***
В Малый совет Квинны входили пять человек, в отличие от Великого, состоящего из десяти. Когда Альгам в парчовом кафтане и тяжелой мантии вошел в тронный зал, все уже сидели в резных креслах по обе стороны золоченого престола. При появлении короля тотчас смолкли разговоры вполголоса, советники поднялись с мест и поклонились, как один. Пожилой служитель Единого Апрониан в белом просторном одеянии с вышитой на груди золотой многолучевой звездой; старший военачальник Квинны Миасин, которого Альгам сам побаивался в глубине души; двоюродные братья Сеганд и Эльемер — один начальствовал над квиннийской торговлей, другой над сбором податей. И, наконец, Фиват, ближайший королевский советник, без которого не обходилось ни одно дело во дворце, даже пустячное. Нынешнее же вовсе не было пустячным. Пока Альгам одевался к совету, гнев его успел поостыть. В первые мгновения после «ответа» ашрайской царицы он готов был немедля отдать приказ собирать войско — хвала Единому, что не стал. Теперь он понимал, что именно этого добивается Киннари — заставить его начать войну, сделать первый шаг. Ни к чему пока гадать, зачем ей это. Важно, что он сумел удержаться от поспешного и неразумного решения, поскольку такие вопросы подобает тщательно обдумать. Альгам говорил недолго — все советники и так знали уже о случившемся. Апрониан проворчал что-то о небесной каре: он недолюбливал покойного Сигриана за распутство. Миасин, казалось, видел насквозь своего короля, в том числе угадывал терзавшие его недавно думы. В темных глазах военачальника Альгам заметил то, что весьма польстило ему, — уважение. Именно Миасин взял слово первым. — Вы правы, государь, — сказал он. — Ашрайя пытается втянуть нас в войну, причем так, чтобы мы сами развязали ее. Прощать подобные оскорбления нельзя. Но и воевать стоит с умом. — Нет, — проскрипел голос Апрониана, и в зале словно запахло храмовыми благовониями. — В войну нас пытается втянуть не Ашрайя, а нечестивая Киннари. В горький для Квинны час вы прельстились красотой мерзкой язычницы, государь, и пожелали взять ее в жены. Я убежден, что для нее эта война — в некотором роде священная, во славу их гнусной богини. И если так, незачем угождать врагам. Я посоветовал бы позабыть обиды и воздержаться от мести… — Такие обиды не забывают, — заявил Альгам. — И таких врагов не прощают, поскольку они не способны понять это. Именно в том наша беда: что бы мы ни сделали, Киннари все извратит и истолкует по-своему. Если мы объявим войну, она скажет, что уязвила нас. Если не объявим, она скажет, что мы лишены чести и достоинства, что мы струсили. Но мы предпочтем воевать — только на нашем поле, а не на поле Киннари. Советники помедлили с ответами, ограничившись взглядами украдкой. Альгам не торопил их, поскольку сам весьма смутно представлял себе, как следует поступить. Кое-какие мысли у него имелись, хотя мало кто их одобрит. — Если начинать войну, государь, — заговорил наконец Эльемер, поправив на плечах ухоженные седеющие волосы, — то с наибольшей выгодой для нас. А для этого стоит все взвесить. Какова бы ни была дурная слава царицы Киннари, у Ашрайи есть союзники — Леирр, Эввель и в некотором роде Ларок. И есть противники — Мажани, Пертамея и наконец Зинвор, который больше всех страдает от неприятного соседства. — Мы знали, что вы упомянете об этом, — слегка улыбнулся Альгам. — Эрден — наш родич по крови, хотя и не по вере. В первую очередь победа над Ашрайей выгодна именно ему, слишком уж часто страдают от них зинворские границы. И оттуда было бы удобнее выдвинуть войско, удобнее, чем из Пертамеи… — Если Пертамея согласится, государь, — заметил Миасин, ощутив наконец себя в своей стихии. — Вы правы, Зинвор лежит к юго-западу от Ашрайи, тогда как Пертамея — к северо-западу. К тому же путь там преграждают озера и русло реки Зуровари. И нам будет проще перебросить войска в Зинвор и оттуда ударить… — Прежде чем ударить, надо заручиться помощью, — прервал Сеганд, украдкой полюбовавшись игрой света в собственных перстнях. — Я слышал, у Пертамеи опять трения с Мажани из-за торговли, а в нашем деле это немаловажно. Все представляют, во сколько обойдется казне снаряжение войска и ведение войны, пусть даже на чужих землях? Нам следует, государь, отправить посланцев ко всем нашим союзникам и разузнать тамошние настроения. — Не забывайте и о самой Ашрайе, — вновь заговорил Миасин. — Если Киннари правда надеется развязать войну нашими руками, она будет ожидать нападения и готовиться — уже сейчас — отражать его. Слать туда разведчиков и лазутчиков — это верная смерть для них, к тому же бесполезная. Разве что под видом торговцев… — Есть еще кое-что, государь, — сказал Апрониан, глубоко посаженные глаза его сверкнули. — Нечестивое колдовство ашрайских жриц. С помощью него они могут смотреть вдаль и видеть то, что затевается в наших землях. При этих словах Альгам поневоле вздрогнул: неужели престарелый служитель угадал тайные его мысли? Или он просто озабочен угрозой, отнюдь не мнимой? Как бы то ни было, ответ есть лишь один — и он должен прозвучать. — И здесь вы правы, — кивнул Альгам и глубоко вздохнул, прежде чем продолжить. — Поэтому нам понадобится защита. Если она у нас будет, мы начнем спокойно готовиться к войне, оповестим союзников и прочее. Надеюсь, — он нахмурился, сделав голос суровее, — все понимают, что без этой защиты нам не обойтись? — Колдовство? — чуть слышно проронил молчавший до сих пор Фиват, бледный, как мертвец. Братья-советники зашептались, Миасин нахмурился и затеребил подбородок. Апрониан же не сдержал гнева. — Никогда, государь! — Он едва не вскочил, кресло под ним качнулось. — Ни одна победа не стоит столь страшного греха. Зачем уподобляться врагам… — Затем, что у них здесь преимущество, — отчеканил Альгам, чувствуя, как пылает лицо. — И надо свести его на нет — или уравняться с ними. Могут служители Единого предоставить нам такую защиту? Могут прочесть на расстоянии замыслы Киннари? Раз не могут, мы отыщем тех, кто может. И не говорите о грехах: когда вам нужно, вы закрываете глаза на самые страшные. Скажем, вы называете грехом блуд и супружескую измену, однако все мужчины Квинны живут так и не намерены меняться, и никто им слова не говорит. А у нас сейчас речь идет о судьбе страны — и не только нашей. Ответом королю было тяжкое молчание. Он мысленно упрекнул себя за то, что позволил себе лишнее, — кому приятно выглядеть взбалмошным мальчишкой в глазах советников намного старше себя? К счастью, Апрониан обошелся без проповедей — должно быть, понял, что они сейчас бесполезны. Наконец, тишину нарушил Миасин, который, будучи воином, никогда особо не вникал, что греховно, а что нет. — Только где нам отыскать колдуна, государь? — заметил он. — С последних гонений на чародеев не прошло и полугода. Тогда и утопили последнего, а кто успел сбежать, сбежал. — Видно, не все, — вновь улыбнулся Альгам. — Иначе откуда брались бы у наших аллерирских купцов амулеты на удачу, если уничтожили и колдунов, и их скарб? И разве пустые слухи ходят о неких бесплодных женщинах, которые чудом сумели зачать на удивление всем лекарям? Эльемер, Сеганд, разве не о вашей родственнице шла речь? Оба советника вспыхнули, потом побледнели, сцепив руки и не смея поднять глаз. — Эти женщины… — процедил сквозь зубы Сеганд и осекся. — Словом, — кивнул сам себе Альгам, — если хорошо поискать, чародей отыщется. Миасин, завтра же займитесь этим — и не вздумайте причинить ему вред, когда найдете. Он нужен нам только живым. — Король помолчал, оглядел притихших советников. — Раз мы намерены воевать, господа, мы станем воевать за нашу честь. Мы не можем потерпеть поражение в подобной войне. Поэтому нам незачем быть разборчивыми в средствах, чтобы одержать победу. Если враг твой подл, отвечай ему тем же, он того заслуживает. Великодушие в таком деле — плохой помощник. — Как прикажете, государь. — Миасин поднялся, звякнув оружием, и поклонился. — Если вам угодно, я не стану ждать до завтра и начну поиски прямо сейчас. Хотя бы людей разошлю. — Да, ступайте, — ответил Альгам. — И вы тоже, господа. Апрониан, помолитесь хорошенько о нашем успехе, а вы, — он поглядел на Сеганда и Эльемера, — займитесь денежными вопросами. Доложите нам завтра. Фиват, писцов сюда, и пусть гонцы будут наготове — ни к чему нам медлить с посланиями. Ступайте. С поклонами советники вышли — все, кроме Фивата. Он чуть отодвинул свое кресло и застыл, вцепившись побелевшими пальцами в резную спинку. Альгам взглянул на него с долей изумления. Если и был среди его приближенных человек, достойный зваться другом, так это Фиват. Будучи старше короля почти на десять лет, он мало говорил на советах, зато немало замечал — и после сообщал Альгаму наедине. Хотя он не имел отношения к шпионам, которых хватало как в Аллерире, столице, так и в прочих городах Квинны, он вел порой дела с людьми всех сословий и положений — от служителей Единого, ученых и купцов до уличных попрошаек и наемных убийц. Несмотря на это, Альгам был уверен в Фивате, как ни в ком другом. Этот человек жил лишь для того, чтобы служить своему королю. — У тебя есть что добавить, Фиват? — чуть дрожащим голосом спросил Альгам: наедине он обращался к советнику на «ты» в знак особой приязни и доверия. — Ты что-то заметил? — Заметил, государь. — Фиват склонил черноволосую голову. — Я не люблю лицемерных святош, но сегодня наш святоша высказался верно. Война, если она случится, будет вовсе не с Ашрайей. А лично с ее царицей, Киннари. — Продолжай. — Альгам не уловил пока мыслей Фивата, хотя невольно нахмурился. — А если так, государь, то зачем спешить с началом войны? Ее можно вообще избежать, если устранить сам источник угрозы. Устранить Киннари. Альгам задохнулся, словно его ударили в живот. А Фиват продолжил, не позволяя перебить себя: — Она — корень всех бед в окрестных землях, а то и во всей Дейне, бельмо на глазу всех разумных людей. Сумасшедшая, кровожадная женщина, помешанная на собственной власти и воле своей проклятой богини. Именно при ней в Ашрайе усилились жестокие нравы, раньше вроде было поспокойнее, хотя мало кто припомнит, сколько лет прошло с тех пор. Если же она умрет, Ашрайя останется без головы и без сердца, начнутся обычные распри, дележ престола, поскольку детей у Киннари нет. И вот тогда, если вы пожелаете, государь, можно будет нанести удар… — Как ты себе это представляешь? — только и смог выговорить Альгам. Фиват улыбнулся тонкими губами. — Нужных людей я бы нашел, — сказал он. — Дело, конечно, не из легких, но если госу… — Никогда! — Альгам топнул ногой, едва заметив, что сорвался в визг, как с ним всегда бывало, когда он гневался по-настоящему. — Никогда больше не смей говорить мне о подобном! — Он тяжко выдохнул, откашлялся. — Во-первых, ничего не выйдет. А во-вторых, подлое убийство… — Подлое убийство, государь, — не повел бровью Фиват, — это ножом в спину в подворотне, ради кошелька или из ревности. То, что я предлагаю, не убийство, а устранение врага, который мешает нам жить мирно и спокойно. Устранение препятствия, если вам угодно. Лучше так, чем колдуны и колдовство. Грех или не грех, оно не доведет вас до добра. Те силы, что дают колдунам мощь, непонятны смертным и ничего не делают даром. Порой расплачивается только чародей. Чаще — те, кто обращается к нему. — Мне все равно, Фиват, — ответил Альгам и выпрямился, словно осужденный, готовый с честью принять смерть. — Что угодно, лишь бы победить ее. Поверь, она свое получит. Пусть увидит, что ее хваленая богиня не всемогуща, а власть ничего не стоит. Да и все окрестные земли вздохнут свободно, когда Ашрайю поставят на место — всю Ашрайю, не только царицу. Мы же не станем уничтожать или разорять их страну, у них обширная торговля, которая нужна многим. Я лишь хочу, чтобы эти женщины считались с прочими, как мы считаемся с ними. Фиват не ответил, лишь поклонился — словно прятал взгляд или ухмылку украдкой. На миг в сердце Альгама повеяло ледяным ветром дурного предчувствия. — Ты понял меня, Фиват? — сказал он, громче и тверже, чем собирался. — Зови писцов, вели гонцам быть наготове. А сам не смей даже помышлять о… о том, что ты сказал. — Слушаюсь, государь, — ответил Фиват и ушел, шелестя желтым парчовым одеянием.***
«Слава и победа, государь, — вот твои вожделения, твои заветные мечты. Во имя Единого, что только ни делают с людьми глупость и уязвленная гордость! Во всей Дейне ты не нашел себе лучшей невесты, чем мужененавистница Киннари, которой столько лет, что никто уже не помнит, когда она взошла на престол Ашрайи. А теперь ты хочешь наказать ее за то, что она ответила тебе согласно своим обычаям и своему нраву. И все же это опасно — и обычаи, и нравы, и она сама. Поэтому ее нужно уничтожить. Не тревожься, государь, говорить об этом мы больше не станем. А когда все свершится… что ж, всем известно, что победителей не судят». В который раз Фиват предавался подобным размышлениям, пока шел по улицам Аллерира. В темно-зеленом суконном кафтане без намека на украшения и в такой же шапке он кому угодно показался бы самым заурядным горожанином, спешащим по своим делам. Собственно, он и спешил — всем сердцем взывая к Единому, чтобы на сей раз не напрасно. Остались позади торговые лавки, роскошные, изукрашенные резьбой дома богачей, сверкающие серебром храмы Единого, училища, библиотеки и мастерские. Улочки сузились — точно сдвинутые в гневе брови короля Альгама, усмехнулся мысленно Фиват. В пропахших мочой, дешевым пойлом и тухлятиной переулках кто-то шевелился, шептался, стонал и хохотал — человеческая жизнь здесь стоила недорого. Фиват не снимал руки с рукояти длинного кинжала: не отличаясь высоким ростом, он был крепок и умел придать себе грозный вид. По счастью, помогло. Он получил известие едва ли час назад — от одного надежного человека. Этот человек, как и его приятели, не один день обходил за щедрую мзду таверны, притоны и постоялые дворы, неизбежно терпя неудачу. Все эти дни Фиват разделял труды и тревоги своего короля, а на самом деле тонул в собственных. Порой ему казалось, что искомое вовеки не найдется — спору нет, для подобного поручения надо быть или просто безумцем, или безумным храбрецом. Поэтому его гнало вперед не только желание действовать, но и любопытство: кто же он, тот, что решился принять опасное предложение? Подвешенная на полусгнивших веревках вывеска деревянной двухэтажной таверны была так заляпана, что название ее осталось в далеком прошлом. У черной двери шипели друг на друга два облезлых кота, рядом лениво побрехивал старый беззубый пес. Из главного же входа, едва не сбив с ног Фивата, вывалился пьяный вдрызг бородатый оборванец. Он бубнил что-то себе под нос — похоже, бранился — и размахивал ржавым, но острым ножом. Однако бродяга, видимо, пропил еще не все мозги: легкий щелчок кинжала в ножнах заставил его скорее убраться восвояси. «Надеюсь, мой наемник не такой», — мельком подумал Фиват и толкнул скрипучую дверь. Первым, что он увидел в почти непроглядной, пропахшей дымом, старым жиром, потом и перегаром тьме, был плешивый затылок Деовина, хозяина таверны, согнувшегося перед ним в три погибели. Встреча не удивила Фивата: ему уже доводилось прежде бывать здесь. Деовин распрямился и тотчас заговорил, вытирая руки грязным передником: — Вон там, сударь, в самом углу. — Он указал подбородком, на удивление выбритым. — Который день уже тут торчит. Боюсь, как бы чего не вышло. И дня не проходит, чтобы не набил кому-нибудь морду. С такого станется от скуки разнести тут все вдребезги, а то и прирезать кого. И ведь почти не пьет, собака, только жрет! — Значит, вправду силен, — усмехнулся Фиват и бросил Деовину несколько монет серебром. — От твоей стряпни впору поселиться дней на пять в нужнике или вообще протянуть ноги. Дай мне светильник и убирайся. Деовин расплылся в угодливой улыбке и хлопнул в ладоши. Тотчас подоспел глиняный светильник, принесенный неопрятного вида слугой вместе со стойким духом прогорклого сала. Мысленно порадовавшись перчаткам, Фиват взял светильник и зашагал в дальний темный угол таверны. Народу, что странно, было немного: кто угрюмо созерцал что-то в собственной кружке, кто вовсю храпел, уткнувшись носом в вонючую лужу на столе. Трое игроков в кости, по виду чужеземцев, хрипло бранились вполголоса и звенели медяками. Фиват прошел дальше, тусклый огонек светильника выхватил из темноты почти истлевшую медвежью голову, что висела на стене, и стол — изруби его на дрова, они бы горели долго и ярко, настолько пропитали его жир и брага. Сидящий за столом человек чуть шевельнулся, пламя отразилось в его глазах — прищуренных, внимательных. — Ты и есть Вьяртан? — тихо спросил Фиват, когда поставил светильник на стол и уселся на хромоногую грубую скамью. — А ты и есть та важная птица, о которой говорил твой посланник? — был ответ, негромкий и как будто равнодушный. Жир в светильнике вспыхнул ярче, и Фиват смог кое-как разглядеть предполагаемого своего наемника. Нечто подобное он и представлял себе: лет тридцати, крепкий, лицо из тех, что называют обычными — не привлечет, но и не оттолкнет. Щеки заросли рыжеватой бородой, впрочем, подстриженной, такие же волосы едва прикрывали уши. По меркам квиннийской знати, вид самый нищенский: в Квинне было принято отпускать длинные волосы и брить бороду. Впрочем, неважно, как наемник выглядит, — лишь бы справился с делом. Дерзкое обращение на «ты» не смутило Фивата, подобное он тоже предполагал, да и не ждал учтивости. К тому же, незачем раскрывать себя. — Он сказал, что ты согласен взяться за это дело, — произнес Фиват, глядя в глаза наемнику — серо-зеленые, похожие на два кинжала, до поры припрятанные в ножнах. Этот взгляд, как и нечто в чертах лица и в говоре наемника, навели Фивата кое на какую мысль — на это же намекало само имя: Вьяртан. Бесспорно, он был родом с севера, из Земли Богов, и это было прекрасно. Недаром молва утверждала, что лучше северных воинов не найти во всей Дейне. — Если я верно понял, — заговорил Вьяртан, — речь идет о путешествии в Ашрайю. Ничего больше твой человек не сказал. Но мне довольно. Говори. С языка Фивата сам собой рвался вопрос: почему тебе довольно? Он сумел сдержать любопытство — пока — и перешел к сути: — Ты должен будешь убить тамошнюю правительницу, царицу по имени Киннари. Да, опасно, зато на награду я не поскуплюсь. В рыжей бороде сверкнули зубы: наемник улыбался чуть ли не с издевкой. — Всего-то? — Он негромко хохотнул. — Не мое дело, но я спрошу: по-твоему, это разумно? Все знают, что такое Ашрайя и каково там положение мужчин. Проще было бы поискать женщину-наемницу. Работают они не хуже, если постараются, и сумели бы остаться там незамеченными. В ответ Фиват презрительно поморщился: он всецело разделял принятое в Квинне мнение о женщинах — весьма невысокое. Вьяртан вновь улыбнулся, на сей раз с долей сожаления. — Зря, — сказал он. — Если не понимаешь, поясню. Стоит появиться на улицах Ашрайи мужчине с оружием, не стриженному и не падающему ниц при виде каждой женщины, и всему народу будет вскоре обеспечено веселое зрелище, а самому незваному гостю — весьма любопытная казнь. Можешь представить, какая, ты же видел труп вашего посла. — Если боишься за свою шкуру и содержимое штанов, — прищурился в ответ Фиват, — так и скажи, и не будем тратить напрасно время. Мне передали, что ты готов согласиться. Видно, мой человек ошибся в тебе. Похожие на хмурое небо глаза Вьяртана сверкнули — значит, задело. Но Фиват достаточно хорошо знал подобных людей, чтобы понять: причиной здесь не оскорбленное достоинство — если оно вообще есть у таких бродяг, — а нечто иное, личное. Вновь он задумался, отчего этот проходимец согласился там, где отказались другие, и что ему за дело до Ашрайи. — Я пока не услышал ничего путного — ни от твоего посланца, ни от тебя, чтобы отказываться или соглашаться, — сказал наконец Вьяртан. — Если тебе или тем, кто стоит за тобой, так важен успех, обеспечь его. Как, по-твоему, я незаметно проберусь в столицу, не говоря о прочем? — Об этом не тревожься, есть один способ. — Фиват мысленно вздохнул с облегчением: значит, все же согласен. — Возможно, ты знаешь, что некоторые чужестранные купцы имеют разрешение ашрайской царицы торговать не в приграничных крепостях, как все, а в самой столице. Такие купцы, как и их слуги, охрана и прочие, получают особые пропуска, дозволяющие ходить по городу — правда, не везде. Вот ты и проберешься туда под видом купеческого охранника, с купцом я договорюсь, он как раз собирается ехать в Ашрайю. Ну, а потом… — Фиват многозначительно умолк, глядя на собеседника. — Потом настанет время тебе показать, за что так ценятся северные воины, о которых столько говорят — и неизвестно, правду ли… — Я тебе не мальчишка, чтобы вестись на слабо, — ответил Вьяртан. — Если так, то я согласен. Осталось договориться с купцом. И еще: я хочу встретиться с тем слугой, что привез из Ашрайи труп посла. Парень может порассказать немало. И насчет награды… — Он потер большой и указательный пальцы. — Награда будет щедрой, не сомневайся, — сказал Фиват. — Мы оба понимаем, сколь трудно это дело. Встречу со слугой, Нанном, я тебе устрою. А сейчас идем, незачем терять время. И да, — прибавил он, когда поднялся и взял светильник, — если ты потерпишь неудачу, попадешься и выдашь нас… — Я не выдаю нанимателей, — отрезал Вьяртан — будто кинжал под ребра всадил. Когда он тоже поднялся и зашагал к выходу, перед тем сунув подбежавшему Деовину пару мелких монет, Фиват кивнул сам себе. Наемник был высок и силен на вид, да и выглядел бывалым. У пояса его, что стягивал простую рубаху плотного сукна, висели два кинжала: спереди и сзади. В кожаных наручах, закрывающих мощные предплечья, наверняка тоже что-нибудь пряталось, как и за голенищами стоптанных сапог. Он казался одновременно смелым и осторожным, да и голова на плечах у него есть. И все же Фиват не находил ответа на главный свой вопрос: что понадобилось в Ашрайе этому северному наемнику-бродяге по имени Вьяртан? Темные вонючие трущобы вновь сменились приличными, чистыми улицами, которые в нынешний час почти опустели. Здесь располагались мелкие лавки торговцев и менял, гостиницы, а также конюшни для желающих нанять лошадей. Фиват шел молча, привычный к подобным прогулкам, спутник его не отставал и ни о чем не расспрашивал. Это вновь убедило Фивата в том, что выбор его верен: он уважал тех, кто знает цену словам. Постоялый двор «Сорока-воровка» славился на весь Аллерир — не только столом, комнатами и слугами, но и названием, которое могло бы отпугнуть путешественников, а на самом деле привлекало. Добротное трехэтажное здание украшала огромная вывеска с барельефом, изображающим длиннохвостую сороку. Птица была так искусно вырезана и раскрашена, что, казалось, вот-вот выпорхнет из вывески и улетит, точно живая. В клюве у нее болтались на веревочке с десяток блестящих колец и браслетов — настоящих. Немало озорных мальчуганов и уличных воришек посягали порой на эти «богатства» — напрасно: побрякушки были дешевые, из меди и стекляшек. Шум со двора «Воровки» летел такой, словно там дралась целая стая крикливых сорок. Фиват усмехнулся: пронзительно-тонкий голос купца Эддемоза не спутаешь ни с чем. Почтенный торговец, бесспорно, хорош в своем деле, зато равно строг и к себе, и к другим, и никогда не гневается понапрасну. Не иначе, провинился кто-то из слуг или охраны. — Отворяй, — приказал Фиват привратнику, чье лицо появилось в прорези ворот, когда он постучал. Вся челядь «Сороки-воровки» тоже знала Фивата. Здесь останавливался не только Эддемоз, но и другие именитые купцы, с которыми королевский советник имел дело. Поэтому привратник повиновался тотчас. Добротные ворота, сработанные столь искусно, что казались высеченными из одного громадного ствола, открылись без единого скрипа. Фиват сразу зашагал на голоса, Вьяртан так же молча последовал за ним. Лицо наемника по-прежнему оставалось спокойно-равнодушным, и лишь многолетний опыт Фивата помог ему угадать, что таится за сжатыми губами и еле заметным блеском в прищуренных глазах. Наемник как будто опасался, что купец откажется и дело сорвется. «Почему?» — вновь спросил себя Фиват. — Мир вам, благородный Эддемоз, да благословит Единый ваши дороги, — произнес Фиват, обогнув гостиницу. Купец, как оказалось, распекал на все лады троих здоровенных охранников, от которых на весь двор разило брагой. Молодцы, похоже, хорошенько повеселились недавно: у каждого был подбит глаз, у двоих расквашены носы, а третий, морщась от боли, придерживал правой рукой запястье левой. Заслышав слова Фивата, Эддемоз тотчас обернулся к нему. — О! Друг мой! — Купец был достаточно сообразителен, чтобы не называть имен. — Да благословит Единый и ваши труды во славу Квинны. Что привело вас ко мне? Или вы пришли справиться о моем здоровье и пожелать мне удачи? Вопреки расхожему мнению о купцах, Эддемоз был поджар и моложав для своих сорока трех лет. Широкие скулы и лукавый огонек в чуть раскосых глазах он унаследовал от матери-растийки, чья родина славится на всю Дейну не только садами, но и торговлей. Благо, обошлось без уродливого тамошнего обычая делать на лице зеленые узоры. В Квинне Эддемоз был вполне себе квиннийцем по вере и воспитанию, но купец-путешественник, посещая чужие страны, неизбежно впитает нечто от каждой. Да и промысел у него был своеобразный. — Вижу, вы разгневаны, — сказал Фиват с почти искренним участием и кивнул на хмурых охранников. — Не будьте слишком строги: молодость заслуживает снисходительности. — Молодость! — фыркнул Эддемоз и понизил голос, чуть отведя Фивата в сторону. — Клянусь Единым, парни всем хороши — и отважны, и надежны, просто безупречны, когда в дороге. Но стоит где остановиться, и им будто Дейна становится тесной! Непременно или подерутся, или напьются, или все вместе. Этот вон, — купец кивнул на охранника с покалеченным запястьем, — ухитрился вывихнуть руку! Толку с него будет в дороге? А нам завтра отправляться… — Могу предложить кое-что получше, — так же тихо сказал Фиват. Чуть обернувшись, он указал подбородком на Вьяртана. Тот молча стоял поодаль, скрестив руки на широкой груди, и казался безучастным, хотя глаза его все так же поблескивали, а в бороде пряталась легчайшая усмешка. Эддемоз тоже глянул — и кивнул, даже прищелкнув языком. — Ух, хорош! — сказал он и потер руки. — Знаю таких, цены им нет. Правда, юные петушки вроде моих обожают к таким цепляться — потому и ходят с разбитыми носами. — Эддемоз осекся, вновь поглядел на наемника, а потом на Фивата. — Вы же не напрасно пришли сюда, не так ли? И его не напрасно привели? — Вы проницательны, друг мой, — улыбнулся Фиват. — Есть одно дельце… Нет-нет, не стоит, — прибавил он, когда купец хлопнул было в ладоши, чтобы вызвать слугу. — Беседа в комнате — это непременно еда, выпивка и сторонние разговоры, а на них нет времени. Итак, завтра вы едете на юг? — Верно, — кивнул Эддемоз. — Сперва в Мажани, потом в Пертамею — ох уж эти их пошлины, совсем житья нет! — а дальше вниз по Зуровари через Ашрайю на… — Вот, — прервал Фиват, подняв ладонь. — Ашрайя. Именно туда должен попасть этот человек, — он указал на Вьяртана взглядом. — Вы обеспечите ему пропуск в столицу, как вашему охраннику. А потом вы приметесь за свое дело, а он — за свое. — Ох, чую, дело пахнет золотом и кровью, — прошептал Эддемоз. — Значит, я должен взять его с собой… А если у него там что-то сорвется, как мне тогда быть? Вы знаете, какие там нравы и что бывает с теми… — Да, знаю, — отрезал Фиват. — Но мне думается, он человек надежный и непременно справится, а в случае неудачи не выдаст никого. Хотя зачем мы говорим о неудаче? Да поможет нам Единый в добрых наших намерениях. — Он поднял взор к темному небу, а руку опустил в поясную сумку. Зазвенело золото. Эддемоз без единого слова взял оба кошелька, тяжелых, туго набитых. — Это мне или ему? — уточнил он, темные глаза его зажглись алчным огоньком. — Это вам, — улыбнулся Фиват. — А это, — он вынул еще один кошелек, поменьше, — ему, когда дело будет сделано. Если же не выйдет, забирайте себе и уносите скорее ноги. — Ох, не нравится мне это. — Эддемоз качнул головой, кошельки скрылись в его сумке. — Но ради вас и вашей службы я согласен. Зовите его сюда, я даже сам выплачу ему положенный задаток… — И еще, — прибавил Фиват. — Времени у вас немного, поэтому спешите. Не задерживайтесь в Пертамее и Мажани, но постарайтесь как можно скорее прибыть в Ашрайю. Знаю-знаю, вы понесете некоторые убытки. Квиннийская казна возместит вам их по возвращении — лишь бы мой наемник попал куда нужно и выполнил поручение. — Хорошо, я же сказал, что согласен. — Эддемоз вытер руки и лицо вышитым платком. — Самое трудное и долгое — это путешествие по Зуровари, слишком извилисто ее русло. Надеюсь, Единый пошлет нам добрый ветер и крепких гребцов. Давайте, зовите этого наемника… как его имя? — Он сам представится вам — если сочтет нужным, — ответил с усмешкой Фиват и исполнил просьбу купца. Под хмурыми взглядами охранников, по-прежнему мнущихся во дворе, Вьяртан подошел к Эддемозу. Пока они с купцом обсуждали условия временной службы и величину задатка, Фиват вновь задумался о своем. Наемник явно оживился, весь его облик дышал теперь самой искренней жаждой действия. «У него точно есть там некое личное дело», — сказал себе Фиват. — «А может, есть зуб на Киннари, кто знает. В любом случае, теперь он не подведет». Пусть государь Альгам строит собственные планы и готовится к войне. Гонцы, послания, совещания, расходы, условия союза и прочее — быстрее сказать, чем сделать. Быть может, прежде чем будет заключен союз, обговорено все до мелочей, собраны и снабжены войска, война станет не нужна никому. Как только сгинет главная угроза — царица Киннари.