Автор

      Миновал сентябрь, в начале октября пришло резкое похолодание. Закрыв, наконец, дачный сезон, вернулась в город мама. Настроение у меня находилось где-то на высоте Эльбруса, несмотря на новый сериал с примитивным сюжетом и тупейшим юмором, рассчитанным даже не на младший школьный возраст, а на умственно отсталых детишек. Осока захаживала к нам как из соседнего города, раз в несколько дней. Если в этот момент мы занимались домашними делами – уборкой или готовкой – беда: подруга тут же бросалась помогать, пропуская мимо ушей мамины возражения. Однажды Осока обратила внимание на висящую в коридоре гитару:       — Играешь? В «Снах», помнится, ты неплохо пел под неё.       — На то они и сны. В реальности я пробовал учиться, но без особых успехов.       — Покажи?       — Даже не знаю, — сняв гитару с крючка, я тронул струны. Вспомнилась одна подходящая песня, хорошего барда времён афганской войны. И аккорды, вроде, начали подбираться. Что ж, надеюсь, получится не очень позорно.       Помнишь, как Хоттабыч сказки высекал из бороды?       Детской выдумкой, раскраской нас Хоттабыч породнил.       Этой самой звездной ночью только что родившись, я       Полюбил тебя заочно, не рожденную тебя.       Детство, что весенний дождик, переменкой прозвенит,       Солнцем вспрыгнет на ладошки суетливой ребятни.       Повзрослели мы, а те же – заводная детвора.       Я любил тебя за свежесть полусонного двора.       Эх вы, судьбы человечьи, судьбы – песни взаперти,       Неожиданные встречи с неизбежностью в пути,       С неизбежностью к развязке и серьезной, и шальной.       Я любил тебя за сказки ,с детства впитанные мной.       Родилась ли ты – не знаю, если нет, то не спеши.       Я отдал тебе, родная, музыку моей души,       В ней счастливые мгновенья, только не прокарауль.       Я любил тебя за пенье мимо пролетавших пуль.       И мечтать, и в сказки верить, кто-то скажет, мол, порок,       Лишь лентяи да тетери верят в бабушкин клубок.       Я порочен, это точно – мятежи и миражи.       Полюби меня заочно на оставшуюся жизнь.       — Неисправимый романтик, — тихонько засмеялась Осока.       — К сожалению, у нас романтика практически вышла из моды.       — Как и у нас. Надеюсь, не навсегда.       Не сразу, но Осоке удалось раздобыть «скрипты», по которым как раз сейчас снимался следующий сезон, и материала для творчества у меня стало хоть отбавляй. Двайте-давайте, снимайте, выпускайте в эфир, а мы на каждую вашу серию дадим собственную интерпретацию событий. Своего героя я пока в повествование не включал, хоть Осока и ворчала по этому поводу.       — Я ещё ничего не решил.       — Вот я и не понимаю, чего ты раздумываешь, Алекс. Тебе же здесь скучно. А там такие события, ты так будешь нужен! Допишешь повесть до конца, и пойдём.       — Не знаю, солнышко. Я пока морально не готов. Не могу себе вообразить, как увижу их всех, как заговорю… Они, в отличие от тебя, не в курсе всей закулисной кухни. Да и маму как оставить? Пожилая она уже, сама видишь.       — Так ещё один аргумент «за»! Возьмём с собой и её. Там, у нас, это как бы двенадцать лет назад, ей будет всего шестьдесят три, сразу самочувствие улучшится.       — Погоди-погоди, — я выставил ладони перед собой, останавливая её. — Ещё раз. Двенадцать лет назад? Получается, и у меня возраст уменьшится?       — Да, а как иначе? Сам же написал, что с Рийо вы погодки, а ей у нас тридцать четыре с хвостиком.       — Дела… — покачал я головой. И задал вопрос, который не решался произнести вслух больше месяца: — Скажи, а как там… Падме?       — Не очень хорошо. У неё, знаешь ли, кузен погиб. Самый близкий человек. О том, что ты живой-здоровый сидишь здесь, я ей не говорю.       — Но я-то не кузен ей! Там вообще всё за уши притянуто.       — Не имеет значения, притянуто или нет. Ты автор. Раз пишешь, что кузен, значит, так тому и быть. Я понимаю, тебе неловко. А каково ей? Ты когда-нибудь видел корабль, бьющийся в истерике? Когда отказывают системы, дурит навигация, гравитация и температура в отсеках прыгают, как хотят? Её голограмма бьёт током так, что остаются ожоги.       — Я ведь не знал…       — Когда не знаешь, надо спросить того, кто знает. А не мяться целый месяц. Эх ты, принц… — Осока сняла с пояса голопроектор. — Поговоришь с ней?       — Да.       Над миниатюрной линзой сгустилось голубоватое изображение женской фигурки высотой не больше двадцати сантиметров.       — Сестра… — хотел сказать я, а получился сипящий звук. Горло перехватило. Ответом мне был слабый вскрик. В следующую секунду голограмма Падме Амидалы повисла у меня на шее, уже в нормальном размере и естественной цветовой гамме. Тряхнуло так, будто до меня дотронулись ножками высоковольтного конденсатора. Каких-то полсекунды голографическая фигура казалась пустой внутри, как надувная оболочки, затем окончательно обрела плотность.       — Осока! Почему ты не сказала мне? — всхлипнув, пробормотала она. — Почему? Я так горевала…       Та только молча руками развела, разбирайтесь, мол, сами.       — Падме, послушай меня, — сказал я. — Дело в том, что первоначально я не был твоим родственником. Но мне очень хотелось им быть, и я написал такой сюжет. Прости. Мне очень стыдно…       — Перестань, — она погладила меня по волосам, оставляя слабое потрескивание электрических искр. — Ты всё сделал правильно. При твоём ко мне трепетном отношении быть родственниками – лучший вариант. Но, — она погрозила пальцем, нахмурилась. — Так, как сейчас, больше не делай никогда, а то я окончательно сломаюсь. Осока. Тебя это касается тоже. Давайте как-то больше беречь друг друга.       — Была неправа, извини.       Из прихожей раздался звук дверного замка.       — Это… — Падме посмотрела на меня.       — Твоя тётя.       Для всамделишной, не книжной мамы встреча с племянницей была первой, от этого она ощущала определённую неловкость. Падме, опытная в общении с самыми разными людьми и не людьми тоже, сразу уловила напряжение и постаралась разрядить ситуацию. Рассказала о себе, о своей семье, показала голографические снимки.       — Моя сестра, — задумчиво произнесла мама, рассматривая изображение матери Падме, тёти Бель. — Давно это снято?       — В прошлом году.       — Выглядит великолепно. Настоящая аристократка. А я совсем старая стала, несмотря на то, что младше.       — Тётя, всё это поправимо! — воскликнула Падме. — У меня на борту отличный медотсек. Поспишь какое-то время в капсуле, и скоро сама себя не узнаешь. Сможешь спортом заниматься, танцевать, а выглядеть будешь от силы на пятьдесят.       — Было бы неплохо, — мама улыбнулась и смахнула выступившие слёзы.       С появлением сестрицы Падме моя жизнь несколько усложнилась. В тот же день она заявила Осоке:       — Тебе не кажется, что нам надо что-то делать вот с этим? — и похлопала меня по животу. — Здоровья он Алексу не прибавляет.       — Я хотела заняться чуть позже, но ты права.       И она «занялась»: начала учить меня обращению со световым мечом. Тренировочные трубки с рукоятями так и валялись на корабле, Осока просто принесла их оттуда в очередной визит. Заниматься дома было невозможно, поэтому мы вскрыли замок подвального помещения, где располагалось давно заброшенное бомбоубежище. Основной его зал имел высоту больше четырёх метров и примерно сто пятьдесят квадратов площади. Прогнивший пол пришлось разобрать, но, по мнению моей подруги, так было даже лучше. Керамзитовая засыпка фундамента похожа на естественный, условия ближе к реальности. Впрочем, долго прохлаждаться с ненастоящим оружием она мне не позволила. Неделя упражнений по два часа утром и вечером, и подруга принесла боевой меч, тот, что подобрал мой герой а пустом Храме на Корусанте. Я знал этот прибор до мелочей. Тонкая шейка сразу за фокусирующим устройством, ребристая центральная часть, генераторный блок из двух соосных цилиндров с заметным ребром между ними, плоское навершие, выполняющее функции радиатора.       — Может, дашь сначала свой велморитовый? — попросил я. — Им, по крайней мере, самому себе конечность не отхватишь.       — Не вижу необходимости, — сказала Осока. — Ты слишком быстро учишься, будто уже умел это раньше. Чувствую, со своим мечом ты справишься прекрасно. Избавься от боязни. Помни: он хранит тепло её рук… — она помолчала. Затем спросила: — Успокоился?       — Вроде, да.       — Включай. Повторяй мои движения… Прекрасно. Выключи. Теперь надевай ремень, отработаем с подвеса.       Вот когда я понял, что подруга совершенно права. Рука словно помнила, как выхватывается меч с поясного крепления. Развернуть рукоять вбок, тянем примерно таким движением, как вынимают катану, ладонь на переднюю часть, нажать кнопку тем краем, что хироманты называют «холм Луны». Чуть сдвинуть руку, плотно охватывая выем у шейки большим и указательным пальцами. Удар я нанёс уверенно, зная, что реакция Осоки превосходит мою минимум вдвое за счёт связи с Силой. Она спокойно поставила блок, обозначила контратаку, я блокировал и отступил назад и в сторону.       — Убедился?       — Да уж. Надеюсь, это я сам, а не она ведёт моей рукой.       — Сам, не сомневайся. Хотя я слышала легенды, как призраки помогали ученикам, даже во время боя. Не сомневаюсь, когда тебе реально потребуется помощь, Айла её предложит, это в её духе.       Наконец, предварительный вариант повести был готов. Я назвал её «За кулисами мятежа». Осока, обычно склонная буквально проглатывать любой текст, читала её целый день.       — О, да, — одобрительно произнесла она, закончив. — Что-то вроде этого я и хотела бы видеть в своей биографии.       — Всегда пожалуйста.       — А над сценаристами ты временами просто насмехаешься.       — Сами дают повод. Я понимаю, они пишут так, чтобы соответствовать уровню «альтернативно одарённых» детишек. Но местами выходит совсем уж бред.       — Да я не осуждаю, не подумай. Сама люблю смеяться над такими.       Закончив текст, я решил, что неплохо бы посетить собрание клуба, три недели не был, нехорошо. Несмотря на прохладную погоду, засиделись до десяти вечера, как летом. Кто-то был одет по сезону, кто-то погрелся из фляжки, принесённой Никитой по прозвищу Кит, он последнее время выпивал всё чаще. Клубные дамы поглядывали на него с неодобрением, я их понимал: в молодости Кит был завидным кавалером, у него даже получилась семья… на какое-то время. Сейчас же, после развода, было очевидно, что мужик спивается, чем дальше, тем сильнее.       Обратно я, как обычно доехал наземным транспортом, после чего оставалось только срезать угол через дворы, перейти мост и пройти ещё немного по нашей стороне реки. Давно стемнело, неприятно-оранжевые уличные фонари освещали пустынную улицу, редкие проезжающие машины, тускло отсвечивали в чёрной речной воде. Двух человек на мосту я заметил шагов со ста. Они стояли, опершись на перила, и о чём-то лениво беседовали. Мелькнула мысль вернуться, перейти на другую сторону улицы и обойти этих субъектов, на всякий случай. Однако, я устыдился своей осторожности. Мало ли, почему могут остановиться над рекой два приличного вида человека. Может, выпили лишнего и решили проветриться? Ошибку я осознал, подойдя ближе, когда стоящие на мосту люди повернулись в мою сторону. Бородка ближнего из мужчин, успокоившая меня издали, вовсе не говорила о его возрасте. Это был юнец минимум вдвое моложе меня, среднего роста и крепкого телосложения. Его приятель был выше ростом, более худой, примерно того же возраста чуть за двадцать, и носил точно такую же характерную бородку. Стало ясно, что передо мной два представителя неспокойного Юга, скорее всего, религиозные фанатики, считающие, что бриться запрещает их вероучение.       — Давай всо, што есть, — с сильным гортанным акцентом произнёс коренастый. На мгновение я предположил, что мальчики забили здесь стрелку с торговцем «дурью» и обознались, поэтому ответил спокойным тоном:       — Ошиблись, ребята. Я не торгую тем, что вам нужно.       — Тупой русский свинья, — произнёс второй. И хрюкнул, видимо, обозначая смех.       — Сказал тибе, всо давай! — решил разъяснить их намерения первый. — Кащилёк, карточки, мабилник. Наушник тоже давай, пригадица.       — А не много ли ты хочешь? — левой рукой я расстегнул молнию на своей куртке, чтобы можно было мгновенно выхватить висящий на поясе меч.       — Хачу сваё. Неверные далжны платит дань, штоб жит.       Второй, очевидно, решив, что требования надо подтвердить чем-то весомым, извлёк из-под куртки бейсбольную биту, выкрашенную в чёрный цвет.       — Бейсболи-ист? — протянул я. — Понимаю. Слушайте, парни, идите лучше спортом заниматься, а то будут жертвы.       — Ето ти жертва! — послышался третий голос. Вот, значит, как. А правильно, выходит, я не повернул обратно, иначе бы столкнулся с тем, что шёл за мной следом, а эти кинулись бы со спины. Я быстро отступил назад и в сторону, чтобы видеть одновременно всех троих. Тощий «бейсболист» смачно плюнул перед собой, указал дубинкой:       — Щас будишь это вылизывать.       — Патом, если ми разрешим, — добавил коренастый. — Виварачивай карман!       В руке его сухо щёлкнуло лезвие выкидного ножа, по размерам – настоящая наваха. Другую клешню он вытянул вперёд, намереваясь схватить меня за грудки. Я понял, что жертв, увы, избежать не удастся. Ещё секунду, пусть сделает шаг вперёд… Однако, «бейсболист» снова проявил инициативу. Рассудив, что обыскивать бесчувственное тело будет безопаснее, он тоже шагнул ко мне, замахиваясь битой. Пришлось ударить его в стиле иайдо, наискось, слева направо и вверх. Рефлекторная боязнь огня, переданная нам далёкими предками, заставила «бейсболиста» отшатнуться, но было поздно: спица синего пламени перерезала его пополам. Верхняя часть тела откинулась назад, ударилась о перила и полетела в воду, отрезанные ноги и таз рухнули на асфальт. Два других абрека застыли в шоке. Трудно сказать, сколько продолжалась немая сцена, мне так показалось, что целую вечность. Потом нас заставил вздрогнуть короткий свист. Осока? Абрек с ножом медленно повернул голову в её сторону. Девушка плавно сняла с пояса и включила длинный, зелёный меч. Это будто сбросило у абреков блокировку. Нож звякнул об асфальт. Третий бандит попятился, поскользнулся в луже собственной мочи и, вереща, как подстреленный заяц, с заячьей же прытью бросился в ту сторону, откуда пришёл я. Первый же, с хрипом втянув в себя воздух, метнулся к перилам, запрыгнул на них и сам сиганул в реку.       — Ни на минуту тебя оставить нельзя, — пробормотала Осока. Подскочив к останкам зарубленного мной бандита, она перевалила их через перила, отправляя вслед за верхней половиной. Точным ударом ботинка зафутболила туда же нож в просвет между балясинами. Вдали послышался визг тормозов и звук удара.       — Отбегался, — холодно констатировала моя подруга. — Пойдём домой. Не беги, не беги, выравнивай дыхание. Сейчас на нас никто не смотрит.       — Т-трясёт, — лязгая зубами, сказал я.       — Ну, ещё бы. Если бы ударил, он бы тебя убил.       — Ты в Силе увидела?       — Конечно. Поэтому и побежала сразу, как почувствовала. Но ты и сам отлично справился.       — Лучше бы обойтись без этого.       — Не жалей о содеянном, смотри в будущее. Так нас учили.       Дома нас ждали мама и Падме, обе сильно переживали. Вернее, переживала, в основном, мама, а голограмма её успокаивала.       — Живы? — бросились к нам обе, едва мы переступили порог.       — Живы и невредимы.       Разумеется, мы не стали им рассказывать подробности, отложив обсуждение до момента, когда остались одни у меня в комнате.       — Думаю, после сегодняшнего тебе лучше отсюда исчезнуть, — заметила Осока.       — Чего это? — удивился я. Успокоившись и пораскинув мозгами, я оценивал ситуацию вполне оптимистично. — «Бейсболиста» утащило течением, а через неделю от него останутся только кости. Сейчас осень, рыба нагуливает жирок перед ледоставом, ей любое мясо корм.       — Скелет-то разрублен надвое.       — Напишут, что тело попало под винт теплохода. Я тебе не рассказывал, какие у нас в ментовке мастера отказывать материалы?       — Нет, вроде бы.       Я поведал ей историю о трупе, который нашли в реке, в застёгнутой сумке, замотанным в плёнку. Сначала подруга слушала недоверчиво, потом начала хихикать.       — Ты врёшь! — отсмеявшись, заявила она.       — Цитата из художественной книги, но писал её бывший инспектор угрозыска, что-то очень похожее точно было в его практике.       — Ветром обмотало и забросило в сумку? А потом она от трения от дно застегнулась? И это принял прокурор???       — Ну, там же прилагались справки о силе ветра от метеорологов и о скорости течения реки. — я пожал плечами.       — Ах-ха-ха-ха… Сомнительно, всё-таки.       — Тебе эту книгу найти?       — Хорошо-хорошо, верю. А если даст показания третий? Мы не знаем, выживет ли он после купания.       — Эта публика с внутренними органами дел не имеет, ибо западло. Максимум, кому он расскажет, это друзьям и родственникам, а потом ласковому доктору на Канатчиковой даче.       — То есть, ты считаешь, что искать тебя никто не будет?       — Крайне маловероятно.       — А вот я оцениваю вероятность как один к десяти или к двенадцати, — она увидела, как я беспечно махнул рукой, и сокрушённо вздохнула: — Алекс, Алекс… Ну, вот что прикажешь с тобой делать? Сказать, что ли, «идём со мной, если хочешь жить»?       Я покачал головой:       — Терминатор тут как-то не в тему.       — А если так. Ты… пойдёшь со мной? — она протянула руку через стол.       — Господи. Это-то ты откуда знаешь?       — Подглядела. В определённом смысле слова. Кстати, очень романтичная история, и загадочная. Мне понравилось. Ну, так что?       — Конечно, я пойду с тобой, Осока Тано. В конце концов, сюда всегда можно приехать отдохнуть.