Ваша Госпожа

М-да, работка у муженька непыльная. Пока разбирала письма, успела вся ядом обплеваться. Просьбы мелких кланов и их детские разборки были до того нелепыми и глупыми, что я даже не сдержалась от крепкого словца и в порыве эмоций написала на листочке сбоку парочку язвительных комментариев по поводу их крайне мизерных умственных способностей. Но выбрасывать не стала. Во-первых, я потратила силы на то, чтобы отвести душу, и я буду абсолютно несчастна, если об этом никто не узнает. Во-вторых, это работа моего ненаглядного. Это дело Цзян Фэнмяня как главы клана решать, что сто́ит его внимания, а что — не сто́ит. Поэтому я просто отложила эти писульки в сторону и продолжила сортировать макулатуру по степени важности. Просьбы и жалобы в одну сторону, письма — в другую. Послания от Великих Орденов я не трогала. Не мое дело. Эх, помнится, Хозяйка точно так же помогала своему муженьку. Но делала это тайно и не потому, что хотела как-то помочь. Она сомневалась в компетенции Цзян Фэнмяня как главы ордена Юньмэн Цзян. Не любила она его. Не уважала. И брака навязанного не хотела. Я могла ее понять, отчего нет? Ведь память Хозяйки осталась при мне. Я видела ситуацию с ее стороны, знала о том, что она чувствовала и испытывала. И частично чувствовала то же самое. И тогда возникает вопрос. Кто я? Юлия или Юй Цзыюань? Я больше осознавала себя Юлией с памятью прежней хозяйки тела. И, в отличие от нее, я симпатизировала мужу, несмотря на то, что видела его всего несколько минут, и детям, которые, если так подумать, не принадлежали мне. Но они не чувствовались чужими. Ни в коем случае. Как же сложно. Юлия или Юй Цзыюань? Я помнила себя, свою прежнюю жизнь, свои увлечения и устремления. Я знала, чего хотела. А хотела я спокойствия. Желала тихого семейного счастья, которого впоследствии не получила. Рутина и построение карьеры сожрали меня. Они не давали мне необходимого простора и глотка свежего воздуха. Буквально душили меня. Только дети и их светлые взгляды и искренние улыбки помогали справляться с нависшими проблемами. Я жила ради них. Все стало хуже после смерти единственных родных для меня людей — отца, дедушки, бабушки. Они ушли по очереди. Оставили меня одну. А мать? Она даже на похороны не пришла, чтобы достойно попрощаться с близкими людьми. Ни на одни. И потому я разорвала с ней все контакты. С этой женщиной, кроме внешнего сходства и кровного родства, меня перестало что-либо связывать. Вот и вышло, что умерла я в полном одиночестве. Так что же по итогу получается? Мне подарили шанс? Вот так просто? Я бросила последнее письмо в сторону и тяжело рухнула в кресло главы. Думаю, касатик не будет против. Я (или прежняя хозяйка тела?) была ему дорога. И скорее всего, дорога до сих пор. Эх, ты, горе-госпожа, чем ты вообще думала, когда отказывалась от покровительства муженька и даже не попыталась что-то изменить в себе? Да даже элементарное отношение Фэнмяня после рождения двух прелестных детей должно было хоть как-то повлиять на тебя! А ты все продолжала сомневаться и сомневаться. Что ж, я сомневаться не собираюсь, а отталкивать руку помощи — тем более. Но и поддаваться сразу же на все эти томные взгляды из-под ресниц и пленительные заботливые жесты было выше моего достоинства. Не интересно это. К тому же мне хотелось узнать своего ненаглядного поближе. Искаженных воспоминаний Хозяйки о главе клана Цзян мне элементарно не хватало, чтобы составить его более-менее адекватный психологический портрет. Мало ты, Юленька, лекций по психологии в институте посещала. Ой, мало. Ну да ладно. На безрыбье и рак, как говорится, рыба. Будем работать с тем, что есть. Поправив пучок на затылке и разгладив на платье мелкие складки, я вышла из кабинета. Во мне поселилось какое-то необузданное желание прогуляться и проветрить голову. Слишком много событий произошло в последнее время. Даже я, славившаяся своим умением приспосабливаться практически к чему угодно, терялась под натиском информации. Мне нужно что-то привычное. Что-то знакомое. Что-то, что было в обоих мирах. И этим местом я избрала самый обыкновенный рынок. Почему бы не погулять там и не поздороваться с местными? Я же вроде как хозяйка Пристани Лотоса, а значит, по сути, и их хозяйка. Надо показать им свое расположение и внимание. Желательно, положительное. Рынок с самого утра был наполнен шумом и гомоном. Люди поначалу здоровались со мной неуверенно и не торопились во всеуслышание рекламировать свой товар, но помаленьку, видя мои благосклонные и уверенные приветственные кивки, смелели. А еще в их глазах виднелось облегчение, робкая радость и какое-то странное довольство от встречи. Ах, да. Я же лежала при смерти. Наверное, об этом уже весь Юньмэн узнал. Неужто они настолько сильно волновались о своей госпоже? Приятно знать, однако, что ее уважали и любили. Вдруг одна женщина добродушно мне улыбнулась и, перекрикивая остальных, стала зазывать меня к себе: — Госпожа! Госпожа! Не проходите мимо! Локвы! Сладкие! Вкусные! Так и просятся к вам в руки! Я на секундочку остановилась и глянула в ее сторону. Ей на вид было лет тридцать-тридцать пять. Пышная, бойкая, с добрыми глазами и милыми ямочками на щеках, она была из той категории женщин, которые стремились накормить своей домашней едой весь мир. Мой любимый тип. — Локвы? — задумчиво протянула я, и гомон вокруг немного поутих. Все с любопытством и интересом начали коситься в нашу сторону. При жизни Хозяйка не часто захаживала на рынки и что-то покупала. Обычно это делали ее служанки, стоило только попросить или даже намекнуть. — Да, госпожа! — с радостью отозвалась женщина. — Только с утра висели на ветке. Я улыбнулась уголками губ, рассматривая золотистые плоды, и перевела взгляд на другие фрукты, потому что локва для меня была той еще экзотикой. Я росла на яблоках, арбузах, дынях, грушах и ягодах. Локва мне ни о чем не говорила. — А остальное? — спросила я. — Что вы мне еще можете предложить? — О, есть персики, тоже очень сладкие и сочные, личи, мангостины, шелковица… — Стойте. Шелковица. Вроде бы А-Ли любит шелковицу, если мне не изменяет память Хозяйки. Или это уже мои выдумки? Это может быть правдой, потому что Юй Цзыюань не уделяла много внимания дочери, сбрасывая ее на слуг. Девочка не представляла для нее интереса, поскольку та была слаба в культивировании и слишком мягка характером, которым пошла в отца. Дура ты, Хозяйка. Как есть, дура. Такую девочку забросила. Она же и прилежная, и умная, и добрая, и аккуратная, и красивая, словно хрупкая фарфоровая статуэтка. Маленькая феечка. Такую надо баловать и хвалить, а не говорить, что она слишком проста и скучна. Пф! Так дело не пойдет. Надо что-то делать. Делать что-то надо. Ай, была ни была! Гулять — так гулять! — Госпожа? — неуверенно отозвалась женщина. — Я бы хотела купить у вас шелковицу, только вернусь в резиденцию за деньгами. Я уже было повернулась, чтобы уйти, как женщина ворчливо и очень забавно запричитала: — Что это вы такое говорите, госпожа?! Что бы я — да взяла с вас деньги? Берите! Берите у меня все, что хотите. Не нужно платить! — Но я не могу… Но продавщица даже не стала слушать меня. Она с поразительной грацией и ловкостью перегнулась через несколько лотков, вытащив откуда-то маленькую корзинку, и принялась выкладывать на ее дно ягоды шелковицы, яркие, темно-фиолетовые, почти черные, налитые вкусным соком. — Стойте, стойте же. Право, не стоит. Я же не себе… — растерялась я. — Тем более, госпожа! У вас же маленькие детки! Юный господин Цзян и юная госпожа Цзян! Что же вы?! Тогда я и подавно с вас денег не возьму. Даже не просите! Берите! Берите! И сами съешьте, как придете домой. Вам нужно восстанавливать здоровье, госпожа. Как же мы без вас? Я даже расстрогалась и перестала пытаться отказаться от товара. Его предлагали мне в дар. Это был подарок, сделанный от чистого сердца. За него не положено платить. По торговым рядам прошелся гудящий шепот. А потом все начали говорить: — Не отказывайтесь, госпожа! — Госпожа, это же от чистого сердца! — Как же хорошо, что вы живы и с вами все хорошо, госпожа Юй. — Не обижайте нас, госпожа, примите! — С выздоровлением вас, госпожа! Процветания и счастья вашей семье и вашему дому! И еще сотни пожеланий и приятных слов свалилось на мою голову. Коротко вздохнув, я смиренно кивнула и протянула руки к корзинке с ягодами, а люди вокруг довольно загалдели и широко заулыбались. — И персиков тоже возьмите, — заворковала та же женщина. — Они чудо как хороши! Посмотрите сами. Разве не прелестны? Персики были великолепны. Яркие, налитые, крупные. От одного только вида аппетит разыгрывался ни на шутку. — Хорошо, давайте парочку, — сдалась я. Вместо положенной пары мне по итогу дали в два раза больше, но во мне не было сил как-то возражать, поэтому, коротко поблагодарив добрую хозяйку лавки, я поспешила удалиться. Путь мне преграждать не стали и спокойно пропускали вперед, не смея задерживать. В спину мне доносились новые пожелания и комплименты, от которых впору было бы покраснеть. Так меня еще никогда не расхваливали. Дома оказалось не лучше, чем на рынке. Тот же шум и гам. Все куда-то бежали и без остановки носились от одного конца резиденции к другой. Не меня ли потеряли? Ни на минуту нельзя оставить этих негодников! — Что здесь происходит, гуй вас всех задери?! — во всю мощь своих учительских легких гаркнула я. — Что за переполох?! Стоит мне покинуть резиденцию, как что-то вечно случается! Вы что, и минуты без меня прожить не можете спокойно, негодники?! — Госпожа!!! — с разными по силе эмоциями воскликнули взъерошенные адепты. Люди за воротами развесили уши. И я была уверена, что об этой короткой выволочке будет вскоре известно всем. — Матушка! На передний план выскочили заплаканные дети, а позади всех плелся взволнованный супруг. Я устало закатила глаза и медленно пошла к… своей семье. К своей новой семье. — Что случилось? — спросила я у самого адекватного. У своей, предположительно, дочери. — Вас не нашли в своих покоях, матушка, — пролепетала Цзян Яньли. — Все переволновались. Точнее и не скажешь. Молодец девочка. — Вот как, — хмыкнула я. — Теперь я здесь, и волноваться ни к чему. Если появятся какие-либо вопросы, я буду в своих покоях. — Я передала корзинку с фруктами муженьку и гордо прошла мимо него, бросив напоследок: — Угости детей фруктами, касатик. В последнем слове слышалась легкая насмешка, и мне не хотелось как-то убирать ее из своего голоса. Да и ошарашенное лицо моего ненаглядного того стоило. Я ничуть не жалею о сказанном.