Тёмные времена

Гарри Поттеру тринадцать (ладно, почти четырнадцать, дети порой так дотошны в числах), и он волшебник. Сильный волшебник, который имеет сильного союзника в своей страстной цели, но и не менее сильного противника, прячущегося за старческой улыбкой и горячечным блеском сизых глаз. Однако у Гарри Поттера есть друзья, у него теперь есть дом, куда он может явиться и будет желанен, и теперь же он окружён людьми, мысленно наречёнными семьёй. Должно быть, Гарри Поттер почти непобедим. Они сидят за столом. За длинным столом в Риддл-холле, где проходят маленькие пиршества и собрания Пожирателей Смерти, где пытают и порой убивают магглов и чародеев, сидят сейчас Надежда Магической Британии, его львино-змеиная компания и неполный ближний круг Волдеморта. Кто бы мог подумать, как всё будет! Гарри едва сдерживает дрожь от гордости и предвкушения. Марволо нет, и потому Пожиратели и Драко (хотя он-то ещё волнуется) чувствуют себя свободно. Малфой-младший привычно рядом с Поттером откидывает на спинку стула, прищуривается, лениво глядит вокруг и время от времени негромко, обращаясь исключительно к Гарри, спрашивает: «Ты уверен?» или «Он ведь не придёт?» И Гарри каждый раз тянется вперёд, хватает ладошку Драко (Люциус удивлён и несколько польщён таким вниманием к своему сыну), сжимает нежно, то молча качая головой, то убедительно шепча: «Его не будет». Эльфийки Кора и Лира подают чай. Долохов и Барти пьют виски Огдена, Люциус Малфой — вино. Гарри улыбается домовикам. По-хозяйски говорит: «Будь так любезна, Лира, подай нам к чаю паточный пирог. Благодарю». Перед гостями также появляются сладкие сконы с корицей, баноффи, булочки со сливочным сыром и миндальный торт. Дети позволяют себе увлечься десертами. Разговор между ними заходит о последнем матче по квиддичу, в котором сокрушительную победу одержал Гриффиндор — благодаря, несомненно, Поттеру. Северус насмешливо замечает: «Вы потакаете их слабостям». — Должен ведь я сохранить свою значимость для них, профессор, — отвечает Гарри. — Мне бы хотелось, — добавляет он осторожно, — чтобы они добровольно приняли перемены, когда придёт время. — И внимательно смотрит на друзей. Они не знают о его планах. Они не готовы узнать. — Иначе мы заставим их, — замечает Гермиона. Губы её растягиваются в тонкую улыбку. Она ловит ошеломлённый взгляд Гарри, и тут же отворачивается, просит Невилла передать ей сливки. — С кем могут возникнуть очевидные проблемы? — спрашивает Антонин, развивая тему. Гарри бы не хотелось продолжать. Иначе кто-то из Пожирателей проболтается, и тогда, возможно, его друзья… испугаются. Но Невилл, весь вечер сидевший, сжавшись в пухлый комок нервов, вдруг поднял голову, отставив чай, и посмотрел на Долохова. — Рон Уизли, — твёрдо проговорил он. Антонин смешливо поднял бровь. — Да ну? — Не уверен, о чём мы говорим… — Рон ненавидит Гарри, — подтвердил Блейз. — Честно говоря, никто не заикнётся об этом при Драко или Пэнси, только… Чёрт. Многие студенты — и слизеринцы тоже — опасаются Поттера. Я и сам ужасно трусил. — Он уставился на Гарри. — Пока не увидел твой трепет к ребятам, взаимное уважение… Любовь. И тогда я подумал: «Это тот, кому пророчат роль осведомителя Тёмного Лорда? Что ж, мне следует быть полезным ему!» И я уселся между ними. Ты заявился к обеду второго дня и выглядел так, словно мог убить. На моё приветствие ты лишь сказал: «Взаимно, Забини». Раз я здесь, и среди нас нет Томаса или Тео, похоже, я заслужил чем-то твоё расположение. Это должно быть унизительно. Я же чувствую признательность. — Гарри, приятно шокированный признанием Блейза, мягко улыбнулся и кивнул тому. — Какие откровения, — усмехнулся лорд Малфой. — Но всё-таки, я думаю, нам будет полезнее узнать про этого Уизли. Что он из себя представляет? — Рыжий недоумок, — хмыкнул Драко. И все ребята осклабились. — Да, — сказала Гермиона. — Младший сын Уизли. Страдает от недостатка денег и внимания. Первое время рвался к Гарри напролом, рычал, будто дикая собака, и сыпал бранью. Потом пришёл ко мне. «Как смогла ты, дрянная выскочка, занять моё место?» — кричал он. «Я должен быть возле него!» Он кинулся на меня с кулаками. Дурак. Даром, что маг. Я выхватила палочку и наказала его парочкой жалящих. Тут Антонин не выдержал и расхохотался. Гермиона смолкла и зло зыркнула на прервавшего её мужчину. Барти цокнул и стукнул Долохова по плечу. Тот упал лицом в ладони и задушенно захрюкал со смеху. — Продолжайте, мисс Грейнджер, — посоветовал Крауч, подливая Антонину виски и тем самым вынуждая притихнуть. — После этого он стал куда осмотрительнее, фанаберился на расстоянии, всё пытался доказать свою независимость, превосходство. Хотя все знали, что Гарри Поттер и действительно достойные волшебники, наследники родов, презирают этого мальчишку. — Он всё ещё донимает вас, мессир? — Мелкие пакости. — Гарри пожал плечами. — Так делают лишь жалкие люди. Он трус. Подсыпает гадкие порошки, пускает слухи и норовит ранить меня в учебном бою. Мне нет до него дела. — Хотите, я… — Нет. Оставим его. Будет мешать делу — устраним. — В таком случае, — хитро проговорил Антонин, осушая свой стакан, — предлагаю закрыть тему и сыграть в картишки! — Пас. — Пас. — Пас. — Ссыкунишки. — Во что играем? — спросил Блейз. — Самое главное — на что мы играем, — заметил Гарри. — А на что мы играем? — заинтересовалась Гермиона. — Чёрт возьми, Антонин, ты испортил детей! — воскликнул Люциус. — Неправда, такими их привёл сюда Снейп. Играем в нокаут-вист[1]. Что вы готовы поставить? — Желание? — предложил Драко, и ребята поддержали его. — Ладно, — произнёс Крауч. — Чтобы разогреть ваш азарт, я также подарю бутылку лучшего коньяка из своей коллекции тому, кто обыграет Долохова. — Затея сработала. Долохов вынул карты, демонстративно сыграл флориш[2] и раскидал игрокам по семь карт на семь игровых взяток. Правила были до банального просты: выкинуть сильнейшую карты, сыграть семь туров и не вылететь из игры. Раундов тоже семь, по исходу которых определяется победитель. Логика и стратегия в подобных играх значили больше, чем фортуна. Гарри был превосходен в этом. Он велел эльфам убрать тарелки — на столе остались лишь карты да полные чашки и бокалы. Невилл не играл, но увлечённо следил за сменяющими мастями. Гарри охватило возбуждение. Ему не столько хотелось получить выигрыш, сколько в самом деле уделать Антонина. Снейп и лорд Малфой переместились к камину. Они устроились в мягких креслах и разлили на двоих остатки вина. Северус был рад скинуть ношу ответственности за учеников хотя бы на короткое время, пока они играли в карты за бутылку алкоголя. — Почему он позволил ему? — Люциус никак не мог поверить, что эти карапузы здесь с добровольного согласия Тёмного Лорда. — Я и сам не могу разобраться, доверяют они друг другу, или это взаимная хитрость. — Снейп внимательно глядел на Гарри Поттера. Отсюда ему прекрасно было видно сосредоточенное поттеровское лицо, капельки пота, выступившие от волнения на лбу, красные искусанные губы. Зелёные глаза. Яркие и пылающие. Густой лес, укрытый стеной проливного дождя. — Ты, кажется, уже хорошо знаком с мистером Поттером. Разве ты не… — Да, — прервал его Снейп. Разве ты не ненавидел его отца? Да. Разве ты не был влюблён в его мать? Да. Разве ты не пытался скрывать от него знакомство с Поттерами? Да. Разве ты не был хранителем миллиона тайн, знать которые Гарри не должен, сейчас или позже? Да! — Он не знает об этом? Знает ли он о чём-нибудь из этого? — Конечно, нет. — Однажды узнает. И было бы лучше, если от тебя. Он держит тебя очень близко. Ты ему нравишься. — Я думаю, что он помнит меня. Может он помнить меня? — Это вряд ли. Сколько ему было, когда ты приходил к ним в последний раз? — Он был малюткой. Только вот когда я явился сюда, в дом Риддлов, чтобы оказать помощь протеже Тёмного Лорда, когда увидел перед собой незнакомого мальчишку, а он распахнул свои глазища, уставился на меня и пролепетал: «Мне кажется, я видел вас раньше», — он узнал меня, и моё сердце ёкнуло от страха, потому что мне показалось, что я тоже узнал его. — Ты говоришь глупости, Север. Он был болен. Он обознался. А ты переволновался. Мы все были в ужасе. Я никогда не видел господина настолько… потерянным. — Пикси мне в рот! — вскрикнул вдруг Долохов. Снейп повернулся и увидел потрясённого Антонина. Тот что-то поспешно сверял в картах. — Что за чёрт?! — удивился Крауч. — Блядство! — Эй, вы двое, полегче! Что стряслось? — Блейз и Гарри только что обыграли Барти. — И что? — Барти был единственным, кто мог сделать меня! Похоже, это происшествие сильно подмочило репутацию Крауча и сбило уверенность Антонина в победе. Он снова проверил скинутые карты и убедился в честности раунда. Ошибки не было. Барти продул сорванцам. — Ну? — поторопил Гарри. Он всё ещё был на взводе. Ему не терпелось покончить с этим. — Ладно, играем. — Долохов раздал по новой. Теперь на борьбе сосредоточились все. Северус и Малфой-старший вернулись за стол. Они бы тоже не прочь взглянуть на рожу поверженного в любимой игре Долохова. Карты бились о стол. Бум-бум-бум. Пластик скользил во вспотевших ладонях. Масть, масть, козырь. Раунд — Блейз выбывает. Воздух накаляется до предела. Тони тусует карты, раздаёт. Кидается масть. Долохов смотрит на карты, Гарри — на Долохова. Давай же, ну! Я должен победить! Новая карта. Три из шести — ничья. Последняя взятка, решающая. Карта, карта. Бубновая десятка, валет. Козырная — семёрка треф. Гарри без карт на руках. Ход Долохова. Вот, где нужна фортуна! Карта падает на середину стола. У Пожирателя дрожат пальцы. Он не верит своим глазам. Карта не в масть. Гарри Поттер, этот заносчивый ребёнок, только что поверг русского пройдоху! У Тони отвисла челюсть. Снейп и Люциус одобрительно хмыкнули, а ребята бросились обнимать друга, радостно выкрикивая. Барти дождался, пока они угомонятся и освободят победителя. Затем подошёл ближе и протянул руку: «Мне приятно поздравить вас, мессир. С меня бутылка отличного коньяка, каков и был уговор». Гарри ответил на рукопожатие. — Спасибо, Барти. — Он посмотрел на Тони и улыбнулся. Не насмешливо, но мягко, так светло и невинно. — Было очень весело, спасибо за игру! — И Тони, чуть оттаяв, спросил: «Твоё желание?» — Не сегодня. Сохрани его для меня однажды, если можешь. — Конечно. Открыли окна, впустили воздух. Пахну́ло свежестью. Вечер продолжался в спокойной атмосфере, какая бывает обычно после долгой грозы. Гермиона глядит в старое надтреснувшее зеркало и не узнаёт саму себя. Ей ведь — сколько? Она словно и сбилась со счёта. Медовые девичьи локоны собраны теперь в объёмный хвост (пряди, правда, всё также на плечи спадают); черты лица огрубели, острыми стали, будто из камня высеченными; губы забыли улыбки, лишь кривятся презрительно да насмешливо (и в тайне целуют другие). Глаза потускнели: магия их словно впиталась через ладони, привычно опушенные, в землю. Пустые ладони, холодные. Они не знали обжигающих искорок магии слишком долго, отвыкли от ласк волшебства. Ведьма настойчиво всматривается в зеркало, видит незнакомую девушку и всё же не может взять в толк: зачем? Зачем этот глупый рыжеволосый мальчишка, всегда резкий и отчуждённый Рон Уизли, передал ей бесполезную стекляшку за завтраком? Она и без его помощи ощущала себя запертой, потерянной, обезличенной. Сейчас ей — что? «Взгляни, кем ты стала!» Подобные мысли гложат её не первый год. Вновь и вновь она твердит сама себе: «Я выбрала их сторону свободно», — и следом: «Всё это неправильно!» Однако изменить реальность — восстать против друзей, против возлюбленной, против клятв?! Гермиона предпочитает членить свою душу под чужие долины. С ней уже случалась поломка. Мгновение, и Грейнджер встанет на ноги, безразлично усмехнётся в пустоту и выйдет в зал. Зал, пропитанный кровью и криками отчаянья. Гермиона вздрагивает. Не от представленной картины. Конечно, нет. Статус не позволяет ни страха, ни дрожи. Она чувствует потребность Лорда в её присутствии. Чуть поколебавшись, ещё пребывая в смятении, мягко прячет зеркальце в карман изящной мантии, оправляет складки на ней. Маска покрывает измученное лицо девочки, перчатки — израненные ладони, и Гермиона с усилием аппарирует. — Заставила ждать, — упрекают сразу, стоит осыпаться магическому туману. — Перед Поттером сама объясняться будешь. — Господин Морриган… — привычно роняет она. — Да-да, мне плевать, Грейнджер. — Лишь рук тремор выдаёт тебя, Малфой. — Самой не надоело? Я друзей искал, повелителя мне хватало в единственном экземпляре. — Драко открывает перед давней подругой дверь, пропускает её вперёд. Он идёт позади. Она чувствует его изучающий взгляд. Тоже болезненный. — Дерьмово выглядишь, кстати, Герм, — говорит он лениво. — Когда ты в последний раз спала в своей постели, а не на ковре у ног Министра? — Не будь жесток ко мне. — Гермиона раздражённо сжимает ладони, и Драко видит, как огрубевшая за годы кожа чуть проминается и едва краснеет под давлением. — Ты-то сам давно покидал резиденцию? — дерзит девушка в ответ. — Та девица всё ещё ждёт тебя по вечерам в своём изящном белье? И это заставляет Драко заткнуться. Потому что — да, ждёт. Потому что — да, он не приходит. Нельзя, не положено. Ночное совещание, полуночная операция, утренний рейд — Драко Малфой руководит всем этим от лица господина Морригана. Гермиона, чья основная работа — архивы и свидетельства, хотя бы бывает в собственном доме. Они доходят до восточного крыла. Аппарировать здесь нельзя, все сотрудники проверяются на контрольном пункте. Драко глядит на две двери: за одной из них Министр Британии, Марволо Риддл, больше известный как Тёмный Лорд, за другой — замминистра Британии, поручитель магглорождённых и предводитель Палаты лордов, Мот Морриган, в узких кругах и для супруга — просто Гарри. Драко за глаза привычно кличет Поттером. Ни разу шалостью своей ещё не попался перед чужими. На этом распутье старые друзья расходятся. У Гермионы сегодня министерский отчёт, у Драко — третья бессонная ночь к ряду… Гарри Поттер просыпается в своей хогвартской кровати. Его трясёт. Всё его тело сотрясается в мелких судорогах, и по вискам течёт холодный пот. Он глотает жадно воздух. Мало, слишком мало! Дайте ещё! Он ищет глазами вокруг. Перед ним Невилл, он припал на колени у изголовья и что-то кричит. Гарри его не слышит. Гарри Поттер тонет в ужасных обрывках сна. Это неправда, нереально, чёрт возьми, быть не может! Дон-дон-дон! Что это? Бьют часы. Три, четыре, пять. Утро. Так рано. А за окном темно. И страшно! И мало воздуха! Мало! Невилл прижимает дрожащее тело к себе. Он старается держаться, но паника захлёстывает и его. Что он может? Он никогда не видел друга в таком состоянии! Он оборачивается через плечо: мальчишки-соседи тоже повскакивали, разбуженные воплями Поттера. Невилл в отчаянии воет: «Дин, мне нужна Гермиона!» Вот идиот! Гарри следует отвести к колдомедику! А он вновь умоляет, перекрикивая стоны Гарри: «Приведи Гермиону!» И Дин бросается из комнаты. У неё было сердце! Гермиона глядела на своих родителей безразличным взглядом и холодно приветствовала их на перроне. Гермиона легко уклонялась от страстей и зависимостей. Гермиона резко вскидывала палочку и ударяла, не жалея, заклинанием в соперника по тренировочной дуэли. Она хмурила густые грозные брови, насмешливо растягивала губы, отчего её большие зубы вываливались наружу. Она кричала, приказывала, заставляла. Шипела, язвила, сжигала словом и взором. Порой была жестокой, беспринципной. Наказывала нахалов зудящими проклятьями, на которые способна оказалась лишь благодаря Гарри Поттеру. Та, кем она являлась, — это заслуга Гарри Поттера. Грейнджер стойко верна была своей любознательности, исчерпавшей себя к третьему курсу, и утратившейся ещё раньше детской наивности. Гарри избавил подругу от подобных слабостей. Он научил Гермиону чувствовать магию внутри, подчиняться ей и управлять ею не как рабынею, но как своей госпожой, хитро и лукаво. Поттер выдернул книгу из рук девушки и вложил в них волшебную палочку. Он указал ей цель и велел бить. Грейнджер спросила тогда: «Какое заклинание мне использовать?» И Гарри ткнул её в грудь, злостно выдав: «Сильное». Стоит ли говорить, что гриффиндорка совсем не разочаровала своего невольного наставника, использовав Бомбарду? Второкурсница Грейнджер уже не та маггловская девчонка, впервые ощутившая в ладонях волшебство. Теперь она действительно сильная молодая ведьма. Пускай и теоретик по своей натуре, но мастерка в искусстве причинения неприятностей, боли и страданий. Никто, казалось, не мог смягчить или обмануть её нрав. Даже Невилл и Драко пали однажды жертвами жалящего в спину, однако… У Грейнждер было сердце: Гарри Поттер и Пэнси являлись им. Две половинки уродливого сердца. Одна — стальная, высеченная изо льда, грозная, и другая — мягкая, нежная и ранимая. И это было очевидно. Пэнси была ею, самой Гермионой, её частью. Гарри же порой ощущался вовсе инородным. Сколько раз пренебрегал он ведьмой! Отрекался от заботы и внимания, любовно преподносимыми. Игнорировал замечания. Действовал грубо. Заставлял умолкнуть или вовсе уйти, покинуть его, оставить одного. Драные пикси! Она хотела бы остаться, встряхнуть мордредового мальчишку, схватив за плечи, прокричать ему в лицо что-нибудь вроде: «Доверься мне!» Но ослушаться Поттера Гермиона не смела. Так была обязана она Поттеру, что заставляла себя повиноваться из раза в раз, когда настроение Гарри менялось, и он закипал от ярости и глухо приказывал: «Оставьте меня». Гарри, — тот самый Гарри, который убедил её, что она могущественнее многих чистокровных волшебниц, который ввёл её в круг достойных благосклонности Золотого Мальчика и символа свободной Британии, который взял её за руку, чтобы вместе исследовать быт и традиции магического, неизвестного им в детстве мира, который показал ей власть, удивил силой, вознёс над магглами и магами низшего порядка, — этот Гарри отводил от неё свой тяжёлый взгляд и говорил: «Оставь меня». Богов ради! Глупо было бы предполагать, что не настанет день настоящего взрыва. От покорности тогда и следа не осталось. Зябкий осенний день, и Гарри с Гермионой сидели под магическим навесом у Озера, укутавшись в пледы и склонив головы над учебниками по Трансфигурации. Немезида привычно восседала на верхушке дерева, взлетала порой, осматривала территорию вокруг и возвращалась обратно. Вдруг Гарри вздрогнул. Сжал побелевшими пальцами твёрдую обложку фолианта. Отвернулся в сторону и шепнул: «Уходи». Гермиона не сразу поняла, о чём он говорит. Она взглянула на него. Требовательно и остро. Гарри поморщился. — Уходи, Гермиона. Иди в замок. — Тебе нехорошо? — спросила она, пытаясь увидеть его лицо. Хотя и без того Гермиона знала: друг её бледен, словно снежное полотно, и едва способен мерно дышать. — Всё в порядке. Тебе следует уйти. И Гермиона не выдержала. Она подалась вперёд, ухватила его за шею и дёрнула к себе. Гарри шумно выдохнул от неожиданности. Повалился спиною на девичьи колени. Немезида резво спикировала и завопила, кружа над ними. Гермиона прижала кончик волшебной палочки к поттеровому горлу. — Прекрати, Гермиона, — сказал Гарри спокойно. Так раздражающе бесстрастно! А вот у Гермионы сердце колотилось в рёбра и выбраться желало, безумное! Гермиона крепче сжала древко между пальцами, плотнее ткнула в чужую плоть. Замерла. — Я не дам Немезиде поранить тебя. Только сам я драться ничуть не против. Позже они собрались в гостиной Гриффиндора, чтобы оказаться в приятных объятьях своих друзей и в тепле каминного огня. Драко притянул Гарри к себе на колени. Откинув голову на плечо Малфоя, Гарри, измождённый физически и морально, задремал. Гермиона уселась вплотную к очагу и позволила жару охватить ладони. Она произнесла тихо, отвечая на так и не заданный никем, но одновременно всех мучающий вопрос: «Он ударил меня. И его удары ощущались как поцелуи». Теперь тоже была осень. Гермиона сидела в ногах у притихшего с её приходом Гарри. Она влила в него парочку имеющихся зелий и приложила к горящему лицу влажную прохладную ткань. А затем он открыл глаза, приподнялся слегка и — история повторяется! Магия святая, за что?! — проговорил: «Оставьте меня». Гермиона его не слушала. Она повернулась влево и спросила, вероятно, у Невилла: — Мы должны сообщить об этом Тёмному Лорду? Как думаешь, Немезида ведь долетит до него, если я отправлю письмо? — Не нужно, — выстонал Гарри, пытаясь отыскать на постели её ладонь. — Замолчи, Гарри Поттер. Ты порядком потрепал мне нервы. Я не стану ухаживать за тобой, если ты болен. — Она совершенно не умела ему лгать. Он видел её трепещущие ресницы. — Я тоже думаю, что нам следует сообщить об этом ему, — сказал вдруг Невилл. — Драко и Северус позаботятся обо мне. — Почему ты так упрямишься? — Я не стану беспокоить Тёмного Лорда по каким-то пустякам. Мне приснился дурной сон. Я не болен! Пойди прочь! — Гарри, — прошептала Гермиона, поверженная, — почему ты жесток так ко мне? Разве я не заслуживаю твоего доверия? Я заставила тебя сомневаться во мне? — Это не так. Ты и сама знаешь моё отношение к тебе. — Нет, я не знаю. То, что я вижу, делает мне больно. Меня ранит твоя закрытость. — Я не могу сейчас сказать тебе ничего нового. — Знаешь что, невыносимый слизеринец?! Я, Гермиона Джин Грейнджер, с этого мгновения клянусь тебе, Гарри Джеймс Поттер, в своей любви и преданности до того самого желанного момента, когда Госпожа Смерть примет мою душу и за руку введёт меня в своё мрачное царство! Вспышка магии пленила их руки.