*
Полотно паруса, набитое ветром, облаком висит над палубой корабля. Перед трапом стоит застывший граф Блуа. Едва он приехал в Анжу и увидел сияющее счастьем лицо Бэкхёна, его немножко покоробило от мысли: не выглядит ли он сам сейчас, как его друг? Это слегка остудило порыв непонятных чувств у юноши и заставило взглянуть на графа Райли настороженно. И всё же… Он сейчас стоит в устье Луары, раскинувшейся широким спокойным рукавом по всей долине, и изумлёнными глазами смотрит на корабль. — Это когг, — слышит он глубокий голос Юнги за спиной и кивает заторможено, словно знает, о чём говорит мужчина. — Длина — шестьдесят футов, ширина — шесть с половиной, высота борта — шестнадцать футов. Здесь одна мачта, один парус и восемьдесят вёсел. Юнги становится рядом, смотрит на дивное лицо, широко распахнутые голубые глаза и на мгновение замирает взглядом на желанных губах. Рядом снова носится Хёну, восторженно приветствуя капитана и моряков. — Пойдём, — обхватывает руку юноши граф, — смелее. Не бойся, я всё время буду рядом. Это абсолютно не утешило и не вдохновило Чимина. С тихой молитвой он ступает на трап, понимая, что близость мужчины — то ещё испытание. — Хочешь раскрыть парус? — тихо шепчет Юнги на ушко любимому. — А разве он не раскрыт? — чуть вздрагивает юноша, отступая на полшага. — Он ещё подвязан. Нужно только потянуть, чтоб ветер надул его полностью. — Отец, и я хочу! — Хёну птичкой порхает около них, никак не желая угомониться. — Тогда ты — с противоположного борта, — кивает граф, давая знак моряку проследить за сыном. Волнительно — это не то слово, которым можно описать состояние юноши. У него колени трясутся, когда Юнги обхватывает его в объятия со спины и сплетает свои пальцы с пальцами Чимина, обхватывающими канат. Вокруг суетятся моряки — поднимают якорь, убирают трап и отвязывают швартовые концы с берега. Под их ногами трюм, откуда доносятся окрики и глухие постукивания дерева о дерево. Со скрипом из отверстий фальшборта выезжают огромные лопасти вёсел, и капитан что-то зычно командует. Чимин слышит лишь: «Тяни!», и собрав все силы, тянет канат вниз, во все глаза наблюдая, как с шумом распахивается огромное полотно с чёрным волком, стоящим на задних лапах. Корабль медленно, со скрипом и шелестом, отплывает от берега, а юноша всё ещё не может прийти в себя. — Не бойся, — шепчет Юнги, нежно смотря на юного графа. Хёну носится от одного борта к другому, крича: «Мы плывём! Щиты к борту!». Чимин не может сдержать улыбки, глядя на него. Граф незаметно кивает капитану, и Хёну тут же нашли дело, сделав его ответственным за уровень киля, что никак не повлияло на восторженный писк и улыбку до ушей. Молодой граф Блуа немного устыдился своей боязни, выдыхая судорожно, пытаясь осмотреться вокруг. Впервые Чимин видит водную гладь не с берега, а с палубы корабля. Едва он делает шаг — палуба уходит из-под ног, а небольшая качка заставляет споткнуться. Юнги вовремя обхватил талию юноши, не давая упасть лицом вниз, и засмеялся. — Ох, не смейтесь надо мной, граф. Я вам отомщу! Заставлю вас, не знаю… Танцевать до упаду! — С тобой — всё что угодно, Чимин! — ещё громче смеётся мужчина, утягивая юношу за собой. — Пойдём, я покажу тебе самое важное место корабля — место, где крепится руль. Они идут вдоль борта, поднимаясь по короткой лесенке на широкий выступ, с которого всё видно как на ладони. Чимин замечает, что внешние края бортов закрыты щитами. — Так вот что значит «выставить щиты»? Это что-то обозначает? — В ранние времена это означало бы, что корабль военный и вышел в поход, за добычей. А сейчас щиты — просто распознаватели, указывающие, какому из родов принадлежит судно. Юнги невероятно нравится любопытство юноши, и он готов часами рассказывать любимому истории. — А волк на парусе тоже что-то означает, или это для устрашения? — улыбается юноша, смотря на парус над их головами. — Волк — часть герба лордов Норфолк. Мои предки были из племени ицены, населявшего весь юго-восток Британии, и в язычестве их тотемным животным был чёрный волк — «хор вулк» — на британском диалекте ставшим «норфолк». — Так вот почему вас называют Чёрным рыцарем? — ещё шире улыбается Чимин. — На гербе Блуа тоже волк, но он держит в зубах королевскую лилию. Юноша радуется, что тоже может рассказать что-то занимательное мужчине. Отчего-то он горит желанием понравиться мужчине, удивить его чем-то. — Ещё при Гуго Капетинге мой предок спас одного из сыновей короля во время охоты, чем и заслужил лилию на гербе. — Но среди твоих предков, я так понимаю, не было моряков? — спрашивает Юнги, пытаясь скрыть свою усмешку. — Нет, никого. — Чимин смотрит с прищуром, хоть и улыбается. — Я предупредил, граф, смеяться надо мной — вам же хуже! — Упаси Боже, и в мыслях не было, — широко улыбается мужчина. — Идём со мной, — чуть серьёзно говорит мужчина, обхватывая руку юноши. Он уводит его на нос корабля, огибая широкий парус и проводя по скрипучему борту. Здесь, у причудливо изогнутого форштевня в виде вытянутой морды собаки, граф забирается на выступающие лесенки, становясь на самый край борта, и протягивает руку юноше. — Смелее. Я не отпущу тебя, не бойся. Чимин боится, сам не понимая, чего более: пугающей высоты над водной гладью или столь явной близости мужчины. Но не отступает — сжимает протянутую руку, взбираясь на борт. Он думал, что будет стоять за Юнги, но мужчина сразу выставляет его вперёд, а сам встаёт сзади, крепко обхватывая за тонкую талию. Дрожь проходит по телу юноши, и глаза сами собой закрываются от страха. Голос мужчины хрипит над розовым ушком, дыханием щекоча скулу: — Открой глаза, взгляни на реку. Тебе понравится, мой прекрасный. И Чимин смотрит. Дух захватывает в тот же миг, когда он открывает глаза. Корабль почти не качает из-за большой скорости, набираемой с каждым сильным, широким взмахом вёсел, и юноше кажется, что они просто летят над речной гладью. — Юнги!.. — восторженно выдыхает юноша и жмётся ближе, трепетно обхватывая мужчину ладонями. — Что, мой прекрасный? — Это невероятно! Меня как будто ветер щекочет и река сама несёт! — Ты не представляешь, как это волнительно бывает в море. Я бы очень хотел увезти тебя с собой, показать Ла-Манш, силу его волн, суровость ветра. Ты бы полюбил его так же, как и я люблю. Море просто невероятно! — Так вы меня любите или какие-то там волны? — смеётся Чимин, наигранно дуясь, и смотрит на мужчину через плечо. Юнги смущённо свешивает голову. — Тебя. Так просто и коротко, а у Чимина сердце ёкает и падает куда-то вниз, будя стайку каких-то насекомых, что крыльями царапают и щекочут всё нутро. Вмиг становится жарко, хоть прохладный ветер реки овевает лицо и тело. С затаенным страхом Чимин понимает, что он счастлив — прямо сейчас и здесь счастлив! И от этого ощущения его накрывает такая нега, что он позволяет себе откинуть голову на плечо мужчины и накрыть руки, обнимающие его, своими руками. Он смотрит на реку, что искрится под летним солнцем, видит красоту природы вокруг, сотни раз наблюдаемую им, и всё сейчас абсолютно по-другому, словно в первый раз. — Хочу показать тебе море… вот точно так же, — шепчет мужчина, сильнее сжимая юношу. — О, граф! Вот так я бы не смог стоять. Там, наверное, ещё страшнее. Я совсем-совсем несмелый, — вздыхает Чимин, щекоча своими светлыми прядями щёку мужчины. — Ты очень смелый, — шепчет Юнги, доводя до мурашек своим глубоким хриплым голосом, потираясь мягко о скулу любимого. — В тебе столько затаённой смелости, что ты и сам ещё не знаешь. Граф чувствует, как улыбается юноша, как напрягаются его упругие щёчки, и тихий хрип усмешки срывается с божественных губ. — Откуда вы знаете? — Знаю, — уверенно шепчет в ответ Юнги. — Настанет день, и ты всех удивишь своей смелостью, приняв решение, которое изменит твою жизнь. И твоя решимость поразит многих, в том числе и тебя самого. Слова мужчины врезались в сознание юноши, но прямо сейчас, находясь в эйфории невероятной свободы и рук Чёрного рыцаря, Чимин не хочет думать о них. И не хотел до того самого дня.*
Печальный взгляд красивых глаз устремлён на реку, где белый парус с чёрным волком, катится по водной глади. Даже отсюда, со сторожевой башни Анжу, видно, сколь весело и волнительно тем, кто там находится. Сокджин замечает светловолосую макушку графа Блуа и неизменно следующего за ним темноволосого графа Райли. Радостные восклицания затихающим эхом доносятся до короля, что стал невольным свидетелем речной прогулки двух… Влюблённых? То, что граф Райли безумно влюблён, он почувствовал сразу, но было ли его чувство ответным — Сокджин не смог бы ответить однозначно. Однако быстро мелькающая по палубе тонкая фигура и звонкий смех юноши говорили о том, что ему сейчас с мужчиной однозначно хорошо. Бэкхён стоит чуть позади короля, тоже любуясь картиной прекрасного летнего заката, и боится дышать от счастья за то, что у Юнги с Чимином всё хорошо. Да и сам он светится: от герцога за милю разит любовью, а нефритовое кольцо греет руку и сердце, подаренные любимому мужчине. О, Чанёль! Мужчина, без которого он больше не мыслит ни дня своей жизни! Сейчас он в лагере пилигримов — лорд Лаут всё время заманивает его туда тренировочными боями, военными смотрами, — и это немного беспокоит Бэкхёна. Но успокаивает то, что каждый вечер Чанёль возвращается в замок, в его объятия, в их постель, к его поцелуям. — Ваш друг верно счастлив сейчас? — тихо спрашивает король, чуть кивая на подплывающий к берегу корабль. Его невольно сорвавшийся горестный вздох немного волнует герцога, подметившего грусть и тоску в красивых глазах монарха. — Я бы очень хотел, чтобы так и было на самом деле. Юнги… граф Райли не только мой кузен, но и замечательный друг. Он заслуживает счастья. — Я имел в виду графа Блуа, — поправляет Сокджин. — Он ведь тоже ваш друг? — Он мой лучший друг. Самый светлый и прекрасный человек, которого я знаю. Вот только не могу уверенно ответить на ваш вопрос, Ваше Величество. — Давайте оставим церемониал, прошу вас, просто Сокджин. Здесь никого нет, и за всё время нашего знакомства я очень привязался к вам как к хорошему другу. — Хорошо, — улыбается молодой герцог. — Тогда и вы называйте меня просто — Бэкхён. — Так почему вы считаете, что граф Блуа не может быть однозначно счастлив, как и граф Райли? Поступок графа на турнире вдохновил меня. Я посчитал его выбор признанием истинных чувств, а не шуткой. Я прав, Бэкхён? — Да, вы правы, Юнги действительно любит Чимина. Вот только… — Юному графу претят такие чувства мужчины, — договаривает за него король, — это я тоже почувствовал. Но с тех пор прошло время, и сейчас, глядя на них, я не могу сказать, что граф так уж противится чувствам рыцаря, — мягко улыбается Сокджин, наблюдая за тем, как Юнги на руках уносит юношу с корабля по трапу. — О, боже! Лишь бы всё сложилось! Боже милостивый, молю тебя! — Бэкхён шепчет молитву, не веря собственным глазам. — Так волнуетесь за них? — смеётся Сокджин тихо, смотря на герцога, прикрывшего в молитве глаза. — Очень. Юнги так долго скрывал, так любил отчаянно, но безнадёжно. Я был свидетелем его мук, которых он категорически не позволял облегчить, открыв глаза Чимину на его чувства. — Вот как? Давно? Безнадёжно? — король заметно призадумался, падая в свои собственные воспоминания, а секунды спустя продолжает совсем тихо: — Я тоже… знаю одного человека, который скрывает свои чувства. Вернее, не может быть уверенным в ответном чувстве и молчит, боится уже давно. Бэкхён почему-то сразу понимает, о ком говорит король — о себе самом. Не замечать нежных взглядов монарха, которыми он ласкает Белого рыцаря, не видеть его тоски в отсутствии последнего, не слышать печальных вздохов, что слетают с уст Сокджина, невозможно. Король влюблён и, как становится понятно, уже давно. — А он… этот человек, о ком вы говорите, никогда не пытался признаться, хоть намекнуть? Может, тот, кого он любит, ждёт этого и тоже боится? — Я пытался, — выпаливает король, но быстро прикусывает язык, — то есть… он, тот, другой, пытался и даже чувствует в ответ тёплое и волнующее. Но ни слова, ни порыва в ответ не получает, и от этого так больно… Сокджин совсем сникает, жмурится, боясь появления слёз, кусает губы, чтоб не дрожали, и весь его измученный любовью вид столь несчастен, что Бэкхён не выдерживает — подходит, мягко касается руки монарха, сжимая в знак поддержки, и шепчет тихо: — Если бы я встретил того, о ком вы говорите, Сокджин, того, кто так страдает от невысказанной любви, я бы сказал ему: «Признайся». Не нужно более ждать и терзать своё сердце. Уверен, что и тот, кого он любит, испытывает те же чувства, но что-то мешает ему — долг, иерархия, нерешительность, в конце концов. Нужно сделать так, как поступил Юнги: признаться сразу, в открытую, чтоб не отвертелся. Может, он даже этого и ждёт — первого шага. — Вы правда так думаете? — Сокджин смотрит удивлённо, даже изумлённо. Как же он сам до этого не додумался? — Признаться самому? Может, и правда, если он узнает, как я… — король умолкает, робкая улыбка расцветает на его красивом лице, и пальцы, чуть дрожащие, сжимают в ответ руку герцога. — Спасибо. — Ох, что вы, монсеньор, — так же мягко улыбается Бэкхён. — Я буду ещё более счастлив, если вокруг меня будет как можно больше счастливых людей. Я бы очень хотел, чтобы и вы были счастливы, Сокджин. — И я хочу, — окончательно смущается король. Их отвлекают звонкий смех юноши и радостные визги мальчика у ворот замка. — Вернулись. Без улыбки смотреть на них невозможно, — замечает Бэкхён. Сердце его прыгает от радости за них, за Юнги. — Они похожи на семью, — улыбается Сокджин, глядя на заезжающих в ворота замка. А герцог снова возносит молитву за то, чтобы они действительно стали таковыми друг другу.*
Дни летели сумасшедшим ярким калейдоскопом, и Чимин позволил себе отпустить всё и просто наслаждаться тем сумасшествием, что творится вокруг него. Каждый день рядом с Юнги — новое открытие. Вся та нежность, вся забота, которой он хотел окружить своего возлюбленного, вырывались огромными тёплыми волнами, затопляющими всё вокруг. Не замечать чувств мужчины к юноше было невозможно — да он их и не скрывал! Но и выставлять любовь напоказ, делать из таких хрупких, нежных чувств представление, Юнги не желал никоим образом. Его тихие, проникновенные признания находили благодатный отклик в юном, трепещущем от такого внимания сердечке юноши. Чимин не отталкивал, но и не проявлял никаких чувств, напоминающих ответную любовь. Всё, что он мог выразить, — это смущение, азарт и дикое волнение из смеси страха и желания. Всё чаще Чимин чувствовал со стороны графа некий напор: пылкие признания, красноречивые взгляды и касания. Это настораживало, но и было забавным. Порой юноша подыгрывал — томно поглядывал, ненароком касался, вздыхал тихо, когда мужчина в очередной раз шептал красивые признания, а потом сгибался в безудержном хохоте, превращая всё в шутку и веселье. Вот только Юнги потом становилось никак не весело. Внутри него копилось тяжёлое давящее чувство оскорблённого мужчины, чьи чувства не воспринимают всерьёз. Это было больно. Однажды, после конной прогулки у побережья Луары, они поднимались по каменной лестнице, ведущей к покоям. Весь день молодой граф мучил Юнги, доводя до позорного головокружения своей красотой. Чимин сиял в лучах закатного солнца, сводя с ума блеском льдисто-голубых глаз, в которых играли лукавство и озорство. Пухлые губы то и дело расплывались в яркой улыбке, графу Райли так и хотелось её поцеловать. Чуть загорелое нежное лицо сияло внутренним светом, а волосы в лучах закатного солнца отливали красным золотом, тяжёлыми мягкими прядями облеплявшими невыразимо красивое лицо. Чёрный агат серёжки поблёскивал в правом ушке, шёлковая рубашка со шнуровкой, под нежным голубым суконным жилетом, была распахнута до середины груди из-за жары, и сияние золотистой кожи, мелькавшей меж шёлка, буквально доводило мужчину до дрожи в коленях. — Ты сводишь меня с ума… — сорвалось с губ мужчины, и не различить тягучей страсти и томления в его голосе было невозможно. Чимин замер на мгновение, и мужчина заметил, как дрогнули ресницы юноши, а золотистая кожа стала чуть розовой от смущения. В следующее мгновение молодой граф засмеялся: — А давайте проверим, может, не только у вас такая реакция? Предлагаю так же подшутить над каким-нибудь… не знаю, прислужником например. Вот будет смеху… Но юноша не успел договорить — внезапно почувствовал затылком каменную стену, о которую его здорово стукнули. Юнги крепко прижал его всем телом, захватив руки и зажав их над головой. Испуганные глаза столкнулись с тяжёлым, потемневшим взглядом мужчины. Чимин трепыхался, пытался вырваться из тисков рук, но Юнги лишь сильнее зажал его, чуть толкнув бёдрами в пах. Юноша замер, пряча испуганный взгляд. — Вылюбить бы тебя прямо сейчас… у этой стены, — прохрипел мужчина, прикусив Чимина за щёку. — Может, тогда бы ты понял, как я умираю от желания обладать тобой. Граф выдыхает судорожно, но не может и слова вымолвить — лишь дрожит в руках мужчины. Но тот ослабляет хватку, отпуская руки и отходя от стены на полшага. Да только юноше не дают прийти в себя: широкие ладони мужчины обхватывают лицо любимого, так трепетно, мягко, заставляя смотреть в глаза. — Мои чувства — не шутка и не то, над чем следует смеяться. Не заставляй меня, любовь моя, показывать всю силу моей страсти, которую я сдерживаю из последних сил. Ибо близость с тобой — это испытание, которое я не пожелаю и врагу. Гореть и не сметь касаться, любить и не получать ответного чувства, — нет страшнее наказания для любящего сердца. А ты превращаешь всё в шутку. Может быть, моя любовь — грех для кого-то, но для меня она — самое прекрасное, что я испытывал когда-либо. Не смейся над моими чувствами, Чимин. Более юноша не смел играть с мужчиной, чью скрытую страсть успел ощутить на себе. Он стал осторожен, но в то же время внутри него всё клокотало от ощущения власти над мужчиной. Что будет, если он поманит, завлечёт?.. Хотя это не более чем бесовские нашёптывания, от которых Чимин старательно отмахивался. И всё же… порой он не мог вовремя спрятать лукавый взгляд, и мужчина ловил его. И чёрт с ним!*
Чанёль хоть и устал так, что мышцы ныли от долгих упражнений и ноги гудели от скачек на резвом скакуне, но в приподнятом настроении. Очередной день в лагере крестоносцев был насыщенным. Хосок был абсолютно прав: барон Тироли — лучший стратег и военачальник, которого ему когда-либо пришлось знать. Рыцаря влекло отнюдь не к показательным, а настоящим тренировкам, и вся эта атмосфера праздника мужской силы и доблести, дающая ощущение масштабности и грандиозности предстоящего похода, будоражила мужчину. Сейчас рядом с ним вышагивает Хосок, и они почти не умолкая обговаривают следующие тренировки, какие-то моменты предстоящего похода. Внезапно ирландец не выдерживает и выпаливает: — Так жаль, что тебя не будет с нами в этом походе. Твоя сила и доблесть нашли бы достойное применение в сражениях! А ты вынужден чахнуть в замке под боком юного герцога… — Он мой возлюбленный, и быть рядом с ним — истинное счастье для меня, — непонимающе отвечает Чанёль, глядя на друга. — Но, признай положа руку на сердце, ты бы предпочёл уйти вместе со мной вслед за Белым рыцарем тому, чтобы остаться непонятно кем наследному герцогу, которого рано или поздно женят? Тебя в лучшем случае отошлют в гарнизон, дослуживать свой век вассальным рыцарем… Но Чанёль не дали ответить. — Так вы думаете обо мне, лорд Лаут? Что я способен оставить любимых мной людей, попросту удалив их с глаз долой? — раздаётся тонкий мягкий говор герцога Анжуйского, от чего сердце сероглазого рыцаря замирает. — Бэки, ты не так всё понял… — начал было оправдывать друга Чанёль, но Хосок не дал договорить. — Мне жаль, герцог Бён, что вы стали свидетелем нашего разговора, но я могу повторить его и в вашем присутствии. Только запомните, что моё высказывание не касается лично вас, оно было общим. — И всё же, вы предполагаете, что у Чанёля будет именно такая участь, не так ли? — голос юноши холоден, а медовые глаза мечут молнии. — Это участь всех тех, для кого любовь невозможна. Но я буду молиться, чтобы она обошла моего друга стороной. — И вы по доброте душевной завлекаете моего возлюбленного в поход, дабы миновала его злая судьба быть любимым мной? — выходит из себя Бэкхён, всё меньше и меньше контролируя эмоции. — Бэк? — Чанёль смотрит предостерегающе. — Успокойся, всё совсем не так. — Нет, мой друг, всё так. И вам, милорд, при всей вашей власти, не удастся удержать смелого духом рыцаря, если он всё же решится отправиться в Святые земли! Бэкхён сникает. Чуть дрогнувшие плечи опускаются, а взгляд подозрительно блестит выступившей влагой. Слуги, что стали невольными свидетелями их разговора, не смеют и глаз поднять, прячась за гобеленами драпировок или ретируясь в проходах замка. У Чанёля сердце падает от вида возлюбленного. Он быстро подходит к нему, обхватывая руку, и обращается к своему другу: — Хосок, ты не представляешь, насколько ошибаешься. Бэки не нужно удерживать меня силой власти, он держит моё сердце силой своей любви. Если и суждено мне отправиться в далёкие края — неважно, с какой целью, — то только рядом с моим любимым, не иначе. — Я рад. — Хосок выглядит абсолютно неубеждённым словами друга. — Позвольте откланяться, — и удаляется. — Оставь, Чанёль. Что скрывать? Твой друг прав: я заставляю тебя быть рядом со мной. — Ты сам знаешь, что это неправда. — Прости, прости, любимый. Я просто ревную… и злюсь. Ты всё время там, с ними, тебе там хорошо, лучше, чем со мной. — Ты знаешь, что и это неправда, — мужчина пытается обнять Бэкхёна, понимает, что их могут увидеть, но желание утешить сильнее. — Мне нигде не будет хорошо так, как рядом с тобой, ангел мой. Бэки, не стоит ревновать и злиться из-за этого. Крестоносцы скоро покинут нас. — А если тебя заманят рассказами о славе и доблести во имя Господа, о далёких берегах, где Царствие небесное? Если ты уйдёшь с ними, оставишь меня… Я не переживу. Тихий смех мужчины, что всё же притянул юношу к груди, заканчивается нежными поцелуями в щёку и в висок. Он шепчет, мягко обволакивая голосом, признания в любви и уверения в преданности, которым Бэкхён, конечно, безоговорочно верит. Но зерно страха и сомнения уже закралось в его сердце. В сотый раз юноша жалеет, что поддался соблазну и пригласил короля Сокджина в Анжу, сделав свой замок его временной резиденцией. Бедное любящее сердечко сжимается от затаённого страха, что этим поступком он подписал себе приговор, лишающий его единственной любви, счастья. О, если бы знал юный герцог, что тот самый «приговор», где чёрным по белому записано имя наследника престола, прямо сейчас подписывается французским королём! О, если бы знал прекрасный юноша с медовыми глазами, что прямо сейчас из далёкого Прованса выехала пышная делегация, что везёт для него юную невесту! Но он не знает. И думать ни о чём подобном не хочет, заглушая непонятную тревогу страстными поцелуями и пылкими ласками, закрывая от всего мира свою любовь — пусть и совсем ненадолго — в спальне.