- Я очень рад, господа, что всё так удачно разрешилось, - Александр говорил с нарочито радостной интонацией и разливал вино по стаканам. – Предлагаю, по такому случаю, отужинать сегодня у меня.
- Вы знаете, Сан Христофорыч, что-то совершенно нет аппетита, - Яков глухо хлопнул затянутой в кожу чёрной перчатки ладонью по поверхности стола. – Завтра ехать в Петербург. Хочется завалиться спать. Вы уж не обессудьте.
Александр уловил усталые нотки в чужом голосе, потому поспешил заверить старшего следователя, что он всё понимает. Отголоски обиды всё же кольнули его окаменевшее за эти годы сердце, но он умело проигнорировал это, залив обиду вином. Всё можно залить вином. Если постараться.
Гоголь, с позволения старшего следователя, удалился практически сразу, сославшись на плохое самочувствие. Александр так и не посмотрел в его сторону, да и присутствие Якова уже который раз за день начало его раздражать. Душа требовала уединения, потому Александр поднялся, нахлобучил на голову треуголку, захватил лежавший на столе пояс с саблей, откланялся перед следователем и поспешил ретироваться. Он не мог видеть, что Яков провожал его задумчивым взглядом до конца улицы и продолжал смотреть в ту сторону, пропадая в размышлениях о необычном поведении полицмейстера.
Яков не скрывал от самого себя, что после долгих лет разлуки ему было приятно видеть Бинха живым. Он знал о его «странствиях» лишь понаслышке, а в последние годы и все ниточки, к нему ведущие, оказались оборваны. Бинх исчез из поля зрения. За двадцать с лишним лет он не прислал ни одного письма. И Яков не знал, куда на этот раз отправится его возлюбленный, дабы передать ему короткую весточку. Саша постарался сделать всё, чтобы уйти из прошлой жизни. И у него это почти получилось. Но только не для Якова.
Следователь был несказанно счастлив, когда из Полтавской губернии на его имя пришла депеша, подписанная рукой Бинха. Ниточки восстановились. Теперь Яков знал, где его прошлая жизнь. А почерк своей прошлой жизни Яков узнает всегда. Слишком грубый для писаря, но слишком аккуратный для военного. Так пишет только Саша.
Однако первая после стольких лет встреча прошла совсем не так, как обдумывал Яков. Во-первых, рядом с ним вечно тёрся Гоголь. Его присутствие не давало возможности поговорить с полицмейстером тет-а-тет. Во-вторых, сам Александр не очень уж охотно шёл навстречу, как будто нарочно находясь на почтительном от следователя расстоянии в кругу своих казаков. Пришлось их немного разогнать, что, судя по всему, не пришлось Саше по душе. Но он смолчал. Он всегда молчал, когда ему доставляли неудобства, Яков это знал, как никто другой.
В-третьих, не только расстояние мешало Якову поговорить. Холодная учтивость и надменный скептицизм Бинха подогревали раздражение следователя, и тот не успевал удержать свою собственную аристократичную гордыню. Всё это перерастало в короткие словесные перепалки между ними. В какой-то момент, Яков невольно проникся ещё большим уважением к Бинху. Тот начал отвечать на оскорбления, пусть и тщательно завуалированные. Значит, годы ссылок всё же сказались на его душевном состоянии. Пробиться через такую защиту будет непросто. Но время ещё есть. Вернее, Якову так казалось.
Видения Гоголя привели их к убийце. Убийца оказала сопротивление и была обезврежена. Никто серьёзно не пострадал. Якову необычайно повезло: солома с крыши сарая смягчила падение, он отделался лишь лёгким ударом плечом о деревянную балку. Травма неопасная, пару дней – и всё пройдёт. Но крохотные червячки сомнения всё же прокрадывались в мысли. Что-то с этим делом не вязалось, но вот что, следователю пока ясно не было.
Лживая интонация Бинха окончательно отбила желание ко всем разговорам. И даже к аппетиту, о чём Яков сказал в первую очередь. Он рассчитывал хоть сейчас поговорить с полицмейстером с глазу на глаз. Но тот никак не хочет идти навстречу. Может, тогда и не стоит принуждать? Или всё же стоит?..
Александр сбежал. Это было очевидно. Он явно боится оставаться со следователем наедине. Что-то мешает ему решиться на это. Неужто все эти годы так сильно повлияли на него? И как это выяснить? Ждать, пока он сам заговорит? Так можно и помереть. Саша слишком горд, чтобы делиться своими горькими думами. Яков оказался в безвыходном положении, что его несказанно расстроило. Он, конечно, не оставит попытки поговорить с Сашей. Но будет ли от них толк? Теперь он действительно не знал. Этого нового Сашу он не знал. И как к нему подступиться, он тоже не знал. Но он попытается. Совсем как раньше.
* * *
Крестьяне постарались на славу. Ладно освещена главная улица. Ночной ветер колыхал пламя «фонарей», но был недостаточно силён, дабы их погасить. Их жар доходил до лица полицмейстера, согревая озябшую от ночной сырости кожу. Александр стоял посреди улицы с запрокинутой головой и собирал эти крохотные частицы тепла. Это всё, чего он был достоин в эту ночь.
Идти в дом совершенно не было желания. У мужчины и вовсе пропало желание куда-либо идти. Хотелось остаться посреди села, и будь что будет. Собьют бричкой – прекрасно. Раздерут дикие собаки – ещё лучше. Нечистая сила утащит в Преисподнюю – ради Бога. Александр был абсолютно уверен, что в этом месте о нём уж точно никто горевать не будет. Ну, разве что Тесак.
Выпитое ранее вино разогревало кровь и будоражило уже практически затихшее сознание. Александру хотелось выпить ещё. Стоило заглушить боль старым проверенным способом и, как изъяснился Яков, «завалиться спать». Но до дома ещё добрая дюжина хат. А до околотка – рукой подать. Туда-то Александр и направился.
Шинок у постоялого двора уже пустовал. Похоже, что господа из Петербурга всё же отправились в страну сновидений. Посуды на столе тоже не было. Умыкнули уже, черти селянские. Теперь ищи-свищи. Хмыкнув собственным мыслям, полицмейстер свернул прочь от постоялого двора.
В околотке было тихо, темно и безлюдно. Сторожить было некого, так что казаков ещё днём пришлось распустить по хатам. Александр ступил в холодную темноту дома и застыл, напряжённо прислушиваясь к скрипу отсыревших половиц. Ему не нужен был свет, чтобы находиться здесь. Он прекрасно помнил, где что располагается: где стоят стол и шкафы, с какой стороны находятся решётки, даже сколько шагов нужно сделать, чтобы дойти до окна. Он знал наизусть каждую трещинку в этом доме и в какой тональности из какой щели дует сквозняк.
Мысли полицмейстера занимал лишь один предмет мебели во всём околотке: шкаф в его кабинете и, непосредственно, его содержимое.
В выуженный из того самого шкафа хрустальный стакан полилось новое пойло, более крепкое. Заглушить боль можно только так. Хотя бы на время. Хотя бы на эту ночь. А дальше будь, что будет.
* * *
Бутылка опустела в поразительно короткий срок. Часы пробили полночь всего четверть часа назад. Александр уже плохо владел своим телом, а мыслями и подавно. Рука слегка тряслась и будто налилась свинцом, когда он поднимал стакан с остатками горилки, но сил на то, чтобы вылить их в себя, полицмейстеру ещё хватало.
Стакан с глухим стуком коснулся поверхности стола. Александр опустил голову на руку и прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Он ничего не хотел. Не хотел раскрывать убийства, не хотел быть здесь. Не хотел жить, в конце концов. Не хотел жить вот так. И как всё это изменить, он не знал. Похоже, что никак. И это удручало больше всего.
Идея совершенно внезапно ворвалась в голову и взбодрила опьянённое горилкой и отчаянием сознание. Она была дерзкой, решительной и вполне в духе того Бинха, которым он себя знал в Петербурге. И впервые за многие годы он не сомневался, что нужно поступить именно так. Иначе он будет жалеть всю жизнь о том, что даже не попытался.
Тело всё ещё отказывалось слушаться, но подогретый идеей разум уже был чист и ясен. Дерзкие мысли всколыхнули, казалось бы, уснувшую навеки душу. Стоило лишь начать, а остальное придёт само.
