих пор любит. Какой ему кайф от этого?       — Ты... — начинает Сонхун, но быстро останавливается и Чонвон его понимает. Сложно подобрать слова сейчас. Он мотает головой, надеясь, что старший поймёт.       Он никак не хочет комментировать эту ситуацию.       Сонхун понимает и снова устремляет свой взгляд к небу, предоставляя Яну время на разборки с самим собой. Чонвон честно не знает, что и разбирать-то. Он просто вспылил, потому что гнев к Чонсону в нём всё ещё свеж, в конце концов он буквально несколько часов назад с наитупейшей причиной на устах бросил его. Он не может отойти от этого так быстро, но вот ещё вопрос: а сможет ли он вообще от этого отойти когда-нибудь? Что если их снова - если у них вообще хоть что-то будет "снова" - потопят опять же сомнения, но на этот раз сомневаться будет Чонвон и, как бы глупо это ни звучало, поводом будет именно уверенность Пака? Ведь он до дрожи боится наступать на те же грабли. Эти чувства кажутся настолько запутанными, что, кажется, выхода не существует вовсе.       — А ты... что ты вообще собираешься с этим делать? — раздаётся над ухом. Сонхун на этот раз близко, поразительно близко. Или они всё это время так сидели, а он и не замечал? Ян и не думает отстраняться, отчего-то не чувствует себя неловко или неуютно в чужой близости.       — Я не знаю, хён. Это слишком сложно.       — То есть ты не сдался? — взгляд Пака сияет надеждой. Чонвон искренне не понимает, почему старший так озабочен их с Чонсоном отношениями. Может действует по принципу "у меня не сложилось, так хотя бы у моих друзей пусть всё хорошо будет"? В любом случае Яна эта забота даже немного трогает. Пак, оказывается, умеет искренне сопереживать.       — Как будто я могу, — отвечает Чонвон, — честно говоря мне хочется ему врезать, чтобы мозги встали на место, но знаешь что? Я уже врезал и, к собственному сожалению, выяснил, что это так не работает, — Пак в ответ усмехается, приобнимая Яна за плечи, и младший только теперь понимает, что тот достаточно пьян. Вот и ответ всем его странностям. Помнится, Чонсон рассказывал о том, как много проблем приносит пьяный Пак.       Чонвон очень надеется, что ему не придётся становиться сиделкой для выпившего старшего.       — Слабо ударил, я уверен надо было сильнее, — Сонхун улыбается, прижимая Яна к своему боку, поглаживает его предплечье и тяжело вздыхает, — он ещё сто раз пожалеет о том, что сделал. Он иногда сущий ребёнок и нуждается в ком-то, кто бы позаботился о нём.       Чонвон хмыкает, как-то расслабляясь в близости друга и от его тихого спокойного голоса. Он опускает голову на чужое плечо, думая о том, что что-то всё-таки между ними изменится после этого. Да, поводов подкалывать Сонхуна у него теперь явно больше.       — Как тебе сейчас? — Пак вопросительно вскидывает брови, — или думаешь, что можешь о себе позаботиться в таком состоянии?       Едва только до Сонхуна доходит смысл чужих слов, как он пихает посмеивающегося Яна в плечо и неловко отводит взгляд. Что же, оказывается это очень даже занимательно - бесить Пака.       — Думай что и кому говоришь, мелкий, — наконец находит тот слова для возмущения, — у меня учишься быть язвой?       — Конечно, у любимого хёна, — фальшиво улыбается Ян и приобнимает парня, на что тот кривится и даже закатывает глаза. Чонвон думает о том, что образ стервы идёт ему куда больше чем образ меланхолика. По крайней мере острый взгляд его тёмных глаз и уложенная назад чёлка отлично подходит под самое простое и очевидное описание "стерва".       — Сейчас договоришься и любимый хён откажется тебя провожать.       — То есть сначала ты меня спаиваешь, а потом отказываешься от ответственности?       Ян открыто смеётся над закипающим Сонхуном, который таких нападок в свою сторону явно не ожидал. Сонхун пытается отомстить ему щекоткой, но не учитывает одного простого и важного факта: Ян щекотки не боится от слова совсем, поэтому вскоре уже сам уворачиваетя от чужих цепких пальцев, смеясь при этом точно припадочный. Чонвон отмечает, что всё-таки больше всего ему нравится вот такой Пак. Весёлый и беспечный, громко смеющийся и широко улыбающийся. И себе он тоже таким больше нравится.       Кажется, их союз разбитых сердец удался на славу.       А Сонхун всё-таки провожает его до дома, несмотря на все свои бесконечные угрозы и возмущения. Провожает до самого подъезда, пусть по дороге и угрожает несколько раз расправой и очень красноречиво тыкает пальцем в каждую канаву, что попадается им по пути, со словами о том, что его труп, если он не перестанет выводить его из себя, отыщут именно там.       — Думаю, нам стоит держаться вместе, как считаешь? — спрашивает Пак, неловко пихая руки в карманы джинс, когда они останавливаются перед подъездом Чонвона.       — Да, я помню, страдание любит компанию, — улыбается Ян, ковыряя носком кроссовка прилипшую к асфальту жвачку.       — Это, конечно, тоже, но ты правда мне нравишься, — внезапно признаётся тот. Совершенно искренне, и Чонвон, заглянув в его глаза, даже не думает о том, чтобы понимать это признание как-либо ещё, кроме дружеским. Сонхун снова улыбается, а Ян невольно задерживает взгляд на его длинных белоснежных клыках и ему становится как-то тепло на сердце от этого простого жеста.       — Думаешь, сможешь стать мне более близким другом, чем Хисын-хён и Джейк-хён? — в шутку интересуется с хитрой улыбкой Чонвон, а Пак закатывает глаза, поднимая голову к небу и как-то обречённо стонет. Яну не нужно даже вглядываться в его лицо, чтобы понять, что он сдерживает улыбку.       — Должен же я хоть в чём-то быть лучше Хисына, — по-доброму смеётся тот.       Чонвон пару секунд тормозит, но в итоге всё же обнимает на прощание. Пак морщится и говорит, что это не выглядит как крепкая мужская дружба, а он не подписывался быть подружкой. Чонвон со смехом забегает на ступеньки подъезда.       И лишь потом, уже лёжа в кровати, отправляет Сонхуну сообщение с искренней благодарностью, не обращая никакого внимания на красноречивые 2:03 на часах. Парень отвечает почти сразу, простым и деловым: "первое правило клуба разбитых сердец - услуга за услугу".       И пусть Чонвон пока не знает, как он будет выбираться из той ямы, в которую он снова по велению судьбы провалился - факт того, что рядом есть настоящая поддержка греет и придаёт необходимых сил.