me [19:02] Ещё нет, нам просто перерыв дали
Чонсон [19:02] На сколько?me [19:03] Осталось 19 минут
Чонсон [19:03] Выйди на задний дворme [19:03] Зачем?
Чонсон [19:03] Узнаешь Куртку не забудь, на улице прохладно Чонвон вздыхает, откидывая голову назад, но всё равно не может сдержать улыбки от мысли о том, чтобы снова побыть с парнем наедине. Даже если ради этого придётся пожертвовать тем временем, что он мог просто просидеть на прохладном полу у зеркала. Но свежий воздух ему сейчас точно не помешает. Как там говорил Тэён? Проветриться? Стоит только выйти за порог огромного просторного здания, как в лицо бьёт свежий осенний ветер. На улице не очень холодно, но ветер всё же сильный, так что погода быстро остужает разгорячённое тело танцора. Он оглядывается по сторонам, но сначала никого не находит, однако вскоре замечает, как из беседки ему машет чужая ладонь, а за ней виднеется светлая макушка. Он в несколько шагов добегает до небольшой деревянной постройки, забегая внутрь, и тут же ловит чужую тёплую улыбку, а потом оказывается в не менее тёплых объятиях. Чонвон позволяет себе небольшую слабость: задерживается вблизи***
Джейки [20:28] Я уже закончил Тебя подождать?me [20:30] Я сегодня позже, прости
Джейки [20:30] Ничего, я понимаю Главное хорошо отдыхай, а то свалишься без сил перед самым отбором И не забывай хорошо кушать!me [20:30] Хорошо хён
Джейки [20:31] Тогда пока и удачи Не ложись поздно!me [20:31] Хорошооооо
Чонвон улыбается, убирая телефон, но, подняв голову, прикусывает губу, чувствуя вину за то, что соврал другу, но он не может сказать Шиму, что несмотря на всю огромную нагрузку, что свалилась на его плечи, он прямо сейчас, после тяжёлой тренировки, собирается идти и танцевать с Чонсоном под классическую музыку. Он просто не поймёт его. Ян и сам не особо понимает, что заставило его согласиться, но даже сейчас, посмотрев на ситуацию под другим углом и более трезвым взглядом, он всё ещё не хочет отменять встречи. Просто потому что когда дело касается Пака, он начинает забывать о здравом смысле, и, даже если тот упорно бьётся о черепную коробку, всё равно не собирается прислушиваться к его голосу. Он становится жадным во всём, что касается этого парня, и ему никогда не бывает достаточно того времени, которое он проводит с ним рядом. Чонсон появляется так неожиданно, что Чонвон подпрыгивает на месте, чувствуя на своём плече чужую руку. Он оборачивается, облегчённо выдыхая. — Прости, что напугал, — Ян лишь отмахивается, — пойдём, он уже заждался. — Кто? — Пианист наш. А ты что думал, что я сам буду играть? — Пак идёт по длинному коридору, пока младший осматривается вокруг. Он и не знал, что на третьем этаже так атмосферно. Точнее, на первых двух, где он бывает чаще всего, тоже очень красиво, но там совсем другое: на стенах граффити, и мебель также подобрана в особом стиле; если рассматривать отдельные детали, то это всё больше похоже на хаотичные всплески красок, но они сочетаются так гармонично, что невольно начинаешь уважать того, кто планировал интерьер. Здесь же так... приятно. Спокойно. Много портретов известных композиторов, узоры фотообоев выполнены в чёрно-белых тонах, есть даже пара гипсовых скульптур. Кажется нахождение в таком месте действительно расслабляет. Сложно даже представить, чтобы по этим коридорам бегали дети, или катались на скейтбордах. Это бы совершенно не списывалось в общую картину. — Подожди, ты что специально для этого позвал человека? — Ян возвращается к реальности, смеряет друга неверящим взглядом. — Это было несложно. Он был только рад познакомиться с тобой. — Ты ему про меня рассказывал? — Чонвон удивляется ещё сильнее. — Конечно. — отвечает Пак так, словно это само собой разумеющееся, — Я не так часто завожу близкие знакомства, поэтому мои друзья конечно же знают о тебе. Ого. Это... Это слишком. Хотя, казалось бы, что такого, но эта информация упорно не хочет укладываться в голове Чонвона. Чонсон назвал его близким? Но кем? Другом? Просто знакомым? В самом деле, кто он ему вообще, правильны ли были его догадки о том, что у Пака много друзей, с которыми он общается также как с ним, или всё же он ошибся? Что он значит для Чонсона? И может ли быть такое... Если только допустить мысль о том, что он... Мог бы... Нравиться ему? — Ты чего? — парень останавливается перед белой дверью, от и до изрисованной нотами и скрипичными ключами, объединёнными в красивую витиеватую композицию, — что-то не так? — Нет-нет, я просто задумался, — машет рукой Ян, — пойдём? Чонсон кивает, открывая дверь, пропуская парня вперёд, а Чонвон ловит дежавю. Комната погружена во мрак, лишь из больших окон проникает желтоватый свет уличных фонарей. В противоположном от двери конце помещения также горит небольшой источник света, освещая фортепиано и сидящего за ним парня. Его не так-то просто разглядеть, потому что свет падает из-за его спины на ноты и клавиши, при этом оставляя лицо незнакомца в темноте. Пак тянет застывшего Яна за руку прямо к этому парню, а Чонвон почему-то думает, что он незаконно нарушил чужую идиллию. — Привет ещё раз, хён, — Чонсон пожимает руку молодому темноволосому парню. Ян наконец находит возможность рассмотреть его получше и находит его просто незаконно красивым. У него такие идеальные черты лица, что Чонвон невольно задаётся вопросом, что он делает здесь, если должен сиять на обложке журнала, с таким-то профилем. Его волосы уложены небрежно, слегка завились, но это придаёт ему лишь ещё больше очарования. Чонвон не может перестать думать о том, как правильно вписывается этот человек в эту обстановку. Наверное он был рождён чтобы играть на пианино. — Ты опоздал. Впрочем, как обычно, — возмущается пианист, после чего, словно начисто потеряв к другу всякий интерес, оборачивается к младшему, внимательно оглядывая его. Мягко улыбается (Чонвон думает, что такую улыбку нужно прописывать как лучшее лекарство от стресса), протягивая руку, — Ли Хисын, приятно познакомиться. — Ян Чонвон, тоже очень приятно, — охотно пожимает бледную ладонь, улыбаясь в ответ, — мы из-за моей тренировки задержались... хён. Хисын понимающе кивает, давая понять, что он совсем не злится, а возмутился лишь для виду. — Чонсон рассказывал про тебя, так что мне было очень интересно познакомиться, — его внимательный взгляд заставляет Чонвона поёжиться, — нечасто он уделяет кому-то столько своего свободного времени. Теперь я понимаю его. Простите что... — Лучше не задерживаться, у Чонвона не так много времени, — Пак не даёт им произнести ни слова больше, тянет Яна за запястье в центр зала. Хисын успевает лишь сверкнуть хитрым взглядом, прежде чем его лицо снова скрывается в тени. Он опускает голову, даже не смотрит на ноты перед собой, без разогрева просто начинает играть совершенно не знакомую парню мелодию. Его пальцы ритмично бегают по клавишам, заполняя комнату звуками фортепиано. — Ты будешь поражён его способностями, — Чонсон шепчет, опускаясь к лицу Яна, потом переводит на Ли сияющий взгляд. И он смотрит так искренне, внимая каждому движению пианиста, он... Восхищён. Чонвон всегда пытался прочитать взгляд старшего, но ещё никогда его эмоции не отражались так ясно, как в эту минуту. В отличие от прошлого раза, парень не спешил начинать танцевать, не собирался делать какие-то смешные движения и трюки. Лишь смотрел на друга, слушал, наслаждался моментом. И не он один. Хисын выглядел прекрасно. Он не был прекрасен только снаружи, красота жила внутри него, он окружал себя красотой и дышал лишь ею. Его ресницы слегка подрагивали, а движения рук, что были плавными и спокойными, вдруг сменялись на сильные удары, заставляя музыку биться о стены комнаты, звонко отражаясь, сплетаясь эхом в резонансе. Хисын управлял музыкой, она была целиком и полностью в его власти, мелодия подчинялась движениям его рук и выражала собой его чувства. Чонвон чувствовал себя лишним. Совсем другим, каким-то неживым, не подходящим этому месту. Мелодия словно обходила его стороной, не желая касаться, в то время как Чонсона пробивала насквозь, то разбиваясь о его тело металлическими пулями, то мягко пробираясь под ткань безрукавки, оттуда дальше - под кожу, вызывая табун мурашек, и дальше, в самое сердце. Ян не мог понять, почему он не чувствует того же, пока Пак не повернулся к нему. Они смотрели друг другу в глаза какие-то доли секунды, но этого было достаточно, чтобы понять, что должно быть дальше. Чонвон сделал движение рукой, а Чонсон почти зеркально повторил его, словно подавая сигнал дальнейшим действиям, и он его принял, он его понял и не боялся двигаться. Его тело делало всё само, он не знал, что ему нужно делать, но всё равно каждый его шаг был верным, потому что музыка наконец проникла и в его душу, открывая некую завесу тайны, доступной только им троим. Теперь уже Чонвон не был лишним, он вообще не был один, потому что они с Чонсоном стали одним целым. Они танцевали одно и то же, пусть их движения и разнились, но само чувство, которое выражали их танцы объединяло два сердца в одно. И это чувство было ничто иное, как любовь. Представь, что твой танец - это человек, которого ты любишь. Чонвон кружится по залу, теряя твёрдую почву под ногами, но ему и не нужна земля, потому что сейчас он готов летать. Он знает, что он танцует, знает зачем и для кого он это делает, потому что в его голове больше не звучат чужие слова о признании людей и восхищении зала. Он слышит только тот самый родной голос, правильный голос. Ты хочешь показать всем как сильны твои чувства, ты хочешь доказать, что он прекрасен, несмотря на все свои недостатки. Ему не нужно говорить о том, что он нарушил ритм, сбился во время движения, не довёл нужный угол при взмахе - он всё это видит, но ему не до недостатков. Они не имеют значения, ведь он... Ты любишь его таким, какой он есть. Он любит его. Таким, какой он есть. — Ты мой танец, — он останавливается перед самым лицом Чонсона, смотрит в эти самые глаза и понимает, что Чонсон всё знает. И он чувствует то же самое. И он тоже очень хочет его поцеловать в эту самую секунду, потому что то, что происходит между ними сейчас - настоящая магия, они под властью момента и друг друга. И мир вокруг кружит, мутнея перед глазами, разрывая хрупкую нить связи с реальностью. Оставляя лишь их двоих и этот волшебный момент, когда они прикрывают глаза и... — На сегодня всё, — крышка пианино хлопает о корпус, Хисын, с громким шарканьем деревянных ножек о паркет, отодвигает стул, — был рад познакомиться с тобой, Чонвони, и продемонстрировать вам свои навыки, но мне тоже нужно бежать. Десятый час уже, так что вам также советую расходиться по домам, — Ли подходит к застывшим парням, пожимая руки обоим, после чего быстро скрывается за дверью. В комнате повисает тяжёлое молчание. Никто не хочет комментировать произошедшее, а Чонвон даже в голову уложить не может всё то, что пролетело мимо него за последние... Полчаса? Час? Он даже примерно не представляет, сколько времени уже прошло. По ощущениям не больше пяти минут, но если прислушаться к голосу разума, то можно уже начинать волноваться, потому что наверняка они провели не меньше часа в этом зале. Просто минуты летели, сливаясь в одну, а сам Чонвон кружился, не позволяя бегу времени остановиться. — Стерва, — проговаривает Пак сквозь зубы и Чонвон поднимает на него взгляд. Что же, он должен признаться, что разделяет его возмущение, однако и Хисына стоит понять. Навряд ли он был так глуп, чтобы не понимать, что происходит, поэтому остановил он их явно осознанно. Было несколько причин, по которым подобное не могло произойти именно в этот момент, начиная с присутствия третьего человека, и заканчивая тем, что в любую секунду в комнату мог кто-то зайти и тогда от проблем убежать точно не удалось бы. В итоге, если сложить всё вместе, выходило, что они с Чонсоном просто поставили и себя и самого Хисына в очень неловкое положение. — Уже и правда много времени, — Пак приходит в себя первым, поднимая с пола свой рюкзак и доставая оттуда телефон, — пойдём, а то ты даже поспать не успеешь. — Я и так уже не успеваю... — парень шокировано смотрит на экран смартфона, где огромные цифры 21:33 красноречиво говорят о том, что этой ночью ему придётся сделать выбор: либо домашка, либо сон, в то время как сам Ян вообще не готов заниматься ничем из вышеперечисленного, потому что сейчас у него в голове ничего кроме Чонсона нет. Лишь он, его касания, его улыбка, его движения, черты лица, он в окружении музыки, он во мраке комнаты, он в звуках пианино, в вечерней свежести, в аромате хвои и мёда, в его объятиях, в его сердце. Чонсон везде, и его наконец много, как и хотел Чонвон, но он всё ещё не может сказать, что доволен, потому что одной детали не хватает. — Если поторопимся успеешь, — Пак берется за чужое запястье, а Чонвон думает, что не может больше оставлять это так. Нет смысла думать слишком много, когда он знает всё самое важное: в коридоре достаточно темно и пусто в это время, а Чонсон испытывает то же, что и он сам. И это просто огромный стимул к действию. Ян немного хмурится, стараясь унять разбушевавшееся сердце, и почти нервно выдёргивает руку из чужой хватки, тут же переплетая пальцы. Он кусает губы, потому что не знает, чего ожидать от Чонсона, но тот остаётся почти спокойным, лишь коротко прерывисто выдыхает, несильно сжимая руку. Даёт понять, что всё хорошо и он совсем не против. Они выходят во двор, благодаря всех возможных богов за то, что по пути им не попался охранник или кто-то из поздних работников или таких же как они учеников. Совершенно никто. И это только радовало. Чонвон уже совсем уверенно занимает заднюю часть сидения, крепко обнимая парня за талию, чувствует, как вздымается его грудь от почему-то глубокого частого дыхания. Пак какое-то время возится, словно оттягивая момент поездки, а Ян мягко прижимается щекой к его спине, негромко, но слышимо убеждая в том, что всё хорошо, даже не ожидая, что это сработает, но парень прислушивается, делает ещё пару глубоких вдохов, после чего наконец трогается с места. Ян прикрывает глаза, стараясь насладиться скоростью и, что получается куда проще, близостью чужого тела. До конца поездки он не ослабляет хватки, чувствует, как напряжён Чонсон, но не может ничего сделать с этим. Когда байк останавливается, он нехотя отпускает Пака из своеобразных объятий, но ему не дают уйти. Едва Чонвон касается ногами земли, как блондин, аккуратно опустив руки на его талию, притягивает парня ближе, утыкаясь носом в ямочку ключиц. Он всё ещё сидит на байке, так что младший удобно обвивает руками его шею. Он не знает что сказать и ждёт первых слов от старшего. Ведь Чонвон со своей стороны уже всё сказал. Он признался, на этом его полномочия закончились, потому что он не знает, что вообще обычно происходит дальше после объяснения в любви. Особенно такого... своеобразного. И он не знает, как расценивать действия Чонсона. Ян водит пальцами по капюшону чужой толстовки, чувствуя, как широкие ладони гладят его спину, вздрагивает, когда Пак вдруг поднимает голову, смотрит на него, снова не зная, как прочитать чужой взгляд. Он так часто смотрит в эти глаза, что они наверняка отпечатались в его памяти в мельчайших деталях. Он смог бы нарисовать их с закрытыми глазами, если бы был художником, но он всего лишь Чонвон, поэтому может лишь тонуть в чужом взгляде. Ветер вдруг легонько касается его щеки, словно на пробу, после чего уже уверенней вступает в силу, развевая волосы Пака и его собственные. Чонсон улыбается и касается пальцами чужого подбородка, а Чонвон уже заранее знает, что сейчас произойдёт и пытается не задохнуться от того, как же это всё нереально. И Чонсон целует его. Также, как в топовых романтических фильмах, но всё же гораздо лучше, по-своему, особенному, как и всё, что делает Пак. Его губы мягко касаются губ Яна на долю секунды, словно пробуя на вкус, после чего он утягивает Чонвона в настоящий поцелуй, перемещая обе руки обратно на его талию, прижимая ближе, так чтобы между ними не было ни миллиметра, так, чтобы кислорода было катастрофически мало. Так, что время пролетает мимо них со скоростью света, а вокруг ни одной живой души. Так, как у Чонвона не было никогда. У него кружится голова от происходящего, он представлял этот момент одновременно так, и в то же время совсем иначе, но всё, что происходит кажется безумным. Ян не верит в то, что это реально. Что он и правда целует Чонсона. Пак не даёт ему и права на сомнение в реальности происходящего. Чонсон совсем не жалеет времени на то, чтобы распробовать чужие губы, он целует долго, но, едва Чонвон успевает отдышаться, тут же утягивает в новый, требовательно и жадно касаясь его губ, углубляя поцелуй, касается языком, даже не думает отстраняться, когда Ян сжимает у корней его осветлённые пряди, и когда младший, всего лишь чтобы попробовать, из чистого интереса, прикусывает его нижнюю губу. Лишь сдавленно мычит, облизывая место укуса. Когда он отстраняется, Чонвон растерянно оглядывает его лицо, будучи совершенно не готовым к тому, чтобы встретить реальность. Пак нежно касается его щеки, но Ян видит, как затуманен его взгляд, как подрагивают его пальцы, чувствует, как быстро бьётся сердце в чужой груди. Он понимает, что выглядит также, ощущает то, как покраснели его щёки. Чонсон гладит чужую кожу кончиками пальцев, изучая глаза брюнета несколько секунд, после чего отстраняется, усаживаясь на байк, а Ян не успевает даже сообразить, как тот заводит мотор. — Тебе пора домой, Вонни, — он издевается? Серьёзно, просто возьмет и... — Спокойной ночи! ... Уедет? Чонвон с силой сжимает кулаки, смотря вслед скрывающемуся в тени байкеру.