***
Они выехали из города около трех часов дня, предварительно посетив центр Флоренции. Покинуть Тоскану, не посмотрев вблизи на шедевр Брунеллески, собор Санта-Мария-дель-Фьоре, они не могли. Дуомо потрясал. Вырастая посреди рядов малоэтажных домов, он заставлял любого человека почувствовать свою незначительность в сравнении с одним из величайших произведений эпохи Возрождения. Даже Олег, никогда не разбиравшийся в архитектуре, невольно затаил дыхание, выйдя на главную площадь. Разумовский, всю жизнь мечтавший побывать здесь, сначала потерял дар речи, а потом с горящими глазами носился по площади, рассказывая Олегу все, что знал об искусстве и истории Флорентийской республики. Волков кивал, ничего, впрочем, не понимая, любуясь вдохновленным Сережей. В такие моменты он выглядел здоровым. Пообедав пиццей на берегу Арно, они покинули Флоренцию, направившись на север, где на берегу Адриатического моря их ждал другой великий город. Итальянские автострады, хоть и давали возможность быстро перемещаться по стране, не всегда радовали впечатляющими видами, и Сережа быстро уснул, поджав под себя ноги. Олег сделал музыку потише: по радио крутили какой-то итальянский рок, причем в перерывах между песнями ведущие источали невероятный уровень восторга и воодушевления. Волков немного знал итальянский: кажется, Италия только что выиграла «Евровидение». «Безумный мир: в одной стране стреляют и убивают за жалкий клочок суши, в другой – радуются, что их песня оказалась чуть лучше песни соседа,» – думал Олег, ловко лавируя между потоками машин. Автомобилей стало больше: кажется, они приближались к Болонье. В Венецию они прибыли вечером. Дорог в городе не было, поэтому на въезде находилось огромное количество многоуровневых парковок, где можно было оставить автомобиль. Сперва Олег думал окончательно избавиться от арендованной машины, однако потом решил не спешить на случай, если придется быстро покидать город. Сережа, проснувшийся незадолго до прибытия, с интересом оглядывался по сторонам, напоминая взъерошенного птенца. – Как много воды, – сказал он, стоило им взойти на мост Конституции, ведущий от парковок в Старый город. – Почти как в Петербурге, – кивнул Олег, набирая в навигаторе адрес забронированной квартиры. – Мы живем в Кастелло, это центральный район города. Отсюда около получаса пешком, или можем воспользоваться местным транспортом, – он кивнул на снующие по Гранд Каналу вапоретто. Сережа поморщился, глядя на набивающихся в речной трамвай людей. – Я бы прошелся, – сказал он. – Устал сидеть. У вокзала Санта-Лючия народа становилось больше: прибывающие туристы, выходя через высокие стеклянные двери, заполняли площадь, постепенно вливались в маленькие прилежащие улицы. Олег взял Сережу за руку, проводя через группы смеющихся и болтающих на разных языках людей. Разумовский, крутя головой, смотрел по сторонам, пока они петляли по узким переулкам района Каннареджо. Венеция казалась нереальной, будто кто-то безумный выстроил этот город, смешав маленькие проходы и широкие каналы, откуда без проводника или навигатора выбраться было бы невозможно. Олег, чертыхаясь и глядя на карту, которая лишь отчасти помогала разобраться в хитросплетении улиц, старался параллельно не потерять Сережу, который был полностью погружен в созерцание зданий. Волков прекрасно знал о способностях Разумовского потеряться в трех соснах, и потому крепко держал холодные пальцы. Наконец, несколько раз уткнувшись в тупики и выходы к каналам, они добрались до церкви Санта Мария Формоза, рядом с которой располагалось их временное пристанище. Несмотря на сумасшедшие цены на жилье в престижном районе Кастелло, Олег выбрал это место по двум причинам: во-первых, отсюда было рукой подать до площади Сан Марко и прочих главных достопримечательностей Венеции; во-вторых, госпиталь, где работал врач, также располагался сравнительно недалеко. – Олег, – изумленно сказал Сережа, стоило им подняться в квартиру. – У нас под окнами вода. Внизу действительно переливались в свете ночных фонарей зеленые волны одного из венецианских каналов. В целом, несмотря на достаточно богатое убранство комнат, в них ощутимо пахло сыростью: вероятно, это был недостаток любого дома в этом городе. Волков, убедившись в безопасности квартиры, устроился на кровати. Сережа, засев на подоконнике, как завороженный смотрел на скользящие внизу гондолы. – Пахнет водорослями и немного бензином, – сказал он, – почти как дома. Как думаешь, нам удастся когда-нибудь вернуться в Петербург? – Конечно, – Олег не был в этом столь уверен, но решил лишний раз не нервировать Разумовского, – правда, мне кажется, Нева пахнет лучше. Сережа усмехнулся, опуская голые ноги на пол. Он встал, бесшумно ступая ступнями по ковру, и присоединился к Олегу, обнимая его рукой. – Мне все равно, где жить, лишь бы ты больше не уходил, – прошептал он Волкову на ухо, и тот почувствовал, как по шее бегут мурашки. – Я готов ездить с тобой, куда скажешь, только не бросай меня больше. Представлять себе Разумовского где-нибудь в лагере под Алеппо Олегу хотелось меньше всего. – Ну-ну, тоже мне, жена декабриста, – улыбнулся он, целуя Сережу в лоб. – Это ты в Венеции так говоришь, а ты представь себе раскаленную пустыню, сухой воздух и группу вонючих небритых мужиков. Сережа поморщился. – От тебя всегда приятно пахнет, – заметил он, утыкаясь носом в шею Олега. – У тебя нос ледяной, – сказал Волков, чувствуя себя матерью-наседкой. – Давай под одеяло. – Только вместе с тобой. Стоило им сбросить пыльную уличную одежду и улечься на чистые простыни, усталость последних дней навалилась на обоих в полной мере. Сережа уснул первым, обхватив теплого Олега руками и ногами, как и раньше согреваясь от него. Волков долго гладил Сережу по спине, размышляя о словах Разумовского. Олег не сомневался, что Сережа действительно готов лететь ради него хоть в Сирию. Он не был уверен, что эта созависимость приведет их к чему-то хорошему, он даже не был уверен, что им удастся снова вернуться к более-менее спокойной жизни, но одно он знал точно. Больше они никогда не станут разделяться. Все, что им уготовано, они пройдут рука об руку. Вместе.***
Утро выдалось хмурым. На Гранд Канале стоял туман, что, по словам местных жителей, редко встречалось в это время года. Сережа, отличающийся некоторой чувствительностью к погоде, из кровати вылезать отказывался, и Олегу пришлось чуть ли не самому натягивать джинсы и толстовку на его тощее тело. – Сереж, врач нас ждет через полчаса, – уговаривал Волков Разумовского, засыпающего над чашкой кофе и купленным вчера круассаном. В результате они чуть не опоздали, немного заплутав в переплетении улиц и лишь каким-то чудом оказавшись перед входом в Госпиталь Сан Марко. Улыбчивая итальянка на стойке информации, услышав фамилию врача, проводила их до кабинета на втором этаже и попросила ожидать. Сережа ощутимо нервничал. Олег знал, как сложно Разумовскому говорить о своих проблемах с незнакомыми людьми, но другого выхода не видел. Вторая личность, не показывающаяся уже несколько дней, все еще обитала где-то в глубинах сознания и в любой момент могла вновь перехватить власть. – Сереж, не переживай, – сказал Волков, беря Разумовского за руку, – я все время буду рядом. – Мне кажется, это плохая идея, Олег. Я уже хорошо себя чувствую. Когда мы вместе – он молчит, возможно, он вообще больше не появится. А вдруг твой врач выдаст нас полиции? Олег, давай уйдем, пожалуйста! Волков не успел ответить, потому что деревянная дверь напротив открылась, и на пороге возник типичный итальянец средних лет. Доктор Базалья, известный последователь идей своего отца*, сильно отличался от российских психиатров: на лице его светилась улыбка, будто бы он встречал не пациентов, а старых друзей. – Господа, проходите, пожалуйста, – сказал он по-русски с сильным акцентом. Олег не знал, когда итальянец успел выучить русский: возможно, это было результатом богатого опыта работы с наемниками из Восточной Европы. В кабинете было просторно. Туман потихоньку рассеивался, и из окон открывался шикарный вид на набережную, бесконечную водную гладь и расположенный вдалеке остров Сан-Микеле. Врач кивнул им на кресла и занял место за столом. – Рад приветствовать вас в Венеции. Сергей, я много слышал о вас. – Неудивительно, – Сережа вжался в кресло, сложив руки на груди, отгораживаясь от врача всеми возможными способами. – Вы меня немного не поняли, – сказал доктор Базалья чуть мягче, – я говорю не о событиях последнего полугода. Ваша соцсеть приобрела популярность даже в Италии, что говорит о многом. В нашей стране слишком большая часть культуры построена на верности традициям и любви к старинным вещам, поэтому прорывные технологии редко входят в нашу жизнь. Касательно этого, кстати: ваша деятельность в области финансовой поддержки различных благотворительных фондов, занимающихся реставрацией полотен эпохи Возрождения, тоже вызывает уважение, – Разумовский поднял на врача глаза и слабо улыбнулся. С точки зрения Олега, это уже было успехом. Врач, тем временем, обратился к Волкову. – Олег, я изучил присланные вами документы. Как я понял, речь идет о диссоциативном расстройстве идентичности, тревожной депрессии и социальном тревожном расстройстве. Мои российские коллеги, впрочем, придают особое значение лишь первому, игнорируя прочие проблемы, на которые стоило бы обратить не меньшее внимание. – Депрессия и тревога не заставляет людей сжигать города, – сказал Сережа, и на последних словах его голос чуть дрогнул. Олег понимал, что в его голове снова прокручиваются сцены кровавых убийств. – Не скажите, – доктор Базалья откинулся на спинку кресла, задумчиво глядя в окно. – Вам нужно понять кое-что. Диссоциативное расстройство идентичности, или, как его часто называют непрофессионалы, раздвоение личности, не возникает на пустом месте. Известно, что люди изначально не рождаются со сформированной целостной личностью, ее формирование происходит в детстве под воздействием массы разнообразных факторов. У здоровых детей этот процесс протекает сам по себе, однако в ряде случаев объединения эмоций, восприятия и опыта может не происходить. Причиной этому чаще всего является тяжелое и продолжительное насилие, в результате которого формируется защитный механизм, появляется другая личность, роль которой может заключаться в оберегании психики от дальнейшего вреда. Характерным является полная амнезия периода времени, когда вторая личность захватывала контроль. – Это можно вылечить? – спросил Олег, ловя каждое слово психиатра. – Ослабить симптомы можно однозначно, однако это длительный и достаточно трудоемкий процесс. О полном излечении говорить трудно, поскольку ни один врач не сможет дать гарантию, что в случае психотравмирующей ситуации не произойдет декомпенсация психического состояния. Но однозначно необходима терапия сопутствующих расстройств, вроде тревоги и депрессии, поскольку именно они служат катализатором ухудшения заболевания. Для этого я назначу препараты. – Я не хочу снова становиться овощем! – воскликнул Сережа, испуганно взглянув на Олега. – Этого и не произойдет. Речь об антидепрессантах, вероятно, нескольких. Побочные эффекты – сонливость, легкая тошнота, возможно снижение либидо. Олег картинно вздохнул, и Сережа несильно пнул его ногой. – Основное лечение, – доктор Базалья сделал вид, что ничего не заметил, – заключается в психотерапии. Вам придется посещать мой офис три раза в неделю, курс лечения займет около двух месяцев, после чего вы при желании сможете наблюдаться дистанционно. Олег нахмурился. Перспектива сидеть два месяца на одном месте его не радовала, поскольку это повышало риск быть обнаруженными. Но в данном случае опасность, исходящая из головы Разумовского, волновала куда больше. Сережа пристально наблюдал за выражением его лица. Очевидно, он тоже осознавал негативные стороны такого лечения. – Мы согласны, – сказал Олег, коротко кивая Сереже. – Замечательно, – улыбнулся доктор Базалья. – Теперь для понимания дальнейшего плана лечения мне надо пообщаться с Сергеем наедине. Сеанс будет основан на введении в гипноз, поэтому вас, Олег, мне придется попросить подождать снаружи. Наличие третьего человека может помешать. – Сереж? – Волкову было все равно, что там и кому может помешать. Он обещал Разумовскому больше не оставлять его, и теперь не собирался отказываться от своих слов. К его удивлению, Сережа неохотно кивнул. Видимо, доктор Базалья действительно был хорош в установлении контакта с пациентами. – Иди, Олеж. Если что, я позову. Олег кинул хмурый взгляд в сторону доктора Базальи, вкладывая в него все возможные последствия причинения какого-либо вреда Сереже, на что врач отреагировал лишь лучезарной улыбкой. Волков устроился на стуле напротив двери, внимательно прислушиваясь. В кабинете было тихо. Через минут пятнадцать, которые Олег провел как на иголках, Разумовский, который был чуть бледнее обычного, вышел из кабинета. Волков кинулся к нему, хватая за плечи: – Сереж, все хорошо? Что случилось? Ты в порядке? – Да, Олеж, все нормально, – устало кивнул Разумовский, – мне просто надо немного прийти в себя. – Вот и отлично, сейчас моя помощница угостит вас чашечкой кофе – сказал доктор Базалья, выходя следом из кабинета, – а мы пока перекинемся парой слов с Олегом. Это всего на несколько минут, – добавил он, увидев, как Волков встревоженно наблюдает за Разумовским. Стоило им войти в кабинет и закрыть за собой дверь, доктор Базалья перестал улыбаться. – Его надо госпитализировать, – сообщил он, и по голосу было понятно, что врач не шутит. – Ситуация очень серьезная, Олег. – Объясните, – ответил Волков, чувствуя, как внутри все холодеет. – Я провел сеанс гипноза для того, чтобы выяснить побольше о второй личности. Она появилась очень давно, и до знакомства с вами служила главным другом и защитником Сергея. Потом в его жизни появились вы, и потребность в ней отпала, потому что вы обеспечивали в том числе человеческое тепло и любовь, которые вторая личность дать не могла. Рядом с вами он мог даже самостоятельно переживать какие-то негативные моменты жизни, будто бы черпая в вас необходимые для этого силы и энергию. Когда вы уехали, Сергей какое-то время пытался справиться сам, но мир вокруг, как известно, суров, особенно когда крутишься в сфере богатых и знаменитых. Тогда и начала возвращаться из глубин подсознания вторая личность, как и прежде превосходно адаптирующаяся под потребности и желания Сергея. Она приняла ваш образ и тем самым получала от Разумовского невероятное количество поддержки. Сергей верил в нее куда больше, чем в себя, и теперь она так просто не исчезнет. Из-за постоянных обид в детстве он сделал ее не только сильной, но и весьма мстительной, и сейчас она хочет крови. Надо ли говорить, что сидеть на задворках сознания больше не входит в ее планы. Самое страшное, что она прекрасно знает, кто может помешать ее планам по осуществлению мести и дальнейшему пути к власти, – врач многозначительно посмотрел на Олега. – Эта личность может вернуться в любой момент, и тогда вы будете под угрозой. В Триесте, в двух часах езды отсюда, есть очень комфортабельная больница. Вам нужно убедить его лечь туда, иначе последствия могут быть непоправимыми. – Нет. – голос Олега прозвучал резко. – Этого не будет, доктор. Он больше не окажется в психушке. – Но… – Всего доброго, – прервал его Олег. – Мы согласны посещать вас трижды в неделю, но не более того. Надеюсь, вы не создадите нам проблем с принудительной госпитализацией. Врач покачал головой, прекрасно зная о способностях Волкова решать подобные трудности. – Тогда до встречи, – сказал Олег и вышел в коридор. Сережа, тем временем, немного ожил. Увидев хмурое лицо Волкова, он спросил, отставляя чашку: – Что-то случилось? – Обсудили цены на лечение, – лучезарно улыбнулся Олег, моментально стирая со своего лица следы тревоги. – Нужно заняться твоими швейцарскими счетами, дорогой мой. Сережа улыбнулся, вставая и легко касаясь губами его щеки: – Разберемся. А теперь давай наконец-то посмотрим Венецию. Олег когда–то слышал мнение, что для того, чтобы по-настоящему узнать город, в нем нужно потеряться, поэтому он выключил навигатор, позволяя Сереже самому выбирать направление. Венеция была удивительной. Здесь щель между домами, едва ли достигающая метра, считалась нормальным проходом, а мосты вырастали из воды в самых неожиданных местах. Вся эта прогулка напоминала Олегу времена их юности, когда они точно так же блуждали по Петербургу без определенной цели, исследуя все потайные уголки города, от закрытых дворов Петроградки до корабельных доков Канонерского острова. Сережа, кажется, чувствовал то же самое: в глазах плясали огни, и, казалось, он наконец чувствовал себя хорошо. В очередной раз резко свернув в один из переулков, Разумовский прижал Волкова к стене и принялся страстно целовать его, будто бы им снова было по семнадцать и вокруг была такая простая и такая понятная жизнь. – Я люблю тебя, – тихо произнес Сережа, выдыхая слова ему в самые губы, с такой щемящей нежностью в глазах, что у Олега кольнуло сердце. – А я люблю тебя, – ответил он, запуская пальцы в рыжие волосы. Да, что-то с годами не менялось. Олег, притянув к себе Разумовского, снова поцеловал его, чувствуя руки Сережи под своей футболкой и понимая, что заниматься любовью на венецианских улицах – это, конечно, достаточно нуарно, но несколько негигиенично. Поэтому он отстранился, ловя губами разочарованный вздох, и сказал, стараясь перевести дыхание: – Продолжим дома, обещаю. Они бродили по переулкам, пока не начало темнеть и город окончательно не превратился в таинственный лабиринт. Особенно это ощущалось в районе Дорсодуро, где освещение почему-то было минимальным. Ноги уже гудели и очень хотелось есть, поэтому, переправившись на вапоретто от собора Санта-Мария-делла-Салюте на площадь Сан Марко, они поужинали в одном из безумно дорогих ресторанов центра города. Олег, делая глоток ледяного белого вина, в очередной раз ощутил весь абсурд сложившейся ситуации. Позади – страх, боль и кровь. Впереди – пугающая пелена неизвестности. И все же они, беглый преступник и профессиональный наемник, сидят на главной площади самого романтичного города Италии. Вокруг высились шедевры мировой архитектуры: собор Сан Марко, дворец Дожей, колонна Святого Марка с возвышающимся над Венецией крылатым львом. Сюда ехали за красотой, за наслаждением для глаз, за новыми яркими эмоциями. Сюда не бежали психопаты. И все же они были здесь, любящие друг друга куда сильнее щебечущих вокруг нарядных пар. Домой они вернулись ближе к полуночи, когда на улицах уже ощутимо стало холодно. Олег задержался на улице с сигаретой, отправив замерзшего Сережу домой отогреваться горячим чаем. Климат в Венеции был не лучше петербургского: безумная влажность делала воздух еще холоднее, и Олег буквально чувствовал, как табак в руке отсыревает быстрее, чем успевает прогорать. Вещей, наскоро собранных в Петербурге, могло не хватить, и Волков уже начинал обдумывать необходимые покупки. Оставалось надеяться лишь на то, что дальше начнет теплеть. Докурив и просунув окурок в щель между старыми плитами, Олег поспешил домой. В квартире было темно: видимо, Сережа не стал включать свет. – Сереж, – окликнул его Олег, вешая на крючок мокрую куртку. – Надо бы нам завтра пройтись до новой части города, совершить небольшой шоппинг. Ты не против? Ответа не было. Олег, чувствуя нарастающее беспокойство, прошел в гостиную. Разумовский стоял к нему спиной, глядя в окно. – Сереж, все в порядке? – Я бы сказал, что да, – ответил ему хриплый голос, и Олег отшатнулся, чувствуя, как мир уходит из-под ног. – Птица. Разумовский повернулся, и Волков увидел золотые глаза, в которых явно была видна насмешка. – Браво, Олег. «В конце концов святого без чудовища не бывает», как говорил Бродский в своем великом произведении, посвященном этому чудесному городу**. – Отпусти его, – сказал Олег. Он никогда и ни к кому еще не ощущал такой жгучей ненависти, какую чувствовал теперь к этому извращенному варианту Сережи. – Увы, – ответила Птица, картинно разведя руками. – Это не в моих силах. Я и есть он, мы неотделимы друг от друга. В отличие от тебя, Олег. Ты ему больше не нужен, мы прекрасно справлялись, пока ты отстреливал несчастных сирийцев. – Ты делаешь ему больно. – Так ты тоже делал ему больно, Волков. Прежде всего своим эгоистичным уходом. Ты сам освободил место для меня, дорогой мой. Знаешь, мы бы с тобой даже могли подружиться, если бы ты не был так увлечен слабым Сережей. Что, боишься, что сильный Разумовский уже не будет так в тебе нуждаться? Птица засмеялась, и этот смех действительно был похож на хриплое карканье. Олег не знал, что ему делать. Он огляделся в поисках пистолета: если бы только захватить Птицу и вызвать врача… – Не это ищешь? – его взгляд от Птицы не укрылся, и она достала из-за спины зажатый в руке «Кольт». – Занятная игрушка. – Постой, – дело приобретало опасный оборот. – Может, мы все-таки сможем договориться? Я помогу тебе, а ты вернешь мне его? Хотя бы ненадолго. Птица снова засмеялась, вытягивая вперед руку с зажатым оружием. Волков застыл: он сам когда-то учил Разумовского стрелять и теперь был уверен, что Птица не промахнется. – Извини, Олег. Я слишком привык принимать решения сам, чтобы теперь снова считаться с тобой. Выстрел. Олег закрыл глаза, но боли не было, и тут же что-то рухнуло на пол перед ним с оглушительным звоном, и Волкова отбросило к стене. Это была люстра. Птица все так же стояла у окна, зачаровано наблюдая за обращенным в потолок пистолетом: – Смотри, твой любовничек еще может сопротивляться, – сказал он Олегу. – Впрочем, это ненадолго. Он шагнул к Волкову, и тот, на мгновение забыв про всю свою боевую подготовку, завороженно смотрел, как вновь поднимается рука с пистолетом. Но вдруг Птица дернулась. Золотые глаза на мгновение сменились отчаянными синими, губы прошептали: – Не смей. Его. Трогать. Пистолет все так же был направлен в сторону Олега, но во второй руке внезапно что-то блеснуло. Это был осколок упавшей люстры. – Нет! – крикнул Олег, понимая, что сейчас случится. В голубых глазах мелькнула отчаянная решимость, и в тот же миг осколок вонзился в шею Сережи, вскрывая горло от уха до уха. На пол фонтаном хлынула кровь.