***
Широ вновь видит сон. Но на этот раз есть изменения в картинках, что он наблюдает, находясь в до сих пор странном для его разума небытие. Как и в прошлых сновидениях всё так же натыкается на рыжую неведьму, помогает ей перебраться на другой берег озера, но потом всё меняется, что заставляет видящего сон ощутить некий ступор. Из воды за ним выходит уже не та лисица, а девушка, которую он видел в городе совсем недавно, при самых прескверных обстоятельствах. Краем глаза он замечает, что девушка обнажена и движется к нему. Уверенная походка несломленной души, сумевшей избежать казни, в какой-то мере благодаря ему же. И черт его побрал помогать ей в этом клятом сне. Всё на свете готов был отдать, лишь бы больше не видеть это. Ведь так долго он учил себя не чувствовать, так долго контролировал себя и что? Одна неведомо откуда взявшаяся девушка так просто ломает его, сильного, утратившего какие-либо человеческие чувства. Словно глазами пригвоздила к месту и не отпускает. И ведь он в этом новом для себя сне не лис, а человек. Смотрит в её лицо, в красивые глаза, с отблеском янтаря. Не смеет смутить её и не скользит взглядом по нагому прекрасному молодому телу. С пленяющих своим блеском, черных как оникс волос, скатываются капли холодной прозрачной воды кратерного озера, а она, не отводя взгляда, смотрит на него, рассматривая каждый сантиметр жесткого лица, и расстояние между ними неумолимо сокращается. Широ не делает и малейшего движения, он как каменное изваяние, пытается не спугнуть таинственную незнакомку, что уже стала, неведомым ему образом, такой недосягаемо родной, и только чувствует себя мальчишкой, пойманным на подглядывании. Глупые мысли заползают в голову и окутывают прозрачной леской, что по тяжести похожа на стальные путы: «Не ведьма, а приворожила, приклеила взглядом здесь на мертво». Сказочный силуэт оказался совсем вплотную с напряжённым крепким телом Широ. Он ощущает, как она ведет тонкими, почти прозрачными, холодными пальцами по его пылающей щеке. Он громко сглатывает ком, застрявший посреди, кажется, простуженного горла. Воздух, переполняющий Широ, с шумом вырывается сквозь нос, а на вдохе в мозг врезается её запах, смешавшийся с сыростью и прохладой этого зимнего вечера. Обоняние улавливает тонкие ноты белого жасмина, розового перца и цветущей сакуры. Широ будто убили прямо сейчас. Не в силах противиться её присутствию хочет вдыхать этот аромат и умирать, биться в конвульсиях, рвать на себе кожу, но продолжать чувствовать её запах в своих лёгких. Секунда и ощущает горячее дыхание на уголке своих губ. Не сдерживается, произносит, еле слышно, хриплым голосом, словно молчал сотни лет: - Смелая, красивая… Ещё чуть-чуть и сорвётся, не остановится, подастся вперёд, крепко обнимет, вжимая в себя хрупкое, замерзшее тело, и не позволит никуда уйти. Пусть хотя бы во сне. Теперь он благодарен, что вновь видит сновидения, раньше не мог представить, что они смогут скрасить его скверную жизнь. Неужели она та, кого он так долго ждал. Закрывает глаза, неосознанно дергает щекой и не верит происходящему. Погружённый в обжигающие мысли, только сейчас замечает, как девушка стоит с искривлённой усмешкой на нежно-розовых губах с неестественным синеватым оттенком. Смотрит на него, а в глазах пляшут черти. Она не сдерживается и смеётся. Смеётся в его лицо. Смеётся над ним. Какое глупое должно быть выражение на его лице сейчас. Как он смел, думать, что она может испытать какие-то чувства, обратные ненависти к такому монстру как он. Это всё похоже на бредни психически нездорового человека. Наверно таковым он и является. Её смех разлетается над озером, над деревьями, превращается в истошный крик, полный боли. Обрушается на Широ водопадом. Он жмурится, закрывает уши и падает на колени. Заставляет себя открыть глаза. Перед ним вновь лисица, рыжая шерсть которой пропитана кровью. Глаза её прикрыты, дыхание еле уловимо, через несколько минут её сердце перестанет биться. Широ придвигается к ней ближе, дрожащей ладонью гладит мордочку. Что он может сделать сейчас. Сердце рвётся в клочья, он понимает, что это она. Девушка из города. Он не хочет, чтобы ей было больно. Не желает ей плохого. Похожую картину он уже видел, но то был не сон. То были события, изменившие его жизнь навсегда. В его голову просачивается знакомый голос, величественный, способный на убеждение, Широ знает его обладателя: «Ну здравствуй, шиноби. Как же давно мы не виделись. А я следил за тобой. Слышал, нынче тебя Широ именуют. Интересно… Ммм, наверно ты не помнишь своё истинное имя, а я помню. Но тебе не скажу, игра ведь только начинается. И мне любопытно будет наблюдать за этим представлением». Широ ждал этого момента, но больше желал, чтобы он никогда не наступал. Он готов был свыкнуться со своей участью, но не хотел, чтобы в это был замешан кто-то ещё. Никто не виноват в его ошибке. Так почему должны расплачиваться за совершённое им. Ненависть наполняла его сознание, яркие сцены из сна померкли, превращаясь в кромешную тьму. Эта тьма и есть реальность, в которой он живёт. Никто никогда не слышал, но во сне, житель укромного места, периодически разговаривает, и сейчас, этим холодным каменным стенам довелось вновь услышать обрывки его тревожного сна: -Прости красивая, я уже мертвец. Но тебя спасу.***
Повернув голову на подушке Мэй ощутила, как солнечный луч щекочет ей веки. Закрывшись рукой, девушка перевернулась на правый бок и уставилась в стену. Вчерашний вечер прошел как в тумане. Вот она в комнате и плачет, потом умывается, спускается вниз, Ханако хочет что-то сказать, но увидев Мэй замолкает, и будто виновато поджимает губы. Мэй садится за стол, на котором уже вновь стынет разогретый ужин, нехотя ест, не хочет обидеть сестру. Затем сухо говорит: - Спасибо и доброй ночи. Поднимается в комнату, принимает душ и, даже не высушив волосы, ложится в кровать, укрывшись от всего мира одеялом. «Будто оно убережет» - сквозь накатившую волну сна после горячего душа думает Мэй и проваливается в сон. Кажется, ничего не снилось. И она этому рада. Ей так не хотелось видеть во сне глаза, что причинили боль не только ей, но и всей её семье. Обладатель этих глаз разрушил маленький счастливый мир. «Я была в шаге от человека, который виноват в смерти моей мамы. И не смогла ничего сделать. Он стоял и наблюдал. Он тоже хотел причинить вред мне?». Мэй легла на спину и теперь смотрела в потолок. «Не понимаю, с того дня прошло тринадцать лет, а этот взгляд все тот же, что и тогда, в переулке. Нееет, это просто моё помутнение сознания. Это не возможно по всем законам мироздания. Просто невозможно». Сознание не щадило Мэй и возвращало её в тот вечерний переулок в Одавара. Она помнит, как кто-то из прохожих вызвал полицию и скорую. Откуда-то появившаяся толпа обступила Мэй, которая рыдала на груди у мамы. Её руки крепко сжимали промокшую от дождя блузку мамы в области плеч. Всё это сейчас Мэй видела со стороны, словно чёрно-белое, немое кино. Чьи-то мужские руки отнимают от мамы, она сопротивляется, тянется вновь к ней, кричит, но не слышит своего голоса. Люди в образовавшейся толпе стоят под зонтами, их лица полны скорби. Что они думают сейчас глядя на Мэй. Очередная сиротка, что осталась без матери. Они погрустят, вслух скажут, как им жаль, и уйдут, оставив все страдания в крохотной душе. Очередные зеваки, ни больше, ни меньше. Через короткое время девочку уже везли в полицейское отделение. В патрульной машине пахло кофе и сигаретами. Непривычный аромат для Мэй. В их доме не варили бодрящего напитка, и никто не курил. Из рации периодически доносились шорохи и сообщения о том, что на улицах все было в порядке. Какая горькая ирония. Везде этим вечером было спокойно, только не в том переулке, в сентябрьский вечер. Хоть эта улица и казалась такой уютной и безопасной, она подвела. Мэй привезли в полицейский участок – кобан*. Он был двухэтажным, и снаружи выглядел как традиционная Японская пагода**. У входа стоял патрульный, он наблюдал за порядком вокруг и был готов прийти нуждающемуся на помощь. Тот полицейский, что привез Мэй сюда, легко подтолкнул ее вперед, чтобы она вошла в это здание с большими окнами, что источали защиту и свет, и заверил, что ее папа сейчас приедет. Мэй повернулась и, глядя в глаза спросила этого полицейского: - Где моя мама? На что полицейский промолчал и опустил взгляд на носки своих безупречно вычищенных ботинок. Папа примчался прямо с маленькой Ханако на руках. Увидев его Мэй не сразу узнала отца, ей показалось, что он постарел. Очень сильно. Ещё утром она помнила его молодым и улыбающимся, целующим маму в губы. И как он легко и нежно потрепал её пухлую щёчку. Время исказилось и словно прошло много лет, с этого самого утра. В маленькой комнатке, визуальный размер которой составлял, примерно, четыре на четыре квадратных метра сидел мужчина, положив руки на стол и скрестив пальцы. Большим пальцем левой руки он постукивал по большому пальцу правой. Так же в помещении находилось три стула. Серые стены и пол придавали уныния этой коробке. Мужчина был одет в серые брюки из хорошей костюмной ткани, чёрные лаковые ботинки и белую рубашку. На длинных тёмных волосах, собранных в низкий хвост проступали паутинки седых волос, что не вязалось с его возрастом. На вид ему было не больше тридцати. В дверь комнаты постучали, мужчина повернул голову в сторону звука, откашлялся и произнес: - Входите! В комнату вошло семейство Накамура, а в дверях остался офицер полиции. Он обратился к находящемуся в комнате мужчине: - Господин Мамору, семья Накамура. - Благодарю Иошито – сказал ему в ответ Мамору, поправляя на переносице очки в тонкой металлической оправе. Мамору встал со стула и поклонился перед Ичиро и его дочерями, предложил им сесть. Он был высоким и статным. Внушал доверие своим видом и голосом. Тёмно-синие глаза смотрели на них с добротой, без фальши и большим желанием помочь. Затем начался допрос. Задавались стандартные вопросы, заполнялись такие же стандартные бумаги. Мэй не помнила досконально, что спрашивали, она думала о том, что же случилось с её мамой. В конце мероприятия Мамору протянул Мэй свою сильную руку, и она протянула ему свою маленькую в ответ. Он легко пожал её, и, улыбнувшись, сказал, глядя в её заплаканные глаза: - Ты очень храбрая Мэй, ты сделала всё, чтобы защитить свою маму. Запомни это. Его глаза погрустнели и будто на них появились скупые мужские слёзы. А может ей тогда показалось, и это был отблеск от люминесцентной лампы. Затем он пожал руку отцу, лицо которого осунулось и выглядело болезненно. Маленькая Ханако мирно спала на руках отца. Мамору протянул Ичиро визитку, на которой Мэй увидела надпись: «Детектив Мамору А.» Расследование шло долго, никаких зацепок не было. Или может быть от них что-то скрывали. Только потом Мэй, когда была постарше, услышала от отца, точнее подслушала, когда он разговаривала по телефону с другом, что тот мужчина, детектив больше не ведёт расследование и вроде дело закрывают. В семье никогда не поднимались эти вопросы. Мэй понимала, что не стоит лишний раз об этом говорить. Нет, они не смирились, просто не хотели при Ханако обсуждать это. «Как же мне теперь нормально жить. Я не смогу спокойно спать, если не найду этого человека, и он не ответит перед правосудием, за все совершённое им. Отцу я не могу ничего рассказать, кажется он привык уже к такой жизни. Ханако я не буду никуда впутывать. Близких друзей особо нет. А единственный кто видел всё вчера это Масамунэ. Что если я попрошу его о помощи? Совсем небольшой. Если откажется, ну что же. Сама попробую. Если согласится, будет чудесно». Телефон издал короткую трель, оповещая, что пришло новое сообщение. Протянув руку за телефоном, девушка увидела на экране сообщение от Масамунэ: «Доброе утро! Я чувствую вину за произошедшее вчера. Позволь её загладить. Пойдём вместе на фестиваль Танабата в этот вторник? Обещаю, ни в какую передрягу мы не попадём :)». «Верно сам почувствовал, что я и так хотела с ним увидеться. Но эта встреча будет только по делу».