Ваша Госпожа

— Я правильно понял? Моя госпожа желает сделать А-Ина своим учеником? — осторожно поинтересовался А-Мянь. Как будто я его по меньшей мере за этот вопрос избить Цзыдянем должна. Глупый мужчина! Просто несносный. Я, к его сведению, на своих не бросаюсь. Без особых причин. — Твоя госпожа просит не задавать глупых вопросов, — фыркнула я. К моему превеликому удовольствию, Цзян Фэнмянь слегка покраснел щеками и неловко откашлялся. Он отвел взгляд, сжав пальцами рукав ханьфу, и с наигранным интересом уставился куда-то вдаль. Нравилось мне его дразнить — грешна. Прошу простить смиренно. — Моя госпожа, — с мягким укором произнес Цзян Фэнмянь. — Да-да? — пропела я с веселой полуусмешкой и нарочитым русским акцентом, отчего мой муженек непроизвольно сделал более глубокий вдох, дрожащий такой, взволнованный. У меня от этого где-то под грудиной сладко защекотало. Приятно, однако. Тепло. Интересно, это все из-за моего голоса или изредка вырывающегося акцента? Я и то, и другое тщательно контролировала и использовала не часто. К слову, голос у меня здесь был помягче прежнего, чуть ниже и насыщеннее. Или мне кажется? Трудно воспринимать себя со стороны и лишь догадываться о том, какое впечатление производишь на людей вокруг. — Моя госпожа, — вновь начал Фэнмянь. Но у меня были несколько иные планы. — А ещё с тебя лошадь. — Прошу прощения? — поперхнулся он, а я неожиданно расхохоталась. Мне было хорошо и ужасно весело. Смех пришлось постепенно прервать из-за очень странного и долгого взгляда мужа. Он смотрел на меня, словно увидел в первый раз, — ошеломленно, недоверчиво, жадно. Так, словно я была чем-то особенным для него и бережно лелеемым. Мне вдруг стало душно и жарко. И, отнюдь, не из-за погоды. Сердце нежно затрепетало в груди, как пойманная в руку бабочка. Чувство лёгкости затмило все остальное. Я не чувствовала неудобства или дискомфорта. С Цзян Фэнмянем было уютно и спокойно. Он никогда не давил на меня и вел себя исключительно терпеливо и вежливо. И мне кажется, что притворством здесь и не пахло. А-Мянь — он сам по себе был очень сдержанным и неконфликтным человеком. Эмоции муженек при мне начал проявлять недавно. Значит ли это, что ему стало комфортно находиться рядом со мной? Начал ли он мне доверять? Я же… Я же его жена, в конце концов. Супруга. Хозяйка его дома. Я слежу здесь за порядком и за тем, чтобы прежде всего он и наши дети ни в чем не нуждались. И только потом, каюсь, задумывалась о комфорте других — адептов, учителей, мастеровых, слуг и так далее. Мне это нравилось. Нравился Цзян Фэнмянь — его вежливость, тактичность и доброта, которая могла перейти в жесткость и твердость в случае нужды. Нравилось, когда он обращался ко мне на «вы». Возможно, кто-то бы посчитал нечто подобное странным, ведь мы уже достаточно сблизились, чтобы называть друг друга по именам и использовать личные и более фамильярные местоимения. Но… Я всегда была немного старомодна. Я любила старые фильмы про Царскую Россию, где супруги обращались друг к другу на «вы» — близкое и оттого будоражащее, или говорили что-то наподобие «душа моя», «свет очей моих». Мне вот приглянулось ласковое «касатик». Ласточка. Ирис. У этого старого слова было несколько интерпретаций. А я склоняюсь больше к цветку. В Японии этот цветок как раз считался мужским. Он олицетворял собой мужество, силу, честь и отвагу. Их узкие листья, по мнению самураев, напоминали острые лезвия особо почитаемых в их кругах катан. А если обратиться к языку цветов, то они означали только зарождающееся чувство — чувство любви или привязанности. Исходя из цвета подаренного ириса, тоже можно было сказать весьма многое. Фиолетовый цвет, к примеру, обозначал уважение и искреннее почтение к человеку. Помимо нежности и красоты, ирисы также несли в себе значение стойкости, мудрости и вечной молодости. Цзян Фэнмяню очень подходил этот цветок. Подарить, что ли? Впрочем, меня бы должен был смущать тот факт, что я своего мужчину цветочком тут называю, но ожидаемое чувство стыда как-то запаздывало и не торопилось проявляться. Ай, какая я бесстыдница. Просто слов нет. А теперь вернёмся-ка к нашим лошадям. — Только не говори, что ты не знал о горячей любви нашей дочурки к лошадям, — вернулась к дразнящему тону я, игнорируя досаду, разлившуюся глубоко в груди. До недавнего времени и мне не было это известно. А-Ли буквально засияла, когда речь зашла о лошадях. Прямо, как А-Чэн, когда говорил о своих собаках. — К стыду своему, я не знал. А-Ли нравятся лошади? — тихо проговорил Цзян Фэнмянь, вернув себе самообладание. Ой, ненадолго. Неужели он думал, что я так просто его оставлю? — Мгм. Не переживай, я тоже не знала. — В таком случае, что госпожа планирует сделать? — Подарить лошадь и научить ее ездить верхом, разумеется, — фыркнула я. Что за глупые вопросы он задаёт? — С тебя — лошадь, с меня — обучение. — Госпожа сведуща в искусстве верховой езды? — изумился Цзян Фэнмянь. Но как-то приятно изумился. О, я умела. Мне даже довелось пару раз поучаствовать в соревнованиях по конной езде. А ещё были локальные междусобойчики, когда мы большой компанией друзей-энтузиастов собирались вместе и просто развлекались, объезжали лошадей и хорошо проводили время. И мы, и лошади были счастливы погулять вволю. У нас там был простор — степи, луга. Здесь же такого не было. Повсюду, куда ни кинь взгляд, — озера и пруды. Но где-то должно быть незасаженное поле с дикими цветами. Когда полетим на мечах в Гусу я очень внимательно осмотрю местность с высоты птичьего полета на наличие полей или лугов. Раз был лес с чертовыми фазанами, за которыми повадились ходить некоторые особо одаренные адепты, то должно быть и гуево поле. Тренировочные полигоны тоже можно было использовать. Резиденция Пристани Лотоса, к слову, располагалась очень удачно. Впереди — бескрайние озера, позади — густые леса. Подобраться можно либо с воздуха, либо по воде. А сквозь леса вражеской армии в случае чего было бы трудно продвигаться. Ох, как же мне не хватало простора. — Госпожа? — Я здесь. Да, я умею ездить верхом. И А-Ли я научу, раз мы опоздали с формированием золотого ядра и забросили ее обучение. Фэнмянь болезненно нахмурился. Ой, не понравилось мне это. — Не смей ее жалеть, — отрезала я. — Она посильнее многих будет, она моя дочь. Наша. Наша же. Родная. Какая разница, станет она заклинательницей или не станет? — Моя госпожа немного неправильно поняла меня. Вы знаете, что я не это имел в виду. — Да что ты? — саркастично протянула я. — Пусть у Цзян Яньли нет таланта к совершенствованию, но она далеко не слаба. Она сильная, очень. Волевая. И я ей помогу. А-Ли будет владеть оружием не хуже заклинателей, а верхом ездить так, словно она родилась в седле и другого не знала. — Я не сомневаюсь в силах нашей дочери. Она достойно справится со всеми трудностями, — нежно улыбнулся мужчина. — Ведь у нее такая прекрасная мать. Фэнмянь убрал несколько выбившихся из сложной прически прядей мне за ухо, а ладонью легонько провел по моей щеке. Отдернулся было, но я остановила, мягко обхватив чужое запястье пальцами и не давая уйти. Мне так не хватало прикосновений, что теплом бы отдавались в сердце, а жаром — в теле. Это так сладко. Так желанно. Так, что… «А-Мянь, останься. Не уходи пока. Замри и посиди со мной ещё немного. А потом я тебя отпущу, обещаю». Продвинувшись ближе, он накрыл другой ладонью и мою вторую щеку, огладил большим пальцем скулы, смоляные брови, прикрытые веки, острые кончики ресниц — трепетно, неуверенно, очень-очень робко. Словно сломать боялся. Или, что вероятнее, спугнуть. Тот, кто незаметно стал мне опорой, боялся меня испугать. Глупый муженек. Такой хороший, ты такой хороший, мой нежный ирис. — А-Мянь, — шепнула я, приоткрыв глаза, подернутые влагой. Не совсем слезы, но очень близко к ним. Я давно не была близка с кем-то настолько сильно. Внутри меня будто что-то расцветало. Яркое и пылающее, что сдержать было невозможно. — Моя госпожа, — ответил он тем же шепотом, а затем наклонился ближе к моему лицу. Коснулся губами губ. Мы оба от неожиданности вздрогнули. Я рвано выдохнула и глупо зажмурилась, обхватив мужские ладони своими и непроизвольно поглаживая их в попытке успокоиться. Сердце билось громко и часто, но дышалось мне удивительно свободно. На своих губах я чувствовала чужое взволнованное дыхание. Горячим невидимым туманом оно оседало на чувствительной коже. Я сама сократила разделяющее нас расстояние. Скользнула руками по его предплечьям, двигаясь к роскошным плечам — сильным и широким, завела их за шею, прильнула ближе и, оставив одну ладонь в густых и мягких волосах, а другую — прислонив к тяжело вздымающейся, мощной груди супруга, осторожно углубила поцелуй. Цзян Фэнмянь глухо застонал мне в рот и крепко обнял меня за талию. Боже, какой же он сильный. — М-моя госпожа, — выдохнул он. — Госпожа… А-Юань, милая… А во мне проснулась какая-то жадность. И ласковое обращение совсем не способствовало обретению душевного равновесия. Эти губы я сделаю податливыми, яркими и влажными — своими. Обласкаю каждый их миллиметр, не отпущу до тех пор, пока не услышу прямую просьбу остановиться. Потому что мне останавливаться не хотелось. Я хотела пить вздохи с губ своего мужа — моего — до конца своей жизни. — А-Юань, пожалуйста, — прохрипел Цзян Фэнмянь. Неохотно отстранившись и оставив напоследок ещё несколько мелких поцелуев на моих губах, он не без пылкости прислонил мою голову к своей груди и уткнулся лицом в волосы, которые наверняка пришли в негодность. Наше общее тяжелое дыхание разрывало тишину. Мне бы хотелось, чтобы сейчас был вечер и темнота. Тогда бы скрыть лицо, покрытое румянцем, было бы проще. Ноги дрожали. Всем телом я дрожала. Во рту быстро пересохло. Цзян Фэнмянь был ничем не лучше. У него так же, как и у меня, горели щеки. Я этого не видела, потому как муженек спрятал меня от всего мира на своей груди, но смогла почувствовать, когда протянула руку, чтобы коснуться его лица. А ещё он назвал меня по имени. — А-Юань? — прошелестела я. — Ты обратился ко мне по имени? Мужчина в моих руках напрягся и погладил меня по волосам. — Прошу меня извинить, — проронил он. — Умоляю, простите. — За что? — Я… Моя несдержанность… — Замолчи. Цзян Фэнмянь послушно умолк, но по волосам гладить не перестал. Он, похоже, находил в этом успокоение и делал это непроизвольно. У меня губы пылали. Не я одна была жадна. В процессе А-Мянь умудрился куснуть меня. Вышло не больно. Он лишь обозначил укус, а потом быстро зализал его. Я бы не заметила, если бы не была так сосредоточена на нем, на своем муже. — Не молчите, — попросил меня А-Мянь. — Только не молчите. — А что мне сделать? Ругаться я не хочу, извинений — тоже. — Тогда чего желает моя госпожа? Довольно частый вопрос в последнее время. Ответ у меня на него был: — Купи уже дочери лошадь. Цзян Фэнмянь издал мягкий искренний смешок, полный облегчения и неверия и похожий скорее на длинный хриплый выдох. — Я куплю нашей дочери лучшую кобылу, какую только смогу найти. — Черную. — Почему черную? — ласково спросил мужчина, поцеловав меня в макушку и погладив по спине. — Это ее любимый цвет. Не спрашивай, я сама удивилась. — И все же, почему? — Ночное небо. Иссиня-черное. «О», — послышалось тихое от него. — Мгм. Наша девочка оказывается часто просыпается по ночам просто так, любуется. Я попросила лекаря давать ей отвар для хорошего сна. — Это несерьёзно? — Нет. Это от волнения. — Из-за нашего отъезда? — Да. — Тогда мы постараемся вернуться побыстрее. — Мгм.