Несмотря на сказанные им самим слова о желании «завалиться спать», Яков всё ещё бодрствовал. Он тщетно пытался уснуть, но каверзные мысли не давали провалиться в царство Морфея. Что-то не вязалось в этом деле. Слишком просто. Конечно, Ганна изначально не внушала доверия, Яков уже и со счёта сбился, сколько раз он подумал о ней, как о ведьме. И он даже не удивился, когда всплыло, что она тесно связана с их расследованием. Но было ещё много чего, что не вязалось с восприятием старшего следователя Третьего отделения. И на первом месте, как ни странно, стоял полицмейстер.
Понимая, что уснуть всё равно не получится, Яков поднялся с постели и начал одеваться. Дабы отвлечься от неугодных мыслей о Бинхе, он вернул их в русло расследования. Где-то в глубине души тут же всколыхнулись подозрения, что они ещё не закончили со всем этим. Разгадка ещё ох, как далеко. Надо бы повторно осмотреть хату Ганны. Может, найдётся что-то, что они могли упустить днём.
Полностью одевшись, Яков захватил трость, подошёл к двери и открыл её. Но из номера он так и не вышел.
- Какой пассаж, - громким шёпотом выдохнул он, созерцая на пороге пошатывающегося Бинха. – Сан Христофорыч, какими судьбами? Неужто соскучиться успели? Так времени не так уж и много прошло.
- Прекратите ёрничать, Яков Петрович, - глухо отозвался полицмейстер, - я пришёл сюда не для того, чтобы выслушивать Ваши насмешки.
- А для чего же, если не секрет? – Яков склонил голову набок, с интересом разглядывая Александра.
- А мы так и будем через порог лясы точить? – раздражённо откликнулся полицмейстер. – Может, позволите мне пройти? Или Вы предпочитаете томные беседы под луной?
- Ах да, где мои манеры… - хмыкнул следователь и отошёл от двери, пропуская коллегу внутрь.
Александр надменно фыркнул, но в номер всё же прошёл, ведь именно за этим он сюда и явился. Когда он проходил мимо следователя, тот явственно учуял от него стойкий запах горилки.
«Ты смотри... - пронеслось в голове Якова, -
для храбрости что ли так напился? На ногах еле стоит, а туда же…»
Эффектным движением сняв треуголку и отложив её на стол, полицмейстер повернул голову в сторону окна и застыл в таком положении, словно размышляя о чём-то. Голова слегка закружилась, пришлось опереться на стол костяшками пальцев. Он не знал, с чего ему стоило бы начать. Извиниться за своё нынешнее поведение? Или назвать причину своего двадцатилетнего «исчезновения»? Сразу попросить о помощи? Или подождать, пока сам хозяин номера начнёт засыпать вопросами своего «ночного гостя»?
Дверь скрипнула, закрываясь. В замочной скважине щёлкнул ключ.
- Теперь нас никто не побеспокоит. Я, конечно, собирался совершить ночную прогулку до хаты Ганны и осмотреть её ещё раз, - начал было высказывать свои планы Яков, но, смерив полицмейстера изучающим взглядом, тут же произнёс: - Но я осмелюсь предположить, что это вполне может и подождать.
- Вы правы, это подождёт, - отрезал Александр. Никто из них, как ни странно, не отбросил официоз, продолжая обращаться друг к другу на «Вы».
- Чем обязан столь позднему визиту, Сан Христофорыч? – Яков застыл у двери, опираясь на трость и уже не скрывая свой нарастающий к происходящему интерес.
- Ещё в Петербурге почти двадцать два года назад Вы сами сказали мне, что я могу прийти к Вам в любое время дня и ночи, если что-то случится, - несмотря на шаткость походки и бурлящую в теле горилку, речь Александра была ясна как никогда. – И вот… я здесь.
- Что-то случилось? – обманчиво расслабленная поза следователя стала истинно расслабленной. Опасности нет. Ложная тревога.
- Случилось, Яков Петрович, - лицо полицмейстера омрачилось. – Я случился.
Луна скрылась за тучами, и Диканька погрузилась во мрак. Облик Александра стал практически неотличимым от ночной тьмы. Лишь белели во мраке комнаты его сосредоточенное лицо да некогда золотистые кудри.
- Присядь, Саша, - Яков, первым нарушив официоз их «встречи», подошёл к мужчине и мягко коснулся его плеча рукой, - присядь и расскажи всё по порядку.
Александр расстегнул свой верный пояс с саблей, отложил его и покорно опустился на расстеленную и ещё не остывшую постель. Он смутно видел силуэт следователя, который зачем-то вертелся у стола. По звуку зажигаемой спички и появившемуся перед глазами оранжевому пятну света от свечи полицмейстер тут же понял зачем.
Оставляя свечу на столе, Яков сел на стул напротив Александра и взглянул на его поникшие плечи и опущенную голову уже с искренним пониманием. В оранжевом полумраке комнаты его поза выглядела несколько зловеще.
- Как я понимаю, ты многое хочешь мне сказать, но не знаешь, с чего начать, - следователь говорил тихо и мягко, опасаясь спугнуть. Полицмейстер в ответ молча кивнул. – Когда не знаешь, что говорить, лучше всего начать с чувств. Что тебя гложет?
- Отвращение, - не думая, ответил Бинх. – Меня гложет отвращение. Презрение к самому себе. Ко всему, что меня окружает. Казалось бы, жизнь идёт. Но мимо меня. Я не живу. Я умер давным-давно. Душой. А телом, вот, всё никак не выходит.
- А ты пытался? – в голосе следователя проскочило беспокойство.
- Целенаправленно? Нет, - Александр горько усмехнулся. – Но я очень хотел. Хотел подобного исхода. И доселе хочу.
В комнате воцарилась тишина, лишь ночной мотылёк, явившийся на свет и тихо стучащий в оконное стекло, нарушал её. Яков не знал, что и сказать. Услышать от человека, которого всё ещё любишь, что он хочет убить себя, - самое настоящее испытание. Якову было горько это слышать, но он желал помочь.
- Когда я воевал на Кавказе, то в одиночку ходил в дозор, - Александр решился говорить дальше, раз уж его пока не прерывают. - Многие считали это самоубийством. Я же был только рад попасть под шальную пулю, только бы всё это закончилось. Войны я не боялся, как не боялся пыток, каторги, голода. Я многое повидал за эти годы и многое вынес. И жалею лишь о том, что я так силён физически, что не умер ни от пуль, ни от кнутов, ни от боли в вывернутых руках. Но даже несмотря на всё это, тот самый урок, из-за которого я всё это повидал, мне дался тяжелее всего. Скажи мне, - Александр, наконец, поднял голову и встретился взглядом со сверкающими в полумраке глазами Гуро. – Неужто на моём лице начертано, что я тот самый человек, который стерпит любую боль, лишь бы другим было от этого хорошо?
- Нет, Саша, - вздохнул Яков, - просто ты очень добрый человек, который ставит чужие интересы превыше своих.
- Но ведь ты так не делаешь, - серо-зелёный взгляд сфокусировался на следователе, - ты просто берёшь то, что хочешь?
- Сколько себя помню, я именно это и делал, - хмыкнул следователь.
- Это смело, - лёгкая улыбка впервые за много лет коснулась губ полицмейстера.
Давненько он не улыбался вот так: открыто, искренне, по-доброму. Обычно его губы сковывала судорога учтивого оскала, если возникала столь острая необходимость улыбнуться. Но сейчас Саша ощущал себя гораздо лучше, улыбаясь искренне. Как будто и не было этих двадцати с лишним лет лишений и горя. Казалось, даже самые глубокие складки его обветренного временем лица разгладились, и сквозь них на мгновение проступил прошлый Саша – беззаботный, волевой и дерзкий. Полицмейстер ощущал это, и на его душе стало чуточку легче. То же самое видел и Яков и не мог не признать, что он рад видеть эту мимолётную перемену.
Они смотрели друг на друга слишком долго, однако неловко ни тому, ни другому не было. Яков вглядывался в серо-зелёные бездны и размышлял о том, что, несмотря на годы, он узнал своего Сашу, пусть он и спрятал себя прежнего глубоко внутри. Но кажется, Яков смог вытащить его наружу. Достаточно было всего лишь выслушать. Тяжело полицмейстеру жить без собеседника, равного себе. С кем тут говорить? С писарем? С кузнецом? С пастухами? Сплошной мрак. И врагу не пожелаешь.
Александр же, напротив, ни о чём не думал. Он просто сидел и наслаждался столь близким присутствием следователя. Но и этого полицмейстеру оказалось недостаточно. Внезапно он захотел немного большего, чем простой разговор по душам. И он, наконец, решился, подаваясь немного вперёд. Его лицо оказалось непозволительно близко к лицу Якова. Александр чувствовал губами чужое дыхание и собирался украсть его, ведь своего ему уже недостаточно. Он жаждал контакта. Хоть мимолётного.
Яков, напротив, не разделял желание полицмейстера. Он слегка отклонился назад и выставил руку, мягко проводя пальцами по чужой щеке и убирая выбившуюся белокурую прядь за ухо.
- В чём дело? – Александр окинул следователя недоумевающим взглядом.
- Душа моя, боюсь, я вынужден сказать «нет»… - Яков и сам не верил, что говорит это, тем более, своему, хоть и бывшему, но любовнику.
- Ты же раньше искал любой повод, чтобы растлить меня, где ни попадя! – ожидаемо Александр довольно быстро вспылил. – Почему сейчас ты говоришь «нет» на обычный поцелуй? Я разве многого прошу?
- Честно признаться, я озадачен не меньше твоего, - Яков сел нормально и тем самым заставил выпрямиться и Александра. – Я помню, что раньше я использовал любую возможность, когда мы оставались одни, но… почему-то сейчас я не могу…
Полицмейстер прикрыл глаза на пару мгновений, растянувшихся, как он думал, на целую вечность, и после резко распахнул веки, осознавая, что он собирался сделать. Краска залила его лицо и шею. Благо, свеча стояла за спиной Якова, и он не мог этого увидеть.
- Боже милосердный… - даже на войне ненабожный и не носящий креста Бинх ни разу не упомянул Бога всуе, даже когда ему столько раз грозила смерть. Скованный кандалами и содрогающийся от ударов кнутов и плетей, он не вспомнил про Бога и не просил у него ни пощады, ни помощи. Но сейчас…
Сейчас Александра охватило самое настоящее отчаяние. Совсем как то, что он испытал после дуэли с тем особо упёртым «правдолюбом» много лет назад. Всё внутри сковал страх. Он снова ошибся. Это была лишь приятная иллюзия. Она появилась, порадовала глаз и так же быстро ушла. Это всё неправда. И не может быть правдой.
- Что же я делаю…
- Саша… - Яков осторожно обхватил ладонями чужие плечи. Его изумило доселе неизведанное и оттого пугающее состояние полицмейстера.
- Почему я здесь… Почему я сижу здесь, опьянённый вином и горем, да ещё и пытаюсь соблазнить тебя… - мужчина ссутулился и закрыл лицо руками. Белокурые, едва тронутые сединой волосы упали вперёд. – Как же это всё… неправильно… несвоевременно… и так горько…
- Что ни делается, всё к лучшему, - Яков попытался хоть немного приободрить поникшего полицмейстера.
- Ты прекрасно знаешь, что это уже не я, - Александр вскинул голову и взглянул на Якова с отчаянием, - я так не делаю. Ты знаешь это, как никто другой. Ты знаешь меня прошлого. Прошлый я никогда бы не позволил себе нечто подобное. Как же мне тошно от самого себя. Как мерзко. Я не хочу быть собой. Не хочу.
Порыв отчаяния иссяк так же быстро, как и появился. Истративший свой пыл Бинх вновь ссутулился и обхватил себя руками. Ему было горько и обидно, что он сидит здесь, что следователь видит, как он мучает и истязает самого себя. Неужели это так сложно – выхватить из-за пояса пистолет, подвести к голове и спустить курок? Сложно. Очень сложно. За столько лет Александр так и не решился это сделать. Каким бы не было его отчаяние, но умереть от своей руки он так и не решился. А ведь за двадцать лет ему предоставлялось столько шансов. Но удача всегда спасала от верной гибели. К несчастью.
Кровать прогнулась от чужого веса. Это Яков переместился туда со стула и сел к полицмейстеру вплотную.
- Иди ко мне, - он осторожно приобнял мужчину за спину и уложил его голову на своё плечо. - Всё наладится, душа моя. Не стоит терять веру. И самого себя тоже не стоит терять. У меня ведь вышло сейчас… я смог тебя найти. А ты опять потерялся.
Александр не сопротивлялся ни тёплым объятиям, ни словам. У него не было ни сил, ни желания. К тому же, Яков действительно был прав. Он снова потерялся.
- Что же со мной стало, Яша…
- Ты в этом невиновен, - Яков провёл ладонью по чужим волосам. Удивительно, но даже в вечной сырости Диканьской низины они оставались мягкими и воздушными, словно ванильное суфле. - В своё время ты был слишком добр к тем, кто этого совершенно не заслуживал.
- А теперь я разучился быть добрым, - возразил Бинх. - Я вспыльчив, я гневлив. Я бесконечно зол. Меня может рассердить любая мелочь. Я не ценю то, что имею. Нет, ценю, конечно, но, в то же время, и ненавижу всей душой. Я никогда не хотел себе подобной жизни. В итоге я получил то, что так ненавидел в юные годы. И ненавижу до сих пор. Увы, Яша… Не стерпелось и не слюбилось… Это самая большая ложь из всех.
- Прошлого не изменить, но можно вынести из него уроки.
- Я хотел забыть ту жизнь, хотел научиться жить так, как живу сейчас. Я хотел умереть в той жизни и начать всё заново в этой. Но я не смог. Прошло столько лет, а я так и не смирился. Я ненавижу это место, ненавижу те места, где я был, ненавижу этих людей. И сильнее всего я ненавижу себя. Что со мной не так?
- Всё так, Сашенька. С тобой всё так. Тебе лишь нужно отдохнуть.
- Я не умею отдыхать. Я практически не сплю. Не могу. Я закрываю глаза и вижу этого предателя, коего я когда-то называл своим другом. Я вижу его так же ясно, как тебя сейчас. Но я не могу всадить ему пулю в сердце. Не могу задушить его собственными руками. Он всего лишь призрак прошлого, который терзает меня. И я не могу от него сбежать.
- Мы можем попробовать сбежать от него вместе, - Яков понизил голос практически до шёпота. - Если ты так сильно этого желаешь…
- Я ещё никогда ничего так сильно не желал, - усталость начала мелкими волнами накатывать на полицмейстера, и он прикрыл глаза, дабы справиться с усилившимся головокружением. - Забери меня отсюда, Яша… - он внезапно вскинул голову и дёрнулся, высвобождаясь из плена тёплых рук. - Умоляю, забери. Хочешь, я на колени встану? - не давая следователю даже рта раскрыть, Александр соскользнул с кровати на пол.
- Саша… - Яков ошарашенно созерцал преклонившего колени полицмейстера и не мог поверить в то, что это происходит на самом деле, а не в плохом сне, - Саша, не надо… Встань… пожалуйста, встань…
Губы полицмейстера мелко задрожали, но он продолжал сидеть в том же положении и смотреть снизу-вверх на Якова.
- Ты не смог помочь мне тогда, - шептал он, - но я ни разу не посмел думать о тебе плохо. Я понимал, что ты тоже не всемогущий. Я благодарен за то, что ты попытался сделать хоть что-то, ведь все остальные попросту отвернулись от меня. А ты не отвернулся. Тогда для меня это было гораздо важнее. Да и сейчас тоже, что уж тут скрывать. Но я запутался. Я не могу разобраться в самом себе, что уж тут говорить про эти чёртовые расследования. Как мне вести дела, когда я даже самого себя веду в могилу?
Пылкая речь затихла внезапно, как песчаная буря. Александр вновь сник, руки безвольно упали на колени. Он опустил голову, непослушные пряди упали вперёд, закрывая лицо.
- Я в отчаянии, - вновь зашептал он, но этот шёпот был настолько тихим, что Якову пришлось склониться, чтобы услышать хоть слово, - я в глубочайшем отчаянии. Мне не хочется жить, но убить себя мне не хватает смелости. Видимо, я слишком слаб духом, чтобы принять такое важное решение.
- Напротив, душа моя… - подхватив Бинха под руки, словно тряпичную куклу, Яков поднял его с пола и усадил обратно, - намеренно лишить себя жизни способен только умалишённый. А ты не такой.
- Я уже и сам не знаю, кто я такой…
Яков резко отстранился, кладя руки на плечи полицмейстера и слегка встряхивая его.
- Ты Александр Христофорович Бинх, - тон Якова был жёстким, властным, но добрым, - глава управления полиции села Диканька и его окрестностей. Постарайся понять, что того Саши Бинха, которого ты помнишь, действительно уже нет. Ты не вернёшь себя прежнего, особенно после всего, что испытал. Нужно преодолеть себя и научиться быть таким, какой ты есть здесь и сейчас. Это сложно, я понимаю. Но нет ничего невозможного. Твоя сила воли, порой, могла перейти всевозможные границы. Чёрт возьми, я знаю, о чём говорю, ведь я помню, каким ты был. И свою силу воли ты до сих пор не растерял. Я знаю, я верю в это, Саш. Так соберись и найди её. А остальное придёт со временем.
Александр скептически смотрел на пытающегося убедить его в своих силах следователя. Он и верил, и не верил в его слова. И не знал, хочет ли он всё это делать. Былой уверенности всё же не хватало.
- Убеди меня, - Бинх склонил голову набок и прищурился. - Одних слов мало. Словам я уже давным-давно перестал верить. В нашем бренном мире они ничего не стоят. Это лишь вышедший из лёгких воздух. А ты убеди меня не словами. Тогда, возможно, я тебе поверю.
- И как же мне убедить тебя?
- Ты прекрасно знаешь как.
Яков всего пару мгновений всматривался в сверкающие в лунном свете серо-зелёные глаза полицмейстера, а затем вздохнул и улыбнулся. Конечно, он знал, как он может убедить эту упрямую бестию.
- А говоришь, потерял себя, - хмыкнул следователь, - всё равно же получаешь то, что хочешь. И получаешь старыми-добрыми способами.
- Яков Петрович, - в интонации Бинха проскользнули капризные нотки, - извольте, наконец, умолкнуть и начать убеждать меня в том, что Вы ранее столь старательно излагали.
- С превеликим удовольствием, Сан Христофорыч!
На этот раз первым подался вперёд Яков. Его лицо уже дважды за ночь оказалось непозволительно близко к Александру, но тот даже не закрыл глаза. Он хотел не только чувствовать, но и видеть всё. Все аргументы в пользу сказанного выше, дабы убедиться в их искренности.
Касание поначалу вышло мимолётным и даже робким. Сопротивления Яков не встретил, так что это позволило пойти дальше. Губы Александра, виною горилки, оказались горькими на вкус, и совсем скоро этот вкус остался и на губах Якова. Но это лишь распалило его желание продолжить убеждать.
Руки уже сами по себе тянулись к Александру, пальцы вплетались в волосы, оглаживали чужие скулы и виски. В ответ на эти незатейливые ласки Александр тихо застонал и зажмурился. Он охотно отвечал на поцелуй и поддавался ласкам, совсем как раньше. И признавался самому себе, что скучал. Слишком долго он пробыл в этом мире без этого. Слишком долго никого к себе не подпускал. Слишком долго сам никого не одаривал лаской. Слишком долго…
Подрагивающие пальцы сомкнулись на лацканах следовательского пиджака. Александр потянул мужчину на себя и заключил его в свои объятия. Теперь он жаждал большего. Он жаждал той пламенной страсти, что сжигала их обоих больше двадцати лет назад. Александр долго копил её и прятал глубоко в себе, так что сейчас её должно хватить на них обоих. Поди, ещё и останется.
- Столько лет прошло, - возбуждённо прошептал Яков, разрывая поцелуй, - а ты всё так же пылок, как и раньше. Неужто после меня ни с кем?
- Ни с кем, - выдохнул в чужие губы Александр.
- Бедный мой… хороший мой… - после каждой реплики Яков оставлял на бледной коже мягкие поцелуи, - я больше никому не позволю заставлять тебя страдать… Верь мне…
- Верю… - крохотная слезинка прочертила предательскую дорожку по щеке, - я верю, Яша…
* * *
Полная луна освещала окрестности Диканьки, изредка пропадая за чёрными тучами и вновь появляясь. Её озорные лучи проникали в окно каждой хаты, но никого не будили, а лишь сильнее убаюкивали. Тиха украинская ночь. Ничто не нарушало эту тишину.
Александр безмятежно спал, бережно укрытый тяжёлым одеялом. Волосы были разбросаны по подушке, и лунные лучи падали на них, отчего казалось, что полицмейстер полностью поседел за одну только ночь. Его дыхание было спокойным, а сон крепким. Давно забытое счастье отражалось на безмятежном лице, совсем как раньше. Александр улыбался во сне. Впервые за эти годы он чувствовал себя… в безопасности. И впервые он осознал, что Диканька – это уютный дом, а не грязное местечко. А крестьяне… а что крестьяне? Чурбаны неотёсанные. Им и не дано понять власть. Так пусть и живут в своём невежестве и дальше ругают на чём свет стоит. Ведь только это они и могут.
Александр спал крепко и не слышал, как скрипнула кровать, как зашуршала одежда. Он не слышал тихих шагов и стука трости о деревянных пол. Не слышал скрипа закрывшейся двери и удаляющихся шагов.
Луна вновь спряталась за чёрной тучей, и тёмная тень легла на лицо Александра. Его улыбка погасла, а привычка вечно хмурить брови вернулась.
«Проснись, а то сгоришь…»
