2009 год
— Пусть только они еще раз тебя тронут!.. Сережа взволнован и ходит по пустой спальне кругами — от окна к разбитому шкафу и обратно. У него ярость внутри плещется, глаза буквально застилает праведным гневом — и все вокруг таким четким становится, таким ясным. Звуки из коридора — слышнее. Сидящий на кровати Олег — резче, острее. Сережа каждую царапину на его лице видит, каждый кровоподтек. И особенно заметно буро-фиолетовое пятно, расползшееся по плечу от сустава и ниже. — Серый, да успокойся ты, — пробует остудить его Олег. — Не рычи. Заживет все. Сережа скалится, клыки нижнюю губу задевают и царапают. Он то и дело когти выпускает, но лишь бессильно скребет ими по воздуху, представляя перед собой его — ненавистного, подлого Воронова, которого он бы с превеликой радостью загрыз заживо. Вцепился бы сначала в плечо, когтями к стене пригвоздив — за кисти рук, как на распятии, а потом бы куснул прямо за нос, откусил бы к чертям… — Сереж, — в голосе Олега ледяные нотки проскальзывают, и Сережу это отрезвляет. Он злобно сверкает жёлтыми глазами, но успокаивается понемногу. Возвращает зрение в норму, ходит уже не так нервно. — Я их уничтожу, — обещает, закладывая руки под мышки и кружа посреди спальни. — Ворону кадык вырву. Собак этих вонючих вообще сожру… — Сереж, — повторяет Олег уже строже. — …псины сутулые. — Серый. Сережа останавливается, в Олега взглядом стреляет, и тут его плечи опускаются. — Ты не они, — как бы оправдываясь, оговаривается он, заметив обиду во взгляде парня. — Ты — благородный волк! Казан! Белый клык! Он рыжим вихрем к Олегу подлетает, юркой лисой подныривает под его руку и льнет к щеке, почти трется о лицо Волкова, как самая настоящая кошка, даром что лис. — Ты, Олежа, всем волкам волк, — продолжает задабривать, отвлекать. Улыбается хищно, возвращаясь мыслями к тем волкам, из олеговой секции по борьбе. — Но тех я все равно сожру, — обещает мстительно и чуть ли не облизывается, в красках представляя, как он вернет волкам все тумаки, доставшиеся Олегу. Олег не успевает сгрести Разумовского в охапку и повалить на кровать — тот этот маневр предвидит и вовремя ускользает из-под тяжёлой руки. Отскакивает назад, на секунду клыки показывает — не мешай, сначала дело, потом нежности. Роется в своей тумбочке, где под тетрадками и альбомами с бережно хранимыми рисунками запрятан пузырёк йода и рулон ваты. — Из тренерской спер? — догадывается Олег, наблюдая за тем, как ловкие сережины пальцы выталкивают колпачок и смачивают йодом ватку. — Поэтому заходил во время тренировки? — Заходил, потому что по тебе соскучился, — огрызается Сережа. — А йода у них там завались. Вы постоянно друг друга калечите, тоже мне удовольствие. Он подходит к Олегу, усаживается к нему на колени и голову нежно назад запрокидывает, чтобы было удобнее лицо лечить. Олег не сопротивляется. Олег охотно кладет теплые ладони на сережины бедра и подставляется под легкие касания. Сережа довольную улыбку скрыть не может — он видел, как Олег реагирует на чужие прикосновения. Знает, что волки не терпят, когда их трогают. Но Олег — его волк. Дверь спальни плотно закрыта и подперта стулом — шпингалет был когда-то, да оторвали, но с тех пор дверь часто перекашивает. Если кто-то захочет вернуться невовремя и не поймет, почему спальня закрыта, Сережа успеет стул из-под ручки выдернуть, все на старые петли свалит. Но в спальню ещё добрых полчаса никто не сунется — все на ужине, который Сережа с Олегом пропустили намеренно. — Не дергайся, — просит Сережа, наклоняясь ближе и обрабатывая разбитую кожу на виске. Сначала ватку прикладывает, потом губами прикладывается — к венке, бьющейся немного ниже. Пальцами короткие темные волосы перебирает, думает: ну зачем, зачем тебе, Олег, это надо? Дался тебе этот спорт. Сережа знает, к чему это обычно приводит. Сначала — безобидная секция, потом — целенаправленная подготовка, потом — военная служба и смерть где-нибудь у черта на рогах от пяти террористских пуль в упор. Первые два этапа Олегом уже пройдены, и Сережу в холодный пот бросает от мысли — что будет, если кто-нибудь узнаёт, что Олег — волк? Узнают — и заберут, точно заберут. В прошлом году такого же десятиклассника, как они сейчас, забрали. Волки забрали. Оправдали это как благое дело — мол, стая и все такое. Но только вот Сережа знал, что это на самом деле значит. А Олег с огнём играет — в той секции одни волки, против них выступать — себе дороже. И скрываться тоже трудно, Сережа не представляет, как Олег до сих пор не сорвался. Олег терпит все волчьи насмешки, тумаки исподтишка и откровенные подножки. Те волки не скрываются вовсе, у них у каждого — своя семья. Это Олег детдомовский, никому не нужный. Его захотят забрать — и заберут, и никто за него не вступится. Сережа не замечает, когда ладони Олега оказываются на его талии. Только ахает удивленно, когда тот невесомым движением по рёбрам проходит, легонько щекоча. Ватка выпадает из сережиных пальцев, падает на истертый ковер у кровати. — Я не закончил, — поджимает губы Сережа, добираясь наконец до кровоподтека на плече. — Да перестань ерундой страдать, — шепчет Олег. — Завтра уже заживет. Регенерация. — Ну нет уж, — упирается Сережа, пытаясь закатать рукав его футболки ещё выше. — Болеть будет, а если вообще гематома? — Йод в таком случае совершенно необходим, — серьезно кивает Олег, пряча в глазах смешливые искорки. Он чуть отстраняется и, захватив футболку сзади, снимает её вовсе, открывая Сереже доступ к телу. — Если тебе так хочется порисовать на моем теле, я хочу лисичку. Рыжую лисичку рыжим йодом на плече, пожалуйста. Сережа шикает на него, спускается ниже. Рисует на ушибе широкую сетку, мажет синяк йодом щедро, потом все-таки не удерживается и рисует рядом лукавую мордочку. Олег дышит часто и поверхностно — больно или щекотно? Сережа едва успевает поставить открытый пузырек на тумбочку, когда Волков все-таки подминает его под себя, валит на кровать. Пружинная сетка матраца скрипит под ними, почти воет протяжно. Олег упирается локтями по обе стороны от сережиной головы, убирает с лица отросшие волосы, целует в нос. — Можно я тебя обкромсаю? — заводит свою любимую песню. — На новолуние волосы хорошо растут… — Я тебя сам обкромсаю, — обещает Сережа, но не шибко сопротивляется, когда Олег придвигается ближе. Наоборот — сам подается навстречу, впивается губами в его губы, поцелуй получается смазанный и мокрый, Олег не успевает улыбку убрать и сережин язык его нижней губы касается. Случайно, но током прошибает нехило так. Олег сжимает пальцами сережину талию, мнет широкую рубашку, путается в бесконечных складках. Рубашка его, Олегова. У Сережи причуда такая — ходить в его вещах, когда никто не видит. Сережа с сожалением думает, что уже минут через десять ему придется эту рубашку снять и надеть что-то своё — потому что скоро в комнату остальные соседи вернутся, он не хочет, чтобы их заметили. Одно время уже ходили по приюту слухи, что Сережа и Олег педики, но Разумовский быстро смельчаков высказаться заткнул. В отличие от Олега, он не скрывается. Он ещё несколько лет назад показал всем, что лис — чтобы не трогали, чтобы отстали. О том, что он оборотень, не знают только в школе. После седьмого класса приютских раскидали по разным школам, смешали с обычными ребятами, и Олег строго-настрого запретил Сереже проявлять себя. В детдоме оборотней было напересчет — ни волки, ни лисы детей не оставляют, такие случаи один на сотню. В школе же лисят и волчат хватало. Особенно волчат. Особенно в секции, где занимался Олег. Сережа снова заводится, но руки Олега гладят его по бокам так успокаивающе и нежно, что он расслабляется и снова тянется за поцелуем. Он уже весь румянцем покрылся, и губы, наверно, опухли — он всегда быстро краснел, кожа бледная и тонкая, недостаток витаминов и болезненная худоба все недостатки наружу выдают. Но Сережу это не смущает. Сережа хочет целоваться, и плевать ему, что после он выглядит, как зацелованная блядь. Олег вдруг прижимается к нему всем телом, почти ложится сверху — животом к животу — и неосознанно трется бедрами внизу. У Сережи дыхание перехватывает, и он непроизвольно стонет, но тут же замолкает, испуганно косясь на дверь. Они один раз чуть не попались точно так же — с тех пор Сережа боится лишний раз вздохнуть. Слухи слухами, но если кто-то из старших получит им подтверждение, могут и заточкой в глаз ткнуть, а то и ещё куда похуже. Озлобленным и брошенным детям только повод дай, это Сережу любят, а у них никого нет. Сережа думает, что им просто завидно — в приюте редко кто может настоящие отношения построить, будь то дружба или что ещё. Ему вот с Олегом повезло. Остальным повезло меньше. Словно уловив мысли друга, Олег мягко закрывает ему рот ладонью и делает ещё одно плавное движение. Через одежду грубо и не так приятно, но Сереже и этого хватает. Олег трется о него внизу, подушечкой пальца нежно щеку оглаживает — и Сережу уносит, он глаза закрывает и мечтает о том, как выпустятся они через два года и никогда больше не будут скрываться. После выпуска — он уверен — все изменится. Будет уже не важно, что они оба мужчины, будет даже не так важно, что они из разных кланов — в конце концов, они в человеческой форме абсолютно ничем не отличаются, оборотни вообще почти редуцировали, от того, что было ещё сто лет назад, лишь жалкая пародия осталась. Сережа изворачивается под Олегом, его гнет дугой. Он тактильный очень, ему так нужно, чтобы его чаще касались — до восьми лет к нему даже не подходил никто, а если и прилетало прикосновение — то в виде звонкого шлепка по лицу или затылку. Тогда, в восемь лет, он и сломался. Метаморфоза почти неосознанно прошла, его же никто не учил, как правильно. Просто в один момент спину начало крутить и выламывать, Сережа завыл жалобно от боли и страха, он не знал, что делать. Из хороших воспоминаний о первом перевоплощении только одно осталось — как шарахнулись от него дети, минутой ранее пытавшиеся разломать его единственный красный карандаш. Сережа тогда тоже от них шарахнулся — занесло почти случайно, на четырёх лапах координировать движения было непривычно. А потом он в ужасе бежал прочь под крики детей, и ноги сами собой несли его в сторону леса — дело было как раз летом, а тот участок ещё не застроили, был простор, где потеряться. Сережа и потерялся бы обязательно, если бы не Олег — единственный из мальчишек, который не испугался. Сережа вспоминает теперь его силуэт на фоне вечернего неба — когда Олег нашел его, уже успело стемнеть — и под ложечкой ноет сладко и больно. Олег тогда его долго от шерсти обирал, растирал плечи и даже куртку свою отдал. Потом, конечно, была тьма воспитательных бесед, новых правил и жесткого контроля со стороны воспитателей, но если бы у Сережи был шанс вернуться в прошлое и не обращаться, он бы им не воспользовался. В Олега он тогда мертвой хваткой вцепился — сразу, как только понял, что он ни смеяться над ним не будет, ни обижать. И даже когда Олег признался ему спустя несколько месяцев знакомства, что он волк, Сережа не передумал с ним дружить. Конечно, лисы выживают в одиночку, но Разумовский никогда не хотел быть лисом и уж точно не собирался жить по правилам тех, кто бросил его в приюте беззащитным лисенком. Мысли прерывает донесшийся из коридора шум. Сережа вздрагивает и краснеет ещё сильнее. — Олег… — он втискивает ладонь между своей грудью и грудью Волкова, пытается оттолкнуть. — С ужина возвращаются. Увидят. Олег тычется носом ему в щеку — напоследок — и послушно слезает. — На, — кидает он Сереже его собственную футболку, — переоденься тогда уж. Сережа ловит её на лету и, пока расстегивает пуговицы на рубашке, смотрит на Олега. Тот тоже одевается и морщится едва заметно, когда поднимает больное плечо. Он пытается не показать, что ему больно, но Сережа видит. — Олег, — просит он, хмурясь. — Пообещай, что, если те собаки опять к тебе пристанут, скажешь тренерам. — И что они сделают? — вскидывает брови Олег. — Серый, я не беззащитный. Если они перейдут черту, я сумею дать отпор. — И тогда они поймут, что ты волк, — скептически кивает Сережа. — А потом тебя заберут. Нет уж, если что, я сам им наваляю… — А вот это не смей, — сразу напрягается Олег. — Если они узнают, что ты лис, так тебя в школе вообще… …убьют, мысленно заканчивает за него Сережа, убьют обязательно. — Ладно, — Олег приглаживает ладонью встопорщенные волосы и смиряется. — Обещаю. Если я почувствую, что дело дрянь, скажу старшим.***
Сережа Олегу не верит. Сережа внимательнее всматривается в его лицо каждый раз, когда он возвращается с тренировок. Маскирует свои пристальные взгляды под простое объяснение — соскучился. На всякий случай не отстает в школе от Олега ни на шаг, а в последнюю неделю вообще завел себе привычку новую — ждать Волкова под дверью спортивного зала. По вторникам и четвергам у Олега секция в школе как раз совпадает с сережиными факультативами — они у него всего-то на час раньше заканчиваются, а Сереже все равно, где с книжкой сидеть. В школе хотя бы библиотека есть, в которой не только справочники и детские сказки одни. В приюте с книгами туговато — не достать, а если и удастся найти что-нибудь более-менее интересное, так в середине обязательно будет не хватать страниц. Олег знает сережину любовь к книжкам, но спустя какое-то время начинает настораживаться. Появляются вопросы, которых Разумовский вовсе не ждал: — А не проще ли книгу по записи взять с собой? — Не проще, — огрызается Сережа. — Нам не доверяют. — Ну тебе бы доверили. Или — ещё лучше: — Серый, ты никак меня сторожишь? — С чего ты взял? — В коридоре читать не очень-то удобно. — Как будто ты хоть где-то читал. Сережа отнекивается и отшучивается, врет, что продлили факультатив, что поставили подготовку к экзаменам. Ненароком и Олега на учёбу подбивает — десятый класс пролетит незаметно, а там госы и вступительные, бросай свой спорт, берись за ум. С обществознанием я тебе помогу, поступишь куда-нибудь в юридический. А хочешь, с физикой помогу? Нет, ну в принципе могу и с математикой подсобить… Олег послушно соглашается, внимательно Сережу слушает, когда тот ему правила объясняет. Таскает с кухни жареный хлеб, вечерами, когда соседи расходятся из спальни кто куда, ложится с Сережей на одну кровать и честно понять пытается — хотя бы что-то. Выходит плохо. Со скрипом. Но Сережа не отчаивается. Ему главное — вытянуть Олега хотя бы на проходной балл. Чтобы не армия. Чтобы не горячие точки. Волков ведь всегда туда первых посылают… Так длится какое-то время. И все спокойно. Сережа даже расслабляется, даже почти верит в то, что Воронов — самый невыносимый из одноклассников — наконец отстал от Олега. Сережа знает точно: это он волков на него натравливает. Сам Воронов человек, но в стаю влился как родной и чуть ли ни вожаком себя видит. Сначала Сережа удивлялся, как у простого мальчишки может быть такое большое влияние на оборотней, пусть даже и подростков. Потом понял — почувствовал на себе и Олеге. Волки ведомые. Волки нуждаются в ком-то, кто будет ими руководить. Потому что к каждой силе должен прилагаться ещё и разум. У Олега — Сережа. У волков из его секции по борьбе — Воронов. А у Воронова к Разумовскому личная неприязнь, Сережа это давно понял. Кто знает, когда и где он ему дорогу перешёл, но ненависть мальчишки сразу заметна стала, как только Сережу с Олегом в новую школу перевели. Воронов в Сереже конкурента почувствовал. Ему это не понравилось. Выступать в открытую против него он боялся — рядом с Сережей всегда был Олег, который выглядел так грозно, что, даже не зная, что он волк, все старались обходить его стороной. Воронов в открытую и не лез, но нет-нет, да и делал разные гадости. То слух по школе пустит про них с Олегом, то высмеет заношенную одежду, то бездомышем обзовет. А с конца девятого класса, когда с волками сдружился, и вовсе начал их на Олега натравливать. И вот тогда Сережа стал переживать. В четверг он приходит к спортивному залу, как обычно, около семи вечера. Сережа знает, что у Олега уже закончилась тренировка, поэтому не ждет под дверью, а смело входит в зал. В центре — разложенные маты, кое-где на них развалились усталые пацаны. Один лежит на самом виду — явно в нокауте — а рядом с ним на коленях спокойно стоит другой и невозмутимо считает пульс. От такой картины Сережу передергивает, он морщится и закрывает за собой дверь. Олега в зале нет — скорее всего, он уже в раздевалке собирает вещи. Разумовский приваливается спиной к прохладной стене, закрывает глаза. Тяжелая сумка оттягивает плечо — он сегодня книжек набрал и новых учебников для подготовки к экзаменам. Звуки вокруг него в единый белый шум сливаются, звучат глухо, из-за стены. В коридорах пусто и сумрачно, ни души — в это время в школе только спортсмены и оставались, остальные давно по домам разошлись. Приютским тоже запрещено после уроков в школе задерживаться, с расписанием у них довольно строго. Олег и Сережа — почти что исключение, да и то им на уступку пошли из-за тренера Волкова, который в него вцепился руками и ногами и выбил разрешение посещать зал в любое время. А Сережа за Олегом — как ниточка за иголочкой, это всем известно. В приют они всегда возвращаются вместе, если темнеет рано — Олег за Сережу переживает. На самом деле, непонятно ещё, за кого он переживает больше — за друга или за того несчастного, который попадется ему на пути. Напуганный Разумовский сначала в ход когти и зубы пускает, потом разбирается — это какая-то неправильная его лисья натура. Контролировать метаморфозы Сереже тяжело. Он и сейчас борется с желанием изменить слух и почти уже решается поэкспериментировать со зрением, когда понимает: в коридоре он не один. Мрак сгущается с обеих сторон, в обычном состоянии Сереже не видно в темноте ни зги. Вариантов мало: либо щурься, как крот, либо сверкай желтыми глазами. Сережа выдавать себя не хочет. Сережа терпеливо ждет, когда неизвестный приблизится. Выдыхает сквозь крепко сжатые зубы. Воронов. — Волкова ждешь? — спрашивает тот так, словно они друзья. Останавливается напротив, к противоположной стене спиной приваливается. Руки в карманах, темные волосы длинные и в глаза лезут. А сами глаза — два чёрных искрящихся уголька, в темноте блестят странно и хищно. Сережу в дрожь кидает невольно, он ничего с собой сделать не может. Бояться человека, пусть и такого подонка, иррационально, но страх уже липко к спине присосался. — Ну? — отвечает Сережа угрюмо, крепче сжимая лямку сумки. — А я Косаря, — продолжает Воронов. — Щас ребят из стаи подберем и махнем куда-нибудь в центр. Глаза сощуриваются, впиваются в Сережу, как два буравчика. Воронов из кармана брюк тянет пачку сигарет, достает одну, зажимает зубами. Чиркает спичкой — крошечный огонек разрезает тьму ножом. Прошло всего десять минут ожидания Олега, но в коридоре стало заметно темнее — осень. — Хочешь с нами? — предлагает вдруг Воронов, выпуская первый клуб дыма. — Ах да, — добавляет тут же, улыбаясь очень радостно. — Ты же ущербный. У вас таких денег нет. Ничего у вас нет. Сережа морщится, когда табачный дым долетает до его лица. Лёгкие по ощущениям разъедает сразу же — обоняние у него и без метаморфоз чувствительное очень, лисы на запахи реагируют остро. Сережа чуть ли ни давится дымом, но стойко выдерживает, подавляя кашель. — Иди на хуй, — отвечает резко и трясет головой. Воронов смеется. — Ну, ты-то дорогу туда знаешь. Сережа вспыхивает до корней волос и радуется, что в темноте этого не видно. Ему очень хочется ударить Воронова — пальцы так и горят от желания выпустить когти, все десять разом. Сережа вспоминает Олега, которому обещал держать себя в руках, и проглатывает обиду вместе с колким ответом. Воронов делает ещё одну затяжку. — Медпункт, кстати, в другом крыле, — говорит то, чего Сережа уж точно не ожидал услышать. — Зря ты тут стоишь. — Че ты, блять, несешь? — шипит на него Сережа, внутренне холодея. Ответа он слышать не хочет. — Если ты ждешь Волкова, то зря стоишь здесь, — отвечает Воронов как ни в чем не бывало. — Если его по скорой ещё не увезли, беги к медсестре школьной. Может, успеешь. У Сережи в ушах все гремит и рушится, перед глазами — только красный маячок сигареты. Воронов радостно скалится, Воронову весело. Сереже дурно и тошнит. Сумка падает с плеча, больно повисая на запястье. Разумовский машинально дергает её вверх, обратно на плечо, и быстрым шагом идет прочь. Он чувствует на себе взгляд Воронова, но не задерживается ни на секунду и едва не срывается на бег. Он надеется, что это блеф, но сердце так бешено заходится внутри, что даже страшно. Поворот, поворот и лестница. Сережа ещё издалека видит полоску света, падающую из-за приоткрытой двери медпункта. Ноги несут его быстрее, остаток коридора он минует стремительно и вваливается в крохотное помещение громко, сразу привлекая к себе внимание. Две пары глаз обращаются к нему — медсестры, которая держит в руках бинт, и, огосподибожеспасибо, Олега, который жив и на первый взгляд почти цел. — Олег! — шумно выдыхает Сережа, швыряя сумку прямо на пол и не заботясь о выпавших из неё учебниках. — Что случилось? Школьная медсестра Танечка, которая латает Волкова уже не в первый раз, показательно кривится, но Сережу не выгоняет. Возвращается к своему прежнему занятию — обматывает запястье Олега бинтом, держа крепко другой рукой. Сережа садится на кушетку рядом с Волковым и заглядывает ему в лицо. Бледный и уставший, тот дышит тяжело и до сих пор молчит. А в лице — ни кровинки. — Что? — спрашивает Сережа уже у женщины. Та кидает на него быстрый взгляд, но все-таки отвечает: — Жить будет. Сережа хмурится. Ему кажется, у Волкова на ребрах трещина или даже перелом — уж больно он тихий и сосредоточенный. На травмы Олега он насмотрелся достаточно и почти всегда может определить, насколько ему больно. Сейчас — он видит это — больно очень. — Это опять они? — спрашивает Сережа у Олега, разворачиваясь к нему так круто, что женщина рядом с ним вздрагивает и одаривает его гневным взглядом. — Они? — Серый, отстань, — отвечает Олег сдавленно. Он, как зачарованный, не спускает взгляда с бинта, который наматывают на него двадцатым слоем. — Они, — догадывается Сережа, вспоминая довольного Воронова. Тут же вскакивает с кушетки, упирает руки в бока. — Ты мне что обещал? — Сергей, — повышает на него голос Танечка. — Соблюдай приличия. — Они же избивают его! — возмущается Сережа, вскидывая руки. — Олег, ну скажи же уже! — Сереж, — выдыхает тот, возводя глаза к потолку. — На тренировках и не такое случается… — Но, Олег… — Все нормально. Сережа уже завелся и не собирается останавливаться, но по взгляду Олега понимает — тот не отступится от своей легенды и жаловаться на волков тоже не будет. С шипением Разумовский падает обратно на кушетку, кладет голову на собственный кулак и ждет, когда Танечка окончит делать из Волкова мумию. Она ловко завязывает бинт, Олег на пробу двигает рукой. — Покажешь завтра, — говорит женщина и поверхностно осматривает его с головы до ног. — Болит где-то ещё? Олег предупреждающе смотрит на Сережу. — Нет. — Тогда не задерживаю. В коридоре Олег даёт слабину — оказавшись наедине с Сережей, останавливается у ближайшего подоконника и тяжело о него опирается. Разумовский терпеливо ждет, потом без вопросов забирает сумку Олега и вешает себе на второе плечо. — Может, надо было скорую? — спрашивает, уже немного остынув. Олег головой качает. — Не надо. Пару дней — и я в порядке. Прислушивается к ощущениям, поправляет сам себя: — Неделя — и тогда уж точно. Они выходят из школы чуть ли ни последними. Два одиноких светящихся окна на третьем этаже провожают их желтым взглядом, и Сереже кажется — это кто-то наблюдает за ними. Ему не по себе, и за Олега страшно, и злость берёт — почему он такой тупой и упертый, почему просто не сказать кому-нибудь… — Они знают, кажется, — словно прочитав мысли друга, говорит Олег. Не останавливается и не поворачивает к нему головы — просто продолжает идти, глядя себе под ноги. — Знают что? — уточняет Сережа, заталкивая неуместное нудение поглубже внутрь. Нотации можно и в приюте прочитать. — О нас, — отвечает Олег. — Сегодня слышал, как Сычев говорил… Он вдруг запинается и замолкает, тщательно подбирая слова, но скоро машет рукой на эту затею. У него уже против воли вырвалось больше, чем он хотел бы озвучить вслух. Олег такой всегда — если хочет что-то скрыть, молчит, но как только начинает говорить, рассказывает все. А еще он очень волнуется, видит Сережа. На Волкова смотреть больно — лицо почти серое, Разумовский уверен, в драку сегодня полез он сам, из-за него. Разумовский уверен, про него слухи распустили, а Волков его защищал. — Короче, — Олег вдруг останавливается и берёт Сережу за руку. Сжимает его запястье крепко, до боли — так, чтобы Разумовский осознал и проникся. — Ты должен быть очень, очень осторожен. И не поддавайся на провокации, слышишь? Сережа руку выдергивает, злится. — Плевать, — огрызается он. — Я не собираюсь терпеть. Ты думаешь, все, что было до этого — не провокация? Олег хмурится, отворачивается. Возобновляет свой путь — и Сережа почти бежит за ним, едва поспевая за широким шагом друга. Тяжёлые сумки оттягивают плечи, но на сердце лежит что-то, гораздо тяжелее. У Сережи предчувствие дурное, а его предчувствия имеют обыкновение сбываться. — Олег! — запыхавшись и сдавшись, зовет Сережа. — Ну сбавь обороты, а? — Ты не будешь лезть в это дело, — пронося просьбы мимо ушей, рычит на него Олег, чуть ли ни пальцем тычет. Сережа видит ясно — он напуган. Он в самом деле напуган. — Олег! — Сережа нагоняет его, не сообразив сразу, хватает за больную руку, вырывая у последнего свистящий вздох. — Что случилось? Ну что произошло, а? Олег замедляется наконец, смотрит на Сережу уже мягче. — Ничего, — говорит, даже улыбку вытягивает из себя. — Я разберусь с этим. Ты даже в голову не бери.***
Сереже все это очень не нравится. Несколько дней вроде бы ничего не происходит, но взгляды у одноклассников такие знающие и злорадные, что Сереже не по себе становится. Ему кажется, все вокруг в сговоре — скрывают от него что-то важное. Олег и вовсе закрывается, в себя уходит. У него долгов по учебе куча, даже Сережа разгрести не может, хоть и делает за него почти все домашнее задание. В понедельник они по-настоящему ссорятся и не разговаривают почти два дня, но во вторник вечером Сережа упрямо приходит к спортивному залу и дожидается Олега. В приют они идут вместе под дождем, у них нет зонтов и оба по возвращении похожи на вымокших дворняг — волосы всклокоченные и взгляды жалкие. Сереже холодно, он ищет среди своих вещей что-нибудь потеплее, когда в него прилетает свитер. Олег молча швыряет его ему прямо в руки, молча вытягивается на кровати и молча выключает свет — молча ставя в их ссоре точку. Но напряжение никуда не уходит — все это слишком похоже на затишье перед бурей. Разумовский почти кожей ощущает: вот-вот что-то произойдет, а может, происходит уже сейчас, просто он никак не может заметить что-то важное. И буря случается. В пятницу Сережа возвращается со школы один, потому что Волков ещё с третьего урока на соревнования слинял, а отсидеть все свои факультативы Разумовский не может чисто физически — напряжение в этот день настигло своего апогея. Сережа с утра места себе не находит, ему тревожно, у него желудок крутит и руки мерзнут сильнее обычного. Погруженный в свои переживания, он не сразу даже замечает, что Воронов из класса исчез в одно время с Олегом, и Дениса Косарева тоже нет. О том, что волки сегодня массово пропустили утренний сбор, Сережа узнаёт уже от тренера Олега. И — от него же — что Олег на этот самый сбор не явился тоже, и вообще никаких соревнований в октябре не намечалось. На полпути до приюта Сережа меняет курс и около десяти минут кружит по трущобам в поисках Волкова. Теперь он уже почти уверен — они пропадают где-то вместе, и вывод напрашивается только один, и вывод этот Сереже не нравится. В панике Разумовский мечется от забора к забору среди покосившихся заброшенных гаражей и старых сухих яблонь. Когда первая волна паники спадает, Сережа пробует думать логически. Сдерживает истерику, размышляет. Где можно найти Волкова, если его нет ни в школе, ни в детском доме, ни на тренировке? Сережа за голову хватается, тихо стонет. От отчаяния возвращается в приют — идти-то больше некуда. Весь путь назад надеется, что Олег каким-то образом окажется в спальне, но его там ожидаемо нет. Что делать и к кому идти, Сережа не знает. Сереже хочется выть в голос, но он каким-то чудом ещё держится и только дергается на каждый звук. О старом заброшенном складе, в котором Олег время от времени проводил собственные тренировки, Сережа вспоминает уже ближе к вечеру. Вспоминает — мысль эта как обухом по голове бьет — и тут же торопится туда, но в самых дверях спальни сталкивается с Олегом. На эмоциях не узнает его в первую секунду, но потом ахает и отступает. Волков цел и невредим, тревога внутри Сережи тут же сменяется праведным гневом. Он отступает в сторону, пропуская Олега, который плотно закрывает за собой дверь. — Объяснишь? — шипит вопрошающе, уже не скрываясь и сверкая янтарным взглядом. — Соревнования, значит? Олег не отвечает, молча проходит мимо Разумовского, садится на свою кровать. Устало трет лицо, но Сережу ему не разжалобить. Сережа доведен до предела, ему хочется выяснить все здесь и сейчас, ему надоела неопределенность. — Можешь даже не утруждать себя враньем, — презрительно бросает он и показательно морщится. — От тебя волками несет за километр. Что, уже друзья? Ревность — неуместная и ненужная — появляется внезапно, Сережа сам удивлен. Мысли о том, почему Олег отдалился от него, приобретают совсем другой характер. Может, он и пропадает где-то постоянно, потому что не хочет быть с ним? Может, он стесняется того факта, что волки из его секции догадались о его отношениях с Сережей? Стесняется его или же он просто ему надоел? Сережа не знает, какой вариант из этих двух предпочел бы. Ему не нравятся оба. — Зачем ты с ними был? — не сумев скрыть в голосе обиду, спрашивает Сережа. Олег поднимает на него голову. — Пойдешь в душевую? — Нет. Я вопрос задал. Олег отводит взгляд, не волк — побитая собака. — Олег. — Ты только обещай, что отреагируешь спокойно. Пожалуйста. — Ничего не могу обещать, — сухо отвечает Сережа, руки на груди складывая. — Я дал согласие. Эти три слова повисают в тишине спальни, и Сережа пока еще не понимает, но внутри уже закрадываются опасения. — Согласие на что? — осторожно спрашивает он. Олег колеблется, смотрит опасливо снизу вверх. Наконец собирается с духом и выдает: — На перевод. У Сережи руки опускаются медленно, его качает, и Олег тут же — рядом, за локоть вниз тянет, на кровать. Сережа садится, смотрит с непониманием. — На перевод? — Да. Сережа начинает задыхаться. — Из-за того, что они узнали? — Пришлось. Сережа вскакивает с кровати и, раньше, чем Олег успевает среагировать, отвешивает ему звонкую пощечину. Голова Волкова безвольно отклоняется в бок, он удивлен, но не слишком. Он ожидал подобной реакции. — Олег, ты идиот? — стонет Сережа, хватаясь за голову. — Зачем ты это сделал? Олег не отвечает, он занят — сосредоточенно размазывает по лицу кровь из носа. Сережа по своей любимой привычке принимается ходить от стены к стене. Слов в голове много, бьются в сознании, но высказать их вслух отчего-то тяжело. — Ты мог хотя бы мне сказать?! — взрывается он, не выдержав. Косит на Олега незаметно одним глазом, как бы невзначай кидает ему чистую футболку. Ни салфеток, ни полотенца под рукой нет, а кровь все никак не остановится. Впрочем, сожалений Сережа не испытывает. — Ты бы стал меня отговаривать, — угрюмо отвечает Олег, вытираясь футболкой. Он старается быть спокойным, но Сережа почти физически чувствует его дрожь. Он вдруг останавливается, крепче стискивает собственные плечи. — Что, с ними лучше, чем со мной, да? — шипит злобно, не справляясь с эмоциями. — Как узнали, что ты меня… Что мы… Как узнали о нас, так ты сразу на попятную пошел, да? Им в угоду? Чтобы не позорили? — Серый… — Олег в удивлении вскидывает брови. — Ты о чем? — О том! — почти выплевывает Сережа. — Тебе стыдно быть со мной, да? В стаю хочешь? Ну так проваливай! Убьют — сам виноват! У Сережи губы дрожат, и голос уже тоже дрожит. В глазах сухо, щеки пылают. Он отшатывается от Олега, как от чумного, когда тот встает с кровати и пытается приблизиться к нему. Уворачивается от его руки, как может, но Олег все равно ловит его за шею, притягивает к себе почти грубо, практически обездвиживая. — Серый, ты все-таки очень глупый! — шепчет ему в ухо, пока Разумовский дергается в его руках, пытаясь вывернуться. — Они о том, что мы оборотни, узнали. Сережа замирает, смотрит Олегу прямо в глаза. — Как? Олег морщится, словно от боли. — Мою медицинскую карту нашли. Предположили, что ты тоже… Думаю, и в твою потом заглянули ради интереса. У нас в школе не медпункт, а проходной двор, а ты числишься там в списках… Сережа потерянно смотрит куда-то вперед, пока Олег рассказывает, не размыкая рук: — Волки, знаешь, у них инстинкты сильнее, чем у вас. А сейчас возраст такой… Сложный. Организм перестраивается, много энергии, её нужно куда-то тратить. Это в сознании заложено… Они за тобой охоту начнут, Сереж, если это покажется им забавным… Сережа снова пытается его оттолкнуть, заглядывает в лицо, щурится недоверчиво: — То есть, ты из-за меня?.. Олег не отвечает на вопрос прямо, продолжает говорить — словно и не слышал его слов: — Они бы все равно меня вынудили это сделать, особенно теперь, когда знают наверняка. Но тогда ты мог бы пострадать. Если бы они начали травлю, а я бы вступился… — …они имели бы право забрать тебя принудительно, — заканчивает за него Сережа, и его плечи опускаются. Олег убирает волосы с его лица — мокрые от выступившего на висках пота, они противно липнут к коже. Запускает руку за спину и прижимает к своей груди. Разумовский укладывает подбородок ему на плечо, приваливается виском к уху Волкова. Его руки безвольно висят вдоль тела, он даже не предпринимает попытки обнять Олега в ответ — на это просто нет сил. — И когда тебя переводят? — слышит он свой глухой голос, как будто за него говорит кто-то другой. — Первого ноября. Сережа быстро подсчитывает в уме числа и всхлипывает. Меньше, чем две недели. Олег вдруг отстраняется, виновато пожимает плечами. — Я все-таки схожу в душ, — говорит тихо и как бы извиняясь. — Нужно умыться хотя бы… Сережа кивает. — Я скоро вернусь, — уже в дверях зачем-то говорит Олег. Он смотрит на Сережу цепко и с опаской — как будто он мина, что вот-вот рванет. Сережа кивает. Дверь спальни закрывается за Олегом, и Разумовский еще какое-то время стоит неподвижно, всматриваясь в контуры предметов. И вот уже он может в деталях рассмотреть дверную ручку — вплоть до каждой царапины и залепленной в замок жвачки. Два желтых огонька пронзают полумрак, и любой вошедший сейчас в спальню наверняка перепугался бы до смерти. Но Сережа больше не прячется и не пытается подавить инстинкты внутри себя. Он с шумом тянет воздух носом. Принюхивается к тому месту, где несколькими минутами ранее стоял Олег, и пытается понять, что его так настораживает. Помимо волчьих запахов он улавливает еще один, смутно знакомый — сигаретный, совсем немного приторно-сладкий… …конечно, Воронов тоже поучаствовал в этой затее. Сережа не сомневается — идея с медицинскими карточками принадлежала, конечно же, ему. Сережа уверен: Воронову это не сойдет с рук, он этого просто не допустит. Сережа делает глубокий вдох, подготавливая себя к боли. Слышит хруст перестраиваемых позвонков, скулит, чувствуя, как перемещаются под кожей кости, но все заканчивается быстрее, чем ожидалось. Не удержав с непривычки равновесие, он заваливается на бок, но тут же поднимается на лапы и на пробу делает несколько шагов. Все вокруг слишком объемное и необычайно четкое, ощущается в сто крат сильнее и острее — и это пьянит. Он гонит сомнения прочь и толкает длинным носом приоткрытое окно. Второй этаж — не так уж и высоко, если с козырька на нижнюю ветку дерева. А потом — по запаху Олега, уж теперь он сможет выследить Воронова. Гибкое лисье тело спрыгивает на землю бесшумно. Сережа трясет головой, ему непривычно ощущать на себе шерсть. Два шага в сторону от спальни, нерешительный взгляд на распахнутое окно. Но глаза уже горят золотом. Главное — не терять времени. Пока не остыли следы.