—
Несмотря на то, что Сергей сознался в совершении всех пяти убийств и был признан вменяемым, по решению суда его поместили в лечебницу для душевнобольных. Это было связано с рекомендациями со стороны коллегии приглашённых медиков, проводивших экспертизу. Сама лечебница располагалась в отдалении от города, южнее Кронштадта, в закрытом пансионе, который открыли несколько лет назад на месте бывшего военного форта. Игорь сначала даже опешил: такого, во всех смыслах, ироничного хода судьбы он не ожидал после случившихся трагедий. Про саму лечебницу он слышал немного из-за её закрытой политики и малого количества людей, которые туда попадали, минуя полицию. Сергей в период рассмотрения дела вёл себя смирно и вины не отрицал, сотрудничая со следствием. Единственное, о чём он молчал, была фигура Олега Волкова, навязчивая галлюцинация в его больном сознании. Но от заключения судебно-психиатрической экспертизы Сергей всё же не отказался, не став ничего оспаривать. Ему предоставили адвоката, который был не столько в договорённости с судом, сколько понимал, что после дела он ни копейки не получит от Разумовского — его деятельность и вклад в защиту клиента были минимальны и носили достаточно сдержанный характер. Это смирение со стороны Сергея и подобие скуки, сквозившее от всей судебной коллегии, впервые обратила Игоря к мысли, что происходящее совершенно не соотносилось с тем паническим состоянием, которым был объят город в последние месяцы. Прочитав первый протокол следствия, где Сергеем не упоминался Волков, Игорь изъял из документов дела и похоронный лист. А когда ему дали право говорить на одном из заседаний, он лишь указал на оставшиеся материалы, которые теперь смотрелись достаточно скромно — пара тетрадок и договор с HOLT International, хотя сам костюм полиция так и не обнаружила, не считая пары сменных колб от огнемёта, совпавших с теми, что нашли на местах поджогов. О попытке нападения на себя Игорь тоже умолчал: что-то не позволило ему сделать этого ни во время первого протокола, ни на слушании. Его до сих пор терзало непонимание мотивации и логики поступков Сергея. Яростная безжалостность, которая в одночасье и без причины сменилась молчаливым согласием и апатией ко всему, включая даже суд над собой. А перед последним заседанием что-то всё-таки случилось. Игорь знал, что заключённые шли на различные уловки, чтобы оттянуть слушания на неопределённый срок, но попытка прогрызть себе вены на руках, даже ему показалась дикой. Он уже до суда пришёл к мысли, что Сергей действительно тяжело болен и нуждается не только в ограничении от социума, но и в лечении. Сам инцидент он расценил, как "внутренний конфликт": Игорь слишком хорошо помнил истерические выкрики Сергея, перемежающиеся с хватанием за голову и "птичий", злой взгляд, следовавший за этим. Два дня спустя Сергей присутствовал на заключительном слушании с забинтованными и одновременно закованными в наручники руками. Одежда — подобие серой пижамы, выданное ему в медицинском блоке, — была измята. Под глазами залегли тёмные круги, лицо осунулось, а волосы выглядели неопрятно. Вероятно, Сергею что-то кололи последние дни и он стал совсем не похож на себя, словно выцвел и потерял остатки живого вида. Игорь присутствовал на всех трёх заседаниях скорее из вежливости и личного любопытства, чем из необходимости. Он пытался так или иначе поймать взгляд Сергея, но тот явно намеренно избегал его раз за разом. Лишь несколько раз, ещё на первом слушании, Игорь чувствовал на себе прибивающий к стенке взгляд синих глаз, но он знал — это был не Сергей. После вынесения окончательного приговора суда Игоря уважительно хлопали по плечу коллеги и редкие знакомые, поздравляя с раскрытием громкого дела, а по сети разошлось несколько видео и статей о новом "супергерое из Петербурга": к этому прозвищу приложила руку Юлия Пчелкина, не преминувшая воспользоваться своим личным знакомством с Игорем. Она даже попыталась пробиться в отделение и взять интервью у "героя", но к вящему удовольствию того, её не пропустили, ссылаясь на загруженность. Сам Игорь относился к ситуации безразлично, не считая нервного напряжения из-за столь пристального внимания к себе. Но вот лёгкости, что обычно настигала после справедливого вынесения решения суда, он не ощутил. Не хватало самого главного, чтобы пазл окончательно сложился. Игорь всё ещё не понимал, что происходило в голове Сергея и кем он был на самом деле. Пацифистом-богачом, с поразительно скромным поведением или маньяком с нездоровой, фанатичной идеологией? И тем и другим? Но где тогда пролегала та грань, что объединила эти полярные стороны в одном теле? Игорь всё чаще стал ловить себя на мысли, что ему хотелось бы поговорить с Разумовским ещё раз, более взвешенно, чтобы окончательно получить ответы на все свои вопросы. Их взгляды были схожи. По крайней мере, взгляды того Сергея Разумовского, который по-юношески идеалистично ратовал за свободу и мирные перемены, и старался заступиться за слабых. Того Разумовского, который перечислял огромные суммы в детские приюты и социальные организации, и не считал денег для других. Мир без насилия утопичен, но и в нём должна быть грань — Сергей переступал её неоднократно и без оглядки, явно не замечая в этом проблемы. Игоря это пугало сильнее прочего и он понимал почему — это то, что он боялся преступить внутри себя. Но о посещении лечебницы не могло идти и речи: визиты в подобные учреждения строго контролировались руководством, пусть и ходили слухи о редких исключениях. Игорь пытался найти хоть какую-то информацию о лечебнице в сети или через знакомых, но все его запросы уходили будто бы в никуда: кроме краткого описания деятельности, отделений в больнице и адреса ничего не было. От недостатка информации складывалось ощущение, что этого места и вовсе не существует. — Тут я тебе не помощник, Игорёк, — вздохнув, ответил Прокопенко, когда Игорь отчаявшись окончательно пришёл к нему. — Может знакомые, дядь Федь? Старые товарищи? — Да нет, — пожал плечами тот. — Знаешь же, у них там свои порядки и законы. Полицию не жалуют, а мы и рады. Нам своего добра хватает. — Мне бы поговорить с ним, хотя бы раз. — Что это тебя так повело на разговоры? Дело ведь уже закрыли. — Не знаю. Он нормальным был, сколько я с ним общался. Мне это не даёт покоя. — А много ты с ним общался? Друзьями были? — Прокопенко вздохнул. — Бросил бы ты эти мысли и не мучился. В могилу загонишь себя, а ты мне и Ленке ещё нужен, — он похлопал его по плечу. — Не везёт тебе, Игорь, с людьми, конечно. Умеешь найти себе на голову проблем с ними. Игорь только усмехнулся на это. Спустя время он не выдержал, вновь отыскал адрес больницы, и всё же отправил обычное письмо с запросом на встречу или хотя бы на право переписки. На время это дало призрачную надежду, что назойливая мысль исчезнет и перестанет терзать его. Но уже спустя неделю Игорь стал почти каждый вечер проверять почтовый ящик. Два месяца не принесли никакого ответа, но ещё одно письмо Игорь так и не решился написать. Всё это и так шло вразрез с его принципами. Решив, что письмо либо потерялось на почте, либо было проигнорировано администрацией лечебницы, Игорь окончательно забросил глупую затею, вернувшись к привычной рутине.—
Ответное письмо пришло ещё спустя два месяца. На белоснежном листке с гербовой печатью лаконично сообщалось, что пациент имеет право на встречу с третьим лицом. Далее шёл более точный адрес и дата визита. — Не интернат для психов, а приют для животных какой-то, — проворчал Игорь, повертев листок в руках. Обнаружив в тот вечер неизвестный конверт, он сначала решил, что ошиблись квартирой. Но вчитавшись в мелкий текст отправителя и обнаружив среди букв свои фамилию и имя, сомнения пропали. К тому моменту интерес Игоря к истории Чумного Доктора угас, но полученное письмо вновь обратило его к мыслям о столь навязчивом желании поговорить с Сергеем. Неужели то письмо, что отправил сам Игорь, всё-таки достигло адресата и стало спусковым крючком? Вряд ли бы Сергей сам выбрал в собеседники того, что упрятал его за решётку. Спустя три дня, в назначенное время Игорь явился к пристани у форта Константин, откуда к лечебнице уходил небольшой катер. Дорога заняла не более пяти минут. Старый, каменный бастион одиноко высился посреди бескрайнего предела черно-синей воды залива. Крепость была реконструирована, но сохранила общий вид: снаружи всё было вымощено брусчаткой и лишь внутри расположился небольшой зелёный дворик-колодец со стеклянными дверями в южной части здания. На территорию его запустили даже не уточнив имени — Игорю это показалось крайне странным для столь закрытого места. Но уже у стеклянных дверей его тщательно обыскали, забрали телефон, документы, ключи, вежливо попросили снять верхнюю одежду, ремень и выдали сменную обувь. После чего миловидная медсестра провела его через лабиринт лестниц и пустынных коридоров, отделённых от рекреаций окнами с решётками, за которыми размещались помещения, где изредка можно было увидеть пациентов и врачей. Игорь предположил, что стекло ударопрочное и от этой мысли, ассоциация с приютом или зоопарком усилилась. Доктор средних лет, с густой бородкой и в аккуратных очках, встретил их у дверей в кабинет без номера в одном из тупиковых коридоров. — Здравствуйте, Игорь, — мужчина протянул руку для приветствия. — Меня зовут Вениамин Самуилович Рубинштейн. Я лечащий врач Сергея. — Здравствуйте, — Игорь ответил на рукопожатие. — Софочка, скажите ребятам, что можно, — он добродушно обратился к медсестре и та кивнув, удалилась. В поведении врача и его словах было что-то чрезмерно спокойное, может даже радостное для такого безумного и вместе с тем мёртвого места. — Письмо вам написал я: уж простите, что пришлось прибегнуть к нарушением и получить ваш адрес окольными путями, — Рубинштейн виновато улыбнулся, но в тёмных глазах не было никаких эмоций. — В каком смысле? — переспросил Игорь: откуда врач мог узнать его адрес? — Это нарушение... — Частной жизни, — закончил за него фразу Рубинштейн, миролюбиво улыбнувшись. — Нам необходимо было решить данный вопрос быстро, поэтому не было возможности подать официальный запрос. Игорь уже хотел было упомянуть своё письмо, но осёкся. Запрос, о котором только что упомянул Рубинштейн, подразумевал, что письмо до лечебницы так и не дошло. Неужели, и адрес, указанный в сети, был ложным. — Странно, что Сергей выбрал именно вас для встречи, но, должно быть, на это у него есть личные причины, — продолжил Рубинштейн. — Никаких догадок на этот счёт? — Ни малейших, — отозвался Игорь, про себя всё же удивляясь такому выбору. — Вы ведь не были друзьями или коллегами до минувших событий? — Нет. — Что ж, — он удивленно приподнял брови, — тогда это очень интересно. Да. Продолжительность вашей встречи составит тридцать минут, если Сергею не станет хуже, — Рубинштейн немного склонил голову. — Может у вас есть какие-то вопросы ко мне? Сейчас самое время задать их, не стесняйтесь. — Ему лучше? — Игорь решил не размениваться ужимками. — Смотря, что подразумевать под улучшением, — уклончиво отозвался Рубинштейн. — Разумеется, за четыре месяца невозможно вылечить человека с таким анамнезом, но он стал более стабильным. Вы сами увидите. — Разговор записывается? — Разговор нет, комната изолирована, но наблюдать мы будем, не беспокойтесь. В случае нападения мы незамедлительно среагируем. — А вы допускаете, что он всё же может напасть? — Игорь нахмурился. — Надеюсь, до этого не дойдёт, — Рубинштейн улыбнулся снова и открыл дверь, пропуская Игоря. — Его сейчас приведут. Присаживайтесь. Дверь закрылась. Игорь прошёл к столу, стоящему посередине пустой комнаты. Провёл рукой по столешнице, отодвинул стул и сел спиной к непрозрачным окнам на правой стене — оба находились за решёткой. Комната была светлой и чистой: на противоположной от окна стороне располагалось длинное зеркало, почти на всю ширину комнаты. Скорее всего с обратной стороны оно было прозрачным. Рубинштейн сказал, что у Сергея могли быть личные причины на эту встречу. Значит ли это, что он так и не выяснил подробностей за прошедшие месяцы или это была лишь отговорка? Игорь принял решение не верить слепо всему сказанному и услышанному в этих стенах. Мысль, что в заведении могли заниматься чем-то незаконным, казалась и бредовой, и допустимо логичной после столь странного разговора с врачом и факта отсутствия какой-либо информации об этом месте в публичном доступе. Через минут пять ручка двери дёрнулась. Вошёл Рубинштейн, и подойдя к столу, заложил руки за спину. За ним двое санитаров ввели Сергея и усадили на стул. Тот не поднял головы и больше напоминал собой тряпичную куклу. — О чём с ним говорить, пока он в таком виде? — Игорь нахмурился. — Не переживайте, — Рубинштейн немного усмехнулся. — Он сможет с вами побеседовать. Напоминаю, у вас полчаса. Рубинштейн вышел вслед за санитарами, после чего раздался щелчок ключа в замке. Игорь, всё ещё хмурясь, стал пристально рассматривать Сергея. За четыре месяца пребывания в лечебнице он сильно изменился, и не в лучшую сторону. Сергей сильно похудел, а кожа стала нездорового, бледного цвета, словно он давно не выходил на свежий воздух. Волосы, по всей видимости, ему стригли здесь и намеренно очень коротко. Он продолжал сидеть молча, опустив голову и сцепив в замок руки. Из-за наклона головы, Игорь не мог рассмотреть его лица. — Зачем позвал? — Игорь осмелился нарушить повисшую тишину. Сергей медленно приподнял голову и исподлобья посмотрел на него. Игорь был готов увидеть что угодно в этих глазах, кроме удивления. Сергей всё молчал, часто промаргиваясь. Его взгляд был не безумный, а сонный, словно его только что подняли с постели. — Ты пришёл. Если, конечно, это не очередной эффект от лекарств, — голос прозвучал глухо. Сергей облизал губы и постарался улыбнуться. Игорь только сейчас заметил, что на висках у него были заметны бледно-розовые пятна, словно от ожогов. Ему внезапно стало жаль этот остаток человека и светлого ума, который сидел перед ним. Всё лучшее, что могло ещё теплиться по ту сторону синих глаз, сейчас сгнивало в этом каменном мешке посреди волн и ветра. Он рассчитывал, что состояние Сергея улучшилось или хотя бы осталось прежним, но то, что теперь привели на встречу было непохоже ни на одну из этих версий. Это и была та стабильность, о которой говорил Рубинштейн? — Пришёл, — Игорь скрестил руки на груди и нахмурился. — А тебе поговорить больше не с кем? Сергей вздрогнул и уставился себе под ноги. — Не с кем, — ответил он, вновь часто моргая. — Я больше никого не знаю в городе, — Сергей наконец посмотрел Игорю в глаза. Пять миллионов человек, огромная власть и деньги, авторитет среди элиты и власть имущих, монополия на социальные сети и интернет, влияние на масс-медиа и мнение толпы. И неужели не нашлось никого, кто мог бы разделить с ним этот кошмар? Кому он мог показать во что теперь превратилась его жизнь. Сергей продолжал рассматривать его. Казалось, каждое действие даётся ему с трудом. Он повёл руками немного в сторону — они были закреплены широкой пластиковой лентой, напоминавшей стяжки. — Мне приятно видеть кого-то из прошлой жизни, — снова заговорил Сергей. — И так вышло, что кроме тебя у меня не осталось знакомых в Петербурге. Не подумай ничего — я бы не стал тебе писать, если бы Олег был жив. Я бы написал ему, — последнее он произнёс тише. Игорь тоже молча рассматривал Сергея. Лечение здесь заключалось в том, чтобы обколоть и забить больного, а не пытаться решить первопричину расстройства, которая сподвигла человека к преступлению. Игорь мало смыслил в этом, но логика подсказывала, что бороться надо с причиной болезни, а не симптомом. — Прости, что заставил проделать такой путь, — вновь попытался завязать разговор Сергей. — Доктор сказал, что мне не хватает общения сейчас, после активной терапии, — он запнулся. — А из-за лечения я стал немного другим. — Тебя перестали мучить галлюцинации? — Игорь догадался, что сонливость и спутанность мышления были своеобразной платой за отсутствие голосов. — Да, — отозвался Сергей. — Я рад этому. И ещё рад, что ты нашёл время приехать. Ещё раз прости, что написал тебе... — Не извиняйся, — Игорь подался вперёд. — Решение приехать оставалось за мной. Сергей вновь попытался улыбнуться на это, но потом посерьёзнел. — Можешь сказать, который сейчас час, пожалуйста? Игорь обратил внимание, с каким трудом Разумовский всматривается в окружающее пространство, словно сквозь мутное стекло. Но взгляд всё равно был едким и таким же птичьим, как и в тот вечер, только сейчас зрачки были сильно сужены. — Здесь нет часов? — Ни часов, ни календарей, — Сергей вновь моргнул. — Я пытался считать, но ещё в самом начале сбился и теперь не знаю. В некоторых палатах нет даже окон. — Часы у меня забрали, но скорее всего около одиннадцати. Ровно в десять за мной прибыл катер. — А который день? — Сегодня пятнадцатое, вторник. — Мая? — Июня. — Уже лето, — Сергей прерывисто вздохнул. — Я думал прошёл только месяц, — сдавленно произнёс он. Игорь попытался представить каково это, когда теряешься во времени и пространстве, не помнишь дней, дат, забываешь лица, не можешь отличить живого человека перед собой от галлюцинации, которую предложил больной и воспалённый от бреда рассудок. Когда тебя обкололи медикаментами и заперли в одиночной камере без окон. Когда не лечат, лишь разрушая остатки разума. Но стоит ли думать об этом — он сам вряд ли будет на его месте. — Как ты себя сейчас чувствуешь? — Игорь хотел было обругать себя за косноязычный вопрос, но было поздно. Разумовский молча улыбнулся и пожал плечами. — Я имею в виду, что меня волнует твое состояние. — Да, я почти поверил, — вяло ответил Сергей. — Мне получше. Может я не выгляжу так, но точно лучше, — он ещё раз улыбнулся. — Ты, наверное, сам понимаешь почему. — Его больше не было? — Давно не было, — помолчав ответил Сергей. Игорь вспомнил детскую тетрадь с карандашным рисунком чёрной фигуры в вихре перьев. Вспомнил метания, крики и удар, от которого он чудом сумел уклониться — он снова заиграл в памяти бесконечным калейдоскопом покадровых фрагментов. А ещё Игорь понял, что не испытывает того чувства неконтролируемого страха, который охватывал его в тот вечер. Он присмотрелся к Сергею. Тот спокойно рассматривал его в ответ, немного прищурившись. — Мы с тобой чужие люди, — наконец произнёс Сергей. — И мне сложно подобрать слова — я всегда был плох в этом. Игорь только кивнул на это. Они и впрямь чужие и незнакомые друг другу люди. Почему же он так стремился поговорить, а получив возможность, не знал, что спросить? Вернее, как спросить о том, что волновало. — Как тебе разрешили встречу? — Я подписал документы, — ответил Сергей. — Формальность. — Что за документы? — Соглашение на встречу, — неуверенно произнёс Сергей. — Почему ты спрашиваешь? — Ты меня видишь? — Игорь повёл перед ним рукой. — Постоянно моргаешь и головой крутишь, как сова. Ты читал, что в тех бумагах было? — Нет. Не смог прочитать. Мне сказали, что это соглашение на встречу. Я подписал и ты пришёл. Всё честно. — Не подписывай больше ничего, что не сможешь прочитать, — сказал Игорь, вспоминая своё письмо, ушедшее в пустоту. — Почему? — Сергей тоже подался немного вперёд, но его слегка качнуло. — Ты что-то узнал об этом месте? — Никакой информации в сети нет. Ни о персонале, ни об учредителях, нет отзывов или какой-то статистики. Ты в своих архивах ничего не находил? У тебя они явно глубже, — Игорь некстати вспомнил их разговор в допросной той ночью. — Я даже не знал, что тут дурдом, — Сергей произнёс это как будто с ноткой обиды. — А что другие пациенты говорят? — Не знаю. Я ни с кем не общаюсь, кроме врача и его ассистентки. И то — с ней очень редко. В основном я всегда один. Теперь один. — Тебе что-то дали перед встречей? — Сделали укол, — Сергей кивнул. — Наверное, боятся. Ты не смотри, что я такой. Мне нужно больше концентрации, чтобы не выпадать, но я в своем уме и всё осознаю. Напоминает опьянение, а я к такому привык, — он криво усмехнулся. — Я заметил, — скептично ответил Игорь. — Ты злишься, что я написал тебе и поднял эту историю со дна? Ты, вероятно, уже всё забыл. — Я не злюсь, — Игорь решил придержать при себе информацию о собственном временном "помешательстве" после суда. — Если мне разрешат ещё одну встречу, — Сергей заломил пальцы и опустил глаза, — я могу снова попросить написать тебе? — Я посоветовал тебе ничего здесь не подписывать, — уточнил Игорь. — Но если не заставят подписывать? Да и дело не столько в документах, — он помолчал. — Нужно ещё вести себя прилично и следовать плану лечения. Тогда они идут на уступки. Так не только со мной, могу предположить. — Вести прилично — это позволять мучить себя? — О чём ты? — Какое основание для такого лечения? — Игорь коснулся пальцем своего виска. — У тебя следы от электрошокера. Сергей вспыхнул от этих слов и коснулся тыльной стороной руки ожогов. — Это лечение, к тому же под наркозом, — он покосился на дверь. — Мне уже реже такое делают. — Тебе что-то до неё делали? — Игорь попытался поймать чужой взгляд. — ЭСТ действительна, только если все остальные методы лечения не сработали. А ты говоришь, тебе делали укол. — Мне сказали мой случай нетипичен и тут не работает общая практика. — Для кого он нетипичен? Для психиатрии или для врача? Сергей потёр глаза пальцами. — Общаешься ты, конечно, восхитительно, — он сонно посмотрел на Игоря. — Ты не веришь Рубинштейну? — Сергей прищурился. — Не веришь, что его лечение поможет? Мне ведь стало лучше и голос исчез. — Смотря, что называть улучшением, — ответил Игорь. Сергей усмехнулся и покивал. — Странно, что ты нашёл здесь хоть что-то, что было мной, — внезапно произнёс он. — Иногда кажется, что я сам себя не ощущаю, не знаю, что чувствую. Не знаю, я ли сегодня проснулся или кто-то другой. — Полагаю, ты именно тот человек, которым лично я тебя помню, — медленно ответил Игорь. — Ощущения иногда могут подводить. — А я бы наоборот не доверял памяти, — Сергей опять усмехнулся. — Воспоминания — самая ненадёжная вещь, как я успел выяснить, — он умолк и принялся терзать пальцами ленту на своих запястьях. — Кто это был? — спросил Игорь. — Та, другая личность. Кто он? — Без понятия, — пожал плечами Сергей, не отрываясь от своего занятия и не поднимая головы. — Я тебе наговорил в тот вечер всякой дряни про отца. Извини. — Ты меня не задел. — Нет, — Сергей поднял голову. — Задел. Я заметил это по твоим глазам. И сейчас тоже вижу. Меня это мучило всё время, пока я здесь. — Я не злюсь на тебя. Раздался стук в дверь и послышался голос: — Минута! Время пролетело слишком быстро и незаметно. Стук и голос из-за двери заставил Сергея вздрогнуть. Его глаза забегали, он вновь облизал пересохшие губы. — Я могу попросить написать тебе? — повторил он вопрос, который теперь звучал полутоном наивной надежды. — Можешь, — Игорь помолчал. — При условии, что ты не будешь подставлять себя. — Хорошо, — уклончиво отозвался Сергей. — Тебя возможно будут спрашивать о встрече. Не говори ничего, ладно? — Почему? — Не знаю, — Сергей покачал головой. — Твои слова про бумаги меня обеспокоили. И то, что ты рассказал. О том, что нет никакой информации об этом месте. Игорь подумал, что возможно не стоило вот так сразу, рассказывать Разумовскому обо всём, что он успел узнать сам. Для такого воспалённого сознания эта информация могла быть крайне пагубна. Кто знает, насколько это может развить в Сергее паранойю и ложную убеждённость в домыслах. — Ты, давай, голову этим не забивай. Понял? С твоим врачом я не собираюсь шушукаться, в любом случае. — Я постараюсь. Дверь открылась. Вновь зашли санитары, Рубинштейн — следом. Первые подхватили Сергея под руки и подняли, чтобы увести. — Как я понимаю, всё в порядке? — Рубинштейн обратился к Сергею, который что-то беззвучно прошептал. — Времени было достаточно? — он повернулся к Игорю. Тот украдкой глянул на Сергея, который приподнял голову и смотрел исподлобья. Санитары потянули его за собой и вывели прочь, не дожидаясь ответа. — Достаточно. — Хорошо, — Рубинштейн указал на дверь. — Позвольте, провожу вас. Игорь кивнул в ответ и вышел из кабинета. — Сергей у нас уникальный пациент, как вы могли заметить, — сказал Рубинштейн, когда они спускались по лестнице. — Я что-то не заметил. Таких достаточно и в обычных диспансерах. Игорь постарался, чтобы его голос был как можно более отстранённым. Чутьё подсказывало, что в Рубинштейне было что-то более пугающее, чем даже в Сергее в тот вечер. — Своим диагнозом, — махнул рукой доктор. — Очень редкий случай, а на моей практике и вовсе первый. — И что же у него за диагноз? Он выглядит гораздо лучше, чем раньше, — Игорь вновь постарался задать вопрос небрежно. — Это сродни шизофрении, — они уже спустились в один из бесконечных холлов первого этажа. — Точной этимологии болезни нет, но в экспериментальных кругах это принято называть диссоциативным расстройством идентичности. Проще говоря, когда в одном теле существуют две отдельные личности, каждая со своим уникальным набором качеств и умением подавлять друг друга, вымещая воспоминания подавленной субличности. Это полностью складывалось с тем хаотичным поведением Сергея и словами, что он не помнил, как убивал людей. Картинка складывалась и с перепадами его состояния, когда менялся даже взгляд и мимика. Или же под симптомы лишь подобрали болезнь, подведя всё в удобную плоскость? — И как лечится это ваше "экспериментальное"? — К сожалению, пока никак, — беспечно отозвался Рубинштейн, перебирая пальцами цепочку часов. — Нам остаётся лишь подбирать и пробовать разные варианты лечения. Рано или поздно это должно дать свои плоды. Значит, Сергей и без встречных исков останется в стенах лечебницы надолго, если не навсегда. Постепенно превращаясь в бессознательное тело, он будет годами подпитывать интерес этого врача к болезни и практикам, которые не позволили бы проводить в других учреждениях или на обычных пациентах. От этих мыслей стало не по себе — может ли маньяк стать заложником маньяка? У судьбы и впрямь было скверное чувство юмора. — Мы лишь проводим интенсивную терапию, — продолжил Рубинштейн, когда они вышли в центральный холл. — Сколько ещё это продлится? — Игорь стал аккуратно прощупывать на вшивость своего собеседника. — Сложно сказать, — Рубинштейн махнул рукой и медсестра отдала Игорю ящик с его вещами. — Это может занять годы. Почему вы спрашиваете? — Он преступник, — отозвался Игорь, надевая куртку. — Его место в тюрьме, а не в санатории. — Ну, как можно заметить, терапия даёт свои результаты. Сергей уже стал более стабильным, чаще идёт на диалог. Вы это и так заметили, думаю, — Рубинштейн пристально рассматривал его сквозь стёкла очков. — Но, вероятно, ему всю жизнь потребуется контроль и оценка психиатра. Игорь отметил про себя, что понял всё верно. От этого стало тошно на душе. — Ему не хватает общения сейчас, — продолжил врач. — Потому я решил, ему будет приятно пообщаться с кем-то знакомым, предложил написать письмо. Но даже не думал, что его выбор падёт на вас. — Но вы не отказали ему в этом, — уточнил Игорь. — Значит, не так долго удивлялись. Рубинштейн улыбнувшись немного склонил голову, как бы соглашаясь. — Так как вы смотрите на ещё одну встречу с Сергеем? — приятная улыбка делала лицо добродушным, но тёмные глаза оставались безразличными. Сергей просил не говорить ничего о желании встретиться ещё раз. Что именно он имел в виду, если его слова сейчас вообще имели смысл? В том состоянии, до которого он был доведён, вероятно, весь окружающий мир был для него ложным и неточным. Следовательно, и сама фигура Игоря могла значить лишь знакомое очертание из прошлого, что бы сам он себе не надумал. — Полагаю, это зависит вовсе не от меня, — пожал плечами Игорь. — И всё же? Рубинштейн явно тоже прощупывал почву. Игорь стал судорожно думать над ответом, который позволит не увязнуть ещё глубже, чем он уже смог. — Я не вижу в этом трудностей, — уклончиво ответил Игорь. Он понимал, что правильного ответа в диалоге с таким человеком, как Рубинштейн, нет. — Если у меня будет время, я навещу его. Доктор улыбнулся и протянул руку для прощания. — Тогда — до встречи. Выйдя из каменных стен Игорь понял, что на улице намного теплее, чем в помещении, а воздух был свежее и чище. Он глубоко вздохнул, чтобы развеять одолевшие его мысли. Игорь медленно прошёл через пустой внутренний дворик, рассматривая группу медперсонала, которая курила, примостившись в тени деревьев. Но вот судя бледному лицу Сергея и болезненному виду остальных редких пациентов, прогулки на свежем воздухе не входили в их программу лечения. Игорь оглянулся к стеклянным дверям: он ведь так и не спросил, почему Сергей несколько месяцев назад позволил не только судить себя, но и сейчас не выражал никакого сожаления о принятом решении — что именно сподвигло его тогда и что было на уме у него сейчас. Но теперь оставалось лишь ждать следующего визита. Обратный путь от лечебницы до порта вновь занял не более пяти минут. Игорь постоял еще какое-то время на берегу, наблюдая за маневром лодки, которая уходила обратно к форту, оставляя за собой белый хвост пены. День был ясный и солнце слепило глаза, но несмотря на середину июня, с залива дул сильный ветер — Игорь почти сразу продрог. Запахнув поплотнее джинсовку, он медленно двинулся в сторону остановки, чтобы вернуться в город.