Лисьи сны

В окно свет слепит — яркий такой, острый. За столом напротив Сережи люди сидят — много, шумно. Все с ноутбуками или планшетами, клацают по клавишам, ручками щелкают, делают пометки, вопросы задают. Работа Сережу никогда не напрягала. Его всегда напрягали люди. Почему нельзя доверить коммуникационные вопросы кому-нибудь еще, Сережа искренне не понимает. В офисе «Вместе» работает куча сотрудников, достаточно принести Сереже бумаги на подпись, больше от него ничего не требуется. Сережа слушает выступающую женщину вполуха — она доклад читает, как в школе, по бумажке, вся статистика Разумовскому известна давно. Он смотрит вперёд себя, на взгляд Волкова натыкается в отражении стеклянной двери и немного успокивается. Волков стоит за его спиной. Как всегда, безмятежен и непоколебимо спокоен. Как всегда, насторожен и готов в любую секунду прийти на помощь. Сережа в себя приходит немного и осознает, что чуть ли не весь кулак себе в рот засунул, пока волновался. Смутившись, он убирает руки от лица, но тут же находит ручку и начинает вертеть её между пальцев. Ему плохо и душно. В проклятом конференц-зале все окна закрыты наглухо. Еще пара вопросов, не требующих его, Сережиного, ответа, и стулья начинают греметь, отодвигаясь от стола. Сережа каждому руку пожимает, улыбку выдавливает, к концу у него даже получается искренне улыбнуться — он рад, что все эти люди в строгих костюмах наконец уходят. Вдобавок ко всему, он сам на собрании был в джинсах и футболке — не успел собраться утром, проспал. Не удивительно, после полуночных посиделок. Сережа отвечает что-то стандартно-вежливое на очередной стандартно-вежливый вопрос и невольно глаза на Волкова скашивает. Тот на удивление свеж и бодр. Как ему это удаётся, Сережа не понимает, но хочет научиться так же. Минувшая ночь одновременно и расслабила, и нагрузила Разумовского. Раньше он никогда не сидел с друзьями допоздна с пивом, беседуя на отвлеченные простые темы. Да что уж там. Откровенно говоря, друзей у него таких и не было никогда, да и пиво он как-то не любил. Он и сейчас от него не в восторге, но, если Волков принесет снова тот сидр, Сережа не откажется. Последний человек в костюме уходит, дверь за ним мягко закрывается. Разумовский видит узкую спину мужчины еще какое-то время, потом тот поворачивает за угол и исчезает из вида. Сережа со вздохом опускается обратно на стул, снимает очки и трет глаза. Потом и вовсе роняет голову на ладони и несколько минут сидит, не двигаясь. Он сутулый и несчастный, ему хочется или выпить энергетика, или доспать те пару часов, что не хватило. Но сегодня еще нужно съездить в одно место, уладить несколько дел. Он договаривался с одним человеком насчет восстановления памятника культуры, как назло, встреча выпала именно на сегодняшний день и не где-нибудь, а в ресторане на Пушкинской. Там опять будет много людей, и Сережа не хочет, не хочет никуда ехать. А впереди неделя тяжелая маячит. Встреча с инвесторами, СМИ, улаживание остаточных вопросов и выпуск обновления… — Сереж, — зовет Волков и тихонько плеча касается. — Тебе помочь? Чем, хочется спросить Разумовскому, но он только голову поднимает. Глаза болят от усталости и недосыпа. Спать ему только днем хочется почему-то. — Надо собраться, — говорит Сережа больше самому себе, чем Волкову. — Собраться и съездить уже. Волков молчит, смотрит на Сережу сверху вниз озабоченно. Сережа встает. Собирает листы в папку, кивает на дверь: — Пошли. В лифт, на этажи выше, к себе. В кабине они привычно едут вдвоем, через стеклянные двери мелькают пустые коридоры. В башне офиса всегда полно людей и — удивительно — на верхних этажах всегда почти никого нет. Сережа прижимает папку к груди, избегая смотреть на Волкова и поэтому считая этажи. Цифры на дисплее меняются раз в секунду, кабина плавно уносит их вверх, лифт не издает ни звука. Волков напротив стоит, руки в карманы спрятав и почти слившись с обстановкой. Его поведение не изменилось ни на толику со вчерашнего. И Сережа ведет себя, как обычно, но это только внешне. Внутри он в смятении и совсем не понимает, как относиться к Волкову. Его испытательный срок заканчивается уже на этой неделе. Что делать дальше? Предлагать полноценный контракт? Повысить его в должности до начальника охраны? Или до личного помощника? Но Волков по факту уже является и тем, и другим, и кое-чем гораздо большим. Сережа головой трясет, мысли отгоняя. Волкову, судя по всему, плевать и на деньги, и на регалии — он просто выполняет свою работу и не заморачивается по таким мелочам. Разумовскому надо бы у него поучиться, но нервы ни к черту — дело это пропащее. Лифт останавливается. Они молча выходят. Молча идут по коридору. Молча заходят внутрь Сережиного пространства. — Сергей, Крылов оставил тебе голосовое сообщение, — с порога сообщает Марго. Сережа кидает взгляд на часы. Половина третьего. Собрание задержалось, он не рассчитал время. — Сгенерируй ответ, — просит Сережа, задумчиво губу прикусывая. — Попроси перенести на полчаса. — Поняла тебя, Сергей, — дружелюбно и очень радостно откликается Марго. Сережа бредет к гардеробной, копошится там в поисках не слишком мятой рубашки. Брюки отбирает тщательнее, зато над обувью не заморачивается вовсе. Он кеды достаёт под скептическим взглядом Волкова. Сережа считает, что комфорт превыше всего. Тем более, встреча в ресторане. Они за столом будут сидеть, его ног никто и не увидит. — Почему встреча не здесь? — спрашивает Волков как бы между прочим. Он стоит к Сереже спиной, слишком внимательно рассматривая вид из окна. Разумовский подозревает, что Волков специально эту локацию выбрал, чтобы его, Сережу, не смущать. Сережа натягивает брюки, торопится. Рубашку застегивает на пуговицы через одну, чертыхается, застегивает заново. — Он проездом в Питере, — отвечает. — Потом сразу на вокзал поедет. — Почему не аэропорт? Сэкономил бы время. — У него фобия вроде, — припоминает Сережа. — Это так по-человечески… Фраза вылетает раньше, чем он успевает подумать. Ничего страшного в ней нет, она обычная, но Сереже по слуху режет. У него страхи совсем другие. Волков его не поймет, и слава богам, он даже не заметил несостыковки в интонациях. — Зачем тебе все это? — спрашивает вдруг он, оборачиваясь к Сереже через плечо. — Что именно? — не понимает Разумовский. Он уже перед зеркалом стоит, пятерней волосы приглаживает. Они непослушные и длинные слишком, упрямо не хотят ложиться как надо. Волков пожимает плечами. Говорит, как что-то удивительное: — Спонсировать всех. Восстанавливать старые здания. Зачем? Сережа хмурится, губу уже привычно грызет. Его глаза двумя огоньками останавливаются на Волкове, хотят прожечь насквозь. Ночью они упорно избегали личных тем, сейчас он видит в наемнике непоколебимое желание получить ответ. Почему-то закрывается, идет на попятную: — Ты сам ставил правило вопросов. — Это настолько личный вопрос? — Отчасти. Волков усмехается. Сережа глаз от однобокой его усмешки отвести не может — наемник так редко при нём улыбался, на пальцах одной руки пересчитать. Волков все так же у окна стоит, руки на груди, поверх скрещенных предплечий кулон блестит. Два темных глаза на Сережу смотрят, а Сережа замер как дурак посреди комнаты и молчит. — Предлагаю обменяться, — говорит Волков то, что Сережа меньше всего от него готов услышать. — Вопрос на вопрос. Ты отвечаешь на мой вопрос, я — на твой. Любой. Сережа недоверчиво наклоняет голову. Предложение кажется ему странным. — Прямо-таки на любой? — Да. — Ну хорошо, — медленно соглашается Сережа. Он в свою удачу не верит, ждет подвоха. Чтобы скрыть неловкость и предательски заалевшие щеки, он отворачивается сам, идет к столу. Делает вид, что документы просматривает, отвечает спокойно: — Я в детстве мечтал мир изменить. Ну, не весь целиком, а хотя бы что-то вокруг себя. К лучшему. Думал, как здорово было бы, если бы можно было сделать так, что, ну, вот есть место, где всем хорошо. Страна такая волшебная. Город. Дом. Чтобы все равны и все друг с другом ладят… В горле — ком. Руки дрожат едва заметно. Перед глазами — обозленные, жестокие лица детей, которые ненавидели Сережу за просто так, даже не зная о его клейме оборотня. Сережа головой трясет, как будто волосы с лица убирая. Гештальты ему ещё закрывать и закрывать. — Ты поэтому детский дом переделал? — непривычно тихо спрашивает Олег, и Сережа кивает. — Ну да. Интернат, музей. Кинотеатр старый. Не обязательно все ломать, чтобы что-то исправить. Можно же изменить отношение к чему-то, не меняя сути? Не снося до основания? — Можно, — легко соглашается Волков. Сережа решительно документы в кучу сгребает, смотрит на часы. Опаздывает. Он слишком долго собирался. — Ты мне должен мой вопрос, и не думай, что я забуду, — предупреждает Разумовский, в шутку грозя Волкову пальцем. У него в голове столько мыслей, что на их обмозгование битый час уйдет. Такой роскоши у Сережи нет, это уже после встречи. Из всех вопросов, которые ему хочется Волкову задать, нужно самый важный выбрать. Подарок щедрый, воспользоваться им необходимо с умом. Кто знает, когда ещё такой шанс выпадет? У Волкова ничего предугадать нельзя. — Пошли, — вздыхает Сережа. — Водитель внизу. Ещё пара часов — и он сможет отдохнуть. Напряженный день подойдет к концу, наступит короткая передышка перед следующим. Потом опять завертится-закружится, но Сережа, в принципе, уже привык. Привык и даже адаптировался к этой круговерти. Его иногда удивляет, как он со всем количеством информации умудряется собственное имя помнить. В этом ритме нет ни покоя, ни уверенности в собственных силах, но Сережа давно научился кайф от трудностей ловить. Может, поэтому они и караулят его за каждым углом.

***

В ресторане шумно, но вип-залы Сережа готов боготворить. Скрытый от посторонних глаз в оранжевом полумраке, с восхитительным вином и сырной нарезкой, он чувствует себя почти расслабленно. Ему уютно сидеть за небольшим столом. Ему нравится, что за его спиной стена, слева декоративное панно, а справа Волков. Сережа понимает, что с развивающейся паранойей нужно что-то решать, но откладывает это решение на потом. Главное — сейчас ему спокойно. И вкусно. И вино такое терпкое, так приятно от него становится, и в голове легко-легко. Легко в голове ещё и от того, что встреча прошла приятно. Крылов хороший человек. Реставрация одобрена. Работа начнется со дня на день. Сережа доволен. Он улыбается вполне искренне — каждый его вклад в город, даже небольшой, приносит ему самую настоящую радость. Волков на предложение выпить вина головой качает. Сережа мысленно хлопает себя по лбу — он же на работе, забыл. Опять забыл. Да и кто это придумал вообще — не пить на рабочем месте? Тем более, если предлагает сам начальник?.. Разумовский понимает сам, что с вином он переусердствовал, ещё до того, как Волков намекает ему: — Не пора возвращаться? Сережа кивает, отставляет бокал с плещущимся на дне вином в сторону и пару секунд сидит, глаза на блике стекла фокусируя. Он в этот вечер даже не стал метаморфозы применять — Волков все равно рядом. А зря он расслабился. Мог бы вовремя остановиться и не набраться так сильно. Хотя развезло его скорее от усталости и нервов — алкоголь всегда брал Сережу особенно крепко, когда он бывал в расстроенных чувствах. Но Сережа не жалеет. Ему хорошо, он всем доволен впервые за много дней. Он встает из-за стола, пошатывается, неловко наступив на край собственной подошвы другой ногой. Волков хмурится, смотрит на него настороженно. Сережа его успокаивает: — Сейчас поедем. Только сначала мне нужно… Отойти на минутку. По тому, как Волков наклоняет корпус вперёд — почти мимолетно — Сережа понимает, что тот собирается пойти с ним. А ему совсем не хочется, чтобы наемник его и в уборную водил за ручку, даже учитывая все странности, что произошли между ними за минувшие дни, это уже слишком. Поэтому Разумовский ладонь поднимает и приказывает: — Жди здесь. Я вернусь через минуту. Волков недоволен, но не спорит. Только провожает Сережу взглядом до тех пор, пока их не разделяет плотная портьера, разграничивающая вип-зал от основного. Сережа быстро проходит через зал, избегая смотреть на людей, и сворачивает в узкий длинный коридор. Здесь царит такой же рыжий полумрак, как и в вип-зоне — освещение дают лишь круглые светильники вдоль глухих стен. Коридор изгибается дважды, прежде чем Сережа находит нужную дверь. Туалет пуст, и Сережа сразу идет к раковине. Ему нужно умыться или хотя бы протереть лицо прохладной водой. Щёки горят, под глазами синяки — вид тот ещё. Наверно, Волков волнуется за него не зря. Сережа включает воду и наклоняется к раковине. Когда он выпрямляется, за его спиной стоит человек — Разумовский его в отражении видит. Рассмотреть не успевает. Его хватают за волосы и с силой прикладывают головой о раковину — в последний момент Сережа успевает извернуться, удар по касательной проходит. Левое ухо обжигает болью, и на долю секунды Разумовский дезориентируется в пространстве. Перед глазами темнеет, пол уходит из-под ног. Сережа скользит по влажному кафелю, рухнул бы обязательно, если бы его не держали чьи-то до одури сильные руки. Напавший по-прежнему тянет его за волосы, и Сереже больно. Он пытается схватиться за что-нибудь, но вода все еще хлещет из крана, и все вокруг мокрое, неудобное. Его бьют под дых, и вместе со зрением пропадает способность дышать. В ухе до сих пор звенит, перед глазами уже не темнота — красные круги пляшут и скачут, как мячики. Вокруг ни души, дверь плотно прижата, Сережа не может даже закричать. И Волков… Далеко… Его бьют снова — бьют и держат. Сережа чувствует, как что-то касается его груди и давит. Неосознанно он хватается за это «что-то» руками. Локоть. Его впечатывают в холодную стену, чье-то лицо появляется совсем близко. У Разумовского все в глазах двоится и плывет, ему не хватает воздуха. Он не может даже четко различить человека перед собой, но в ужасе понимает: это кто-то из них. Кто-то из списка. Где-то на задворках агонирующего сознания мелькает мысль: электрошокер. Он лежит в кармане брюк. Должен лежать… …до него никак не добраться. Сережа хрипит. Хватается из последних сил за человека перед собой, пытается вывернуться из стальной хватки, но все попытки тщетны. Локоть медленно ползет вверх, чуть ли ни ломая ребра. Останавливается на ключицах, и теперь уже рука плавно тянется к горлу. Сережа пытается вырваться, бьется, как заяц в силках. Безуспешно. В последней отчаянной попытке находит ладонь противника и вцепляется в неё изо всех сил. А потом все происходит само собой. Десять острых, как бритва, когтей врезаются в тыльную сторону душащей его ладони. Он, конечно же, выдал себя, но ему уже плевать. Мужчина кричит от боли, от неожиданности отпускает Сережу, и тот падает, как подкошенный. Он не может дышать, глотает ртом воздух, но сделать полноценный вдох пока не получается. А враг уже приходит в себя и бьет его снова — на этот раз ногой. Сережа успевает сгруппироваться, на остатках сил откатывается в сторону. Кричит — хрипло, очень тихо: — Олег! Так тихо, что Волков, конечно же, не услышит. — Это точно ты! — шипит мужчина. Первое и единственное, что он сказал, но Сережа не хочет, не хочет, не хочет слышать от него что-либо ещё. В одном коротком слове он услышал достаточно ненависти, чтобы понять: живым ему отсюда не уйти. — О… Его нагоняют стремительно, одним движением ударяя по лицу. Кровь брызжет на кафель пола — Сережа видит темно-алые капли на молочно-бежевой плитке. Кровь и его собственная, и напавшего тоже — Разумовскому удалось рассечь его руку, жаль только, что это не помогло. Сереже хочется забиться в угол, спрятаться, исчезнуть. Ему страшно, и он пытается отвести взгляд от зависшего над ним мужчины, но он не может себя заставить. Так, должно быть, кролик смотрит на удава. Удав — Шепченко. Сережа не ожидал, что именно он окажется таким сильным. Сережа не ожидал, что попадется так глупо. Сережа уж совершенно точно не ожидал, что умрет вот так — на полу в общественном туалете. Мужчина перед ним опускает руку в карман, и Разумовский понимает, что будет через секунду. Силы берутся из ниоткуда — он бросается вперед, обхватывает колени мужчины, валит его на пол. Неожиданно тяжелое узкое тело падает на него сверху, выбивая из лёгких последний воздух. Сережа плачет — он понимает это только сейчас, и его, вопреки всей гамме испытываемых эмоций, захватывает стыд. Ему противно, и страшно, и до судорог больно, и вода так и бьет из крана тугой струей, и кровь в ухе хлюпает так противно. Тонкие пальцы снова смыкаются на горле, и Сережа понимает: на этот раз не вырваться. А потом гремит выстрел, Сережа стонет глухо и слабо, зажмуривается крепко и не понимает, почему так тяжело. Шепченко падает на него всем телом, своим весом в пол вжимает, и Сережа уже может дышать, но дыхание сбитое, загнанное. Он открывает глаза с опаской и недоверием, он вроде бы жив. Волков бледен и напуган не меньше сережиного — его лицо оттенком светлее даже облицовочного молочно-бежевого кафеля, Сережа его таким никогда не видел. Волков убирает пистолет в кобуру, скидывает с Сережи тело Шепченко и одним сильным движением поднимает Разумовского на ноги. Просто тянет его наверх, под спину подхватывает, потому что тот сам на ногах стоять не может, и одну руку себе за шею перекидывает. Сережа рыдает уже навзрыд — у него истерика. Он лицо на плече Волкова прячет, висит на нем, как неживой, и пытается дышать. Просто дышать — чтобы тело в судорогах не тряслось. — Тише, — говорит Волков, сжимая его пиджак слишком сильно. — Все позади. Успокойся. Он успокаивает Сережу, а у самого — Разумовский это отчетливо замечает — голос дрожит от перенапряжения. Он пытается успокоиться, честно пытается. Спустя какое-то время ему даже удаётся выровнять дыхание, он пробует сказать что-нибудь, но горло саднит ужасно. Сережа морщится болезненно, отстраняется от Волкова, но из его рук не высвобождается. Стоит совсем рядом, в скулу ему дышит, боится обернуться. — Ты убил его? — хрипло, шепотом. Волков смотрит Сереже в глаза и отвечает, даже не колеблясь: — Да. Что-то внутри Сережи обрывается, ухает вниз. Ужас накатывает на него второй волной — ничего, ничего, ничего из этого не случилось бы, если бы он был внимательнее. Если бы не отказался впервые от проверенной привычки быть настороже, если бы не попался так глупо. — Ты убил его… — повторяет Сережа, глядя с ужасом теперь уже на Волкова. — Убил… — Иначе он убил бы тебя, — спокойно возражает Волков, который уже вернул себе самообладание. Но, вопреки кажущейся внешней уверенности, у него сердце стучит сильно, бешено, и зрачки неестественно расширены. Сережа это видит. Сережа это слышит. Вовремя он слух задействовал, ничего не скажешь… Сережа трясущимися руками лицо закрывает. У него нет сил посмотреть на Шепченко — мертвого. Он стоит так, пока Волков за его спиной ходит. Наверно, проверяет, действительно ли волк мертв, думает Сережа, хватаясь за голову. Кожа на ней саднит неприятно — оттаскали его за волосы знатно, давно пора было подстричься. Пальцы на руках болят тоже — все десять сразу. Там, на подушечках, у основания ногтей десять глубоких кровоточащих ранок, которые Волкову ни за что нельзя увидеть. Метаморфоза слишком быстро прошла, неправильно. Кожу повредила, оставила характерный след. Волков увидит — и поймет, что Сережа оборотень. О том, что будет тогда, Разумовский даже думать не хочет. Волков возвращается к нему спустя вечность. Сережа держится за голову, сгорбившись, почти согнувшись. У него все болит — особенно досталось голове. В зеркало Разумовский тоже смотреть избегает, поэтому все, что ему остаётся — смотреть на Волкова. Смотреть и ждать помощи, совета, что делать дальше. А Волков и сам не знает — Сережа слышит, что его сердце до сих пор сильно и гулко бьется в груди. — Кости целы? — с опозданием спрашивает Волков. Получив от Сережи кивок, быстрым движением проводит ладонью по его щеке, кровь стирает. Снимает с себя пиджак и накидывает сверху ему на плечи, чтобы спрятать багровые и уже пропитавшиеся следы. Потом крепко берёт Разумовского за руку — как ребенка. — Пошли. Только тихо. Выйдем через служебный вход. Он рядом. Сережа кивает — снова. Ему сейчас скажи с окна на десятом этаже шагнуть — он шагнет. Перед тем, как выйти, Волков наконец кран закрывает. Тишина обрушивается на Сережу предвестником чего-то недоброго. Сразу появляется много мыслей, тревога тошнотой к горлу подбирается. В туалет могут войти в любую секунду — как сюда до сих пор никто не зашел, Сережа не знает. — Пошли, — повторяет Волков, мягко толкая Сережу к выходу. У двери останавливает его, сначала сам выглядывает наружу. Снова берёт за руку и ведёт за собой. Его ладонь теплая и сухая, Сереже повезло, что он пришёл вовремя. Интересно, думает Сережа, как Волков понял, что Сережа попал в беду? Его не было совсем недолго, волноваться причин не было. Услышать его хриплый крик он тоже никак не мог… — Ступенька, — где-то на фоне предупреждает Волков. Сережа опирается на подставленные ладони, спускаясь с низкого порога. Вечерний свежий воздух бьет в лицо, отрезвляет. Дрожь потихоньку проходит. — Я отпустил водителя, — вспоминает вдруг Сережа, видя уже совсем рядом припаркованный автомобиль. — Ничего страшного, — отвечает Волков. — Я поведу. Он открывает дверь перед Сережей, усаживает его на заднее сиденье. Сам обходит машину спереди, садится на место водителя. Минуту смотрит на панель управления, потом заводит мотор. Сережа наблюдает за ним сзади. Лицо у Волкова сосредоточенное, красивое. — Где аптечка? — спрашивает Волков, окидывая взглядом салон. — Потом, — хрипит Сережа. — Давай уедем отсюда поскорее… Волков сам только этого и хочет. Он круто выруливает на дорогу, отключает голосового помощника, приглушает свет. Сережа ему благодарен. Горло болит сильнее. Если бы Сережа был обычным человеком, он тогда обязательно бы задохнулся в тисках Шепченко. Но у лис биоритмы другие. Сегодня это спасло ему жизнь. Сережа руками себя обнимает и в сидение вжимается. Он наконец осознает, что все по-настоящему — на самом деле. Не игры. Не шутки. Он хочет снова сорваться в истерику, но на это нет больше сил. Он борется с накатившей слабостью, но все-таки прикрывает глаза. Потом открывает их снова, щурится на Волкова. Отсветы проезжающих мимо машин преображают его лицо в различные образы. Некоторые из них кажутся Разумовскому до боли знакомыми. Подушечки пальцев напоминают о себе саднящей болью, Сережа сухо сглатывает. На какую-то долю секунды он уверен — в метре от него сидит кто-то родной и до боли знакомый — некий привет из прошлого. Наваждение проходит не сразу, Сережа ощущает его ещё несколько секунд, смакует, пытается понять. Потом Волков оборачивается к нему, его брови озадаченно «домиком» складываются. — Как ты? — спрашивает с тревогой. Вместо ответа Сережа два пальца показывает галочкой. Что-то между «вскрыться бы» и старым проверенным «окей». Он ещё сам не определился. Он впадает в апатию после пережитого стресса. Ему уже ничего не хочется, у него уже почти ничего не болит — тело будто онемевшее, в голове туман. Защитная реакция — Сережа прочь гонит страшные мысли, смотрит только на Волкова, на запачканный его же кровью оголенный участок шеи. — Потерпи, скоро приедем, — говорит Волков, сосредотачиваясь на дороге. И Сережа терпит.