wish i was better

      — Да, мам, хозяйка правда очень хорошая, она иногда помогает мне и готовит суп с клёцками каждые выходные. Ну, вчера я был в кафе. Да, с другом. Не могу сказать, я пока не слишком близко с ним знаком, но он кажется хорошим. Суп из водорослей. Конечно, было вкусно, но... Чёрт, мне кто-то звонит, — Чонвон отстраняет телефон от уха, смотрит на экран и удивлённо вскидывает брови. Он не ожидал этого звонка. — Да, и правда заговорились. Я позвоню позже! Тоже люблю.       Завершив вызов, Ян с некоторым удивлением смотрит на контакт только что звонившего, не имея в голове ни одной идеи, для чего бы он понадобился парню.       — Безумный день, — качает головой парень, набирая номер чтобы перезвонить. Ему отвечают почти сразу.       — Привет, я, кажется помешал твоему разговору, да? — Джейк звучит взволнованно, но Ян спешит убедить его в том, что всё в порядке. В конце концов не так уж часто он его отвлекает, чтобы так сильно беспокоиться об этом.       — Наверное я немного удивлю тебя своей просьбой, но не мог бы ты сходить со мной в церковь?       — Что же, ты удивил, — подтверждает парень, — расскажешь зачем?       — А, да, конечно, — спешит объясниться Шим, — дело в том, что у меня сегодня выступление в церковном хоре, и мне очень нужно, чтобы кто-то сходил со мной. Я был бы очень рад, если бы это был ты.       Чонвон прикусывает губу, задумываясь на пару секунд. Конечно, он пошёл бы с огромным удовольствием, если бы не одно но - Чонсон написал ему с самого утра, попросив о встрече. Не хотелось бы выбирать между.       — Во сколько у тебя выступление?       — В три. Можешь не волноваться, если у тебя уже есть планы, то всё в порядке.       — Если мы управимся до шести, то можешь ждать меня.       — Это отлично! Не волнуйся, мы закончим до пяти. — Джейк звучит счастливо, и Чонвон не может не улыбнуться. Этот парень умел заставлять других улыбаться, причём делал это не намеренно, а абсолютно естественно. Наверное, он родился с этим талантом. Яну нравятся такие светлые люди, которые всегда оставляют после себя лишь хорошие эмоции. И он надеется, что хотя бы иногда может также.       Обсудив все детали встречи, парни прощаются, и Чонвон смотрит на часы. Его законный выходной превратился из обычного ленивого дня во что-то, предвещающее множество новых впечатлений, и это не могло не радовать. Разве это не то, о чём говорил Чонсон? Кажется именно так.       От воспоминаний о вчерашнем невозможно уйти. Его мысли всё ещё там, под проливным дождём, его глаза всё ещё смотрят в чужие тёмные омуты, а его щёки всё ещё ощущают его дыхание. Чонсон имеет привычку оставлять нечто незабываемое, какие-то фантомные ощущения, которые Чонвон, как ни старается, не может описать обычными словами. Но ему определённо нравится, а значит всё хорошо.       Чонвон красуется перед зеркалом, не может налюбоваться своим луком. Вчера он купил себе новые джинсы, которые настолько эффектно подчёркивали все его достоинства, что невозможно было оторвать взгляд. Серая футболка и чёрная рубашка в горошек определённо сочетались идеально. Сегодня очень тёплый день, видимо лето, желая в последний раз напомнить о себе, устроило небольшой подарок в виде такого прекрасного дня. После церкви он всё же зайдёт домой, чтобы заменить рубашку на что-то более подходящее вечерней погоде, а пока можно насладиться лёгкостью и комфортом.       И, чёрт, какой же сегодня отличный день.       Парень встречается с Джейком в без двадцати три, чтобы успеть на нужный автобус, а потом занять хорошее место в зале. Он никогда не был в церкви, поэтому не знал, чего ждать и как себя вести, но решил оставить все беспокойства и сомнения на потом. Всё должно пройти хорошо.       — На каком инструменте ты играешь? — обращается он к Шиму, который стоит рядом, держась за поручень автобуса, при этом поглядывая на наручные часы чуть ли не каждую минуту.       — На скрипке, — он совсем не выглядит обеспокоенным, и только частые взгляды на часы выдают присутствие волнения.       — Давно играешь?       — Я ещё в Австралии начал, а когда мы переехали, решил не бросать, — охотно отвечает Джейк, — в сумме два года получается.       — Ты крутой, хён, — искренне восхищается парень, — Рисование, так ещё и скрипка. Но почему именно церковь? Почему не пошёл в Академию? Там ведь тоже есть инструментальный.       — Я решил не менять обстановку. Мне комфортно в церкви, там какая-то своя атмосфера, знаешь... особенная.       Чонвон кивает и отворачивается к окну. Нет желания заканчивать разговор. Что бы такого ещё у него спросить, раз уж зашла тема?       — А как ты вообще пришёл к этому? — наконец нарушает он успевшую затянуться тишину.       — К чему именно? — чуть наклоняет голову Шим, на что Ян не сдерживает улыбки. Он выглядит так мило и привлекательно во всей своей простоте, неудивительно, что люди тянутся к нему.       — К игре, к рисованию.       — Рисовать я начал с самого детства, — отвечает не задумываясь, словно готовился к этому вопросу, — мне было лет... восемь? Мне нравилось делать рисовки персонажей из аниме и манги, потом я перешёл на героев фильмов и родители предложили начать ходить в местную школу искусств. Я её окончил, но приехав сюда решил попробовать и тут, оказалось что это совершенно другой уровень. Мне всё ещё есть чему учиться.       — Вау, ты и правда крут, — буквально осыпает парня комплиментами Чонвон, отчего тот начинает смущённо отмахиваться, — Правда! Ты невероятно талантлив.       — Прекрати меня смущать! — тихо возмущается парень.       — Всё-всё, молчу, — Ян закрывает рот на невидимый замок, ярко улыбаясь. Оказывается смущать Джейка очень весело, а его краснеющие щёки выглядят просто очаровательно.       Через пару минут автобус подходит к остановке, а ещё через пять Чонвон уже сидит на кресле в огромном просторном зале, от и до обвешанном различными мозаиками и иконами. Снаружи золотые купола выглядели потрясающе, от одного только взгляда наверх захватывало дыхание. Сама мысль о том, чтобы видеть что-то настолько красивое вблизи, казалась невероятной. Он боялся разочароваться интерьером, но сейчас, сидя в зале, не испытывал ничего и близко похожего на разочарование. Каждая деталь приковывала взгляд.       Ян быстро поймал взглядом выходящего на сцену друга, который, также отыскав его глазами, быстро подмигнул, поднимая уголки губ. В руках он сжимал скрипку и по-прежнему старался выглядеть спокойным, но совсем маленькие, едва уловимые для чужого взгляда детали, всё же выдавали его внутреннее состояние. И Чонвон его прекрасно понимал, потому что ему самому это чувство было очень знакомо. Только побывав хотя бы один раз на сцене, можно понять весь тот сложный микс внутренних ощущений, начиная со страха и заканчивая абсолютно непередаваемой внутренней свободой. Джейк глубоко вздохнул после объявления выступления и, подняв скрипку к плечу, начал дожидаться знака дирижёра.       Зал погружается во тьму, и раздаются первые минорные звуки, тут же окутывая всё помещение своим тёплым звучанием. Чонвону кажется, что музыка дышит точно также, как и все люди, сидящие в зале. Он не может оторвать глаз от Джейка. Его хён сейчас... Выглядит как утопия. Он олицетворяет гармонию, она читается во всём: в его движениях, его взгляде, во всей его фигуре.       Он невероятный.       Чонвон, честное слово, никогда не был фанатом классики, тем более оркестров, да ещё и церковных. Он просто был слишком далёк от этого, поэтому навряд ли бы просто по своему желанию пришёл сюда, но сейчас, смотря выступление, он вдруг начал понимать всех тех, кто в самом деле пришёл сюда с определённой целью. Теперь он даже мог без колебаний назвать эту цель. Исцеление. Почти полное восстановление внутреннего разгрома, абстрагирование от всего земного. Ян смотрел, затаив дыхание, улавливая каждое колебание эмоций, все сложные музыкальные приёмы, с головой погружаясь в звуки. И это именно то, чего так не хватало ему.       Эта гармония, она везде. Её так много, что она переполняет зал, переливаясь через край, затапливая всё вокруг так, что становится почти невозможно дышать.       Но в то же время так легко дышать под это хитрое сплетение звуков.       Такая простая, но такая труднодостижимая гармония с собой, наконец накрыла его с головой. Он внезапно почувствовал необъятное желание жизни. Он хотел жить, не просто существовать, а именно жить, неся при этом с собой что-то непередаваемое, но определённо важное для себя и других. Он уже не чувствовал себя маленьким и не видел возрастных рамок, их просто не существовало в том мире, куда он попал. Он понимал жизнь, понимал её смысл, хоть и не смог бы никогда рассказать об этом другим. Всё казалось таким особенным и тёплым, люди, сидящие рядом не были чужими, они все - его семья.       И он такой родной самому себе.       И он так... счастлив.       Внезапно он поймал себя на том, что его щека мокрая. О, что ж, он не против плакать. Совсем не стыдно плакать, когда внутри тебя так много чувств, потому что он понимает их все, упивается ими до последней капли.       Он чувствует себя новым, совершенно другим Чонвоном. Нет той вечной усталости в каждой его мысли, нет той тяжести в теле, что преследовала долгие дни. Он такой лёгкий, что, кажется, вот-вот полетит.       Когда всё заканчивается, он думает лишь о том, как сильно хочется обнять Джейка. Поблагодарить его... за то, что он просто есть в его жизни. За то, что познакомил его с тем, чего он не знал с самого рождения.       — Ты как? — Джейк возникает будто из ниоткуда, пытается заглянуть в лицо, а Чонвон улыбается как дурак, молча притягивая удивлённого парня к себе. Утыкается носом в крепкое плечо, обвивая руками торс, — Ты чего? — парень теряется, но всё же улыбается - Чонвон готов поклясться, что чувствует его улыбку - прижимая к себе крепко и так тепло, что голова начинает приятно кружиться. И почему он не понимал раньше ценность таких простых объятий с друзьями? Сону постоянно липнет к нему, но он сам редко проявляет инициативу в физической близости. А оказывается зря.        — Всё хорошо, — Ян шепчет, чуть приподнимая голову, почти на ухо Шиму, — Спасибо.       — За что? — парень проходится ладонью по волосам на его макушке, легко перебирает пальцами отросшие пряди.       — Просто за то, что ты - Джейк, — просто отвечает Чонвон, снова пряча лицо в складках чужой футболки, — И за то, что привёл сюда. И... вообще за всё. Ты самый классный хён. И ты играешь лучше всех.       Над головой Яна раздаётся тихий смешок, но он знает, что Джейк просто так прячет смущение. Они не перестают улыбаться сами не зная чему и разрывают объятия лишь когда звуки и движение вокруг становится невозможно игнорировать.       — Пойдём? Ты вроде торопишься? — Шим наконец ловит возможность посмотреть в лицо младшего и совсем не удивляется, замечая следы внезапно нахлынувших слёз. Лишь качает головой, приобнимает за плечи, выводя из толпы, — Ты просто расчувствовался. Я рад, что ты понял наше выступление.       — Иначе и быть не могло, — тихо проговаривает парень, делая быстрые неловкие шаги в небольшой давке. Ему нужно больше свежего воздуха, чтобы прийти в себя.       Когда они наконец выходят на улицу, Ян начинает переваривать всё произошедшее, но так и не чувствует стыда за свои порывы чувств. Просто... так было правильно. Так должно было быть. Он не получил никаких новых знаний, но чувствует, что понимает теперь всё, что казалось слишком сложной загадкой, знает решения того, что не мог разрешить долгое время. Это необъяснимое знание придаёт ему лёгкости, совсем не обременяя своей тяжестью.       Теперь всё точно будет хорошо.       Он внезапно вспоминает некоторые наблюдения. Вспоминает лица всех вокруг него, хоть и не смотрел особо, но всё равно может уверенно сказать, что все чувствовали то же, что и он. Вот откуда это чувство единства взялось. Они просто думали об одном и том же - все, не только зрители, но и сами выступающие были одним целым, их охватывали те же непередаваемые эмоции. Джейк несколько раз переглянулся со своими соседями по инструменту, и его улыбка в этот момент была такой же исцеляющей, как и сама мелодия, что лилась из его скрипки.       А теперь Джейк выглядел таким же исцелённым, таким же счастливым и целостным. И это было прекрасно.       — Обычно на мои выступления ходили Хисын или Сонхун, — говорит Шим, пока они вместе двигаются в сторону дома Чонвона, — Но сегодня они не смогли, а мне просто необходимо, чтобы кто-то был там, в зале.       — Чтобы восхищались тобой? — делает предположение парень. И мимо.       — Нет, зачем мне это? — удивлённо спрашивает друг. Чонвон в ответ смотрит почти шокировано.       — То есть как это зачем? Разве тебе не нужно знать, что ты кому-то нравишься, что то, что ты делаешь кому-то нужно, что кто-то не может оторвать от тебя взгляд...       Парень останавливается, чувствуя, как Джейк смотрит на него как на глупого ребёнка. Разве он говорит что-то не так? Сколько он себя помнит, родители всегда говорили ему, что он должен выступать так, чтобы люди его любили, учиться так, чтобы его ставили в пример другим. Должен вести себя так, чтобы нравиться всем друзьям и чтобы все враги завидовали. Так что, Джейк думает иначе?       Шим качает головой.       — Это другое, Чонвон. Все эти восхищения и овации - это лишь побочка. Главное - то, что в этот момент чувствуешь ты. То, как ты любишь то, что делаешь, как тебе нравится находиться здесь и сейчас, на этой сцене. Как хочешь ты поделиться тем, что чувствуешь, занимаясь своим любимым делом. Чтобы показать другим, что нужно любить то, чем они занимаются. Делать это с душой, а не с сухим расчётом на то, чтобы удивить ярким образом и виртуозными способностями. Просто отдать всего себя сцене и залу.       — Но... — Чонвону нечего сказать на это.       — Просто подумай на досуге.       Ян кивает, встряхивая головой, чтобы очистить мысли и оставить все размышления на потом. Они подходят к остановке в тишине, заводят разговор ни о чём, пока ждут автобус, тепло прощаются, прежде чем Чонвон садится.       — Удачи тебе там с твоей встречей, — улыбается на прощание Джейк, как обычно оставляя после себя лишь самое лучшее.

***

      Чонвон в панике. Как он мог забыть ключ, как мог так беспечно надеяться на то, что хозяйка решит безвылазно просидеть дома весь свой выходной?!       На что, ну правда, на что он рассчитывал?       И, главное, что ему теперь делать? Он уже весь телефон надорвал в бесполезных попытках дозвониться до женщины, что, видимо, была слишком увлечена своими делами, чтобы ответить бедному студенту. Не было смысла пытаться снова, поэтому он лишь бессильно упал на лавочку возле подъезда, безотрывно следя за течением времени на циферблате смартфона.       Ладно, если попытаться, то можно убедить себя в том, что ничего страшного не произойдёт. Он просто встретится с Чонсоном. Спокойно. Он ещё успеет на автобус, если очень поспешит. И ничего, что он, скорее всего умрёт от холода в этот осенний вечер.       Ничего ведь?       — Ты нормальный? С ума сошёл так ходить? — Чонсон накидывается, едва завидев издали хрупкую дрожащую от холода фигуру младшего. Но что он мог сделать? У него было не так уж и много вариантов. Вариант отменить встречу он даже не рассматривал. Да и смысла не было в этом, потому что ему всё равно пришлось бы ждать хозяйку, чтобы попасть домой. Пак оказывается рядом уже через секунду, и на плечи Чонвона опускается его толстовка, при этом оставляя самого парня в одной только футболке.       Как жертвенно. Теперь у Чонвона снова есть место под солнцем, в то время как его друг останется наедине с холодным вечером. Чонсон, видимо, вообще без тормозов. Мозг Яна настолько продуло морозным ветром, что у него даже не хватает фантазии ни на то, чтобы поблагодарить, ни на то, чтобы возмутиться, ни даже на то, чтобы банально объяснить ситуацию.       — Ну и какого чёрта ты творишь? — Пак, в отличие от зависшего парня, находит достаточно выражений, чтобы всеми возможными способами указать на всю безумность его решения. От возмущения у него, кажется, пар скоро из ушей пойдёт.       Чонвон с трудом сдерживает себя, чтобы не усмехнуться этой мысли.       И, ой, кажется он уже достаточно извёл Чонсона своим молчанием.       — Я просто... Я всё объясню...       — Потом, — машет рукой парень, — пойдём лучше, пока кто-то из нас не окоченел к чертям.       Чонвон даже не успевает поинтересоваться, куда они собираются идти, как Пак уже тянет его куда-то в сторону большого торгового центра, около которого они договорились встретиться.       Да что это такое? Почему он такой тормоз, что его все вечно таскают туда-сюда, точно куклу какую-то. С каких пор это так? Он ведь всегда отлично решал все задачи у доски, часто побеждал в олимпиадах, уделывая всех своих соперников в сообразительности, даже танцы быстро учил, сразу понимая ритм и точно впитывая в себя все движения. Но что происходит теперь? Его безвольное тело просто тащат куда-то в сторону парковки, приговаривая при этом что-то о том, что он не рассчитывал делать этого сейчас.       Стоп. А зачем им парковка и что такое Чонсон собирался сделать "не сейчас"?       — Что происходит? — парень начинает противиться тянущей его силе, заставляя второго также остановиться, — куда мы идём?       Парень, повернувшись, смотрит на него как на умалишённого. Чонвон и сам не лучше, видимо.       — К байку, — произносит так, точно это самая очевидная вещь на свете, а у Яна уже от одного только этого слова колени подкашиваются.       — К-куда?       — Ты ведь не хочешь умереть от холода, — с сомнением смотрит на него Пак, словно он давал повод сомневаться в своём желании жить.       — Лучше от холода, чем на байке, — противится он, тем самым подтверждая сомнения и доказывая то ли склонность к суицидным мыслям, то ли собственную глупость, в которой за последние несколько минут Чонсон успел убедиться раз десять, не меньше.       Помолчав, он наконец выдаёт самое тупое, что вообще можно было произнести в подобной ситуации.       — На байке у тебя хотя бы есть шанс выжить.       — То есть также есть шанс не выжить, так? — тут же хватается Ян за мысль между строк.       Чонсон вздыхает так тяжело, как вздыхают только мамочки трудных детей после родительских собраний. Ну, Ян-то всю жизнь был самым лучшим и единственным ребёнком, а сейчас-то что произошло?       — Мы поедем.       — Нет.       — Всё нормально будет, никто пока на нём не умирал.       — Пока.       — Не умирал и не умрёт. Чонвон, прошу, поехали, пока я ещё могу двигать пальцами, чтобы взяться за ручку. Иначе я всё равно заставлю тебя ехать, но уже не буду гарантировать полную безопасность, — умоляюще. Но Чонвон не сдаётся.       — И как ты меня заставишь?       — Под сидушку запихаю и закрою. — бесится Пак.       — Это насилие! — Ян пугается не на шутку, пятится назад, уже начиная строить план побега с этой сомнительной прогулки.       Чонсон подходит ближе к отступающему младшему, снова ловит своей ладонью его руку, другой касаясь его подбородка, на что Чонвон тут же реагирует, поднимая голову наверх. И, совершенно на то не рассчитывая, попадает в плен чонсоновых глаз. Пак не разрывает зрительный контакт, переплетает пальцы, не убирая руки от чужого лица.       Что он вообще творит?       — Послушай меня внимательно, прошу, — теперь уже он говорит совершенно спокойно, надеясь докричаться таким образом до перепуганного сознания парня, — всё будет в порядке, я хорошо вожу, тебе нечего бояться рядом со мной. Останешься целым и здоровым, я обещаю. Ничего не случится пока я рядом. Хорошо?       Чонвон проникается чужими словами до глубины души, где сидит что-то, внушающее ненужные сомнения и страхи. Медленно, но уверенно кивает, позволяя довести себя до того самого байка. Он, успокоившись и согревшись в тёплой толстовке старшего, ловит себя на мысли, что даже не обратил внимание на то как выглядит Чонсон на байке. А он, блять, выглядит так, как выглядеть вообще должно быть запрещено законом.       И что ему теперь делать с этим?       И как он упустил тот момент, когда на нём оказалась косуха? Только что он ведь мёрз в одной футболке, отдав ему свою толстовку. Может она достаточно тёплая, чтобы им не пришлось никуда ехать, и они просто спокойно погуляли?       — Садишься? — нет, он не садится. Он морально уничтожен одним только видом Чонсона в косухе на байке, — чего застыл-то? Замёрз?       О, нет, ему очень жарко, потому что Пак выглядит на все сто. Точно с обложки журнала. Просто валить и трахать. О Боги, о чём он вообще думает.       Ян на ватных ногах подходит к парню, жутко краснея от собственных мыслей. Это просто образ, обычный парень, так какого чёрта творится сейчас у него в голове? Безумие какое-то.       Он садится сзади, неловко перекинув ногу через сиденье, мягко и неуверенно обнимая поперёк талии. Он переживёт это. И поездку, и горячее тело под своими вспотевшими ладонями.       Чонвон настолько увлекается своими мыслями, что даже не удосуживается спросить, куда же они едут.       — Крепче, — сквозь рёв заведённого мотора раздаётся спереди голос.       — Что?       — Прижмись сильнее и держись крепче. Я не буду гнать слишком быстро, но ты всё же побереги себя.       Окей, это он тоже переживёт.       Он снова пытается схватиться за свою единственную точку опоры - чужое тело - при этом стараясь прижаться как можно ближе к широкой спине. Пак перехватывает его руки, уводя их вперёд, тем самым прижимая ещё крепче, заставляя обнять так сильно, как это возможно. Между ними ни миллиметра, так что даже дышать становится трудно. Может это и вовсе потому что он сходит с ума от близости, хоть и пытается всеми силами оставить голову холодной.       Когда они трогаются с места, все мысли напрочь улетают из головы, оставляя лишь одно желание - ни за что не отпускать крепкой хватки, пока весь этот ад не закончится. Они несутся со скоростью света, так кажется Яну, пока он пытается разглядеть мутные очертания людей и домов, что пролетают мимо них одной непрерывной чередой. Просто пусть это всё кончится хорошо, он доверяет Чонсону, по крайней мере он пытается убедить себя в том, что доверяет ему. Так намного спокойней.       — Вот видишь, мы выжили, а ты боялся, — Пак с улыбкой оборачивается назад, но Чонвон сидит, крепко зажмурившись, всё ещё не веря, что он и правда пережил это, — хей, Чонвони, всё хорошо?       Ян раскрывает глаза и ослабляет хватку лишь спустя долгие десять секунд, после чего Чонсон слезает, стягивая и его следом. Осматривает с ног до головы, чтобы убедиться, что тот в полном порядке, после чего прижимает к себе, поглаживая спину. Он никогда не признается никому в том, что чувствовал себя не так плохо, как показывал, что специально придал себе умирающий вид, чтобы получить порцию таких приятных объятий. Никому, даже себе.       И всё же это так.       — Всё в порядке, хён, — уверяет Чонвон, поворачивая голову в сторону, чтобы хотя бы частично увидеть место, куда его с горем пополам доставил байкер. Выглядело совершенно незнакомо, но едва ли в Сеуле есть слишком много знакомых ему мест. Но вот пейзаж вокруг выглядел совсем не живописно, да и дома стояли немного поодаль, а в его поле зрения попадали в основном гаражи. Да, бесконечные ровные ряды гаражей разных цветов и размеров. — Мы где?       — Возле гаража, — отвечает Чонсон, отпуская младшего, подходит к байку, проверяя его состояние.       — Я вижу вообще-то, — бурчит Ян, — Что мы делаем тут?       Пак стоит около гаража, перед дверью которого они остановились, перебирая в пальцах огромную связку ключей в поисках нужного. После вопроса он зависает на пару секунд, после чего, найдя нужный ключ, открывает двери, молча заводя железного убийцу внутрь. Чонвон стоит, даже не думая двигаться с места, пока ему не ответят. Идея зайти в чужой гараж не кажется ему слишком безопасной, да и не настолько хорошо он знает Чонсона. Вдруг он там трупы прячет? Или ещё что похуже. Снаружи практически ничего не видно, всё помещение освещается лишь одной небольшой слабой лампочкой у входа, так что всё, что он может разглядеть с места, это светло-серый линолеум и небольшой шкаф у ближайшей стены.       Парень выходит, опираясь плечом о дверной косяк, смотрит на Чонвона долгие две минуты, пока тот наконец не сдаётся.       — Чего ты так смотришь?       — Думаю, как бы убить тебя так, чтобы не испачкать твоё прекрасное личико.       — Ты идиот, — Ян закатывает глаза, кутаясь в толстовку. И ему вообще нормально там в дверях в одной футболке торчать? На таком-то холоде? — Скажешь наконец зачем мы здесь?       — Может всё же зайдёшь?       — Пока не скажешь - нет. Мне хватило на сегодня потрясений, не хочу ещё и психику себе испортить. Мало ли что ты там прячешь.       — Правда боишься? — снова, снова он меняется буквально за секунду, не оставляя на своём лице и следа от былой насмешки, смотрит со всей серьёзностью, а Чонвон и ответа нормального подобрать не может.       Правда в том, что Чонвон не боится того, что в гараже. Он боится того, что будут там делать они вдвоём. В голову ни одной здравой мысли не лезет, отчего желание сорваться с места и смыться в закат прямо в этой невероятно мягкой, пахнущей хвоей и мёдом толстовке, бьёт по вискам. Он просто не готов оставаться с ним настолько наедине, не на улице, не в кафе, даже не в коридоре, а в таинственном тёмном гараже, неизвестно что скрывающем за пределами той небольшой части пространства, что освещена лампой.       — Я лишь хочу выполнить обещание.       Чего? Он ему что-то обещал, а Чонвон уже успел забыть? Но он бы точно запомнил такое, как бы там ни было. Происходящее сбивает с толку. Может Чонсон его с кем-то перепутал?       — Какое обещание?       — Ты уже не помнишь? Я буквально вчера предложил тебе помощь с танцами.       И снова ничего не понятно.       Они много разговаривали вчера, но никаких обещаний точно не было, насколько позволяло Чонвону вспомнить сознание. Что вообще произошло такого вчера, что у него из головы все мысли точно дождём смыло.       Так, дождь. Они говорили тогда. Но Ян не слушал ничего, ему было почти всё равно на слова, он был с ног до головы охвачен моментом. А ведь Чонсон задавал какие-то глупые вопросы и даже предложил бросить танцы. Ему, Чонвону!       Он бы никогда и ни за что не ушёл из танцев, он просто не видит себя без них. Кто он тогда вообще, что остаётся от него? Совершенно ничем не примечательный отличник, серая мышь, не имеющая никаких увлечений, живущая одной лишь учёбой. Он не мог позволить этому случиться.       Даже если он танцует не так, у него всегда есть возможность тренироваться больше и научиться. Просто работать больше, чтобы добиться необходимых целей. Сколько он себя помнит, всегда получал то, что хотел.       Ты не умеешь жить танцами.       Пусть он и танцует не так, он всё ещё не готов остановиться. Никогда.       Хочешь, я тебя научу?       Ян вздрагивает, как от удара током. Чонсон смотрит, наклонив голову вбок, терпеливо дожидаясь, когда до него наконец дойдёт, и довольно хмыкает, когда понимает, что он всё вспомнил. Младший всё ещё не понимает, как связать это всё с тёмным гаражом.       — И что мы... Мы будем танцевать там?.. — тыкает пальцем в пространство позади старшего, а тот переводит взгляд сначала туда, куда указывает чужая рука, после чего снова смотрит на Чонвона, уверенно кивая, — В гараже, — на всякий случай уточняет Ян.       — Да, в гараже, — поясняет парень, точно учит малого ребёнка , — У меня там всё по красоте, но я не уверен, что ты сможешь это всё оценить, если так и останешься стоять на улице. Так что, ты заходишь? Я уже замёрз.       Потратив на раздумья всего пару секунд, Чонвон решает, что ничего хуже, чем остаться прямо здесь, в совершенно незнакомом месте среди гаражей, уже быть не может, поэтому всё же делает шаг в мрачную темноту. Уже через секунду его ослепляет неожиданно яркий свет, отчего он жмурится, а, открывая глаза, ожидает увидеть перед собой что угодно, но только не хорошо обустроенную просторную студию для танцев. Идеально гладкий и чистый паркет, зеркало со всю стену, несколько полок и, совершенно не списывающийся в обстановку помещения, байк. Парень стоит разинув рот, пока второй довольно улыбается его реакции.       — Это... Вообще не то, чего я ожидал.       — Ты, скорее всего, представлял грязный захламлённый гараж? Ну, когда я копаюсь в движке он бывает таким, но я всё же стараюсь поддерживать чистоту.       — Это так классно, — Чонвон меряет шагами помещение, бегая глазами по светлым стенам и чисто отполированному зеркалу. Чонсон всё это сделал сам? И сам всё это чистит? Наверное он очень сильно любит танцы, раз завёл себе такое место для тренировок.       — Я рад, что ты оценил.       — Но как ты вообще к этому пришёл? Откуда у тебя свой собственный гараж... — Чонвон смотрит на колонки под самым потолком, удивляясь тому, насколько всё продумано вплоть до мелочей.       — На моё совершеннолетие отец подарил мне гараж и деньги, думал, что я куплю крутую иномарку, но я выбрал более дешёвую альтернативу, а на оставшиеся деньги навёл тут красоту, — пожимает плечами Пак.       — Ты... удивительный. Любой бы на твоём месте купил тачку и даже не подумал о чём-то таком. А что сказал отец?       — Он покачал головой и сказал, что я ещё молод и не понимаю, что делаю, но раз это мои деньги, то и выбор мой.       Чонвон не может понять, что такого в этом парне, что он не перестает удивлять его. Каждый день с ним как новое открытие. И его так безумно тянет к нему, так хочется узнать всё до последнего, что скрывает он внутри. Ян уверен, что у него далеко не такой богатый внутренний мир. Ему до Чонсона как до звёзд.       И ему так хочется быть ближе, но он уверен, что обожжётся о такую яркую звезду.       — Ну что, — Пак тем временем достаёт из рюкзака ноутбук и начинает копаться в проводах, чтобы подключить его к колонкам, причём уходит у него на это не больше пары минут, — готов показать мне на что ты способен? — с азартно горящими глазами обращается он к зависшему Яну.       А ведь он совсем не готов. Пусть лучше сам Чонсон сначала покажет ему свои способности, а потом уже он, определившись, может ли он вообще называть себя танцором, стоя рядом с этим человеком, решит стоит ли ему хотя бы пытаться. Никогда раньше так сильно не боялся он упасть в грязь лицом, как сейчас, стоя перед каким-то Пак Чонсоном. И он совсем не понимает почему. Эй, у него ведь есть награды, он занимается танцами с восьми лет, между прочим, но почему вдруг начинает бояться за совершенство своих навыков именно сейчас? Стоя посреди гаража, перед одним-единственным зрителем в виде человека, которого знает всего две с лишним недели.       И всё дело лишь в том, что это не какой-то Пак Чонсон, а тот самый Пак Чонсон, который удивляет каждым своим жестом, уже одним только видом доказывая живо дышащую внутреннюю харизму.       — Чего застыл? — почему-то с вызовом. О, теперь и он тоже в его способностях сомневается? Хочет взять на слабо?       Что ж, Чонвон готов принять вызов.       — Мне типа так, прям без музыки?       — Вот и музыка, — улыбается уголками губ, включая именно ту самую песню, которую Тэён ставит им для отбора в команду для выступления. И он почти не готов танцевать здесь и сейчас, но думать некогда, потому что он уже почти пропустил первую восьмёрку, но быстро собирает мысли в кучу, настраиваясь на ритм.       Он старается не смотреть на Чонсона, ему слишком страшно увидеть чужие эмоции. Мало ли, сколько там может быть разочарования? Или наоборот, заветного восхищения, о котором так сильно мечтает Ян. Он не знает, чего ожидать, поэтому просто делает то, что должен и что умеет. Чему он учился долгие годы, чтобы в итоге... Смотреть на себя в зеркало гаража, боясь взглянуть на того, кто будет судить его навыки.       Он уже подходит ко второму куплету, когда музыка вдруг останавливается, заставляя его растеряться прямо посреди движения, чуть ли не запутавшись в своих же ногах.       Он был... плох?       Страшно поднять взгляд на друга.       — Я уже вижу, что ты работаешь в поте лица над этой хореографией. Так ничего не понять.       — Что? — Ян не понимает, что имеет в виду Чонсон, от удивления даже поднимает глаза на парня.       — Не танцуй то, что поставил хореограф. Просто покажи то, что ты можешь.       Снова раздаётся музыка, но Ян слишком растерян, чтобы сдвинуться с места. Чонсон смотрит на него выжидающе, но парень так и не спешит двигать хотя бы одной мышцой. Пак поднимается с пола, на котором расположился с ноутбуком, приближаясь к младшему. Что он собирается делать?       — Просто двигайся, не стой, Чонвони, — остановившись перед ним, он вдруг исполняет какое-то невероятно странное движение, отчего Ян не сдерживает улыбки, — Ну же, давай, это фристайл, ты можешь всё.       Он делает ещё несколько совершенно неописуемых движений, которых Чонвон никогда в жизни не видел, при этом продолжая подбадривать парня для его первого шага, но ему слишком смешно наблюдать за Паком. Он прикрывает рот рукой, чтобы не рассмеяться вслух, но всё равно не справляется со своей задачей, оглушая пространство вокруг них громким смехом.       — Разве так можно? — спрашивает он сквозь смех, едва не задыхаясь от того, как друг резко поворачивает голову вбок рукой, параллельно с этим падая на пол. Он выглядит как комик, ставящий профессиональное развлекательное представление.       — Как? Так? — Боже, что он творит. У Чонвона в жизни не хватит слов, чтобы описать всё то безумие, которое олицетворяет Пак прямо сейчас, — Или так? — Он делает нечто похожее на сальто, но немного ниже, и это выглядит так опасно, что у младшего на секунду останавливается сердце, однако то, как он приземляется, при этом корча смешное лицо, выбивает из него все сомнения о его безопасности. Он знает, что делает - понимает Ян. И он уверен в том, что он делает, он просто наслаждается этим, получая именно ту реакцию, на которую рассчитывает.       — Но кто сказал тебе, что так нельзя? — спрашивает он, когда музыка уже подходит к концу, — разве есть правила в фристайле? Ты просто делаешь то, что подсказывает тебе сердце, остальное не важно, — он касается груди Чонвона в том месте, где, предположительно, должно находиться сердце, обжигая своим касанием.       — Но... какие-то основы... — иначе получается, что всё то, чему он учился долгие годы, вовсе не нужно. Потому что, по логике Чонсона, ключевую роль играет сердце, которое у Чонвона молчало до тех пор, пока Пак не оказался так близко. Его виски и переносица намокли, он настолько близко, что можно рассмотреть каждую неровность на чужом лице.       — Да, есть основы, но танец это в первую очередь чувства, твои эмоции и посыл, который ты хочешь донести до зрителей. Представь, — опустив руку, он начинает подстраиваться под новую мелодию, доносящуюся из колонок, взглядом призывая Яна делать то же самое. И он наконец делает это - первые небольшие неловкие шаги под ритм, — представь, что твой танец - это человек, которого ты любишь. Ты хочешь показать всем как сильны твои чувства, ты хочешь доказать, что он прекрасен, несмотря на все свои недостатки. Ты любишь его таким, какой он есть.       Чонвон очень старается не отставать, но слова парня выбивают воздух из его груди. Они делают пару почти синхронных шагов, прежде чем младший окончательно подстраивается под чужой ритм, постепенно смелея, старается показать... а что он вообще хочет показать? Разве был он когда-то влюблён так, чтобы уметь выражать такие сильные эмоции? Откуда вообще берёт Чонсон эти чувства, где находит нужные слова, нужные движения, чтобы так красиво, так мастерски показать всё, что творится внутри?       Чонвон не уверен, что может делать что-то подобное. В нём просто нет того, что есть в этом парне, он никогда не был таким увлечённым, он никогда не любил так, чтобы уметь находить в себе эту искру. Просто... не был. Так как может он сейчас понять то, о чём говорит Пак? Он лишь старается повторять каждый его вдох, пытается отыскать внутри себя ту незримую силу, что заставляет его сердце биться сильнее при виде этого человека.       Может быть это и есть то самое чувство?       Может, он и правда должен показать именно то, что заставляет его чувствовать Чонсон одним только своим нахождением так близко, каждым своим движением, каждым сквозящим ясностью и ещё чем-то, чего он не может понять, взглядом? Может ли Чонвон считать это своей искрой, из которой разгорится всепоглощающий огонь?       Музыка сменяется, чередуя самые разные мелодии и мотивы, но Пак находит себя в каждом звуке, он отображает уже знакомые мотивы так, как никогда бы не смог сделать Чонвон. Он сносит всё, точно ураган, он говорит своим телом, и Ян может слышать каждое слово, он слышит все движения, слышит чувства. Он восхищается.       И, чёрт, он хочет также.       Ему так далеко до этого таланта, которым обладает Чонсон, но он так хочет найти в себе что-то, хотя бы немного похожее на это безумное, обжигающее и невыносимо притягивающее, что есть внутри старшего.       Что если просто отбросить всё, что он знал раньше? Начать делать то, что велит ему опьянённое чужой игрой эмоций сердце? Будет ли ему легче, будет ли это выглядеть плохо или наоборот наконец поможет ему раскрыться? Неважно. Он должен попробовать, хотя бы попытаться. Думать, что его танец... это Чонсон. Со всем тем спектром эмоций, которым обладает каждая частичка этого невероятного человека.       Пусть будет так.       И совсем не важно, как мог бы отреагировать на такой неожиданный чувственный перфоманс его хореограф. Он - тот, кто он есть, его танец - то, что он хочет показать, то, чем он дышит. Даже если сейчас он вдыхает чужой кислород.       Даже если он... Любит Чонсона.       Чонвон находит себя застывшего в одном конце комнаты, в то время, как Пак смотрит на него из другого. Его взгляд горит, а Ян чувствует, как горят в ответ его щёки. Они оба тяжело дышат, не зная, что сказать, и нужны ли вообще им слова. Ян не понимает, что творится у него в душе, но уверен, что у Чонсона внутри тот же пожар.       Это так безумно и так... Неправильно.       И ему так нравится.