Рука Бога: последний ученик Сен-Жермена

— Проходи, Авель, не стесняйся! Миссис Мак’Адамс уже приготовила для тебя пунш и разогрела ужин. Авель неловко топтался на пороге, завидев пожилую и опрятную экономку с идеальной прической в это позднее время. Она радушно приветствовала его и сняла с его плеч промокшую от дождя накидку. — С-с-спасибо, спасибо, но я не голоден! Не стоило так беспокоиться. — Это ты сейчас не голоден, — хохотнул Вордсворт, — а через десять минут ты будешь искать взглядом что-нибудь съестное. Я уже знаю все твои аппетиты. Проходи в мой кабинет. — Я буду там ночевать? — Да, переночуешь на диване. Ты же любишь подремать на нем. Думаю, он и в эту ночь навеет на тебя здоровый сон, — Уильям открыл дверь кабинета и пропустил гостя. — Одну минуту, я сейчас все здесь приберу. Не обращай внимания на мусор. Уильям быстро снял со стенда фотографию и сунул ее второпях под сувенирный пресс с гнездами для пера и чернильниц. Книги и старинные рукописи он быстро собрал в одну стопку. — Вы хотите уложить меня на диване? А я в прошлый раз спал в гостевой комнате… Уильям остановился на несколько секунд и задумался. — О… это вполне решаемо. Если ты хочешь поспать в гостевой, так и быть. Миссис Мак’Адамс ложится спать не раньше полуночи, и если ты решишься лечь в этой комнате, то она все приготовит для тебя… Да, и очень важный момент, Авель! Не трогай, пожалуйста, в гостевой комнате гардины — они еле держатся, в прошлый раз мой гость чуть не убился. Мастер приедет не раньше следующей недели. — Вы и так слишком добры ко мне, Профессор, и я отнимаю у вас драгоценное время. Я переночую на диване! Но… почему вы сами не почините гардины? — Потому что я сделаю из них очередное гениальное изобретение. Ты же знаешь, как это бывает. Авель засмеялся. — Все, Авель, я отчаливаю в сад для изучения материала. Вся моя библиотека к твоим услугам. Если найдешь в одной из книг что-нибудь помимо, эм, знаний, это будет твое. Миссис Мак’Адамс сейчас принесет тебе чистую теплую одежду на смену… И да, напомни мне, чтобы я позвонил завтра с утра твоему настоятелю. — Спасибо, Профессор. Проклятый диван так расслабил Авеля, что он не сразу осознал, как много нестыковок во всем, что происходило вокруг. Уверенная речь Вордсворта, его четкая хозяйская позиция, а также приятное тепло и глухой стук редких капель по стеклам усыпили его. Но ровно до тех пор, пока в его голове не зашевелились вопросы. Уильям ушел ночью в сад изучать некие книги, когда гроза едва закончилась, там наверняка жутко сыро, мокро, да еще он собрался делать это при свете тусклого фонаря. Авель вздрогнул от этой мысли и проснулся. А книги?.. Влажность повсюду, и в такой среде любая бумага быстро придет в негодность. А то, что держал в руках Уильям, могло иметь историческую ценность и стоить целое состояние, даже если это просто копии с оригинальных рукописей. Еще эта странная поломка в гостевой комнате, из-за которой Вордсворт не рекомендовал там оставаться. Конечно, плохо прикрепленная гардина могла его крепко стукнуть, если бы он спал в кровати у окна. Но само окно выходит в сад, туда, где расположена беседка. И где Уильям предпочел изучать некие материалы, а не при дремлющем Найтроуде в кабинете. Сонный падре и ухом не повел бы, даже если б Уильям начал тихо проговаривать про себя вслух какие-то мысли или идеи. Так было всегда, но эта ночь какая-то другая. И эти странные расспросы… Вендетта… Но с кем? Авель проснулся окончательно ото всех этих вопросов, сел на диване и осмотрелся. Он вспомнил, что Профессор что-то снял со стенда над камином и спрятал под прессом, почти сразу, как только вошел. И эти клочки бумаги в холодном камине… Авель решительно поднялся с дивана, который так и норовил поглотить его и опрокинуть обратно в сон. И в первую очередь падре сдвинул тяжелый пресс с чернильницей и схватил фотокарточку. *** Беседка, в которой уединился Уильям, была хорошо защищена от влаги, так что в ней можно было под шум дождя изучать что угодно. Света обычного фонаря ему хватало на то, чтобы перечитать еще раз избранные и излюбленные страницы рукописей. К тому времени погода наладилась, и на небе тускло сиял серп луны. Вордсворт, изрядно зачитавшись занимательными страницами, не заметил, как пролетело время. Он бросил взгляд на наручные часы и хмыкнул. Встал со своего места и взял фонарь, подняв его на уровне своего лица, и так вышел за пределы беседки, вглядываясь в черные тени на траве, словно искал что-то. Наконец, он не выдержал затянувшейся паузы и произнес: — Эта лунная ночь достаточно светла, и тени чернее самой тьмы. Но неужели тени моего сада оказались недостаточно темны для вас? Он еще немного прошелся в сумраке. Опустив фонарь, он вглядывался в очертания деревьев, пока не увидел бледный овал лица, проступивший на фоне широкого черного ствола. — Наконец-то! Вы заставляете меня ждать. Идемте сюда… скорее, нас могут заметить! Длинная фигура в черном одеянии переступила круг света границ беседки, и в ней теперь только слепой не узнал бы главного террориста Исаака фон Кэмпфера. — Вы немного разочаровали меня, Уильям. Что это за дикий сад, и без роз? — Присаживайтесь, герр Кэмпфер. — Уильям вел себя, как ни в чем ни бывало. — Это типичный английский стиль — когда сад почти что лес, только чуть более ухоженный, аккуратный, но дикий и свободный. Также у меня есть розы, с другой стороны дома. Но отвести вас туда прямо сейчас я не могу. Пришли бы пораньше, вот тогда вы бы убедились, что я умею выращивать розы. — Что вы знаете о древней магии теней, профессор Вордсворт? Вордсворт хмыкнул, глядя на главного преступника так, словно у них был обычный светский раут. — Магия теней — это древнейшее искусство колдовства, которое пришло к нам с Востока, из великих бесплодных пустынь, где живут лишь всемогущие свирепые джинны и демоны. Говорят, тот, кто подчинил свою собственную тень, будет властвовать над тенями людей всего мира и над самими людьми. И даже сможет телепортироваться в любую точку планеты за секунды, если там, конечно же, есть тень. Но судя по тому, как вы опоздали, герр Кэмпфер, вы еще не обуздали свою собственную тень, и весьма далеки от мирового господства. — Я всегда знал, что вы не так просты и делаете нелепые попытки играть заурядного человека. Я все еще уверен, что вы знаете способ жить вечно. Но даже мучительная смерть вашей собственной невесты не помогла вам развязать язык. Отчего вы так упрямы? Что вас заставляет все еще хранить рецепт бессмертия в секрете? — Потому что бессмертия нет, Исаак, — в глазах Вордсворта недобро отражался свет фонаря. — Я говорил это, и буду повторять снова и снова. Не на нашей планете, уж точно. Здесь все подчинено строгому циклу с незапамятных времен. И если вы хотите жить вечно, то должны следовать этому циклу. Умирать и возрождаться вновь. Другого не дано. — Я не верю, — Исаак был непреклонен. — Я не верю вам, коллега. Кто заставил вас держать язык за зубами? Кто этот хозяин вашей судьбы? — Не хозяин, а учитель, — с достоинством ответил Уильям. — Его зовут граф Сен-Жермен. Впрочем, у него много имен, и я его встретил под другим именем в Англии и в другую эпоху, за два века до того, как первые ракеты полетели в космос. — Удивительно, что вы не узнали меня в моем новом облике, мой дорогой ученик, ведь я и есть тот самый граф Сен-Жермен, ваш учитель, о котором вы говорите. И у меня действительно много имен. Имя графа Калиостро вам должно быть знакомо, надеюсь. Вордсворт скептически улыбнулся и опустил руку на стопку бумаг, которые читал до визита Исаака. — Здесь вся история преображений Сен-Жермена и его дел. И там же зафиксировано, что Сен-Жермен и Калиостро — два разных человека, которые никогда не пересекались. Граф Калиостро завидовал способностям графа Сен-Жермена и писал о нем различные глупости, граничащие с пошлостью. Но он так ничего и не добился этим. Мне очень жаль, герр Кэмпфер, или, как вы сами себя назвали — граф Калиостро, что вашего таланта хватило на откровенные гомосексуальные тексты. Хотя, признаться, образы описаны тонким поэтичным языком. Вкус у вас все же есть. А тексты о вашей инициации у графа Сен-Жермена есть откровенная ложь, низкая и пошлая. Я перечитал это все вновь не потому, что засомневался в себе, услышав вас, хотя, признаюсь, на некоторое время я даже впал в помешательство от ваших заявлений. Но вот они — неоспоримые факты музея Милана, надежно зафиксированные историей. Исаак холодно прервал его движением руки. — Знания вашего горячо любимого графа Сен-Жермена ничего не стоят. Пока я изучаю тайны бессмертия и все больше соприкасаюсь с вратами Смерти, за которыми находятся все ответы, вы предпочли подчиниться какому-то… циклу. Мафусаилы тому хороший пример. Довольно сильные и выносливые, почти совершенные, они гибнут от солнечного света, нуждаются в регулярном питании. Их ослабляет жалкое примирение с циклом, который вы боготворите и считаете непреклонным стражем вечной жизни. Человек совершенный должен быть вне всяких циклов. — Браво, и тогда он не сможет существовать в этом мире, потому что не будет подчиняться его непримиримым законам цикличности. Ваши «тайны» вовсе не секрет для меня. Еще в двадцатом и двадцать первом столетии человечество всерьез увлеклось компьютеризацией, рассматривалось так называемое цифровое бессмертие, проводились опыты. Уверен, что себя вы уже успешно оцифровали, или пока еще на пути к этому. Но на ваших пальцах прожилки проводов, а не вен. Поэтому вы их никогда никому не покажете. — Уильям, я все еще высоко ценю ваши мыслительные способности и боевые качества. Вашу голову я оценил бы в пять… о нет, в десять мафусаилов самого высокого ранга. Хотел бы сказать, что вы бесценны для меня, но не буду лгать. Я считаю, что вы достойны занять свое почетное место в моем Ордене, ведь графа Сен-Жермена вы не встречали уже очень… очень давно. Не так ли? Исаак ударил по больному месту, по язве, которая подтачивала Вордсворта не один год. Уильям, болезненно всхлипнув, глотнул воздух, и Кэмпфер заметил, как в его глазах появилась паника, замешательство, страх неотвратимого. — Ваш учитель спал в секретном месте, в горах Кайласа, пережидая очередную свою смерть как обычный сон, только очень долгий, — вкрадчивый, полный сочувствия и ласки голос Исаака разъедал силу духа, как яд змея-искусителя. — Этих гор больше нет. Нет самой земли, на которой они твердо стояли когда-то. Как тяжело просыпаться, наверное, в новом мире, где у вас нет никаких связей. Некому поручиться за вас, некому ввести в общество. Ваши друзья мертвы, а могилы родителей давным-давно стерты песками времени… Уильям откинулся на спинку стула, тяжело дыша. Иногда удары проще принять, максимально расслабившись, чем пытаться выдержать избиение, напрягая каждый мускул. Мышцы лопнут, и жертва будет напрасной. И Уильям позволил этому яду растечься по своим венам. Он долго бежал от этих неутешительных мыслей, и если бы он раньше решился обдумать происходящее с ним, слова Исаака были бы для него пустым звуком. — Ваш учитель будил вас ото сна и давал все, что было нужно для успешной жизни. Он был для своих учеников отцом. Увы, ваш «родитель» погиб и больше никогда не вернется. А я могу дать вам все, что вы пожелаете. Но я стану вам другом, равным по силе, а не богом-отцом, которого вам никогда не превзойти. Когда Вордсворт поднял на него глаза, Исаак понял, что в этот раз он промахнулся, где-то допустил ошибку. И личность, размазанная от тяжести своей черной печали и страхов, собралась вновь. — Сен-Жермен предвидел будущее. Он предвидел и все это. Граф до сих пор все еще среди нас. А что до меня — в жизни я продвигался лишь благодаря своему уму и рукам.