Лисьи сны

Порыв ветра сметает со стола бумаги, и они летят через всю комнату, рассыпаются повсюду. Сережа руку от кнопки кондиционера отдергивает даже напуганно — у него волосы разметались тоже, в глаза и нос лезут, мешают. Раздражает. Сегодня Сережу все раздражает — он нервный с самого утра, ничего с собой поделать не может. Мысль о том, что придется окунуться в толпу людей, пугает. — Сергей, открытие казино уже через два часа, — любезно напоминает Марго, и Разумовский чуть ли ни выть готов от досады. Вместо этого он губу закусывает и наконец настраивает кондиционер на оптимальную температуру. Сегодня в Питере душно и даже жарко — не иначе как перед грозой. Пищит датчик, уведомляющий о приходе Волкова, и Сережа впервые за весь день чувствует что-то, похожее на радость. Он просил его утром не приходить — нужно было закончить несколько важных исправлений, он заперся в офисе и никого не впускал. И теперь он искренне рад видеть его, даже улыбается. — Привет, — встает ему навстречу с улыбкой, руку протягивает. Волков пожимает ее, стискивает горячо и крепко. — Тебе не жарко? — интересуется Сережа, кивая на его привычную закрытую одежду. Мало того, что с высоким горлом, так еще и чёрная по обыкновению. Волков плечами пожимает. Он не отвечает, и Сережа только теперь спохватывается. Конечно же, Волков шрамы прячет. Разумовский смущается, опускает голову. Замечает улетевшие бумаги. Они собирают их вместе — лист за листом, по всему большому помещению. Все неизбежно перемешалось и спуталось. Сережа поднимает последний лист, кладет сверху остальных, и его взгляд невольно пробегает по строчкам. Это таблица, которую ему составлял Волков несколько недель назад. В ней черным на белом фамилии испепелены — и среди них уже мертвый Шепченко. Сережа судорожный вздох давит, чтобы хоть как-то скрыть нахлынувшие эмоции. О Шепченко он потом так ничего и не узнал — то ли Олег действительно решил эту проблему, то ли волки замяли дело. В СМИ не любят обсуждать межклановые дела. Люди в дела волков не лезут, лисы — тем более. О нападении на Сережу и смерти очередного волка даже Юля ничего не знает — Сережа делает такой вывод из того, что она не звонила ему с момента последней встречи. А в том, что она хоть как-то сообщила бы ему о смерти Шепченко, Сережа уверен. Между ними если не доверие, то уж точно взаимообмен новостями, которые хоть как-то касаются оборотней. Это правило такое. Привычка, если хотите. Волков выуживает из-под стола какую-то диаграмму, выравнивает свою стопку и отдает Сереже. Тот улыбку на лицо натягивает, пытается выглядеть бодрым. От напоминания о волках все внутри холодеет. От мысли, что они, возможно, будут на сегодняшнем вечере, желудок неприятно тянет. — Твой костюм в гардеробной висит, — сообщает Сережа Волкову, пользуясь возможностью отойти к столу. Он там и остаётся, бумаги сортирует, старательно делает вид, что делом занят. Волков уходит за перегородку — по его недовольному топоту Сережа идентифицирует, что тот не рад перспективе выгулять новый костюм. Сережа его отлично понимает. Ему самому не хочется в официальную одежду лезть, но дресс-код никто не отменял. Листы шуршат под пальцами, руки уже привычно дрожат. Сережа перебирает бумаги в поисках чего-то, за что можно зацепиться. У него в голове сидит мысль назойливая, она ещё пока не обозначилась четко, но он где-то близко… Шепченко… Нет, не он… Сережа после той тренировки с Волковым думал много — вспоминал. Детский дом, и ребят, и себя в детстве, а потом его как по голове ударило осознание: он почти ничего не помнит. Все воспоминания смазанные, путанные. Только отпечаток страха, да неясные образы издевавшихся над ним детей. Школьные годы — одним сплошным вихрем. Он учился упорно, от реальности сбегал. Он и студенчество уже забывает, что там о ранних годах говорить. Но нельзя же быть таким рассеянным — от этого и проблемы. Мимолетно появившееся ощущение постепенно исчезает. Сережа ворох бумаг на стол кладет, ладонями сверху припечатывает. — Сергей, тебе пора собираться, — напоминает Марго, она на него с экрана смотрит, и этот взгляд синих бездушных глаз тоже раздражает. Сережа выдыхает, он пытается успокоиться и порядок в голове навести. Сережа пытается убедить себя, что дежа вю — нормальное ощущение. Сережа трясет головой, но он уже упустил что-то важное. — Черт бы тебя побрал… — ругается он себе под нос, и неслышно появившийся Волков тут же спрашивает: — Все в порядке? — Ага, — кивает Сережа, выпрямляясь. — Конечно. Он смотрит на Волкова, и все плохие мысли действительно растворяются. Ничего с ним на открытии «Дракона» не случится, если Волков будет рядом. А он будет рядом — Сережа это знает. Волков в костюме выглядит брутально и комично одновременно. Чёрная рубашка, поверх неё — неизменный кулон, который он никогда под одежду не прячет и всегда держит на виду. Волчья голова уже не выглядит устрашающе, она Сереже нравится. — Я сейчас, — говорит Сережа, скрываясь в гардеробной. — Пять минут — и я готов. Он выходит через три минуты, наступая на собственные шнурки. Любимые кеды он не готов сменить на ужасные туфли даже ради открытия казино — заношенные и потрепанные, он не променяет их ни на какие другие. Сережа в последнее время сентиментальным становится. Перед тем, как выйти, он ещё раз взгляд на бумаги на столе бросает. В неожиданном порыве назад оборачивается — к Волкову, который за ним следует по пятам. Он давно хотел это сделать, а сейчас эмоции так нахлынули, что и не удержаться. — Олег, я рад, что ты появился. Честно говоря, даже не знаю, как бы без тебя справлялся. Может, давай вечером посмотрим фильм вместе? Не все же о работе думать. Ещё можем пиццу заказать. Хочешь? Волков усмехается одной половинкой рта, темные глаза сверкают из-под растрепанных волос. Он Сережу по плечу хлопает легонько — так, чтобы не сделать больно — и подталкивает к выходу. — Только при условии, что ты не напьешься в казино.

***

В «Золотом Драконе» людей слишком много, и Сереже неуютно. Официальная часть вечера завершена, остаток вечеринки каждый проводит как хочет — кто-то в компании собирается за отдельными столами, кто-то играет, а Сережа вот прячется от людей. Он на второй полуэтаж забрался, подальше от любопытных глаз, и по большей части вид из окна рассматривает, чем гостей. Ему жаль здание, которое было снесено ради этого сомнительного заведения. Его отказ веселиться — молчаливая, никому не заметная забастовка. Его личный протест. Он стоит у стены, почти спрятавшись за колоннами, рядом — Волков, которому, Сережа знает это наверняка, почти так же сильно хочется уйти отсюда, а может, даже сильнее. Разумовский смотрит на разносящих напитки официантов. Выпил бы, да еще слишком хорошо помнится, чем обернулся прошлый раз. Сережа шею потирает неосознанно, взгляд Волкова перехватывает — спокойный, уверенный — и успокаивается сам. Но что-то все же лежит на сердце, не даёт ему покоя. Ощущение, которое не проходит с самого утра — что-то должно случиться. Сережа убеждает себя, что он просто перенервничал, но это не помогает. Чутье подсказывает ему, что нужно быть начеку. И он ближе к Волкову придвигается, следит за тем, что вокруг происходит — пристально, внимательно. Проходит ещё минут пять, прежде чем Сережа решается спуститься вниз, к остальным гостям. Тут же он находит взглядом Юлю Пчëлкину. Предположить, что она может пропустить такое событие, было бы странно, и Сережа удивляется, почему не встретил её здесь до сих пор. Девушке он рад. Ему кажется, она единственная на этом вечере, кого он не хотел бы послать далеко и надолго. Волков, конечно же, не в счёт. Юля тоже замечает Сережу, что-то говорит своему спутнику — на вечере она не одна — и спешит к нему через толпу людей. Волков рядом с Сережей напрягается. Ему неловко становится, когда Юля рядом — Сережа это еще в прошлый раз заметил, но не обратил тогда внимания. Сейчас он это замечает и пробует остановить Волкова, но тот уже тактично отходит в сторону, делая вид, что его крайне заинтересовала люстра в центре зала. Сережа растерян и немного огорчен, но успешно скрывает свои эмоции, когда Юля выныривает перед ним из людского потока. По пути Пчëлкина успевает стащить с подноса бокал на высокой ножке и теперь крайне довольна собой. — Привет, рыжик, — улыбается она, шутливо касаясь указательным пальцем кончика сережиного носа. — Что мрачный такой? Юлю не проведешь — как ни прячь настоящие чувства, заметит. Её взгляд уже ощупывает Сережу с ног до головы, она почти принюхивается к нему по-лисьи, глаза так и сверкают. — А ты с каждым днем все ярче сияешь, — комплиментом отвечает ей Сережа, улыбаясь вполне искренне. Юля лукаво подмигивает ему, делает большой глоток. Коктейль в её бокале такого ядреного цвета, что Разумовского тошнит от одного вида. Юле нравится. — Ты сегодня как стеклышко, — замечает Юля. — Что так? Работы много? — Как всегда, — вздыхает Сережа. Думает он, конечно, не о работе. Юля оборачивается назад, и Сережа, проследив за её взглядом, снова видит её спутника. Высокий и темноволосый — не сказать, что простак, но явно не чета остальным гостям. Разумовского дорогим костюмом не обманешь — он умеет читать по лицам и сразу видит, кто на самом деле вершитель судеб, а кто только пытается им казаться. — А у тебя сегодня вечеринка-маскарад? — возвращает Разумовский шутку, но Юля не теряется. Юля пожимает плечами и отвечает, ни капельки не беспокоясь о том, что Сережа может её выдать: — Майор полиции и журналист на вечеринке олигархов выбиваются из толпы, как думаешь? Сережа даже не удивляется. Майор и майор — так даже спокойнее. На таких вечеринках, как эта, может случиться буквально что угодно. Если полиция уже на месте, последствий можно будет хотя бы постараться избежать. Он уже всерьез собирается спросить Пчëлкину о том, известно ли ей что-нибудь новое касательно волков, когда та опережает его собственным неожиданным вопросом: — А ты сегодня тоже не один, — щурится Пчëлкина, ему за спину заглядывая. — Твой парень? Познакомишь? — Что? — улыбаясь, переспрашивает Сережа. Он, верно, что-то неправильно расслышал, а может, Юля не так все поняла. — Ну, партнер твой, — поясняет она, безуспешно делая вид, что лукавой улыбки на её лице нет. — Друг, если хочешь. Ты знаешь, я всегда подозревала, что тебя не женщины интересуют. Она руки вверх вскидывает слегка, как будто обороняясь. Глупо, потому что Сережа вовсе не собирается на неё ругаться, он пока даже не осознаёт, какой смысл она вкладывает в слово «друг». — Ты не думай, что я осуждаю. Это нормально. Гораздо нормальнее, чем клыки и когти, правда? А он знает? — Это Олег, — перебивает её Сережа. Он не понимает. Он сбит с толку. Он головой трясет непроизвольно и чувствует, как внутри паника поднимается медленно. Есть в поведении Пчелкиной что-то, что настораживает его. Все инстинкты кричат, что сейчас что-то грянет. Тревога нарастает внутри, чувство, что вот прямо сейчас что-то произойдет, усиливается. На всякий случай Сережа взглядом зал окидывает в поиске знакомых страшных лиц, но вокруг только сытые и полупьяные олигархи. Сережа взглядом к Юле возвращается, сглатывает вязкую слюну. Он, кажется, не хочет слышать того, что Юля явно собирается ему сказать. — Очень приятно, — улыбается та, она как будто действительно за него рада. — И давно вы… — Это Олег Волков, — добавляет Сережа громче. — Мой телохранитель. Между ними пауза повисает — гул людей и звон хрусталя сливается в белый шум, Сережа фокусируется четко перед собой. Взгляд попадает на юлин нос. Самый его кончик дрожит едва заметно, когда она что-то говорит. — А почему ты вдруг решил поменять телохранителя? — удивляется Юля. Теперь уже не понимает она. Бокал в её руке не дрожит, перламутровая жидкость в нём даже не колышется. Зато сережины руки дрожат так, что он обязательно уронил бы свой стакан, если бы все-таки решил выпить виски. Метаморфоза проходит неосознанно — просто все вокруг становится четким и ясным. Сережа зрение меняет, поверх юлиной головы смотрит, он паникует, ищет в толпе Волкова. Юля хватает его за руку, выражение её лица меняется в одну секунду. — Тш-ш-ш… Разумовский, ты чего? Успокойся, ну? Тише, тише… Она торопливо отводит его в сторону, смотрит вокруг себя, шепчет: — Твои глаза. Сережа приходит в себя, моргает. Зрачки возвращаются в норму, и ему стыдно за секундный порыв. — Что случилось? — Я не понимаю… — Разумовский головой трясет снова, волосы по щекам его бьют. Лицо пылает, ему душно, ему хочется уйти отсюда как можно скорее. — Ты же сама этого Волкова мне нашла… — Я его впервые вижу. — Но ты же писала мне, что нашла вариант. — Да, — теперь уже и Юля начинает тревожиться. — И ещё я тебе резюме прислала. Олег Титов. Не смотрел? Сережа к прохладной стене плечом приваливается. — Прислала куда? — На почту. Файл. Там же и написала, как с ним связаться. Я бы никому без тебя не стала о твоих делах рассказывать, уж лучше ты сам… Сережа сглатывает нервно. Его сердце давно уже стучит где-то внизу — в районе желудка. — Файла не было. Видимо, не дошел. Юля молчит, но Сережа буквально по её лицу может догадаться, о чем она думает. Эта мысль буквально на лбу её написана — сначала долгий значок загрузки, а потом лампочка и лучики вокруг — как в комиксах. Юля удивлена не меньше, чем сам Разумовский, вот только её удивление не окрашено в непроглядно чёрный цвет. Она уже схватила идею, придумала текст и спланировала ролик. Сенсация. Потенциально интересный материал. На дне зрачков лихорадочные огоньки зажигаются один за одним. А у Сережи в голове только одно слово бьется. Пиздец, пиздец, пиздец, пиздец… — И что же мне теперь делать? — спрашивает Сережа сам у себя, потому что Юля ответа дать ему не может. Да что там Юля. Ему теперь никто помочь не может. Потому что к самому Волкову за советом уже не пойти. — Серый, а как ты его вообще принял? — поступает от Юли вполне резонный вопрос, но все, что Сережа может сделать — это невнятно пожать плечами. — Он пришёл. Я подумал, от тебя. — Н-да, — качает головой Пчëлкина. — Дела… Она смотрит куда-то за спину Разумовскому, и Сережа понимает — на Волкова. Юля о чем-то думает, она посерьезнела, даже посуровела. Сережа отмечает в ней малейшую деталь: губы изнутри кусает, пальцы чуть крепче сжимают бокал, взгляд внимательный и острый. — Послушай, ну если бы он хотел тебе навредить, он бы это уже сделал, — трезво подытоживает девушка. Сережа в целом с ней согласен. Столько моментов было удачных — убивай — не хочу. Но Волков наоборот — всегда его спасал. Значит, ему не нужно было его убить. …но что тогда? — По-моему, тебе просто нужно с ним поговорить, — предлагает Юля, делая большой глоток из своего бокала. — Думаю, тут просто какое-то недоразумение. По тому, как Пчëлкина меняет выражение лица, Сережа догадывается: к ним идет Волков. Юля допивает коктейль и на прощание трогает Разумовского за руку: — Просто поговори. Пчëлкина уходит, ныряя в толпу людей. Издалека Сережа наблюдает за тем, как она отлавливает своего майора, но каких-либо эмоций по этому поводу не испытывает. Волков уже рядом. Он подошел. Сережа его чувствует. Он оборачивается к нему и пристально смотрит, хочет подловить. Волков одну бровь поднимает, он не понимает, почему у Сережи такой вид растерянный. Разумовский губы кусает, ему так холодно становится. Холодно — и по спине мурашки бегут. — Я хочу домой, — говорит он, отворачиваясь, не глядя на Волкова. — Мы уже можем уйти, — оглядываясь по сторонам, замечает тот. Люди уже действительно разбрелись по залу кто куда, они уйдут — никто и не заметит. Сережа срывается с места и идёт к выходу — ловко лавируя между людьми, уже не беспокоясь о том, что задевает всех вокруг локтями. Волков молча идет за ним. Сережа спиной его удивление чувствует, но на это сейчас плевать. Ему лишь бы лицо сохранить, лишь бы эмоции не показать. Он себя снова ребёнком, потерявшимся в толпе, чувствует. И ему страшно, но опоры сзади уже нет — если Волков ему чего-то недоговаривает, поворачиваться к нему спиной нельзя. Из казино их выпускают без малейших вопросов, в лицо Сереже сразу дует порыв свежего ветра, и его шатает. Волков, как всегда, рядом и готов поддержать. Только вот Сережа уже не готов принять от него поддержку. Он вырывает локоть и неверной покачивающейся походкой идет к припаркованному неподалёку автомобилю. Он себя чувствует беззащитным и чутко прислушивается к шагам позади. Он бы вовсе ушёл один, но так ещё страшнее. Волков, пусть и неизвестно ещё, на какой стороне играет, поможет ему отбиться в случае нападения — а там видно будет. В салоне Сережа располагается на заднем сидении и всю дорогу смотрит исключительно в окно. Опустив руки вниз, он непроизвольно пальцы в кулак сжимает — ногти в ладони впиваются довольно болезненно, но это не позволяет Разумовскому сорваться в истерику. Он чувствует: обман Волкова становится последней каплей на пути к нервному срыву. Как ни странно, Сережа ни страха, ни опаски не испытывает. Он подсознательно знает, что Волков его не тронет — он чувствует это. Инстинкты его ещё никогда не подводили. Вместо логичного ужаса — горечь и обида. К горлу ком подкатывает, Сережа скашивает глаза в сторону Волкова и морщится почти болезненно. Он чувствует себя преданным, он понимает, что это чувство ложное — в конце концов, Волков ему ничего и не говорил, ни лжи, ни правды. Он удобно отмалчивался, всегда уходил от ответов, а Сережа даже ни разу его не заподозрил. Обижен Разумовский и на себя тоже — чувствует себя дураком. Волкову даже делать ничего не пришлось — Сережа сам его с распростёртыми объятиями принял. Сереже ударить себя хочется. За то, что был таким невнимательным. За то, что не перепроверил. За то, что слепо доверился Волкову. — Почему ты не сказал? — слышит Сережа свой голос. Слова слетают с губ сами по себе, непроизвольно. Кулаки крепче сжимаются, протыкая тонкую кожу почти до крови. Сережа челюсти стискивает так, что зубы скрипят. Волков как всегда бесстрастен — пытается таким казаться — но Сережа уже достаточно хорошо его узнал, чтобы видеть: он тоже волнуется. Пальцы держат руль слишком крепко и спина слишком ровная даже для него. Он ещё в казино в лице изменился, когда Сережу после разговора с Юлей увидел. У Волкова чутье такое же, как у Разумовского — и эта похожесть Сережу теперь тоже раздражает. — Не сказал о чем? — Ты знаешь. Сережа сам не хочет, чтобы его голос так холодно звенел — это само собой происходит, это обида в нём плещется. Горечь наружу рвется, все старые детские травмы и пунктик на доверии. Доверие, к слову, вдребезги разлетается, внутри Сережи осколками остаётся, больно впивается в нутро. Знал ведь, знал, что не стоит привязываться к кому-либо, знал ведь, что привыкать к людям больно. Волков выдыхает судорожно, у него ноздри раздуваются, и скулы вдруг острыми становятся. Разумовский уже не скрывается даже — он смотрит на него из темного угла лисьим взглядом, чтобы видеть малейшее изменение на лице наемника. У него наверняка сейчас глаза янтарным светятся, но Сереже плевать уже. Пусть Волков только попробует его атаковать — он уже знает все его приемы, сам научил. — Сереж, — голос у Волкова ломается, вся его броня к чертям летит. — Я не могу сейчас всего рассказать… — Как ты нашел меня? — перебивает его Разумовский. Олег плечом дергает непроизвольно, хмурится. — Наблюдал. — Почему я? — Тебе помощь нужна была. — И как давно ты наблюдал за мной? — Давно, — выдыхает Волков. У Сережи внутри все леденеет. — Почему? — спрашивает он очень тихо. — Я не могу сказать. Но я бы никогда тебе не навредил, ты же сам это понимаешь. Сережа дышит через нос медленно, его голос дрожит, в горле что-то клокочет. Разумовского трясет мелкой дрожью, перед глазами вновь мелькает образ его друга детства. Он точно так же однажды его обманул, оставил. Такое уже было с ним и раньше, он должен был догадаться, что и на этот раз все придет к тому же итогу. — Мне надоели эти секреты, — злится Разумовский. Его голос дрожит уже отчетливо. Волков руль дергает, круто вправо забирает. Они приехали. Волков глушит двигатель, и свет в салоне гаснет. Волков голову опускает низко, его плечи ссутуливаются. Он обмякает как-то сразу, вдруг, и вся его фигура полна скорби и обреченности, а ещё — Сереже кажется — вины. Но Разумовского это больше не трогает. — Сереж, я попытаюсь все объяснить, только… Ты же не помнишь ничего… — Хватит, — обрывает его Сережа. — Хватит, Волков. Мне это надоело. Волков вздрагивает. Оборачивается к нему, смотрит из-под привычно растрепанной челки. Глаза — два тёмных огонька. Теперь уж он точно увидел Сережу таким, какой он есть — затравленным рыжеглазым лисом. Удивления на лице Волкова нет — он либо хорошо его скрывает, либо ещё пока не понял ничего, либо знал все с самого начала. А может… Догадка неприятным холодком касается лопаток. Сереже холодно, от холода он вжимается в сидение, от холода — а ещё от страха. Он только что подумал о том, что он, быть может, точно так же не замечал и ещё чего-то важного. Сережа смотрит на Волкова — и ему впервые становится страшно наедине с ним. Между ними меньше метра, а Волков быстрый и сильный. Если он вдруг захочет напасть, Сережа ничего сделать не сможет. Его не спасут даже знания его приемов, и чуткий лисий слух не спасет. Перед человеком у него было бы преимущество. Вот только Волков — не человек. Сережа замирает, он сейчас — сама настороженность и сосредоточенность. Все вокруг становится в разы яснее, он слышит даже стрекот каких-то насекомых в клумбе на той стороне дороги, слышит первые упавшие капли дождя. Сердце Волкова слышит — биоритмы нечеловечески медленные… — Скажи мне, — тихо просит Сережа, не сводя с Волкова напряжённого взгляда. — Ты же тоже оборотень? Волков молчит, и от его молчания все в тугой узел внутри сворачивается. Сережа медленно нащупывает дверную ручку, холод металла пальцы обжигает. — Волков, ты мне вопрос должен, — напоминает Сережа отчаянно, по миллиметру отползая на сидении к выходу. На Волкова смотреть жалко — он, конечно, же, видит попытки Сережи сбежать и верно принимает их на свой счёт. — Да, — отвечает он так тихо, что Сережа едва его слышит. — Но я не с ними. — А с кем тогда? — скалится Сережа. Глаза Волкова вдруг голубым вспыхивают, он тоже уже не прячется, всматривается в темноту по-волчьи. — Ни с кем. Сережа губы поджимает. Надо же. Волков — волк. — Ладно, — Разумовский головой трясет, первый приступ паники проходит. — Завтра поговорим. Он распахивает дверь, но, замечая, что Волков собирается выйти из машины вместе с ним, задерживается на секунду. — Уезжай, — просит. — Не нужно идти со мной. Я устал. — Но… — Уезжай. Больше Сережа не оборачивается. Он быстрым шагом идет к башне офиса, у него на сердце тяжело и пусто одновременно. То, что казалось постоянным и неизменным, рухнуло в один вечер. Что делать дальше, он не знает. В лифте никого, и едет вверх он удивительно медленно, с мелодичным перезвоном этажи сменяются один за другим. Коридоры на каждый шаг Разумовского гулким эхом отзываются. Сережа открывает дверь своего личного офиса и быстро оглядывается по сторонам. Здесь тихо. Разумовский уже собирается скинуть обувь и упасть на диван, но замирает на месте, как вкопанный. Широко распахнутыми глазами всматривается во мрак — он не затемнял окна, когда они с Волковым уходили днем. И ещё — не работает датчик движения. Мозг услужливо подкидывает Сереже совет Волкова поставить уведомление на часы или телефон. Он ещё давным-давно сказал, что датчик слышно любому вошедшему — конечно же, не любому, но волкам — точно. А отключить его, говорил Волков, дело пяти минут. Сережа отшатывается в сторону, к стене прижимается. Сердце бьется в груди со страшной силой, стучит заполошно. Сереже страшно стоять здесь, на виду, ему страшно уйти. Он стоит, вслушиваясь в тишину, а потом различает торопливые шаги вдалеке. Кто-то быстро приближается к его офису — от лифта. Кто-то шёл за ним по следам. Почти не дыша, Сережа рукой в карман лезет, ищет электрошокер. О том, что выложил его после тренировки с Волковым, вспоминает только потом. От досады кусает губы и дергает себя за волосы. Шаги приближаются. В дверном проеме — темный силуэт. Сережа отдаётся инстинктам и неслышно прыгает на вошедшего, выпуская когти. Проворное гибкое тело ударяется в спину, когти пиджак разрывают, в руках у Сережи два клока остаются — и только. Незнакомец выворачивается вовремя, смертоносные когти его почти даже не задевают. Сережа разворачивается, не теряя времени, делает подсечку, как учил Волков, и в считанные секунды оказывается сверху, пальцами в горло впивается. — Сережа… — хрипит Волков. — Пусти… Разумовский моргает. Ему требуется несколько секунд, чтобы осознать, что перед ним действительно Волков. Он руку отдергивает, но с груди наемника не слезает. Все так же сидит верхом, коленями бока стискивает, следит за каждым его движением, дышит тяжело. — Что ты тут делаешь? — спрашивает наконец, но не признать, что от сердца у него отлегло, не может. — Здесь кто-то был, — отвечает Волков, которому, кажется, вполне себе комфортно лежать на полу. — Из башни следом за тобой выходил кто-то. Где-то через минуту, как ты вошёл. В груди болезненно ноет — значит, не показалось. Сережа только теперь в себя приходит, с груди Волкова сползает, но руки не подает. Волков встает сам, небрежно отряхивается. Снимает с себя остатки пиджака и головой качает: — Жалко. Сережа скептически смотрит на то, что ещё утром было костюмом, и не может скрыть нервную усмешку. Он и злиться на Волкова уже не может всерьез, перегорел. Страх нового нападения и появление наемника окончательно вытеснили из его головы истерику. Не вытеснили — отсрочили. Сначала Сережа разберется, что происходит вокруг него, а уж потом завернется в плед и поистерит всласть. — Я сказал тебе не идти за мной, — устало замечает Сережа. Волков ошметки пиджака в угол бросает, руки в карманы засовывает. Смотрит насупленно и удивленно, словно не понимает. — Сережа, здесь кто-то был. — Тебе-то что? — Ты мог пострадать. — Тебе-то что? — Я хотел помочь. У Сережи глаз дергается. Он трет пальцами лицо — сильно, остервенело. Ему плохо и душно. Волков его за плечи берёт, к себе разворачивает. — Я тебя не брошу. Больше нет. И ты не заставишь меня уйти, слышишь? Сережа слышит. Но он не понимает ни слова из того, что ему Волков только что сказал. Смотрит жалобно снизу вверх, горячие волковские ладони его плечи согревают. Ему бы под одеяло, с чаем, уснуть и не думать больше ни о волках, ни о том, что один из них рядом сидит и к дыханию его, спящего, прислушивается. Волков, не чувствуя сопротивления, Сережу ближе к себе притягивает и по-настоящему обнимает. И это кажется таким правильным, что Сережа даже не возражает. Утыкается носом ему в шею, глаза закрывает и слушает, как Волков что-то бормочет тихо ему на ухо, по спине гладит и по волосам, щекой о макушку трется. Волков говорит. Что-то о том, как наблюдал за Сережей издалека, боялся приблизиться, спугнуть. О том, что Сереже бояться больше нечего — он, Волков, костьми ляжет, но ничего плохого с ним сделать не позволит. О том, что в офисе, конечно же, никого уже нет — они спугнули неизвестных своим ранним возвращением из казино. И о том, что все-таки им нужно уехать на эту ночь куда-нибудь в другое место — на всякий случай… Сережа робко и несмело тянется к Олегу, обнимает его за талию, ближе прижимается. Это уже когда-то было. — Олег, скажи: я же уже знал тебя раньше? Волков голову смещает с его макушки, и Сережа понимает: смотрит на него. Он не отвечает долго, но наконец, что-то решив в своей голове, тихо говорит: — Да. — В детдоме? — догадывается Сережа, теснее прижимаясь к Волкову. От него тепло идет, а ему так холодно. — В детдоме, Сереж. — Я не помню ничего. — Я понял уже. — Нет, Олег. Я совсем ничего не помню. Сережа хмурится, его удивляет, почему он не беспокоился из-за этого раньше. Неужели настолько сильно хотел забыть детство? Гнал любые воспоминания… Намеренно избегал этой темы… Вспышками в сознании проявляются какие-то образы — уже не мутные силуэты, а конкретные лица. И среди них — высокий крепкий парень с добродушной улыбкой. Он всегда слева и немного вверху — раньше у них разница в росте была значительно больше, Сереже всегда голову задирать приходилось, чтобы на Олега посмотреть. Две кровати рядом, сдвинутые друг к другу чуть ближе, чем остальные в спальне. Четвёртая парта у окна в старом школьном кабинете и — снисходительная усмешка, и — складочка между бровей на сосредоточенном лице. Сережа дрожит. Он вспоминает с усилием, ему какой-то блок в сознании не дает до конца понять, нащупать верный путь. Память уже несет его дальше — по разбитым школьным коридорам, к последней парте с другого края, там, где сидит тот, второй, с длинными темными волосами почти до плеч и издевательской усмешкой на тонких губах… …тогда ещё без шрамов. — И Воронов тоже… — почти скулит Сережа. Он вспомнил, где уже видел его раньше. В школе. Среди недетдомовских ребят. Олег растирает Сереже плечи, волнуется: — Ты замерз совсем. Что-то прикидывает в голове, принимает решение и утягивает Сережу на диван. Не без труда отдирает от себя его руки — Разумовский цепляется за него отчаянно, не хочет отпускать. Идет к выходу. — Олег! — в панике кричит Сережа, вскакивая с дивана и бегом бросаясь за ним. Но Волков никуда не уходит. Он дверь изнутри запирает, настраивает сигнализацию заново и камеры проверяет. — Ты же говорил, нам лучше переночевать в другом месте, — уточняет Сережа, наблюдая за его махинациями. Он заметно успокаивается, видя, что Волков на месте и не собирается его оставлять одного. — Завтра подыщем что-нибудь, — поясняет тот. — Сейчас уже поздно, ты дрожишь весь и устал. А на улице дождь льет. Ливень по стеклам Сережа только сейчас замечает, а ведь правда — дождь начинал накрапывать, ещё когда он в башню входил. — Все в порядке, — проверив системы безопасности, сообщает Волков. — Что бы они ни хотели сделать, не успели. Мы раньше вернулись. Сережа кивает несколько раз, соглашаясь со словами Волкова. Его взгляд находит стопку разлетевшихся утром бумаг — и он вспоминает, что о Воронове думал ещё тогда, только не мог понять, кого же конкретно он искал в таблице. Теперь ему все более-менее ясно становится — так ему кажется. По крайней мере, он может хоть как-то объяснить и связь с Вороновым, и те странные слова Шепченко, сказанные им во время нападения. Это точно ты. Нет, это не он. Но он знает, с кем его могли перепутать, кому и за что на самом деле мстят волки. Сережа на Волкова смотрит, размышляя, сказать ему о своих догадках сейчас, расспросить подробнее про то, что знает он, или лечь спать. Склоняется в сторону последнего и возвращается на диван. Кеды летят в разные стороны — один остается рядом с журнальным столиком, второй достигает стены, Сережа не целится. Сережа забирается в плед и — как был, в дорогих брюках и рубашке — сворачивается под ним калачиком. — Так и будешь всю ночь стоять? — спрашивает он у Волкова и кидает подушку на противоположную сторону дивана. А потом отворачивается и накрывается пледом чуть ли ни с головой. Голова болит невозможно, все силы кончились — и даже способность чего-то бояться безнадежно утрачена. Сережа глаза закрывает и говорит себе: главное — до утра дожить. А там уж видно будет, что делать дальше.