Спаси меня еще раз

      Вокруг царила полутьма. Наверху горели светодиодные лампы, освещая вытянутое помещение с рядами кресел и небольшими окнами по бокам.       «Самолет?»       Сережа осмотрелся. Перед ним стояла недопитая бутылка красного вина.       «Видимо, мне что-то вкололи, и теперь мне это снится», – подумал Сережа, вставая с кресла. Не было сомнений – это был его личный самолет, на котором он последний раз летал около полугода назад, когда участвовал в Московском благотворительном форуме. Он выглянул в иллюминатор, но там были видны лишь сигнальные огни на крыле самолета.       Он прошелся по салону, чувствуя, как сладко щемит сердце от воспоминаний о той счастливой жизни, которую он вел до того, как умер Олег и как Птица захватила его сознание. Везде – знакомые мелочи, вроде кружек с дурацкими надписями, оставленных здесь для чаепитий во время перелетов. Сереже нравился этот сон: если забыть о том, что все вокруг нереально, можно было почувствовать себя в безопасности. Можно было даже представить, что там, в хвостовой части, на широкой кровати спит Олег, по-домашнему сопя в подушку.       Не проверить было бы глупо – «к тому же, это всего лишь сон» – и Разумовский приоткрыл небольшую дверь, отделяющую импровизированную спальню от салона. Олег действительно был там – лежал, раскинув руки, сбив одеяло куда-то вниз. Волков всегда так спал, зачастую ненароком сбрасывая одеяло и с Сережи, которому было вечно холодно.       Сережа подошел поближе и присел на край кровати, вглядываясь в любимое лицо. Олег почему-то изменился, хотя Разумовский всегда думал, что во сне люди представляются такими, какими ты их запомнил. Черты лица будто стали еще острее, кожа смуглее, руки и лицо покрыли мелкие ссадины.       Сердце пропустило удар. Он уже видел такого Волкова. Ровно перед тем, как уснул и оказался в самолете. Это было странно. Разве что на руке у того Олега не было повязки, тогда как у этого плечо было туго перемотано бинтом, на котором уже выступала кровь.       Сережа ущипнул себя.       Раз. Второй. Третий. Кожа покраснела и ощутимо болела.       «Неужели…»       Слезы полились по щекам непроизвольно. Сережа не верил, не мог поверить своему больному сознанию. Это была очередная злая шутка, которая вот-вот закончится и вернет его в ту же палату с белыми стенами.       – Олежа… – прошептал Разумовский. – Это правда ты? Ты живой? Господи, как же я скучал, родной мой…       Волков открыл глаза, глядя на него со смесью страха и изумления. Молчание длилось несколько секунд, а потом Волков потянул Сережу на кровать, сжимая его в объятиях.       – Боже мой, Сережа… – простонал он ему в шею, и Разумовский чувствовал, как в очередной раз разрывается его мир.       – Олег, Олег, Олег, – шептал он, запуская руки в волосы, прижимая к себе, полной грудью вдыхая самый родной запах на свете. Время остановилось. По крайней мере, так казалось им обоим.       Олег покрывал мокрое от слез лицо Сережи поцелуями, отрывистыми, рваными, в которых отражались вся боль и отчаяние, которые ему пришлось пережить. Сережа водил пальцами по обнаженной спине Волкова, задыхаясь от переполнявших его эмоций. Ему казалось, что огромная кровоточащая дыра в его душе внезапно начала зарастать, и от этого он чувствовал какую-то приятную боль.       – Это правда ты? – спросил Сережа, глядя в темные глаза напротив, пытаясь увидеть там золотые птичьи отблески.       – Это я, Сереж, я здесь, я с тобой, – Олег перебирал рыжие волосы, успокаивающе гладя Разумовского по затылку. – Я вытащил тебя из лечебницы, ты что-нибудь помнишь?       Сережа покачал головой, шмыгая носом и утирая глаза рукавом больничной кофты. Слезы текли и текли, отражая творящееся внутри безумие, и унять их ему не удавалось.       – Хорошо, мы поговорим об этом позже. Что это? – тихо спросил Олег, проводя рукой по неровной зашитой ране на предплечье Сережи.       – Я соскучился, – ответил Разумовский, закусывая губу. – Мне сказали, ты умер. Я не хотел жить в мире, где никогда не будет тебя.       Олег не ответил, но Сережа чувствовал, как Волков вздрогнул.       – Никогда больше не делай так, я тебя умоляю, – наконец прошептал Олег, поднося к губам травмированное предплечье.       – Только если ты больше не уйдешь.       – Тебя оставишь, – Волков попытался улыбнуться. – Меня не было около года, за которые ты чуть не сжег город, убил несколько людей и чуть сам не отправился на тот свет.       Сережа дернулся, резко садясь. Фотографии обгорелых трупов, которые ему показывал Рубинштейн, снова встали перед глазами, и он почти физически ощутил кровь на своих руках.       – Извини, – Волков быстро осознал свою ошибку и был готов пристрелить себя за сказанную глупость. – Я не это имел в виду.       – Куда мы летим? – дрожащим голосом спросил Разумовский, стараясь поменять тему.       – Это сюрприз. Кстати, о нем надо сказать пилоту. Подожди минуту, пожалуйста.       Волков встал с кровати и скрылся за дверью прежде, чем Разумовский успел возразить.       «Ну вот он и снова исчез», – услужливое подсознание незамедлительно начало вновь издеваться над ним, но паника, нарастающая в груди, быстро затихла, потому что Волков действительно вернулся через минуту.       – Надо занять кресла, скоро будем садиться, – сказал он, подавая Сереже руку.

***

      Флоренция. Колыбель возрождения, «Цветущий» город.       Сережа всегда мечтал оказаться здесь. Он уже бывал в Италии, но только в Риме, куда его приводили дела, но во Флоренцию вырваться так и не удалось. И вот теперь он – преступник с расстройством личности, несколько часов назад сбежавший из психиатрической лечебницы, – стоял на Площади Микеланджело и смотрел на великий город.       Собор Санта-Мария-дель-Фьоре, Золотой мост, Галерея Уффици – отсюда все было, как на ладони. Город спал, и теплая подсветка окрашивала средневековые здания в приятный желтый цвет.       Олег подошел сзади, обнимая Сережу за плечи.       – Нравится? – спросил он, оставляя на коже за ухом невесомый поцелуй.       – Это… невероятно, – ответил Разумовский, у которого не хватало слов, чтобы описать открывающийся перед ним вид.       – Это еще не все сюрпризы на сегодня, – сказал Волков, и Сережа изумленно обернулся на него. – Поехали, нас уже ждут.       Небольшая «Ауди», которую заранее арендовал Олег, хорошо подходила для узких улиц старого города. Благодаря позднему времени, других машин почти не было, поэтому они достаточно быстро добрались до места.       – Закроешь глаза? – спросил Волков, как только они вышли наружу. – Только не подглядывай.       Сережа кивнул, немного перенимая его энтузиазм, и послушно опустил веки. Олег взял его под руку, аккуратно направляя. Разумовский слышал, как к ним вышел какой-то человек, с которым Волков быстро поговорил, услышал шуршание бумажек, подозрительно напоминающий шелест купюр, а затем его завели в здание. Лифт, несколько коридоров, в которых он несколько раз чуть не упал, и, наконец, Волков остановился.       – Ты готов? Можешь открывать.       Сережа открыл глаза, несколько раз поморгал, привыкая к свету… и лишился дара речи. Перед ним на стене висела картина «Рождение Венеры» Боттичелли. Сколько раз он рисовал ее, сколько видел репродукций, даже заказал одну из них в офис.       Оригинальная картина была другой. Разумовский подошел поближе, вглядываясь в мазки, рассматривая нюансы цвета. Бирюзовый, серый, пурпурно-красный. Сережа чувствовал эту картину, ощущал переданную в ней любовь, грусть и нежность. Он стоял и смотрел, буквально слыша, как бегут волны, дует ветер и развеваются свободные одежды.       Любовь.       Сережа обернулся на Олега, который, оказывается, все это время неотрывно наблюдал за ним. Для Волкова существовало лишь одно произведение искусства – и сейчас оно смотрело на него голубыми глазами.       – Олег, я… даже не знаю, что сказать. Как тебе это удалось?       – Деньги многое решают, – пожал плечами Волков. – Мы ведь об этом мечтали, помнишь? Днем было бы не то, слишком большая толпа, а я знаю, как ты ее не любишь.       Разумовский в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние и поцеловал Олега, выдыхая в самые губы:       – Я люблю тебя.       – Я тебя тоже, – ответил Волков, кладя теплые ладони на Сережину шею, и ответил на поцелуй.       Потом они долго стояли, прижавшись друг к другу, в пустом зале одного из величайших музеев мира, и Сережа чувствовал, как на них смотрят грустные и нежные глаза богини любви.