***
В четвертый раз сбрасываю трубку и выключаю телефон. Я не хочу и не намерен её слушать и слышать в целом. Даже звук её дыхания вызывает у меня отвращение и рвотные позывы. А я точно не хочу, чтобы меня вырвало на тротуар. С силой сую телефон в карман, будто бы от этого он может провалиться сквозь землю, ну или в крайнем случае исчезнуть с лица этой планеты. Желательно вместе со мной. К чехлу телефона пристаёт пластиковый пакетик на зип-замке, и я спокоен, что он на месте. Я уже давно не чувствовал страха перед продажей «Смерти», который был в самом начале. Это в какой-то степени даже странно. Каждый раз меня могут загрести менты, но в моей крови даже адреналин не бушует. Простое безразличие. Меня не волнуют ни судьбы тех долбоёбов, покупающих дозу, ни своя личная безопасность. Уже нет. — Моя меня бы уже убила, — говорит Дэн и тушит почти сгоревшую сигарету и ржавые железные перила. — Она мне никто, — отвечаю и стремительно иду вперёд. Хочу поскорее скрыться с этого места, продать и вернуться домой. Это желание у меня появляется впервые за долгое время. Дэн быстро идёт за мной сзади, стараясь не отставать. Он единственный знает меня в достаточной мере. Для него я лишь наполовину исписанный непонятными каракулями лист. Для всех же остальных я набор непонятных символов, которые только я могу расшифровать. — И всё равно. Она имеет право хотя бы убедиться в том, что ты живой. — Ей всё равно. За это время ничего не поменялось. Разговор окончен. Сворачиваю в переулок и иду дальше, в отличие от Дэна. Он не хочет, чтобы его загребли в тюрьму, поэтому идёт в противоположную сторону — к припаркованному такси. А мне уже всё равно. Сейчас главное — желаемые купюры. Я уже давно уяснил, что этот мир слишком жесток для таких людей, как я, — он пропитан желчью и кровью, и из этой гремучей смеси из иллюзий и обмана нельзя выбраться, не имея достаточной суммы на банковском счету. Что же происходит с бесхребетными тварями? Они батрачат на обычных работах в надежде на лучшую жизнь. Они ещё не уяснили, что существуют в мире иллюзий и пора снять розовые очки и взглянуть на этот кроваво-серый мир. Есть второй вариант их жалкого существования: они обращаются к таким, как я, и покупают дозу, пытаясь скрыться от мира сего. Что лучше: быть на их месте или на моём? Лучше всего иметь бабки, чтобы выбраться из этой трясины. Проще живётся, разве что, богачам. Ну или Богу, ведь он слишком эгоистичен и самовлюблен, чтобы снисходить до таких тварей, как мы. Мы просто его игрушки и способ развлечения, вот и всё. Если бы это было не так, то все мои детские молитвы, вероятно, были бы услышаны. Хотя ладно, я вру. Богачам нелегко. Просто жить только их детям, которые не готовы к суровой серой реальности и предпочитают находиться под небом в новой новостройке в окружении слуг и безумно дорогих вещичек, которые были куплены не из-за надобности, а из-за прихоти принцессы своего папочки. Фу, как смазливо. Но такова реальность этих детишек. И прямо сейчас я иду к ещё одной бесхребетной твари, которая выбрала второй путь: вместо принятия реальности существовать в иллюзии, которую ей дают наркотики. Но мне на это всё равно. Я даже в какой-то мере рад, что есть такие безмозглые индивидуумы, ведь на них можно делать весьма неплохие деньги. С самого детства я мечтал оказаться на месте тех богатых детишек. Уже тогда я ненавидел свою мать, которая решила отказаться от помощи своих родителей, когда была беременна мной. Она просто села на шею моего отца, который старался покорно исполнять прихоти своей гулящей жёнушки. Но папу я не виню. В отличие от неё, он хотя бы что-то делал для того, чтобы выбраться из этого дерьма. Останавливаюсь на дороге между двумя домами. Они были практически идентичны, и ни на одном не было таблички с адресом. Я что, должен сам догадаться? Мне точно должны доплачивать за услуги экстрасенса. Решаю пойти в тот, что дальше. Мне нужно в третье окно справа на втором этаже, и, чёрт, даже пожарной лестницы нет. По водосточной трубе я лазил два раза: в первый раз ещё в начальной школе на спор, а во второй уже когда учился в выпускном классе. Тогда меня не хотели пускать в палату к отцу, и мне пришлось пойти на крайние меры. Набираю Андрея — он не отвечает. Чёрт. Не будь он постоянным заказчиком, я бы забил хер и преспокойно поехал обратно в Москву. Но вместо этого легко перелезаю через забор и готовлюсь забираться по водосточной трубе к небольшому балкончику, обросшему зеленью. Забраться наверх мне не составило труда. Сквозь плотные изумрудные шторы стараюсь разглядеть хоть что-то, но всё напрасно. Звонко стучу по стеклу, но вместо ответа слышу лишь шорох и захлопнувшуюся дверь. Просто открываю балконную дверь и попадаю в просторную комнату, наполненную сладким ароматом женских духов. У меня слишком мало времени, чтобы церемониться с ним. Оглядываю комнату в поисках хоть каких-то признаков жизни, и замечаю скинутое на пол платье и возле него пару туфель. На столике рядом стоит какой-то бумажный пакет. Но, в целом, я не замечаю никого. — Ты где? У меня через сорок минут ещё один заказ, времени в обрез, — не выдерживаю я, и прохожу вглубь комнаты. В ответ лишь тишина, — Ты издеваешься? Договорились, вроде: ровно в десять. Какого хера тебя здесь нет? Замечаю дверь в ванну и вспоминаю об услышанном ранее хлопке. Может, он там? Кто ж знает причуды таких, как он. Подхожу и начинаю быстро крутить ручку туда-сюда. Бесполезно. — Выходи давай, мне ещё в Москву обратно ехать. Вот нахер ты переехал сюда? Раньше Андрей жил в центре Москвы и было вполне удобно с ним встречаться. Не было никаких заморочек, и я всегда управлялся за считанные минуты. Но в этом году его семья по непонятной причине резко решила переехать в пригород, что значительно усложняло мою работу. — Это кто? — неожиданно даже для меня раздался тихий писклявый женский голосок из ванны. В голову сразу же полез резонный вопрос: — Где Андрей? Ты его девушка? — Если ты сейчас не уйдёшь, то я закричу. А внизу мои родители с охранниками, — услышал я вместо ответа на свой вопрос. Голос был неуверенный, и у меня сложилось впечатление, будто она меня боится. — Воу, тише. Я не убивать пришёл, до такого дерьма мне ещё идти и идти. Просто скажи, ты знаешь Андрея, который недавно переехал в этот район? Услышав про охранников, я сразу же понял, что попал не в тот дом. Вот чёрт. Банально: семья Андрея не настолько богата, чтобы позволить себе личную охрану. Теперь остаётся надеяться, что эта девушка не вызвала полицию, пока я спокойно расхаживал по её комнате, задавая вопросы в пустоту. — Нет, никакого Андрея я не знаю, — неудивительно. К этому моменту мне стало дико смешно от абсурдности всей этой ситуации. Как я мог так жёстко лохануться? За всю свою карьеру подобные ситуации происходили всего три раза: в первый раз во время своего самого первого заказа я совершенно случайно обронил свою фамилию по невнимательности. Второй произошёл всего год назад: несмотря на наблюдавшую за мной и заказчиком девчонку, я всё равно продал наркоту, хотя не должен был. И третий происходит прямо сейчас. Благо она не знает мои намерения. — Ладно, хорошо, я ухожу. Но последний вопрос: где шестьдесят седьмой дом? — На противоположной стороне, прямо напротив моего. — Понял, спасибо. Дико извиняюсь за беспокойство, — я усмехнулся её всё ещё испуганному голосу, и вышел на балкон, захлопнув дверь. Теперь я просто обязан потребовать у Андрея двойную оплату, даже несмотря на то, что просрал время.***
Медицинский центр встретил меня привычными холодом кондиционера. Кажется, он работает здесь круглый год. Врачи ходят туда-сюда, а родные провожают больных до палат. В детстве я представлял, что когда-нибудь я буду так же провожать своего отца, а после мы вернёмся домой. Но прошло пятнадцать лет, и, стоит сказать, мало что изменилось. Вернее всё только усугубилось. Прохожу к регистратуре и сразу говорю девушке свою фамилию. Без лишних слов она в очередной раз называет неизменную палату, и выдаёт мне одноразовый халат с бахилами и шапочкой. Быстро надеваю привычную экипировку и направляюсь прямиком к лифту. Путь до палаты не был долгим.Через небольшое окно вижу в помещении лечащего врача и без сомнения захожу внутрь. Мужчина лет пятидесяти поворачивается на меня и отходит от койки. — Мы закончили. Артём Романович, можем ли мы поговорить после окончания вашего визита? — в ответ я кивнул, и он удалился. Я сел на железный стул возле кровати. Отец всё так же лежал неподвижно, будучи подключённым к различным аппаратам. Жидкость капельницы медленно капала и скатывалась по трубке прямиком в вену. Какой в них вообще смысл, если он до сих пор лежит и не может пошевелить даже кончиком пальца? Мои визиты в отцу проходили однотипно: читал ему книги, а после просто молча сидел на стуле около получаса, пока меня не выгоняла медсестра. За все эти пятнадцать лет я прочитал отцу 567 книг. Каждая была с разным сюжетом и жанром. И ни одну из них он не услышал напрямую. Когда мне было пять, отец часто читал мне книги перед сном. Именно благодаря ним мне удавалось быстро засыпать. А, возможно, всё из-за тихого и спокойного голоса отца, который я не слышал уже пятнадцать лет. Он часто делился со мной мечтой об огромной библиотеке, и я много раз обещал ему исполнить её, хотя сейчас я прекрасно понимаю, какой это бред. Полтора часа прошли безумно быстро. В этот раз я успел лишь прочитать несколько глав. Молодая медсестра заглянула в палату и сообщила об окончании времени визита. Спорить с ней я не стал, ведь знал наперёд, что это бесполезно. Когда я вышел из палаты, медсестра проводила меня до кабинета лечащего врача, хотя я прекрасно знал дорогу до этого места. Пройдя в помещение, я вальяжно сел в кресло напротив стола, ожидая узнать причину, по которой я здесь. — Артём Романович, за последнюю неделю состояние вашего отца сильно ухудшилось. Мы все радовались, когда он делал успехи, но сейчас он рискует вернуться к тому состоянию, с которого мы начинали. — К чему вы клоните? -На консилиуме мы пришли к выводу, что ваш отец безнадёжен. Как бы он не поднимался — всё равно возвращается к изначальному состоянию. Это подобно круговороту. Мы сомневаемся, что когда-то ваш отец сможет придти в себя. Прошло уже пятнадцать лет, и за это время его мозг ни разу не проявил активность. Слова врача меня знатно насторожили. Я прекрасно понимал к чему он ведёт, но не готов был это услышать. Сомневаюсь, что хоть кто-то будет готов к ловам о том, что его отцу следует умереть. — Это решение нам удалось с трудом, но мы предлагаем подписать вам согласие на то, чтобы мы отключили вашего отца от аппаратов, поддерживающих жизнедеятельность. Поверьте, так будет лучше для него. Все эти пятнадцать лет его сознание просто-напросто мучается. Мы не просим подписывать вас сейчас. Но и вечность мы не можем держать его здесь. Мы даём вам месяц. Из медицинского центра я вышел на негнущихся ногах. «Мой отец должен умереть» — это была единственная мысль, крутящаяся у меня в голове. Внутри бурлила рвущаяся наружу ярость. Со всей силы я ударил ногой мусорный бак, а затем целиком разорвал полную пачку сигарет и кинул её на дорожку. Чёрт. Чёрт. Чёрт! Да как такое вообще может произойти? Я что, зря угрохал столько бабок? Я испоганил себе жизнь лишь ради того, чтобы в конечном итоге мой отец умер? Чёрт!***
Заливаю в себя очередной стакан дешёвого виски. Пил я редко, только в крайних случаях. Но сегодня был тот самый крайний случай. Единственный человек, на которого мне не все равно, должен умереть. Мой смысл жизни и существования в целом умрет через месяц. Если так, то и мне смысла жить дальше особо нет. Моя жизнь уже в дерьме, и выбраться из него просто невозможно. Оно следует за тобой по пятам, как злой дух, напоминая о себе. Сколько раз в самом начале я пытался убежать от этого — бестолку. Оно плетётся, обвивает, душит, дурманит и затягивает в этот смертельный омут. Единственный способ сбежать — смерть. И то не факт. На полу среди осколков стекла валяется разорванная фотография. На ней мне десять, и мы с отцом стоим на фоне моего проекта по робототехнике. А уже через месяц он оказался в больнице в том же состоянии, что и сейчас. Заливаю в себя ещё виски. Ещё. Ещё. И ещё. Оставлять полупустую бутылку нет смысла. Когда на дне осталось всего пару капель, я бросил бутылку в стену. Она разлетелась на осколки, а на грязно-голубых обоях осталась вмятина. Одна стекляшка полетела мимо меня, и лишь слегка рассекает щёку. Жаль, что лишь слегка. Сегодня вечером и ночью я должен был доставить ещё пять заказов. Насрать. Насрать на эти заказы, насрать на себя, на всех знакомых. Насрать на всё вокруг. Теперь это попросту не имеет смысла.***
Мчусь на мотоцикле вдоль полупустых тёмных улиц. Всю жизнь у меня было одно-единственное правило: не садиться на байк пьяным. Не потому что я настолько ценил свою жизнь, нет. Просто в дань уважения отцу. Но сейчас мне это необходимо. Я просто не могу оставаться в квартире наедине с самим собой. Впервые мне было настолько противно от себя, а не от окружающих меня людей. Но адреналин угасает, и я останавливаюсь напротив какого-то закрытого магазина. Возле него горит единственный работающий фонарь, который я встретил впервые с момента выезда из дома. На лавочке, прямо возле фонаря, сидит девушка. Она, потупив взгляд, смотрит на лужи, в которых отражается противный желтый свет и звезды. Кажется, она даже не замечает, что кто-то внаглую смотрит на неё. Судя по её одежде, она школьница. Но не просто какой-то общеобразовательной школы, а какой-то элитной. Я видел немало школьников, и ни один не был похож на неё. А ещё на её жилете виден яркий логотип, который я уже однажды видел на пиджаке Дэна. Но мой взгляд приковывают туфли на высоком каблуке. Я их точно видел сегодня в комнате, в которую попал по ошибке. Я не любил школьников. Почему-то каждый из тех, что я встречал, был слишком странным и самовлюблённым. Я сам такой же, но обычно нас бесят люди, подобные нам. К тому же они были слишком наглыми, что тоже раздражало. Но несмотря на предрассудки, решаю подойти ближе. Наступаю прямиком в лужу, перекрывая собой фонарный свет и звезды. Теперь взгляд девушки направлен прямо на меня. Сквозь пелену слез видны яркие зелёные глаза. Тушь растеклась по лицу и смешалась с влагой от слёз. Но даже смотря на её такое несчастное лицо, я не испытал ни капли жалости к ней. Уверен, папочка не купил ей очередную сумочку за несколько тысяч долларов, вот она и решила устроить концерт в знак протеста. Но я точно уже увидел эти глаза. Несмотря на мой пофигизм практически ко всему, у меня было немало девушек. И на них, как можно предположить, мне тоже было абсолютно всё равно. От них мне нужна была лишь разрядка и перезагрузка — и ничего более. Но даже при всём этом ни дни глаза я не запомнил. Они всегда были безжизненными и как будто искусственными, как и они все. Может поэтому эти зеленые глаза мне запомнились больше всего. Тогда они были наполнены жизнью, пусть тоже были укрыты полупрозрачной пеленой слёз. Теперь девушка внимательно рассматривала меня. Причем с такой же пристальность, как и я её. Когда она прищурилась, капли слез скатились на её щеки, ещё больше размывая тушь. Изначально я ехал под мост, где до этого часто зависал, будучи подростком. Я сбегал туда, когда мама приводила в квартиру очередного ухажёра. Но если раньше я туда ездил с некоторыми одноклассниками, то после выпуска мотался туда один. Внезапно мою голову посетила очень странная мысль, которую следовало бы тотчас прогнать. Но об этом я подумал уже после. — Прокатимся? Ладно. Если этот день и так сумасшедший, то стоит закончить его так же безумно.