Ваша Госпожа

Улыбаться и вызывать когнитивный диссонанс у окружающих я перестала сразу же, как только услышала приторный голос Цзинь Гуаншаня, нынешнего лидера ордена Ланьлин Цзинь. У меня чуть зубы не свело, честное слово. Интонации тягучие, певучие и слишком сладкие. Непристойные даже, или же на грани непристойности. Я заподозрила, что подобным образом он разговаривал обыкновенно со своими многочисленными любовницами и куртизанками, и, вполне возможно, не без хладнокровия спустила бы ему это рук, если бы в данный момент времени это подобие мужчины не обращалось непосредственно ко мне. — Госпожа Юй, вы, к всеобщему счастью, живы и здоровы. И все так же прекрасны, как и в нашу последнюю встречу, — промурлыкал Цзинь Гуаншань. Мужчина красивый, с правильными чертами лица, хитрым прищуром глаз и вечной ухмылочкой, от которых ничего хорошего ждать не будешь. Лебезил он передо мной так, что это можно было бы принять за откровенную издёвку. — Допустим, — холодно ответила я, не став говорить ни слов приветствия, ни отдавать приветственный поклон. Ведь того же я от него не заметила. Глава Цзинь просто подошёл и ни с того ни с сего завел беседу, позабыв о вежливости. Или это потому, что я, по определению, — женщина? Широкому кругу лиц было прекрасно известно, что Цзинь Гуаншань женщин ни во что не ставил и регулярно использовал их в своих целях. Чаще всего в целях удовлетворения своих же сексуальных потребностей, а реже — в политических, где любовнице или «союзнице» была предопределена роль одноразовой пешки. Если использовать современные термины, то одним словом «сексизм» тут не обошлось бы. Бедная Маринэ. И за что ее так бог наказал? Я перевела взгляд на отстранившуюся от меня подругу, что на муженька своего даже не глядела и держалась так, будто он всего лишь ходячий предмет декора, мешающий, но необходимый, и снова посмотрела на мужчину в золотых одеяниях. Говорить я с ним не собиралась. Больно надо. У меня есть прекрасный муж, который свою жёнушку в беде не бросит (я надеюсь), вот пусть и отдувается за нас обоих. Он же тоже глава ордена, как-никак. — Приветствуем главу Цзинь и госпожу Цзинь, — сказал Цзян Фэнмянь, и мы одновременно поклонились паре. Адепты, недовольно шушукаясь, повторили за нами. Как же, их госпожу тут оскорбили! И я бы последний элемент одежды на себе поставила на то, что мой муженёк сейчас пылко благодарил Небеса за то, что уже успел поприветствовать от нашего имени Лань Цижэня и его племянников. Иначе оскорбление из «небольшого недоразумения» быстро превратилось бы в «неописуемую катастрофу». Презрительно фыркнув, я щёлкнула пальцами, и старший ученик, повинуясь моему жесту, достал из мешочка цянькунь подарки для уважаемого учителя Ланя и маленьких Лань Чжаня и Лань Хуаня. Дар для друга выбирал Цзян Фэнмянь, а я взяла на себя смелость одарить детей. Для наследника я подобрала простенькую шпильку из серебра и с узорами виноградных лоз* и переписала от руки несколько интересных трактатов об изобразительном искусстве. Любовь Лань Хуаня к живописи известна многим. А для младшего брата я подобрала парочку интересных сборников со стихами и сказками разных народов мира. Точнее сказать, так же переписала от руки, а некоторые и вовсе взяла из головы и адаптировала под Древний Китай. В уединении иногда было нечем заняться, и я развлекала себя всем, чем только могла. Писательским талантом меня природа хоть и обделила, но наградила воображением и четкостью изложения. Метафоры давались мне нелегко, однако сравнить нечто обыкновенное с чем-то воистину прекрасным и с первого взгляда простым и вроде бы ничем не примечательным было вполне в моих силах. Я внимательна к деталям. И я, черт возьми, старалась ради этих детей. Так какого хрена этот павлин хвостатый мешает мне их одарить?! Цзян Лифэн с довольной усмешкой вложил мне в руку несколько книжек, а поверх них аккуратно положил деревянную резную коробочку со шпилькой. Я выбрала максимально простую, потому как знала, что здесь, в Облачных Глубинах, в почете скромность и добродетель. Цзян Фэнмянь из своего мешочка вынул набор для письма. Лань Цижэнь с благодарностью и удовольствием принял подарок и с едва уловимой уязвимостью глядел, как его племянники принимали дары уже от меня. Детки не знали, что делать. Они неуверенно сжимали рукава белых ханьфу и дергались на каждый звук. Я это прекрасно замечала, благодаря опыту и знаниям. Оба хорошо скрывали свои эмоции, вот только мне как матёрому педагогу со стажем работы более пятнадцати лет и опытному фехтовальщику намного лучше удавалось замечать скрытое. В искусстве фехтования и ведения переговоров умение правильно оценить эмоциональный фон противника — залог успеха. Хм, получается, к подаркам они у нас не привычные? Что ж, со мной привыкнут. Надо только вызнать, когда у обоих дни рождения. И про А-Сюаня не стоило забывать. Я же ему всё равно что тётя. Было бы тут христианство, так Маринэ и вовсе попросила бы стать ему крёстной мамой. Поддерживать связь необходимо. Гусу Лань и Ланьлин Цзинь — хорошие союзники. С последними нас связывала помолвка, а с первыми — ничего. Это надо исправлять. Может, муженек какой-нибудь выгодный торговый договор нам выбьет? Торговые отношения, между прочим, — тоже в каком-то роде союзничество. У Лань Цижэня же должны быть связи с крупными торговыми караванами. Они же буквально в горах живут! Кто-то же должен обеспечивать их провизией и прочим. Одного Цайи явно не хватит. Впрочем, тема эта с торговцами — очень и очень скользкая. Торговцы — народ по большей части независимый, и с ними лучше договариваться лично. Или попросить устроить обучение для адептов Юньмэн Цзян не на год, а на два года? В первый год обучают всех, а во второй — углубленно уже тех, кто достойно и на высокие оценки сдал экзамен, к примеру. Предложу-ка я это Фэнмяню за ужином. — Мы, как можно заметить, не с пустыми руками, — с прохладцей начала я, до сих пор чувствуя неистовое желание ударить наглого павлина, озаряющего, блять, счастьем** этот гниющий мир. Голос мой наполнился теплом лишь тогда, когда я взглянула на смущённых детей. — У нас и для вас есть подарки, юные господа. Лань Хуань, это тебе. Я подала с любовью переписанные мной трактаты и купленную шпильку в деревянной коробке ребёнку, не знавшему, чем занять руки, и, пока тот приходил в себя, отдала стихи и сказки А-Чжаню. — А это тебе, Лань Чжань, — сказала я, с интересом наблюдая, как мальчик скромно кивнув, прижал книги к груди. — Благодарю, госпожа Юй, — тихо сказал он и попытался сделать идеальный поклон. В точности, как брат несколько секунд назад, когда принял свой подарок от меня. — Не за что. А теперь я устала и хочу отдохнуть. — Мы проводим вас в ваши покои, — отмер Лань Цижэнь, — следуйте за мной. Я тяжело вздохнула и последовала за удаляющийся белой спиной, успев заметить, как Маринэ одними губами на русском проговорила: «Я зайду за тобой». Черт бы её побрал.

***

Ближе к вечеру Маринэ, верная своему обещанию, забрала меня из выделенных нам с мужем покоев. Я в первый раз буду ночевать с ним в одной комнате. Да что там комнате — в постели! Убейте, я не готова к таким поворотам судьбы. — Привет, — поздоровалась Маринэ, — как ты тут? — Устала, Мариш, я так устала. — Утомительный перелет? — понимающе сжала мою руку она, ведя в сторону выхода. — Что тебя гложет? — Я скучала по тебе. — Я тоже, — со смехом ответила Маринэ, — но я чувствую, что причина не в этом. — Ой, всё-то ты чувствуешь, — фыркнула я, закатив глаза. — Не ёрничай. В чем дело? В муже твоём? Я издала невнятное утвердительное мычание, прижавшись к теплому плечу подруги, решила не таиться: — Нам выделили одни покои. Я ещё ни разу не ночевала с ним в одной постели. — Та же беда. Но я ночевать с этим хохлом в одной постели даже и не собиралась, — с самодовольством вывела Маринэ. — Не-е-ет, дорогая. — А альтернатива у тебя есть? — Конечно! Например, лес, — довольно протянула она, — и Цайи. Я могу снять номер в гостинице, и тогда мне не придется смотреть на эту мерзкую рожу. — Как категорично, — улыбнулась я. — Милая, да я лучше в лесу в обнимку с медведем переночую, чем с ним. Хватает и того, что я его каждый божий день вижу. Бегает за мной, как собачка за новой игрушкой, и все успокоиться не может. — Зачем же ему бегать за тобой? — А черт его знает, — пожала плечами Маринэ, — я на него не смотрю. — Да ну? — поддразнила я. — Сама же сказала, что видишь его каждый божий день. — А это вынужденно. Когда мне надо, я на него и не смотрю. А он все равно вьется и вьется передо мной, как тропическая птица в брачный период. Все танцует и танцует передо мной. Заколебал. Нигде от него не скрыться! — А может это у него стиль такой? — Ты скажи ещё, что у него психологическая травма. В детстве недолюбили, вот теперь и любит все, что движется. — Так раздражает? — с сочувствием спросила я, видя, что Маринэ находилась в отчаянии. — Страшно? — Есть такое, страшно. А ты? Тебя твой не обижает? Если обижает, так я его мигом прижучу, ты только скажи, — быстро вернула себе прежнее расположение духа Маринэ. — Нет, он… хороший, Мариш, правда, очень хороший, — тихо молвила я. Врать и скрывать что-то от родного человека не было смысла. — Нравится тебе? — Маришка нежно улыбнулась и приобняла меня за плечи. В ответ я обвила ее талию. — Не отрицай, я вижу. Любишь. — Громкое слово, — хрипнула я. Что-то у меня голос так внезапно пропал. И перед глазами слегка поплыло. — Любишь, — прошептала она. — Пожалуйста, — попросила я, сама не зная чего. — Но это так красиво. Ты так красиво на него смотришь. И он так же смотрит на тебя. — Неправда. — Правда, не спорь. Он видит тебя́, понимаешь? Тебя, — с восхищением сказала Маринэ. — Не Юй Цзыюань, — не её, — тебя. — Ты не можешь знать этого. — А вот и могу. Разве мои чувства обманывали когда-нибудь? Удивительное дело, но нет. У Маринэ потрясающее чутье. — Мариш. — Нет, стой, молчи. Я тебе говорю, а ты мне просто поверь, ладно? — Ладно, — с безнадежностью согласилась я. Спорить с ней, что костер бензином тушить. — Он тебе плохого не сделает. — Знаю. — И никогда не оскорбит. — Знаю. — И не тронет без твоего дозволения. — Мгм. К чему ты ведёшь? Подозрение в голосе скрыть не удалось. Что Маринэ задумала? — К постели, конечно! — рассмеялась она, пока я пыталась безуспешно научиться заново дышать. Воздух в лёгких застрял! — Ты совсем, что ли? — удалось с великим трудом выдавить мне. О боже мой. — Нет, ещё не совсем. Вот выпьем Улыбки Императора, и будет совсем. — Так ты ведёшь меня вино пить? Напоминаю, у нас завтра совет. Нам надо быть стеклыми, как трезвышко. Маринэ рассмеялась ещё громче: — Да здесь такие вина, дорогая, что мы и не почувствуем! Не чета нашим, южным. — О боже… — Не божись! Идём уже быстрее. — И эта женщина с ещё большим энтузиазмом потянула меня вперед за собой. Ситуация вышла у меня из-под контроля.