Лисьи сны

Юля ест быстро, торопится. У неё на тарелке чизкейк сливовый, а от кофе корицей пахнет. Пчëлкина любит добавлять в кофе разные пряности, экспериментирует с напитком, как с собственной прической. Сережа в этом плане постоянный. Он даже волосы не стрижет, боится перемен. У него и кофе самый простой — чёрный и без сахара. Горький, осадком на языке остающийся, но не позволяющий забыться или отвлечься. Сладкое — это дома. На людях нельзя. — Я видела, что ты звонил, прости, — говорит Юля, облизывая ложечку. Она лопает свой десерт так аппетитно и ножкой под столом болтает. Сама непосредственность. — Занята была. — Я так и понял, — скованно улыбается Сережа, чашку к губам поднося и делая маленький глоток. Их столик в самом углу кофейни, у окна. Из окна видно соседнюю улицу, край салона и машину, в которой сидит Волков. Сережа ловит себя на мысли, что его взгляд от двери к машине мечется, и ему это не нравится. Юля наверняка заметила его беспокойство. Она всегда такие вещи замечает. Другая мысль удивляет: а с чего ему вообще беспокоиться? Все же в порядке. Кофейня полна людей, Волков за ним следит. На худой конец, у Сережи в кармане шокер так и лежит, а у Пчëлкиной в сумочке перцовый баллончик. Разумовский это наверняка знает. Да даже если бы и не знал, мог бы легко угадать. Лисы не выходят из своих нор без оружия. Можно сказать, это какой-то условный рефлекс. — Что-то случилось? — спрашивает Юля, сосредоточенно поглощая чизкейк. Сережа сначала даже не понимает, о чем она говорит. — В смысле? — Ну, ты же звонил. Что-то случилось? Сережа борется с желанием горестно вздохнуть или закатить глаза на худой конец. Честно говоря, он уже даже не помнит, зачем ей звонил. А ведь что-то спросить хотел… — Я не могу позвонить тебе просто так? — пытаясь вспомнить, бросает он мимоходом. — Да нет, можешь, конечно, — Юля плечами пожимает. — Только это будет очень странно. Я удивлюсь. Смешок. Удивится она. — Так что звонил? Сережа хмурится, губы кусает. Чашка, которую он держит за маленькую ручку, вдруг дергается, и кофе проливается на блюдце. Разумовский поспешно ставит чашку на стол, руки под скатерть прячет. Пальцы дрожат сильно. Сказались бессонные ночи. — Да так, уже не важно, — сдается Сережа, отмахиваясь от проблемы. Если забыл, значит, не было важным. — Как у тебя дела? Юля проглатывает последний кусочек и отставляет пустую тарелку в сторону. Складывает ладони на столе перед собой, пальцы переплетает. У неё на лбу между бровей — вертикальная складочка, губы поджаты. Она чем-то озабочена и даже расстроена. — Бывало лучше, — признается, нервно усмехаясь одной половинкой рта. — Дело одно расследовать пыталась… Потом бросила. Сережа настораживается и даже вперёд подается. Пчëлкина никогда не бросает начатое. Она за любое дело вцепится и держит, пока не докопается до сути. — Почему бросила? — спрашивает Сережа с недоверием. Юля рукой машет досадливо: — Волчьи разборки. Сережа понимает. Понимает Юлю очень хорошо — и жалеет её. Она не рискнет лезть в дела чужого клана. Никто из лис не рискнет. Так же, как и волки в их дела не лезут. Юля вдруг оборачивается назад, проверяя, не слушают ли их. Пара за соседним столиком увлечена беседой, остальные посетители кофейни далеко. В маленьком помещении гвалт и волна шепота. Где-то на фоне играет «Сироткин». — Неделю назад убили Лаптева, — слегка наклоняясь вперёд и понижая голос, рассказывает Юля. — Знаешь такого? Сережа припоминает. Бизнесмен, своя печатная студия в Питере. Сережа видел его раза два всего лишь, и то мельком. В целом — приятный парень. Лично Разумовский с ним не знаком, но сложно даже представить, что у такого, как он, могут быть враги. — Странно так убили, — продолжает Юля, берясь за кофе и машинально помешивая его ложечкой. — Как будто следили. Хорошо так следили, умело. Знали, что по субботам вечером он в бильярд играет. Прям возле клуба его и грохнули. В самом центре Питера. Юля глаза на притихшего Разумовского поднимает. Ложечка звякает о фарфоровый край чашки мелодично так, печально. — А знаешь, как его убили? — спрашивает и тут же отвечает сама: — Горло перерезали. Вспороли чем-то острым. Не ножом, — добавляет, делая на последнем слове акцент. Сережа наклоняется к ней тоже, берясь за свою чашку обеими руками и пряча дрожь. — Ты думаешь, его… Оборотни? — Думала бы, если бы Лаптев сам не был оборотнем. Сережа не может скрыть своего удивления. Он слов не находит, смотрит на Юлю, ждет объяснений. — Он разве… — Волк, — кивает Пчëлкина, невозмутимо отхлебывая свой кофе. — А знаешь, что самое странное в этой истории? В прошлом месяце, одиннадцатого числа, ещё одного волка убили. На окраине… — …на арматуру бросили? — мрачно договаривает за девушку Сережа, и теперь уже Юля не скрывает своего удивления. — Да. Слышал все-таки? А я думала, ты новостями не интересуешься… Разумовский губы сжимает крепко-крепко. Вечер на официальной встрече вспыхивает перед глазами в мельчайших подробностях. В частности — несколько фраз, оброненных Гречкиным. Сережа именно после этого Юле звонил. И узнать про убийства хотел, но что-то не сложилось. А потом он забыл. Как ему это удалось — неясно. Наверно, сказалась простуда и навалившиеся другие проблемы. Да и не думал Сережа, что это таким важным окажется. А судя по юлиному лицу, это важно. Ещё как важно — иначе она бы не смотрела сейчас в одну точку, хмурясь. Иначе она не сидела бы сейчас здесь, рассказывая все ему, Сереже. — Четыре дня назад было покушение на третьего, — говорит она совсем тихо. — И вот тогда уже я решила, что лезть туда не стоит. Они все связаны как-то между собой. Точно связаны. Только я пока не пойму как… Она молчит секунду, потом совсем на стол налегает, её глаза возбуждением горят каким-то лихорадочным. — Первые двое убитых знакомы были друг с другом, это я точно знаю. У них какие-то общие дела велись много лет назад. С третьим пока неясно. Среди волков сейчас вообще какие-то терки происходят. — Ты думаешь, они сами друг на друга напали? — недоверчиво уточняет Сережа, но Пчëлкина только плечами пожимает. — Не знаю. Но не удивлюсь, если и так. Эта свора за кусок мяса порвать готова, если что-то не поделили, могут и убить. Тем более у них давно нет сплоченного клана, все на группы поделились… Сережа молчит, никак на это замечание не реагируя. Лисы вовсе по одиночке выживают, у них и этого нет, так что не им волков судить. Сережа делает нервный глоток кофе, проливая немного прямо на брюки. Юля смотрит на него удивленно — должно быть, не понимает, почему у него так руки дрожат. А Сережа и сам не понимает. Только сердце бьется слишком громко — Пчëлкина наверняка и это слышит, только вида пока не подает. — Сережа, с тобой все хорошо? — все-таки спрашивает она, следя за Разумовским тревожным взглядом. — Если ты думаешь, что волки и за тобой таскаются, чтобы… То я не думаю. Вряд ли они сейчас станут нападать на нас. Тем более на тебя. — Я не думаю об этом, — трясет головой Сережа и просит: — У тебя есть с собой ручка или карандаш? Юля молча достает из сумочки шариковую ручку. Красивая, дорогая, Сережа неловко берётся за неё и корябает на салфетке несколько слов. Потом салфетку складывает аккуратно и убирает в карман. Ему почему-то кажется, что он снова забудет запросить у Марго информацию об убийствах в черте города. Когда Сережа испытывает сильную тревогу, его память «выкидывает» травмирующую информацию. Так повелось ещё из детства, и особенность эта осталась до сих пор. А убийства волков как раз относятся к категории «травмирующие новости». — У тебя есть предположения, из-за чего все это началось? — уже даже не пытаясь скрыть от Юли своё волнение, в открытую спрашивает Разумовский. Пчëлкина головой только качает. — Наверняка не знаю, но дело это старое. Явно много лет. Почему только сейчас вылилось… В это? Не знаю. Сережа выдыхает — рвано, судорожно. Юля спешит перевести тему: — Тебе не стоит об этом переживать. Олег надежный, и дело своё знает. Как он тебе, кстати? — Неделя всего прошла, — кривобоко улыбается Сережа. Губы немеют и плохо слушаются. Он уже собирается спросить, как Юля познакомилась с Волковым, когда что-то словно щелкает внутри него. Две фразы — Юлина и Волкова. Он знал волков по старым делам. Между ними были старые дела. — Ты здоров? — снова спрашивает Пчëлкина. Она как будто жалеет, что рассказала ему обо всем. — Может, тебе стоит отдохнуть? — Голова болит, — соглашается Сережа. Проще согласиться. — Пожалуй, ты права. Мне действительно надо… Отдохнуть. Сбежать из шумной кофейни, в которой гвалт десятков людей обрушился на него разом. Уехать из города или — на худой конец — забиться в самый дальний угол своего огромного дивана и лежать там, заткнув уши. Не знать ничего и ни про кого, заткнуть каждого, кто попытается сказать ему про убийства хоть слово. Волкова — выгнать. Хотя бы до утра. Чтобы можно было подумать спокойно, понять все и решить, что делать дальше. Сережа встает из-за столика, задевая угол и больно ногой ударяясь. Юля ловит упавшую салфетницу на лету, косится на Разумовского с раздражением и беспокойством одновременно — и как у неё только это получается? Советует уже вслед: — Будь аккуратнее, пожалуйста.

***

У Сережи в руках планшет, в голове — гулкий звон. От передуманных мыслей стучит в висках, тревога поднимается внутри медленно, но неизбежно. Он ничего не понимает. Он запутался окончательно. Ясно ему только одно — в волчьем клане что-то происходит. Что-то серьезное. Разумовский сидит на диване, поджав колени к груди и завернувшись в халат. Мерзнут только босые ноги, которые под этот самый халат не влезли, но Сережа уже не обращает на это внимание. У него другим голова забита, ему не до вечно мерзнущих конечностей сейчас. Он хочет понять, что связывало убитых. По всему выходит, что сходятся они только в одном: все они волки. И те, кто его, Сережу, преследуют — тоже волки. Разумовский глаза трет, планшет убирает и встает с дивана. Автомат «выкидывает» ему баночку газировки, Сережа открывает её сразу же, делает большой глоток. Горло обжигает холодом и немного щекочет. Сережа морщится. В офисе давно уже темно и тихо — вечер, он один, Марго в спящем режиме. Волкова Сережа отпустил сразу по возвращении, чтобы спокойно поискать информацию об убитых. Информация эта аккуратно отсортирована и распечатана на отдельных листах. Информация эта в Сережиной голове не укладывается. Мысль — съездить к Гречкину, спросить у него, кажется Сереже неправильной. Она неправильная на самом деле. Откуда Гречкин может что-то знать? То, что он заикнулся про убийства на том вечере, ещё ни о чем не говорит. Это был пустой треп. Пустой ли?.. Исследуя просторы интернета в поисках хоть чего-нибудь, Сережа удивлялся тому, насколько в новостях замалчивают о том, что творится в городе на самом деле. Чтобы найти сухую информационную сводку, ему пришлось убить целый час. Даже Юля о произошедшем знает мало. А Гречкин… Гречкин по клубам ходит, у него знакомых много. Сережа уверен — волков среди них достаточно. Нет, не надо, не думать об этом. Сережа ставит газировку на стол, руки на груди скрещивает. Босыми ногами по голому полу — холодно. Но Разумовский ничего поделать с собой не может. Он ходит вдоль панорамного окна от стены к стене — от края до края. Ему на эту самую стену залезть хочется, ему одному страшно и одиноко, он жалеет, что Волкова отпустил. Волков, он такой же, как он сам. Детдомовский. Он понимает его. Не знает, но понимает. Сережа останавливается у окна, упирается в стекло кулаком, к кулаку лбом прижимается. Холодно. Ему холодно и снаружи, и внутри — там, где-то глубоко, уже разворошенные в памяти образы. Кошмары настигают его ещё до сна. Сережа поэтому и не ложится спать — оттягивает тот момент, когда сны придут и наступит боль и, наутро, ломота в спине. В кошмарах к нему всегда он приходит. Его друг — из детдома. Такой же, как он сам. Тоже лис. Он единственный, кроме Юли Пчëлкиной, кто знал о том, что Сережа оборотень. Тот, кто знал, но все-таки принимал его таким. Сережа усмехается однобоко — он вспоминает о нём за сегодняшний день уже не в первый раз. Почти пятнадцать лет — ничего, и вот сегодня, всего за сутки — уже дважды… …Сереже было восемь, когда он ушёл и не вернулся. Перевоплотился на спор, игнорируя сережины уговоры и мольбы остановиться, а потом лисьи инстинкты взяли верх и случилось непоправимое. Что-то, от чего у Сережи тогда — он помнит это отчётливо до сих пор — волосы на голове зашевелились. Мерзко так, противно. И сердце ухнуло куда-то вниз, чтобы замереть там и на несколько секунд остановиться от ужаса и горя. Сережа уже слышал о подобном раньше — такое случалось редко, где-то в одном случае из тысячи. Сережа надеялся, что это не тот случай. Но забыть обжигающе-яркий взгляд рыжих глаз он не может до сих пор. И рык — дикий, незнакомый, хриплый — забыть не может тоже. Тогда что-то изменилось, неуловимо и навсегда. Сережа прекрасно помнит изменившиеся лица детей, помнит, как отшатнулись от его друга подбившие его на метаморфозу мальчишки. Помнит, как сам пятился, медленно отступая назад, не сводя взгляда с напрягшегося сильного тела. Полностью лисьего. Помнит, как он взмахнул кончиком хвоста — на прощание — нервно так, остервенело дернул им — и исчез. Прыжками рваными, дергаными скрылся в чаще, оставил Сережу. Бросил. Одного. Наедине со сверстниками, которые ненавидели его люто, даже не зная о том, что он — тоже оборотень. Сережа поверить в это не мог. Смотрел во все глаза вперед, ожидая, что вот сейчас он вернется. Смотрел и пятился. Потому что они наступали на него. Они гнобили его и раньше. После, когда Сережа остался один, стало совсем плохо. Первый год Сережа ещё надеялся, что его друг вернется, и терпеливо ждал. Потом только его догнало осознание. А ещё позже он и вовсе перестал ходить к краю леса, сбегая из комнаты ночами. Образ друга потихоньку стирался из памяти. Имя истерлось, и теперь Сережа уже не мог точно сказать, как на самом деле его звали. Поэтому и не называл никогда по имени. Не сразу, долго и болезненно, но все прошло. Только сны — нет. В них его до сих пор окружает непроходимая чаща, да изредка снится туманный рыжий силуэт вдали. А днем тело болит, и внутри ноет томительно, подзабыто. …Стекло от дыхания становится мутным. Сережа отстраняется от окна, возобновляет хождение. Его ведёт немного от нервного напряжения. Он о диван спотыкается, когда возвращается назад к газировке. Покрепче бы чего-нибудь. Но в здании офиса нет спиртного, а выходить в магазин — идея немногим лучше той, чтобы съездить к Гречкину. Сережа задумчиво на дисплей смотрит, время уже позднее. Но пришедшая мысль упорно покидать его не хочет. Оценивая шансы, что Волков не разозлится, проснувшись от звонка в начало первого, Разумовский все-таки берёт в руки телефон. Шансы ничтожные, в районе нуля. Никому не понравится, если позвонить глубокой ночью и потребовать приехать. Срочно. С выпивкой. Сережа так и стоит посередине офиса, одна рука банку сминает, другая телефон стискивает. Борьба, идущая сейчас внутри Разумовского, ни в какое сравнение не идет с той, что вокруг него творится, за пределами офиса, в волчьем клане. Позвонить Волкову или лечь спать? И если позвонить — пошлет он его или приедет?.. Сережа все еще думает, когда телефон в его руке вибрирует — так неожиданно, что Разумовский чуть было пальцы не разжимает. На осветившемся дисплее — одно новое сообщение. Сережа отчего-то трясущимися пальцами пытается телефон разблокировать. Получается не с первой попытки. Нервный смех и неверящая улыбка. В сообщении Волков спрашивает, не находил ли Сережа в своём кабинете его флешку. Он не может её найти и думает, что оставил, когда информацию о волках приносил. Сережа возобновляет свои похождения по комнате. Быстрее, чем прежде — от стола до дивана и обратно. Край ногтя зубами прикусывает, потом и вовсе костяшки пальцев в челюсть упирает. Что это — совпадение? Знак? В знаки Сережа не верит. В совпадения — не верит ещё больше. Он думает, что ответить. Лихорадочно подбирает слова. Нужных не находит. Набирает трясущимися пальцами первое, что в голову приходит: нужно поискать, наверняка где-то здесь. срочно нужна? Он отправляет сообщение прежде, чем понимает: не то! Сережа впечатывает несчастную банку в стол, возвращается к дивану, садится на подлокотник. Вертит телефон в руке. Волков пока не ответил. Сережа решается и вдогонку второе сообщение отправляет: тебе далеко ехать? Нажимает «отправить», готовится к мучительному ожиданию ответа и заранее начинает жалеть о том, что спросил. Ответ приходит на удивление быстро: простое, лаконичное «нет». Сережа думает так сосредоточенно, словно не текст сообщения придумывает, а код программы пишет. Неуверенно подносит светящийся экран ближе к лицу. Губу нижнюю прикусывает, выдыхает и быстро, не давая себе шанса передумать, пишет: купи пива. И — кидает телефон на диван, в кучу скомканного пледа и подушек, чтобы не слышать уведомлений. Чтобы хоть таким образом спрятаться от удивления Волкова, который просто обязан удивиться. Сережа знает — он почувствует через экран и расстояние это его удивление, вложенное в короткий ответ. Сережа не хочет этого чувствовать. Но Волков не отвечает. Он приезжает уже через двадцать минут с большим пакетом из «Пятерочки». И тогда Сережа ахуевает — наверно, впервые в жизни.