Тёмные времена

Одна мысль, и мой разум воспламеняется; У меня по спине пробегает дрожь. Это были мы против всего мира — Разве это не прекрасно, когда два сердца сливаются воедино?

Кабинет бывшего премьер-министра маггловской Британии — единственное, пожалуй, место Парламента, не испачканное кровью, грязной руганью и болезненными стонами. Гарри Поттер морщится от рыданий, раздающихся за его спиной, и уверенно тянет на себя хлипкую дверь. Внутри темно, лишь жёлтые да белые вспышки из коридора освещают стены. Гарри щурится и делает шаг вперёд. Ему мерещится детская кроватка и женщина с изумрудными глазами. Стеклянные слёзы катятся по её щекам, и алые губы раскрываются в немых мольбах. Мальчик вздрагивает — сердце предательски колотится в груди, напоминая о своём ненавистном существовании, — и почти пропускает опасную атаку справа. Из-под длинных рукавов мантии на миг мелькают тонкие пальцы и серебряный блеск наточенного кинжала. Движение — и остриё металла упирается в пульсирующее горло противника. — Люмос, — велит Гарри и, когда луч света прорезает густую тьму, долгое мгновение глядит на искривлённое в ужасе лицо обороняющегося маггла. В чужих зрачках мальчик видит удивление, отчаяние и — Хель милосердная, до чего приятно это чувство, — благоговение. Гарри думает: «Буду ли я великодушен, или мне сто́ит показать, как безразличны их боги?» Маггл делает этот выбор за него. — О дитя, — шепчет он вымученно. — Ты не распространяешь ничего, кроме катастрофы, верно? Ты так разрушен. — Я и есть разрушение. Гарри отстраняется, пряча кинжал в ножны на предплечье. Он хмурится, ловит лихорадочный взгляд мужчины и поднимает свою волшебную палочку. Насмешливая улыбка медленно растягивает его губы, скрытые в тени капюшона, и смех, вырвавшийся из горла, заглушает произнесённое заклинание: «Дуро». Камень заменяет плоть, лик прекрасного Разиэля — презренное лицо маггла, умиротворение — грубое выражение страсти. Гарри касается статуи дрожащими кончиками пальцев. — Укрась аллею Веры в моей жестокой Долине, коленопреклонённый ангел… Вскоре Пожиратели Смерти во главе с Тёмным Лордом и его безликим протеже объявляют Вестминстерский дворец резиденцией нового правителя Соединённого Королевства. Волдеморт в тот же день подписывает наиболее важные обращения к народу и рассылает письма представителям трёх подчинённых теперь его власти стран. Он назначает даты официальных заседаний, встречу с магглами правящей королевской семьи и день, когда волшебники со всего континента склонят перед ним свои головы. В то время Поттер занял одну из западных комнат, расположенную недалеко от башни Виктории, и, всё ещё взбудораженный от своего первого рейда, не в силах был усидеть на месте. Троица его стражей-покровителей вынуждено помалкивала, наперёд зная о последствиях вмешательства. Снейп только коротко, совершенно привычно спросил: «Чаю?» Крауч выпучил глаза, зло зыркнул на Северуса и дёрную бинты, которыми обматывал раненую руку Антонина. Долохов зашипел. Гарри, замерев у окна и бросив взгляд на садящееся солнце, яркое и кровавое, устало покачал головой: «Нет, Север, спасибо». Он не мог быть уверенным, что чашка не треснет в его подрагивающих ладонях. Он чувствовал холод своего кинжала и твёрдость камня на них. Он чувствовал их собственную тяжесть. — Вам нездоровится, мессир? — Бартемиус, окончив перевязку непутёвого любовника, рискнул приблизиться к очевидно растерянному мальчику. Антонин и Северус проследили, как Крауч мягко сжал детское плечо и склонился, чтобы прошептать неслышно для соратников: «Кольцо на твоей шее, Гарри, поможет избавиться от сомнений в отсутствие Тёмного Лорда». Барти медленно отстранился и, безразлично уставившись в алое небо, заметил: — Завтра вы будете уже в школе, мессир, вместе с Немезидой и своими друзьями. Я слышал, господин желает сопроводить вас лично. — И он оставил Гарри, сжимающего кольцо в кулаке, наедине с воцарившемся, наконец, спокойствием. К полудню второго сентября Гарри Поттер, Волдеморт и их сопровождение в лице Северуса Снейпа и Беллатрикс Лестрейндж аппарируют прямо в подземелье Хогвартса (к чему скрываться теперь?). Антонин и Крауч распрощались с юным волшебником за завтраком; супруги Малфой провожали Поттера до церкви Святой Маргарет, где его уже дожидались. И вот Гарри стоит в кабинете Зельеварения, ладошкой обхватив пальцы Волдеморта, и не желает расстаться. Он смотрит на него снизу вверх, ощущает тепло кожи, видит ответный трепет в синих глазах. Неужели Марволо когда-то мог желать его, Гарри, смерти? За каменной стеной слышится заливистый хохот Беллы; замечания Севера, наверняка едкие, которые тот произносит тихим шипящим голосом, тонут в оглушительном, болезненно-неровном биение двух сердец. Конечно, он мог, ведь это было так давно, бесконечно давно; до того, как они соединили свои ладони и свои магии. Гарри думает: «Верно, да. Я катастрофа. Моё сердце разбито, а моя душа истерзана и выпотрошена. Но у меня есть друзья, Марволо, весь грёбаный мир у моих ног. Я в полном порядке». Гарри говорит, едва сдерживая искры волшебства внутри: «Могу я поцеловать тебя на прощание?» Изумление отражается на лице Тёмного Лорда лишь мгновение, затем оно сменяется снисхождением, и Марволо отвечает: «Да». Мальчик замирает, робеет. Неверяще делает шаг ближе, а после хватает лацканы пиджака Риддла и, приподнявшись на мыски, смело касается губами мужской щеки. Мягкими горячими губами. Марволо придерживает Гарри за талию, позволяет уткнуться носом в шею. Склоняется, выдыхая в плечо: «Мой свет». Жмёт к себе. Он знает, что Гарри ломался вчера, что призраки всё ещё следуют за ним по пятам, что кровь, пущенная мальчишкой, на его, Волдеморта, руках. Но он так восхищён стойкостью, так пленён жаждой этого ребёнка. Отпустить Гарри теперь — никогда. Разве они не были созданы Вселенной, чтобы быть вместе? — Мне нравится быть с тобой, — признаётся Марволо, безнадёжно разомлев. — Мне нравится, когда ты счастлив. Я люблю… звёзды, потерявшиеся в твоих волосах. — Маг отстраняется и коротко целует Поттера в макушку. — А сейчас иди, — говорит он следом, — и будь достоин своей мести, ребёнок. Гарри дарит перед уходом почти дружеские объятья Беллатрикс и обещает Северусу заглянуть с Драко вечером. Большой зал наполнен учениками, и шумными разговорами, и позвякиванием столовых приборов, и парящими над обеденными блюдами привидениями. Гарри, признаться, едва скучал по этому. Если бы не цветные школьные галстуки да белые рубашки с накрахмаленными воротничками на студентах, Гарри вполне мог бы представить, что прибыл к грандиозному застолью Пожирателей. Он мог вообразить, как входит в зал захваченного дворца и как замолкают сотни голосов под его оценивающим взглядом. Гарри ступает в хогвартский зал — дети в страхе немеют. Гарри ухмыляется: возможно, ему удастся склонить смельчаков на свою сторону к тому моменту, когда необходимо будет раскрыть себя в полной мере перед друзьями, Дамблдором, всем магическим обществом. — Знаменитый Гар-р-ри Поттер-р! — раскатисто объявляет следовавший за ним Пивз так, словно действительно существовали маги, не знающие о Мальчике-Который-Выжил. Однако первокурсники этого года видят впервые героя многочисленных волшебных легенд; они поднимаются из-за своих столов, выглядывают поверх голов старших магов, и глаза их сверкают не тем опасением, которое навсегда, кажется, охватило гарриных одногодок, — а любопытством и восхищением. Они глядят на своего кумира огромными влюблёнными глазами. Гарри самодовольно улыбается им в ответ, проходя мимо. Он спешит к своим друзьям. Грейнджер выходит к нему навстречу. Губы волшебницы сжаты в осуждающем недовольстве, отчего большие передние зубы вываливаются из милого рта. Её каштановые кудрявые волосы, почти такие же лохматые и непослушные, как и волосы Поттера, напоминают Гарри рассерженных змей на голове горгоны. Подобное сравнение отбрасывает мальчика во вчерашний день: крики, адские крики, молитвы к богам, тепло ста́ли в ладони и каменный лик маггла-Разиэля, — и улыбка меркнет на его лице. До гриффиндорского стола он доходит холодный и отстранённый, высокомерно глядя на Гермиону. Останавливается перед ней. Молчит. Чувствует прожигающий взгляд Рона Уизли и игнорирует его. Гермиона выдыхает: «Гарри…» — Здравствуй, ведьма, — отвечает он. И смотрит. Ты видишь, видишь меня? То, что во мне?! Тебе также противно, правда? Отвечай же мне, ну! Гарри хочется прокричать ей это в лицо. Болезненная бледность и слабость охватывают его и душат. Душат, душат — так душит ослеплённый ревностью, доверчивый Отелло прекрасную жену свою Дездемону. Перед глазами — образ венецианского мавра, который вонзает клин в собственную грудь, где бьётся скверное, обманутое сердце. Сердце Поттера, мерещится ему, не бьётся вовсе. Гриффиндорка видит Гарри. Она видит то, что таится внутри него. Закрывает собою от чужих взглядов и тянет к столу. Она помогает Поттеру сесть между Драко и Паркинсон, позволяя им теперь заслонить Золотого Мальчика. После этого в Большой зал словно проникает свежий воздух: дети будто разом вдыхают его опустошёнными лёгкими, и обед продолжается с теми же разговорами и постукиваниями. Они теряют интерес к Гарри Поттеру, к сидящим рядом с ним гриффиндорцам и слизеринцам. Гарри жадно глотает чистую воду прямо из кувшина, трёт лицо и прикрывает глаза. Приходит в себя. Приветственно пожимает ладони Малфоя и Пэнс, кивает сидящим напротив Невиллу, Томасу и — Гарри слегка удивлён — Блейзу Забини. Новый слизеринец в компании, похоже, вызывает любопытство лишь у Гарри, и мальчик склоняет голову. Несомненно, что Забини-старший, Кристиан, был последователем Волдеморта в своё время: тогда каждый уважающий себя чистокровный волшебник являлся Пожирателем. (Гарри надеется восстановить эту заманчивую традицию.) Однако сам Блейз активно свои политические взгляды не распространял. Казалось, — и не напрасно, а вполне закономерно, — что ему совершенно плевать и на тех, и на других. Он жил и учился обособленно, для себя одного, и оттого ещё невероятнее, что сейчас он так явно примкнул к тем, на кого указывали пальцем и шептали: «Они несут разрушение и смерть, продолжают дело Того-Чьё-Имя-Мы-Не-Называем». Подобное обвинение и не имело оснований: Гарри Поттер всегда действовал в своих целях. Его союзники — это его союзники, а не юное полчище Тёмного Лорда. Даже если случается, что цели и орудия их достижения у Поттера и Риддла совпадают. Однако, прискорбно признать, и Волдеморт бессилен против общественного мнения и жёлтых сплетен. — Приятно видеть тебя в здравии, Поттер, — обронил Блейз как бы между прочим, слегка оторвав губы от бокала с вишнёвым соком. Взгляд тёмных глаз метнулся к шраму Гарри на лбу и вернулся в тарелку с тушёным мясом. Спокойная улыбка. — Взаимно, Забини. «Посмотрим, что из этого выйдет», — решил Гарри и вопросительно покосился на звучно усмехнувшегося Драко. — «В здравии», — повторил Малфой тихо, только для Гарри, но таким тоном, каким рассказывают хорошую шутку. — Пару минут назад ты выглядел мертвецом, восставшим из могилы. Почти Безголовый Ник показался мне более живым. Не знаю, случилось ли что-то там; тебя либо пытали прежде, чем закинуть сюда, либо ты сам слишком рано искупался в этом дерьме. — Драко сцепил зубы, не ожидав от себя ругательства, нахмурился и тут же добавил: — Если я прав, не говори мне. Я не готов принять. — Гарри сжал малфоевые пальцы. Он понимал. — Твой отец вечером будет здесь, — сказал Поттер вместо того. — В самом деле? Как он, в порядке? Я сразу всё понял, когда матушка спустилась проводить меня до вокзала. Отца не было дома, а она надела не самое лучшее платье из своего гардероба, хотя мы и собирались выйти в город. Потом твоё письмо. — Конечно, Драко, он не пострадал. Ни я, ни Тёмный Лорд не допустил бы этого. Долохов был ранен, но то вина его русской крови. Он безбашенно кидается под пули. Учебные дисциплины в этом году куда занимательнее. Не с той стороны, что они изменились или добавилось что-то новое, нет, скорее, многие темы стали понятнее и актуальнее для Гарри, у которого существовал могущественный стимул — месть и власть. Мальчик не думал об этом раньше, потому что обещания Марволо и их (да, совместная!) маленькая армия — что это могло дать? Иллюзии. Но теперь, когда Парламент Британии занимали маги Тёмного Лорда, а магглы (не без сопротивления, конечно) начинали подписывать мирные договоры с Волдемортом, теперь-то всё было реально. Настала пора побороть Гарри свои кошмары, принять прошлое (насколько это возможно) и создать себе великое настоящее, наравне и рука об руку с Риддлом. Если раньше имя Гарри Поттера находилось в десятке по курсу, на одной из последних строк, седьмой или восьмой, то теперь он поднялся значительно выше, на четвёртое, уступая первые места Гермионе Грейнджер, Стефану Корнфуту из Рейвенкло и Драко соответственно. Статистика не волновала Гарри, но всё же приятно знать, что внимание учителей — настолько же его личная заслуга, насколько и последствие борьбы и гибели Лили и Джеймса Поттеров. Гарри делал большие успехи в Зельеварении (Северус шутил о побочном эффекте своего чая — особой чувственности к травам, поскольку Гарри порой отлично управлялся с ними интуитивно) и проникся Историей Магии, — он всё ещё пренебрегал занятиями с профессором Бинсом, но с должным вниманием читал необходимые книги и выполнял задания. Самое же главное, чему несказанно был рад не только Гарри, это увольнение вонючего профессора Квиррелла. И радость эта была долгой (целый месяц Хогвартс не знал ни о каком предмете под названием ЗоТИ), а затем настал тот самый день… Гарри как раз сидел за столом в Большом зале — в этом году ребята дружно решили занимать гриффиндорский, — и, устроившись головой на пышных бёдрах Пэнси, по памяти, ссылаясь на книги и найденные в библиотечных журналах статьи, рассказывал Паркинсон об известных европейских волшебниках и их вкладе в формирование магического сообщества. Девочка слушала вполуха, её больше занимали вопросы: всегда ли волшебники носили мантии, какова была волшебная мода в средние века и кто создал первую магическую коллекцию одежды. Задать эти вопросы Гарри и сбить его с мысли Пэнси не смела; она мягко перебирала пряди тёмных поттеровых волос и завороженно глядела прямо, на склонившуюся над книгой по Трансфигурации Гермиону. В ногах у Гарри сидел Блейз, а дальше — Невилл, овладевший вниманием слизеринца. Кажется, они говорили о каких-то редких цветах, семена которых стоят немалых накоплений. Невилл сказал, что готов выложить и в два раза больше, но его поставщик — аллергик на пыльцу (ужасная нелепица для того, кто работает с растениями), и эти цветы как раз пыльцевые, и даже их семена и ростки покрывает слой пыльцы. Иных же связей у мальчика нет. Блейз предложил ему несколько вариантов и обещал написать контакты знакомых своей матери, способных помочь за доплату, чуть позже. В тот момент Гарри сделал фактическую ошибку в своём монологе, — он неверно указал дату роспуска первого чародейского комитета, — и Блейз, коснувшись колена Гарри, понизил голос, чтобы исправить его, и вновь обернулся к Невиллу. Гарри потянулся к учебнику, лежащему на столе. Он признал правоту Забини сразу, но хотел удостовериться, что это так. Он ведь и понятия не имел, что этот скрытный мальчик превосходен в истории. Тогда-то двери Большого зала с силой и распахнулись (обычно они были открыты, но в последнее время по замку гуляли сквозняки, и все двери и окна держали предпочтительно закрытыми) и чудом не ударились о каменные стены. Внутрь, презрительно вздёрнув правый уголок рта, гордо шагнула маленькая, крепкая женщина, обтянутая розовой тканью и с розовой шубкой на широких плечах. На поясе у неё повязывался большой газовый бант. Она напоминала огромный глазурный кекс или куклу производства Pedigree Dolls — это были пухлые куклы с кудрявыми париками, огромными пластиковыми глазами и в тонких ситцевых платьях, увитых ажуром и атласными бантиками. Они занимали многочисленные полки в детских британских магазинах 50-х годов. Гарри отложил учебник и в изумлении уставился на ожившую мечту какого-нибудь пятилетнего ребёнка. Женщина стремительно направилась к преподавательскому столу, перебирая маленькими ножками, словно заводная моделька. Туфли её — клац-клац-клац — отбивали мотив новеньких шестерёнок механизма. Директор Дамблдор, очевидно, был готов к её появлению, но не смог сдержать чувств и нахмурился, старя своё лицо образовавшимися морщинами. Он встал в ту минуту, когда она добралась до возвышающейся перед столом кафедры. Они перекинулись — Гарри судил по выражению лиц обоих — парой нелестных слов в адрес друг друга. Затем директор Дамблдор выступил к кафедре и объявил, что прибывшая помощница министра Фаджа, Долорес Амбридж, займёт свободную должность преподавателя ЗоТИ. Губы Поттера растянулись в насмешливой улыбке. Он понял: Министерство магии просто в отчаянье от британских новостей. В конце осени того года Гарри впервые заговаривает о том, чтобы привести Драко и других в особняк Риддлов. Марволо выглядит не столько недовольным — скорее, подозрительным и слегка уязвлённым. Он бесстрастно оборачивается к мальчику. Уголки его губ подрагивают от сдерживаемой гримасы презрения. Синие глаза темнеют, становятся почти красными. Пальцы крепче сжимают тонкое дерево волшебной палочки, и с её конца осыпается одинокая искорка. Затем Марволо открывает рот (Гарри кажется, что Риддл почти не дышит) и произносит, отрывисто и сипло: «Вряд ли. В этом доме достаточно наших последователей». И это слово, — наших, — так похожее на привычную тёмно-лордовскую манипуляцию, на миг сбивает Гарри с толку. Мальчик растерянно поднимает брови. Впервые за долгое время лицо его выглядит действительно детским. Марволо думает, каким же стойким становится этот ребёнок рядом с ним… Ему до безумия — буквально до безумия: он готов был сойти с ума за Гарри Поттера, — нравилось, что из раза в раз он находил в Гарри самого себя. — Но они не последователи, — говорит наконец Гарри серьёзно, — они мои друзья. — В таком случае, — хмыкает Волдеморт, — их визит более нежелательный. Разве я могу доверять тем, кого ты не дашь мне клеймить? Кроме того, можешь ли доверять им ты? — Он шагает ближе, глядит сверху вниз, но так, словно смотрит на равного себе, как он смотрит только на Гарри. — Дети Пожирателей, Драко и мисс Паркинсон, совершенно не беспокоят меня. Однако ты ведь просишь за кого-то помимо. Ты водишь дружбу с магглорождённой девицей. — Её зовут Гермиона, — отвечает мальчик с лёгким укором и щурит глаза. — Она умна. И сильна магически. Раньше меня она сумела подчинить школьного полтергейста, несносного балуна, и всегда выручает нас перед профессором Макгонагалл. Та Гермиону просто обожает. — Всё это повод положиться на неё? Гарри начинает раздражаться. Он, вспылив, подаётся вперёд, шипит Марволо в лицо: «Грейнджер, чёрт возьми, единственная из них, кто не боится замарать руки. Она может убить за меня, даже если перед ней будет Волдеморт собственной персоной». — Допустим. — Марволо удовлетворённо кивает, игнорируя агрессивный тон Поттера. Опускается в кресло и откидывается на спинку. Спрашивает с искренним интересом: — Кто ещё? — Лонгботтом. — Нет. — Что? — Гарри смотрит на него в недоумении. — Ты согласился на ведьму, почему Невилл — нет? Он чистокровный маг, и его бабушка — та, кто научил меня и Гермиону многим магическим традициям. — Ты мог попросить об этом меня. — О да, правда? — Гарри возвышается над Марволо и вновь ощущает знакомое чувство — желание задушить этого невыносимого мужчину. Схватить его за горло и наблюдать за растущими зрачками, заполняющими чёрной пеленой радужку. — Я мог ворваться на твоё дрянное заседание с Пожирателями и заявить: «Хэй, Марволо, расскажи-ка мне и моей подруге, чем же важны магические амулеты и какого драккла столько шума вокруг румынских вампиров»?! — Тебе следовало бы обратиться ко мне «мой Лорд» при них, — заметил Марволо холодно, — но в целом — да, ты мог бы. — Я бы назвал тебя «милорд», если бы ты назвал меня «возлюбленный» при них. — Гарри… — Я знаю. Ты скажешь: «Ребёнок». Но мне тринадцать. Ты всё хочешь, чтобы это звучало как угроза. — Гарри обхватывает ладонями лицо Марволо… — Однако моё имя из твоего рта звучит как самое откровенное признание. — …и отстраняется, чтобы занять кресло напротив. — Объясни отказ Невиллу. — Ты невозможен. — Марволо смотрит на Гарри и ощущает фантомное тепло его кожи на своих щеках. — Я бы решил, что виною твоей дерзости наше влияние, — говорит он насмешливо, явно имея в виду себя и Ближний круг, — если бы не помнил встречу с тобой в том чулане под лестницей… — Затем устало и неприкрыто нехотя произносит: — Лонгботтом. Я не хочу скандалов и сражений в своём доме. Хоть раз упоминал он своих родителей? — М-м, я думал, у него есть лишь бабушка. — В те годы, после… гибели твоих родителей, — Риддл взглянул на Гарри, и тот спокойно кивнул, — после их гибели мне потребовалось несколько лет. Я дал отдых Пожирателям, собирал исключительно Ближний круг для коротких отчётов. Мы работали над зельем, которое должно было помочь мне обрести потерянный контроль. Многие Пожиратели рады были вернуться домой и провести это время с семьями. — Но? — спросил Гарри нетерпеливо, когда Риддл умолк. — Не все из них имели, к кому возвращаться. Для многих соратники — семья. Они решили: нельзя допустить, чтобы маги забыли. Белла взяла инициативу. Собрала отряд… Пытали волшебников, сторонников Дамблдора, тех, кто сражался против нас в войне. Лонгботтомов. — Они убили их? — Свели с ума. Кажется, сейчас родители твоего приятеля находятся в госпитали Святого Мунго. А он сам, этот мальчик, конечно, знает, что его детство под строгим взором Августы Лонгботтом — итог действий Беллатрикс Лестрейндж.