Лисьи сны

Первое, что видит Сережа, открыв глаза — укоризненный взгляд над дымящейся чашкой. Олег сидит напротив, пьёт чай, злится. Сережа отлепляет щеку от ламинированной страницы и с хрустом распрямляет позвонки. Спина болит, но вполне терпимо. В сравнении с тем, как бывало раньше, он чувствует себя даже хорошо. Сережа книгу закрывает, откладывает её подальше. Укладывает локти на стойке, решается посмотреть на Олега напрямую. Теперь, при солнечном свете, ему снова немного неловко, но это проходит, стоит только Волкову открыть рот. — Ты обещал разбудить. — Веришь? Не смог, — обворожительно улыбается Сережа, по-лисьи хищно прищуриваясь и пожирая Олега глазами. Со сна на резкой смене эмоций его ведет немного — Разумовский вспоминает то, что было накануне, и восторженно выдает: — Батюшки, неужели это и правда теперь мое? Олег напротив недоуменно изгибает одну бровь и снова скрывается за чашкой. Сережа придвигается максимально близко к нему, теперь между ними всего каких-то полметра. — Ты чего? — осторожно уточняет Олег, наблюдая за Сережей. — Смотрю, — просто отвечает тот, лукаво играя глазами. Олег красивый. Сережа прятал эти мысли, как мог, но они вылезают этим утром окончательно, и теперь Сереже за них не стыдно. Олег по-настоящему красивый. И даже шрамы его не портят. Нисколько. Он все еще в сережиной футболке — а раньше было наоборот: футболки у Олега таскал Разумовский. Теперь, когда тело Волкова не упаковано в извечную черную водолазку, Сережа видит его по-новому, и ему это нравится. — Будешь чай? — спрашивает Олег, прерывая эстетический восторг Разумовского. Сережа отрицательно головой качает — он ещё не до конца проснулся, он ощущает себя, как в полудреме, и пьянящим дурманом на него осознание наваливается: Олег теперь всегда будет рядом с ним. Даже все ночные страхи и жуткие мысли на второй план отходят, Разумовский о них просто не думает. Он подпирает голову рукой и улыбается. — Может, доспишь? — спрашивает Олег. — Времени ещё не так много. До обеда пару часиков можно отдохнуть. Я тут побуду, — добавляет зачем-то, не отводя взгляд. Олег выспался и снова стал тем холодно-каменным, что и раньше. Только в глазах — успокоенность какая-то, что ли. Напряжение из плеч ушло. И в уголках губ улыбка прячется. Сережа сглатывает и, чего-то смутившись, опускает взгляд. Спать ему не хочется. Он качает головой, отказываясь, теряется под внимательным взглядом. Неосознанно растирая пальцами запястье левой руки, Разумовский заводит беспокоившую его с ночи тему: — Олег, ты хотел бы уехать? — Уехать? Из Питера? — Ну да. — Насовсем? Сережа дергает плечом. Нервозность, как оказалось, никуда не ушла. — Наверно. Ну, на время точно. Ты не хочешь? — Я как ты, Сереж. Если ты хочешь уехать, я поеду. От этой безграничной преданности у Сережи внутри теплеет. Он снова на Олега взгляд поднимает, ему хочется прижаться к нему, впитать каждой клеточкой. И одновременно с этим — побить за то, что он так безоговорочно ему доверяет. — Куда ты хочешь? — спрашивает с напором, медленно продвигая руку по столешнице, к чашке Олега. — Я? — удивляется Волков и даже теряется. — Не знаю. Надо подумать. Сережа замечает, что неподвижные до этого пальцы Олега огибают чашку и выпрямляются. — Италия или Испания? — спрашивает тихо, чуть щурясь. — Италия, — отвечает Олег, и Сережа рад, что их вкусы сошлись. — Какая-нибудь глубинка. Небольшой уютный домик без соседей. — С большим участком, — подхватывает игру Сережа. — И смотровой площадкой. Если ты хочешь небольшой дом, этажа три, думаю, хватит. Он продвигает ладонь ещё ближе к Олеговой чашке, уже почти чувствует исходящее от неё тепло. — Ну да, — усмехается Волков. — Я именно это и имел в виду, когда говорил «небольшой». Сережа утыкается кончиком указательного пальца в большой палец Олега, тот послушно раскрывает ладонь. Разумовский этим пользуется — вкладывает озябшую руку внутрь, сжимает легонько. Олег накрывает его запястье второй ладонью. — Когда поедем? — спрашивает Сережа. — Когда скажешь. — Давай в субботу. — Она через три дня. А нам еще надо бронировать билеты на самолет. — К черту билеты, — морщится Сережа. — Я забронирую самолёт. Хоть на завтра. — Так торопишься сбежать от проблем? — роняет Олег вроде бы даже не обидную фразу, но Сережу как будто током прошибает. Он вздрагивает и выдергивает руку. Олег меняется в лице. — Прости. Я не подумал. — Ничего, — нервно отмахивается от него Сережа, — ты же правду сказал. Олег встает со своего места — стул громко отодвигается от стойки, и Сережа от этого звука даже подпрыгивает на месте. Волков огибает разделяющее их препятствие, садится рядом с Сережей и снова руку его в свои ладони берёт. Сережа невольно отмечает — для вернувшегося с войны Олег слишком часто его касается. Историй о том, как бывшие солдаты становятся затворниками и избегают любых взаимодействий с другими людьми, Разумовский наслышался достаточно, и эти олеговы жесты внимания его трогают до глубины души. Сережа медленно переводит взгляд с рук на лицо Олега. — Что мне делать? — О чем ты? — не понимает Олег — или делает вид, что не понимает. — О волках, Олег. О тех, которых я убил и о тех, которые ещё живы. Сережа не успевает прикусить язык — слово «ещё» он говорить не планировал. Вслух так точно. Оно вырвалось само по себе, введя Разумовского в некое состояние ступора. Пару секунд он осознает произошедшее, но не теряется — продолжает говорить, словно ничего и не было: — И Воронов. Получается, они следить за мной стали уже после того, как я… Когда я первого… Олег смотрит на него задумчиво, наклоняется чуть вперёд. Хмурится. — Ничего, — решает наконец. — Ничего — что? — въедливо уточняет Сережа. Олег мягко высвобождает свою руку, откидывается на спинку стула. Сидит вальяжно и удобно, но закостеневшие плечи выдают сомнения. — Ничего не делать. Ты прав. Будет лучше, если мы уедем из Питера, хотя бы на год, пока все не утихнет. Волки слухи не пустят, — добавляет Олег, сверкнув глазами со знанием дела. — Они такие дела огласке не придают. Попробуют отомстить? Пусть докажут, что это действительно сделал ты. — Им доказывать ничего не нужно, — невесело усмехается Сережа. — Шепченко вон не утруждал себя такими нюансами… — …Шепченко больше нет, — тихо и вместе с этим невероятно жестко обрубает Олег. Он меняется сразу — и в лице, и в фигуре, Сережа понимает: вспомнил тот случай, напуган, что такое все-таки может повториться… Сережа делает медленный глубокий вдох. У него почти получается избавить сознание от лишних мыслей, когда взгляд сам собой снова останавливается на груди Волкова. Пальцы на коленях сжимаются в кулак, комкая халат. Заслужили, проносится на переферии сознания яркой вспышкой, мало получили, заплатить должен был каждый… Должно быть, у Сережи лицо меняется — Волков замечает и настораживается. — Серый? Ты в порядке? Разумовский вздрагивает, затравленно вскидывает голову. Халат он тут же отпускает, левая рука дергается и падает вдоль тела. Спохватившись, Сережа убирает пятерней непослушные длинные волосы, трет лицо — лоб, подбородок, щеки. — Да. Да-да, все хорошо. Взглядом он цепляет чашку Олега с уже остывшим чаем, потом — брошенный им ещё вчера на стуле пакет из «Пятерочки». Мелочи подмечаются неуловимо быстро: свежие овощи, о которых Разумовский сам никогда не вспоминал, хлеб в хлебнице, две тарелки в посудомойке, две пары обуви. Сам Олег напротив — внимательный, теплый, родной. Нет, он его больше не потеряет. Сережа тянется за ещё не ставшим привычным поцелуем, уже прекрасно понимая: у него, скорее всего, репереживания, сконцентрированные на Олеге. Пунктик на Волкове, новая страсть и новая фобия. В последний раз с такой отдачей Разумовский подходил к идее создания социальной сети — на последнем курсе, в перерывах между дипломом и попытками не умереть от голода и недосыпа. Этот период жизни до последнего времени Сережа считал самым трудным: в полном одиночестве в обшарпанной общаге и с больными слезящимися глазами, он заполнял пустоту как мог. Сейчас его прошибает от ощущения похожести. Только пустота кажется гуще и приятнее одновременно. Эта пустота восполнима — все новыми и новыми воспоминаниями и надеждами на покой в будущем. Сережа не хочет думать о том, что это всего лишь очередной незакрытый гештальт, когда удобно кладёт руки на широкие плечи и закрывает глаза. Волков не возражает, целует в ответ. Беспокоится — да. Но не отталкивает. Уезжать рано, считывает Сережа едва оформившуюся мысль. Есть еще дело. В сознании почему-то визуализируются две безликие фигуры — два дела. Сережа осознаёт, в каком ключе идет мысль, холодеет и пугается страшно. Глаза распахивает как посреди кошмара, толкает Олега, пугая и его до чертиков. В глазах — желтых — паника мечется. Олег замечает это, встает и уже привычно пытается напоить Разумовского водой. Сережа от стакана отворачивается, досадливо морщится. — Не хочу. И — раздраженно: — Да отстань! А потом — виновато: — Прости. Я просто не знаю, что делаю. — Не извиняйся, — останавливает его Олег, ласково потрепав по плечу. — Я понимаю. Тебе нужно привыкнуть. Сережа не успевает объяснить, что дело вовсе не в Олеге — тот улыбается так понимающе и тепло, что Разумовский просто закрывает рот и проглатывает невысказанные слова. Может, дело действительно в этом — ему нужно адаптироваться. Всего лишь привыкнуть. Сережа пальцами заглаживает волосы назад, пытается собраться с мыслями. — Так. Если мы решили, что уезжаем, нужно кое-что доделать. Кое-что — целый ряд вопросов, которые необходимо решить. Сережа вспоминает все назначенные встречи и невыплаченные квитанции, подсчитывает в уме заключённые договоры и мрачнеет. Хотя, в принципе, достаточно подписать пару бумаг, оформить кое-какие документы и найти подходящего человека. О своём решении продать «Вместе» Сережа Волкову говорить не хочет — тот примет это на свой счёт, заупрямится, будет отговаривать. А Сережа уже все решил, ему ничего больше не нужно. Денег хватит надолго, да он и не пропадет. Плюсом ко всему, он по-прежнему останется создателем этого проекта и будет продолжать его курировать, просто вся бумажная волокита и официальные вопросы перейдут к кому-то ещё. — Мне нужно в офис съездить, — озвучивает Сережа вслух часть своих планов. — Доделать несколько дел, рабочую почту прошерстить. Быстрее закончу — быстрее уедем. Разумовский любит Санкт-Петербург всей душой, но ему невыносимо здесь оставаться. Ему хочется поскорее оставить за спиной эту туманную серость, вечный холод и дождь. Сережа чувствует, как зудят кончики пальцев и трясутся руки. Скоро весь этот кошмар закончится — он уверен: оставив Питер, он оставит и свои страхи.

***

В офисе Олег тщательно проверяет каждый уголок, прежде чем разрешает Сереже войти. Тревога, свернувшаяся внутри Разумовского тугим клубком, достигает своего апогея — перед глазами снова встает недавняя картина, когда кто-то пробрался внутрь башни. Сережа эти образы гонит прочь. Он вытесняет страх злостью. Он хочет покончить со всем как можно скорее, поэтому не теряет ни минуты, сразу подходя к рабочему столу и включая дисплей. Волков отходит к панорамному окну, занимает привычное место. Несмотря на все убеждения Сережи, он снова в любимой водолазке, на шее кулон серебром блестит. Руки на груди скрещены, взгляд неотрывно на Сережу устремлен. Разумовский успокаивается. — Рада видеть тебя, Сергей, — приветствует его активировавшаяся Марго. — Хочешь просмотреть почту? — Да, — откликается Сережа, с трудом отрывая от Волкова взгляд. — Есть новости? Пока Марго озвучивает ему пропущенные сообщения и письма, он бегло просматривает документацию. В принципе, вся эта бумажная волокита может и подождать — все дела с сетью можно уладить уже из Италии, главное — найти надежного человека здесь. Юля, озаряет Разумовского, можно попросить ее. Пчелкина поможет, она всегда его выручала. Словно откликаясь на его мысли, Марго доходит до перечня пропущенных вызовов: — Восемь пропущенных от Юлии Пчелкиной. Мне перезвонить? Сережа впадает в ступор, только теперь понимая, что забыл смартфон на столе. Тогда, сбегая из офиса, он взял только ноутбук, да ему и не до него было, честно говоря. С опозданием Разумовский раскаивается и уже придумывает отговорки, когда Марго набирает юлин номер. Девушка отвечает после третьего гудка — на памяти Сережи это самое быстрое время её ответа. — Разумовский! — восклицает Юля, опережая Сережу и не давая ему ни шанса на лучший способ защиты. — Ты совсем там поехал на своей работе? Почему не отвечал? — Я тоже рад тебя слышать, — усмехается Сережа, машинально следя за реакцией Олега. Голос Юли на громкой связи — взволнованный, звенящий праведным гневом — он слышит прекрасно. — Я тебе звонила восемь раз! — шумно выдыхает в трубку Юля. Интересуется уже спокойнее: — С тобой все в порядке? Этот твой… Не навредил тебе, надеюсь? Сережа моментально напрягается, он и забыл, чем закончилась их последняя встреча. Краска ударяет в лицо, заливая щеки и уши, Разумовский кашляет, откидывается на спинку кресла. Крутит между пальцев схваченный со стола карандаш. — В-все в порядке, — отвечает, стараясь говорить буднично — так, словно ничего не произошло. — Мы со всем разобрались. — Полюбовно? — ехидно уточняет юлин голос, и после этого смущение скрыть уже невозможно. Сгорая, Сережа старательно отворачивается от Олега, который откровенно улыбается, явно забавляясь происходящим. — Угу, — соглашается невнятно, спеша закончить разговор, но Юля снова оказывается проворней: — Господи, ну ты мог хотя бы эсемеску кинуть? Откуда я могла знать, лежишь ты трупом или с кем-нибудь в постели, как думаешь? — Ну, уж ты бы как-нибудь узнала, — смирившись с неизбежным, комментирует Сережа — больше для себя, чем для неё, но Юля его слышит и огрызается: — Поговори мне еще! Заставил переживать, а теперь издевается… На том конце что-то шуршит — Юля усаживается поудобнее. — Ну ладно, — меняет она гнев на милость. — Я рада, что ты в порядке. Ты ведь в порядке? — В полном, — быстро отвечает Сережа, радуясь, что их разговор повернул в более мирное русло. — А вообще нужна будет твоя помощь. — Чем могу. Слушаю. — Я тебе скину на почту док. Напиши решение, когда посмотришь. — Может, лучше при встрече? — предлагает Пчелкина. Сережа смотрит на календарь, задумчиво трет подбородок. При всей любви к Юле он не хочет задерживаться в Питере даже на день. У него мысль навязчивая — ему кажется, их убьет любое промедление. Он сам не знает, откуда это чувство появилось, но его словно изнутри что-то толкает — прочь, подальше, Олега в охапку и бежать. Италия. Хорошо. Далеко и тепло, никаких ассоциаций — и никаких воспоминаний. Олег же хотел, чтобы Сережа больше ничего не вспоминал, вот он и не будет. Начнет жизнь заново. — Не получится, — отвечает Сережа, крепко сжимая карандаш. — Мне нужно будет уехать. — Надолго? — Да. — М-м… — задумчиво тянет Юля. Сережа очень красочно представляет себе её выражение лица — губа закушена, между бровями вертикальная складочка. Она наверняка сейчас сидит с ногами на стуле или на диване, может быть, пьет кофе или вино — и на коленях у неё обязательно ноутбук, она, скорее всего, монтировала ролик, когда он позвонил. Сережа видит это так ясно, и у него сердце сжимается. Ни по кому он здесь не скучает, а по Юле — будет. — А когда уезжаешь? — снова спрашивает Юля. — Точно не знаю. Дня через три-четыре. Очень хочется до конца недели закончить со всем, но это уже как получится. — Ясно, — подводит итог Пчелкина. — Я думаю, спрашивать о том, от чего ты бежишь, смысла нет? — Правильно понимаешь, — улыбается Сережа, слыша в ответ скорбный вздох. Юля молчит несколько секунд. — А ты из офиса наконец переехал, судя по всему? — задает очередной вопрос, и уж на этот раз Сережа торопится ответить сразу, чтобы за этим безобидным любопытством не последовали уточнения: — Да. К себе, на «Чайковского». Нет, не один. Тишина многозначительная — красочнее любого ответа. Между ними юлино невысказанное «а я же говорила». Она снова вздыхает, и Сережа слышит мелодичный звон. Значит, все-таки вино. — Ну что ж, — ломает тишину довольная Пчелкина. — Удачи. Парню твоему терпения. Она отключается раньше, чем Сережа успевает ей ответить. Дисплей моргает и гаснет, Олег у окна улыбается до клыков. — Забавная она. — Слишком. Сережа встает с кресла. Карандаш в руке замечает только теперь, удивленно вертит его между указательным и большим пальцами, осторожно кладет на стол. Собирает лежащие на нем бумаги в аккуратную стопку, вспоминает, что где-то тут должна быть та самая папка, и невольно ищет её взглядом. Толку от этого нет — все, что было в той таблице, Сережа помнит наизусть. О том, что целыми остались только двое из волков, он прекрасно знает, только теперь понять не может, какую эмоцию испытывает от осознания этого факта. Все за чрезвычайно короткое время встало с ног на голову, Сережа уже сам себя не понимает и не может с уверенностью сказать, какая часть его сущности в нём преобладает. Они остаются в офисе до позднего вечера, и к концу рабочего дня Сережа имеет в наличии гору фантиков и пустых банок на столе, слезящиеся глаза и недовольного этим Олега. Последний уже четверть часа за его спиной стоит, немым укором напоминает о себе и в итоге просто не выдерживает — выключает дисплей, когда Сережа открывает очередное письмо. — Хватит. Пошли домой. От этого будничного «домой» у Сережи внутри все теплеет и пальцы на ногах поджимаются. Он даже не особо сопротивляется, когда Олег вытряхивает его из кресла. Только когда тот отключает Марго и гасит свет перед тем, как уйти, Сережа замечает, что уже давно стемнело. Он смотрит в окно на панораму города, а далеко внизу тысячи крошечных огоньков перемигиваются азбукой Морзе. Там жизнь кипит, он чувствует этот импульс. Сейчас там, внизу, у кого-то большое счастье, а у кого-то — большое горе. Может быть, через минуту станет на один огонек больше — загорится в чьем-то окне свет, потому что кто-то вернулся домой. Может быть, где-то свет погаснет, и двое лягут спать, а может, сядут у окна и проговорят друг с другом всю ночь. Сережа ещё никогда до этого не чувствовал себя таким сопричастным ко всему миру. — Серый? — спрашивает Олег, обернувшись к нему через плечо. — Ты чего? —Ничего, — отвечает Сережа, нервным движением убирая волосы с лица. — Давай побудем здесь ещё немного? Олег возвращается к нему темным силуэтом. Сережа зрение не меняет, ему не нужно видеть лицо Волкова. Он и так ощущает все слишком остро, ему не хочется уступать Олега лисьим инстинктам и желаниям. Он краснеет, но все равно подаётся ближе и обхватывает шею Волкова холодными ладонями. По-лисьи целует кончик носа, а потом опускается ниже. Ведёт носом по колючей щеке, вниз, пальцами приспускает водолазку и прижимается губами и бьющейся под кожей венке. Олег судорожно вздыхает. — Что ты делаешь? — спрашивает шепотом, но все-таки запрокидывает голову назад, когда Разумовский снова его целует — на этот раз увереннее. — Люблю тебя, Олеж, — отвечает Сережа, не сразу понимая, как двояко это звучит. Он цепляется пальцами за край водолазки, отстраняется и вопросительно смотрит: можно? У Волкова дыхание сбитое, Сережа это за утвердительный ответ принимает и тянет водолазку вверх, стягивает через голову. Не глядя, опускает её на стол, на ощупь дотягивается до кнопки блокировки дверей. Ему и страшно, и узнать хочется — как далеко Олег позволит ему зайти. Олег позволяет. Вздрагивает, когда Сережа стягивает с себя кофту и та тяжело падает на пол. Разумовский уже избавляется от футболки, когда Олег перехватывает его запястье. — Ты уверен? — уточняет, глядя прямо в глаза. Сережа не уверен. Он не уверен абсолютно во всем, но ему так нужно почувствовать, что Олег на самом деле рядом, что врет он убедительно: — Да. Конечно, уверен. Ему не страшно — он Волкову верит. Ему и не стыдно — в подростковом возрасте все уже было, а теперь они и вовсе взрослые люди, чего стесняться. Ему хочется показать Олегу, как он ему нужен, и, набравшись храбрости, Сережа подаётся ближе. Футболка летит на пол вслед за кофтой. Сережа позволяет Волкову целовать себя, чувствуя, как его горячие ладони нерешительно опускаются ему на талию. Сам прижимается лбом к виску Олега, дышит носом, чувствует его запах, и голову кружит. Мало. Ему слишком мало, он хочет что-то сделать для Олега, как-то показать ему, насколько сильно нуждается в нём. Ведёт ладонями вниз, останавливается на бедрах. Раньше, чем успевает подумать, падает вниз, отбивая колени о холодный пол, и тянется пальцами к ширинке. Олег — где-то наверху — выдыхает рвано. Реакция срабатывает стремительно — он перехватывает запястья Разумовского в миллиметре от его цели. — Тебе не нужно это делать, — приглушенно говорит Олег, и Сережа с удивлением отмечает, что его голос звучит сипло. Разумовский думает: Волков уже почти сдался, стоит только проявить немного настойчивости. Думает: он тоже этого хочет, просто боится признаться в этом себе и ему. Не успевает понять, что происходит — Олег подхватывает его под колени и отрывает от пола. — Олег! — вырывается у него, когда Волков опускает его на ноги. В попытке сохранить равновесие непроизвольно шагает назад, спотыкается о край дивана и падает на него спиной, утягивая Олега следом. Тот падает сверху, вовремя подставив локти по обе стороны от сережиной головы. Кулон с волчьим клыком щекочет Разумовскому грудь, и это отвлекает. Волков нависает сверху, и Сережу прошибает изнутри воспоминанием — так было и раньше, Олег всегда был сверху, всегда его руки стояли по бокам, он всегда закрывал его собой, заслонял, и все пули ему в спину. Сережа больше так не хочет. Он больше не слабый. Он ловко выворачивается из рук Волкова, подминает его под себя, укладывается сам сверху. Не давая Олегу возможности возразить, целует с напором, скользит руками по груди, опускается ниже. Целует грудь — каждый шрам. Садится на его бедра, перекидывая ногу через колено Волкова, выпрямляется, проходясь по чувствительному месту. Ладонью щеку Олега гладит — надо же, он раньше и представить себе Волкова с бородой не мог. Сережа помнит, как Олег старательно брился каждое утро с пятнадцати лет и очень часто резался тупым лезвием. Разумовский тогда посмеивался над его рвением, а Волков говорил, что у них волосы быстрее растут и без этой утренней процедуры он совсем скоро весь целиком шерстью покроется. Сережа наклоняется совсем низко, почти ложится сверху. Одной рукой приглаживает тёмные растрепанные волосы, другую опускает вниз, между их телами. Он смещается вправо, сползая с Олега, открывая себе доступ к низу его живота. Пальцы ловко справляются с застежкой брюк, и Разумовский замирает — всего на мгновение, чтобы поймать замутненный взгляд Волкова. Олег удивлен. Он смотрит на Сережу широко распахнутыми глазами, рот приоткрыт, а грудь тяжело поднимается от неровного дыхания. — Сереж… — Тш-ш. Разумовский наклоняется ниже, обратно к лицу Олега. Лунный свет серебрит темные волосы, рисует на теле Волкова причудливые тени. Разумовский и сам тяжело дышит, будто это его распяли на постели. Закрывает глаза и, целуя Олега, накрывает ладонью его пах. Оттягивает край белья, но тут же думает, что насухую Олегу будет неприятно. Быстро проходит языком по своим сухим губам, размышляя. Не придумав ничего лучшего, подносит ладонь ко рту и широко мажет по ней языком. Если бы ему ещё месяц назад сказали, что он захочет трахнуть собственного телохранителя, Разумовский бы ни за что не поверил и максимум бы мучительно покраснел. Сейчас же от былого стеснения не осталось и следа. Олег — важен. Все остальное — потом. Разумовского почти выламывает от переизбытка ощущений. Он прижимается к Олегу, сам трется о его бедро, пока его рука ритмично скользит по чужому члену. В какой-то момент Разумовский понимает, что уже не выцеловывает шею Олега, а кусает. Зубы — острые клычки — впиваются в кожу, стискивают, сжимают — до ярко видимых следов, но не до крови. Разумовский никогда не навредит Олегу. И другим не позволит. Олег дышит хрипло, хватается за сережины запястья и лицо, пытается убрать рыжие волосы за уши. Разумовский с силой втягивает в себя воздух, проходит языком по недавнему укусу, зализывает след и снова кусает рядом. Шепчет в исступлении в перерывах: — Олеж, Олежа… Ты больше никуда не пропадай только… Я без тебя не сумею больше, Олеж… Разумовский так и кончает в брюки, даже не притрагиваясь к себе, но сжимая Олега рукой почти до боли. Расслабляет тело, придавливая Волкова своим весом и роняя голову ему на грудь. Делает ещё несколько движений ладонью — Олег все ещё дрожит, обвивает его рукой и прижимает к себе крепче. Разумовский тяжело сглатывает и закрывает глаза. На лбу испарина и щеки лихорадочно горят — ему жарко. — Серый, — едва слышно зовет Олег. Разумовский вяло шевелит головой, перекладывает руку Волкову на грудь. — М? — Что с тобой происходит? — Все хорошо, Волче, — бормочет Разумовский, делая глубокий вдох, чтобы унять сердцебиение. — Все будет хорошо.