Позолотить ручку

      Вопреки собственному имени, Лаки хроническая неудачница.       Из бродячего цирка, где она едва не всю жизнь провела и где была воспитана, будучи сиротой чуть ли не с раннего детства, её выгнали — больно зазналась второстепенная фокусница, желающая всю славу и мору себе. Её таланты ничего не значили, если все остальные участники красочных шоу её недолюбливали и не хотели работать вместе.       Посвятив весь сознательный возраст на оттачивание фокусов и трюков, Лаки так и не сумела научиться чему-то полезному — лишь шарлатанству и умению красиво вешать лапшу на уши.       И пусть «удача» это совершенно не про неё, то как раз «красиво» — лучшее её определение.       Саму себя Лаки не может назвать красивой — помнит же, сколько раз размазывала слёзы по щекам, потому что проклятые сто пятьдесят семь сантиметров она так и не переросла. Как вредно кромсала собственные несуразные волосы мягко-розового цвета, потому сейчас сзади они подстрижены намного короче, чем передние пряди, затянутые в свободные хвостики. Как недолюбливала свои смешные брови и невыразительные голубве глаза. Какая красота вообще? Забавный и яркий карлик в мантии — не больше. Для цирка — в самый раз.       Но то, что она делает, это определённо красиво. Красочно. Со вкусом. Ловкость рук у неё всегда была на высоте — едва ли кто-то может потягаться с ней в фокусах. Но это осталось далеко-далеко в прошлом, сейчас есть лишь необходимость в хорошо подвешенном языке. Даже если после этого наивные дураки оставались с пустыми кошельками — совесть Лаки потеряна где-то между Инадзумой и Сумеру, потому ей вообще не жаль. Ведь никому не было дело до того, что она осталась без постоянного дохода и жилья, когда её выгнали из труппы.       Потому очень быстро жизненным принципом стало «если хочешь получить мору — можешь положиться только на себя».       Мору Лаки любила. Любит. Всегда будет любить. Потому что этот кусок камня настолько превознесён в их мире, что за него можно получить что угодно. А список скромных желаний Лаки настолько велик, что даже все семеро Архонтов вместе не смогли бы его выполнить.       Человек — тем более. Потому количество близких людей Лаки настолько ничтожное, что их, в целом, и не существует.       Архонты, судя по всему, решили, что неудачнице Лаки везло слишком долго — потому напомнили ей об этом, послав кару за всю ту мору, что попала в её цепкие ручонки. Иначе объяснить существование Син Цю в своей жизни Лаки не может.       И Чунь Юня, как же, черт возьми, без него.       — Боюсь, что моя душа проклята настолько могущественным проклятием, что лишь ты сможешь меня спасти, — полным трагичности голосом начинает Син Цю, положив руку на плечо напрягшегося друга, что вернулся к ним в шатёр.       — Нужно провести обряд экзорцизма? — сразу же уточнил Чун Юнь, уже готовый на всё, чтобы спасти близкого человека. Лаки, не будь у неё понимания, что этот богатенький засранец выкинет сейчас какой-нибудь трюк, с чистой совестью посчитала бы это трогательным.       — Нет, это не поможет, — Син Цю качнул головой, и Лаки готова поклясться, что он едва сдерживает усмешку, — боюсь, что моя жизнь зависит от того, сможешь ли ты спасти другую душу, утопающую в одиночестве… госпожу гадалку-комика…       У Лаки есть свои принципы — ни за что не показывать своё недовольство перед «зрителями». Но сейчас она уже второй раз идёт им наперекор из-за проклятого Син Цю — она кривится, хмурится и на лице можно отчётливо прочитать «что за херню ты несёшь».       — Никогда не слышал про такого рода проклятия, — задумывается Чун Юнь, словно колеблясь, но сомнения сразу же проходят, когда Син Цю театрально вздыхает и прикладывает ладонь к сердцу, словно его мучает непереносимая боль, — я сделаю это!       — Надеюсь на тебя! — сиятельно улыбается Син Цю.       — Стой-стой, — Лаки мотает головой, наконец-то отмерев, чтобы вмешаться, — что ты несёшь?       — Но вы ведь сами сказали мне, что это единственный способ, — наигранно-уважительно отвечает ей мечник, оборачиваясь на горе-гадалку, — или вы возьмёте свои слова назад, назвав себя шарлатанкой?       Лаки упрямо поджимает губы, когда Чун Юнь, явно до сих пор слабо понимающий, что эти двое творят, так же смотрит на неё из-за плеча друга. Чертов простофиля, какого черта у него такой ублюдочный защитник оказался?       — Конечно нет, господин Син Цю, — шипит Лаки, — но боюсь, что если вы не изменитесь сами, духи будут вас до скончания века наказывать.       — Надеюсь, что вы будете рядом, чтобы спасти меня от этого! — с милейшей улыбкой, за которой спрятано вековое ехидство, произносит Син Цю.       Лаки, убедившись в том, что Чун Юнь не смотрит, шепчет одними губами «прокляну».

🔮🔮🔮

      У Лаки есть планы на все случаи жизни — слишком опасно шарлатанить без должной подготовки и доли хитрости. Потому она не особо волновалась за тех двоих мальчишек, прицепившихся к ней. Достаточно было покинуть по-быстрому Ли Юэ и смотаться куда-то, где теплее и не так много гор. Идеально. Она всё равно уже засиделась на одном месте.       Но случился Чун Юнь.       Господи, этот Чун Юнь.       Этот наивный мальчик-экзорцист, принимающий каждое слово, звучащее более-менее убедительно, за чистейшую монету.       Этот милый, светлый ребёнок, действительно уверовавший в то, что он спасает своего друга путём «спасения» Лаки от одиночества.       Лаки не знает, ей плакать или смеяться.       Впрочем, оба варианта будут смотреться безумно странно, пока она стоит недалеко от леса, возле которого раньше находился её шатёр — уютненькое местечко, в тенёчке, но наивные зеваки всё равно легко находили горе-гадалку. Потому стоит повременить с выбором реакции на происходящее.       — Ты куда-то собираешься? — с искренним недоумением уточняет Чун Юнь, застав Лаки как раз в тот момент, когда она уже собиралась покинуть Ли Юэ и закончила упаковывать все свои вещи.       — Понимаешь, дорогой Чун Юнь, — Лаки со всей скорбью, на которую способна, тяжело качает головой, — Ли Юэ не принял меня так, как я надеялась. Думаю, мне пора испытать счастье в другом месте.       — А как же Син Цю? — вопрошает экзорцист, и привычное ледяное спокойствие, кажется, понемногу начинает оттаивать из-за искренних переживаний.       Лаки готова заплакать от того, что такой хороший ребёнок спутался с таким засранцем, который в наглую его обманывает и использует. Так ещё и на неё наткнулся, после чего и она его обвела вокруг пальца.       Но Лаки — бывалая аферистка, точно-точно. Её не пронять такими пустяками. Не разжалобить. Мору она не отдаст. А Син Цю обязательно пошлёт нахер, как только увидит, чтобы неповадно ему было.       — Не переживай за него, я уверена, что он со всем справится сам, — отвечает Лаки, тяжело вздыхая. Словно из-за волнения за Син Цю, хотя сама мысленно желает ему всё-таки словить какое-нибудь проклятие на свою вредную задницу.       Чун Юнь на мгновение замолкает, неловко потоптавшись на месте — Лаки, вопреки своему желанию уйти, почему-то следит за ним, будто ожидая чего-то от этого наивного мальчика-экзорциста.       Нужно перестать звать его мальчиком, мысленно упрекает себя Лаки, мы же одного возраста.       — Тогда… как же ты? — наконец выдаёт Чун Юнь спустя пару секунд молчания.       — Я? — удивлённо переспрашивает Лаки, обескураженно моргнув. Экзорцист в ответ лишь кивнул.       А что с ней станет-то? Словно ей впервой в одиночку колесить по Тейвату, искать новое местечко для шарлатанства и пропускать мимо себя всю юность и возможности завести близких людей. Словно ей нужны эти… близкие люди.       Но от этой мысли всё равно становится очень-очень одиноко, из-за чего сердце, ранее кажущееся совсем крошечным и неспособным на подобные чувства, жалобно сжимается.

🔮🔮🔮

      Гавань ощущается слишком шумной, людной и чужой, из-за чего Лаки усерднее кутается в свой походный, не шарлатанский плащ и на всех косится с подозрениями. Она никогда не заходит в столицы — местные власти быстро прикроют ей лавочку предсказаний, если увидят и поймут в чём дело.       — Так ты часто бываешь здесь? — решает спросить Лаки, вместо того, чтобы очевидно выдавать своё неумение оказываться на людях вне сценического образа.       Держать маску кажется слишком важным, даже если этот наивный — милый, — мальчик ей, очевидно, простил слабость, если бы вообще посчитал проявление эмоций подобным.       — Если честно, то нет, — Чун Юнь мотает головой, — у меня редко выдаётся свободное время. Чаще всего я тренируюсь и оттачиваю свои навыки.       Лаки задумчиво хмыкает, словно в знак того, что поняла его, и зарывается носом в высокий ворот плаща. Они оба абсолютно социально неловкие чудики, неприспособленные к нормальному общению. Блеск. Лаки всегда мечтала о подобном времяпровождении.       — Син Цю твой единственный друг? — уточняет Лаки.       — Не единственный, но самый близкий, — Чун Юнь пожимает плечами, оглядываясь вокруг, но не так злобно, как маленькая попутчица, скорее просто в поисках того, чем можно заняться, раз уж он вытащил её на прогулку.       Лаки вздыхает от осознания, что она ещё хуже в социализации, чем этот наивный мальчик-экзорцист. С друзьями она… в очень сложных отношениях. Несуществующе-сложных. Хотя, если друзьями можно назвать выдуманных духов, которыми Лаки прикрывается…       — Откуда ты родом? — интересуется уже Чун Юнь, впервые за их скромную прогулку.       Лаки неловко шаркает ногой и перебирает пальцами, не зная, что и сказать. Она так долго колесила по миру, что любая страна кажется чужой, даже та, где она родилась. Потому что в ней она всё равно провела мало времени — её труппа часто выступала вне Фонтейна.       — Из далёких краёв, — отвечает Лаки, вопреки неловкости, невозмутимо — так намного привычнее.       Чун Юнь оглядывается на неё с уже устоявшимся непониманием — явно рассчитывал на другой ответ. Но всё равно не допытывается, вместо этого он позволяет себе на мгновение просиять в своей привычной и скромной манере, словно он придумал что-то гениальное.       — Хочешь попробовать местную кухню? — вновь спрашивает Чун Юнь, из-за чего Лаки разворачивается, чтобы посмотреть в том же направлении, что и он. — Это ресторан одной моей знакомой.       — Не люблю людные места, — сходу отвечает Лаки, едва заприметив через окна, сколько народу собралось в небольшом помещении. Чунь Юнь кивает.       — Я тоже. Могу попросить что-нибудь на вынос, — предлагает альтернативу мальчишка.       Лаки, задумчиво склонив голову набок, соглашается. Терять всё равно нечего. И, вроде как, её не просят заплатить, так что всё хорошо.       — Возьми всё на свой вкус, — сходу говорит Лаки, предвидев вопросы по поводу предпочтений, которых нет и вряд ли будут. Трудно быть привередой в еде, когда вынужден постоянно странствовать.       Чун Юнь пару мгновений мешкает, словно сомневаясь, что его вкусу вообще можно доверять, но всё же кивает и заходит в ресторан, оставляя Лаки наедине с вечереющим городом. Она снова оглядывается, пытаясь отвлечься от неловкого ожидания, и сама же не может не признаться, что Ли Юэ кажется чарующим — со всей своей изящной, неповторимой архитектурой и местностью. Действительно красивое место.       — Какая встреча, госпожа гадалка! — смеётся Син Цю, дружелюбно махнув Лаки рукой, подходя ближе и заставляя отвлечься от своих размышлений.       Лаки передумала. Совсем некрасиво. Отвратительно. Она хочет уехать. Сейчас же.       — Господин Син Цю, — нехотя отвечает Лаки, угрюмо поджимая тонкие губы, — как неожиданно. Какими судьбами?       — Просто разбирался с семейными делами. А вы? Решили сменить место работы? — Син Цю очаровательно улыбается, заставляя собеседницу недовольно цыкнуть. — Крестьяне перестали вам верить?       — Потомственным и самым точным гадалкам всегда верят, — гордо отвечает Лаки, задрав голову, и прежде, чем этот богатый засранец успевает вставить своё насмешливое «гадалка-комик», продолжает, — но сейчас я отдыхаю. Вместе с Чун Юнем гуляем по гавани. Он милый и приятный молодой человек, знаете ли.       — Знаю, — почти не меняясь в лице отвечает Син Цю, — мы всё-таки лучшие друзья с ним.       — Наслышана, — хмыкает Лаки, уловив тонкую перемену настроения, стоило только заговорить про времяпровождение с мальчишкой-экзорцистом, — как и о том, что место его дамы сердца свободно. Думаю, мы с ним прекрасно сойдёмся.       Син Цю посмеивается — Лаки готова поставить парочку монет на то, что не так весело, как раньше. Это действительно мило, что они настолько дорожат дружбой с друг другом, потому вмешиваться в это Лаки не собирается — только взаимно потрепать нервы богатому засранцу. Они оба наверняка знают, что охумутать наивного мальчика будет легко.       — Пройдёмся, госпожа Лаки? — предлагает Син Цю, самовольно и галантно подхватывая девушку под руку.       — Я обещала подождать Чун Юня здесь, — Лаки хмурится, оглядываясь через плечо на вход в ресторан, словно надеясь, что вернётся этот очаровательный мальчик и спасёт её из общества злобного богатея.       — Ничего, — улыбается Син Цю, — уверен, он успеет нагнать нас. Вы часто читаете книги?       — Если есть свободная минута, — неопределённо отмахивается Лаки, понимая, что её образование и начитанность явно не идёт ни в какое сравнение со знаниями человека из такой влиятельной семьи. Незачем раскрывать подобное и давать лишний повод для тонких издёвок.       — Тогда, быть может, вы читали сказки про рыцарей, спасающих принцесс от злых драконов?       Лаки закатывает глаза — даже прочитав от силы полторы книги за свою жизнь, она прекрасно знает такие банальные и избитые сюжеты. Син Цю, верно истолковав её реакцию, продолжает:       — Надеюсь, вы не против, если я расскажу вам одну похожую сказку? — он смеётся с тяжёлого вздоха, явно означающего «нет, упаси Архонт, не хочу», но напрочь его игнорирует. — Она начинается с того, что лживый дракон похищает невинного принца. Верный рыцарь, знакомый с его высочеством неизмеримо давно, и потому питающий к нему лишь светлые чувства, не мог так этого оставить и был вынужден вмешаться.       — И насколько же сильны светлые чувства рыцаря? — насмешливо фыркает Лаки.       — Боюсь, настолько, что строгому и консервативному Ли Юэ пришлось вводить цензуру, — навеселе отвечает Син Цю.       Лаки притормаживает, озадаченно пару раз моргнув.       Он влюблён в него.       Святые Архонты, это так же очевидно как и то, что он тот ещё книжный червь.       Син Цю не сказал об этом прямо и всё ещё говорит в своей шутливой манере, но за этой невинной «сказкой» ощущается нечто большее. Словно своеобразное предупреждение. Интимное признание.       Лаки не претендовала всерьёз на сердце Чун Юня — это была простая невинная шутка. Но теперь она, кажется, ввязана во что-то личное и совсем не то, что ей хочется.       Потому что этот мальчишка ей симпатичен, интересен, приятен — как угодно. Время проведённое с ним, пусть его и было совсем мало, отдаётся теплотой на душе и останется в памяти ещё на долгое время. Он не лез к ней в душу, не настаивал на раскрытии слишком личного, вместо этого Чун Юнь вёл себя так, словно они… друзья.       Но стоит ли эта симпатия того, чтобы лезть ещё глубже в это дело?       — О, я вспомнила эту историю, — Лаки хмыкает, отвлекаясь от размышлений на разговор, — вы забыли упомянуть, что рыцарь сам спихнул принца дракону.       — Рыцарь вскоре исправился, осознав свою ошибку, — Син Цю отсмеивается, — и даже предложил заплатить дракону мору.       Лаки бегло облизывает губы.       Мору.       Она снова оглядывается — в передних окнах ресторана замаячил Чун Юнь, уже, очевидно, купивший что-то им двоим. Что-то вкусное и старательно выбранное.       Стоит или не стоит того?       — Напомните, сколько рыцарь заплатил дракону?