Скорость, с которой падают звëзды.

      Время постепенно казалось всë более странным, пока Мэйбл шла домой. Они с Кэнди разошлись уже затемно, договорившись обязательно встретиться завтра и заняться чем-нибудь крайне полезным. Поиграть в ту настолку с игрушечным телефончиком, например.       И вот теперь, когда до Хижины Чудес осталось несколько шагов, Мэйбл кое-что поняла. Во-первых, что-то определëнно не так, во-вторых, рука на месте пореза очень подозрительно горит. Не так, как это было бы обычно, при любом другом порезе. С другой стороны, лечили еë с помощью магии, так что, подумала она, может всë и в порядке. Подумала и открыла дверь.       В ту же секунду мир перевернулся. Мэйбл упала в дверной проëм, дверь за ней исчезла, вдруг стало мокро и холодно, одежда прилипла к телу, а уши заложило. Верх и низ смешались в бесконечном потоке воды, мысли смешались в однообразную серую массу. Клейкую и тягучую, тяжëлую и плотную. И сквозь эту пелену смогла пробиться единственно разумная мысль.       Лëгкие уже стали гореть от недостатка кислорода, рука стала ужасно болеть. Пальцы онемели. Мэйбл с трудом смогла побороть приступ паники, выдохнула немного воздуха и поплыла туда, куда ушëл пузырь. Едва она только коснулась поверхности воды рукой, как мир перевернулся снова. Стало сухо, тепло и больно. Она обнаружила себя упавшей в коридоре Хижины Чудес. За спиной тихо скрипела на ветру дверь.       Время, казалось, так и не сдвинулось с мëртвой точки. Оно до сих пор было ужасно неприятным и непонятным. Здесь не должно быть так тихо и темно. Ощущая себя до странного спокойно, Мэйбл проигнорировала боли в руке и медленно встала. Старые половицы трещали и скрипели при каждом движении, и это звучало настолько чужеродно, что по еë спине пробежал холодок. Она сделала два шага. И вдруг чëрт еë дëрнул оглянуться.       На полу в двух шагах от двери безвольной куклой лежала Мэйбл Пайнс. Жутко побледневшая, она вся тряслась и тихо хрипела при дыхании, каждые несколько секунд тихо откашливая всё более розоватую слюну. Или то была и не Мэйбл Пайнс вовсе? Просто пустая оболочка? Сейчас она вроде как отдельно от себя, наверное. Хотя вопрос о том, кто же из них всё-таки та самая загадочная «Мэйбл Пайнс» оставался открытым.       И уже теперь, в луче тусклого уличного света она смогла разглядеть пыльную серость. В этой хижине было не просто темно. В этой чёртовой хижине не было ни единого цвета. Ничего, кроме удивительного множества оттенков серого. И она сама выглдела так, словно целую вечность принадлежала только этому месту. Не к месту ослепительно яркой была только пустая оболочка у двери и уже слишком красная слюна, маленкой лужицей растекающаяся на полу.       Ощущая лишь отвращение, она медленно отвернулась от единственного назойливого цветного пятна, как тут же темнота треснула по швам в глубине коридора впереди. Ярко вспыхнула рваная белая линия, чтобы за секунду превратиться в широкий неоново-жёлтый разлом, из которого сразу же вышел Билл. И сам он, с ног до головы отвратительно яркий, выглядел на самом деле не ярче грозовой тучи. — Ну и что, скажи на милость, ты тут делаешь? Почему, — он в два шага преодолел расстояние между ними, — ты вечно оказываешься везде, где тебя быть не должно?       Она смотрела на него невидящим взглядом, до страшного сухими глазами. Словно он был бы не просто пустым местом, но чем-нибудь ещё более незначительным, и этот холод в её глазах отчего-то передался ему. Едва он поднял руку, сразу дёрнулся, как от огня. Звезда приоткрыла рот, и с языка по губам крупными каплями потекла тёмная густая жидкость. — Возвращайся в своё тело. Быстро.       Вся эта ситуация с самого начала была полным, абсолютным, самым-самым настоящим бредом. Билл не знал, как она попала в пространство по ту сторону, но что оказалось по-настоящему страшным — он ни малейшего понятия не имел о том, почему это самое пространство отвергало её. Она смотрела на него всё такими же сухими пустыми глазами, и в ответ ему что-то тихо пробулькала. Вязкая жидкость запузырилась на её губах, уже стекая по подбородку и капая на пол без единого звука. — Да чёрт бы тебя побрал, Мэйбл!       В следующую секунду Билл буквально толкнул её, чтобы она упала в собственное тело. И имя. Точно было имя. Чьё оно?       Когда Звезда очнулась, входная дверь оказалась закрытой. Сквозь грязные окна пробивался необычайно яркий свет луны, стёкла громко дрожали от ветра. Он одиноким волком завывал где-то в водосточных трубах, склонял поближе друг к другу тонкие ветви деревьев. И ни одного постороннего звука.       Сознание отключилось, в следующий раз Мэйбл осознала себя с трудом разлепив глаза в своей кровати. Она совершенно не помнила ничего после погружения на ту сторону: ни того, как остервенело растёрла ногой по полу красную лужу собственной слюны, ни того, как поднималась потом на чердак, оставляя за собой тусклый красный след. Ни того, как уснула, прежде чем успела надеть полностью пижамные штаны.       Снаружи всё ещё было темно. Как ни странно, стало даже темнее. Хотя, казалось бы, ничто уже не странно. И тишина. Полнейшая подозрительная тишина. И покой. Уснули они там что ли, в своей лаборатории? Много ночей подряд Диппер и дяди проводили время исключительно там. Им, якобы, работалось ночами легче. Как оказалось, не в этот раз. Медленно повернув голову в сторону какого-то тихого шороха, Мэйбл вдруг обнаружила своего брата спящим, о чудо, на собственной кровати.       И вообще, с момента возвращения домой из замка Билла, Мэйбл всё больше казалось, что её просто игнорируют. Избегают всеми силами, делая что и где угодно, только не с ней. Как же это всё несправедливо. Чем она заслужила? Почему именно она здесь чужая? Да у демона разума в логове к ней и то отношение было лучше, чем среди родных. Столько лет прошло, но ничего не изменилось ни в этой хижине, ни в этой жизни. И если с дядями всё понятно без слов, то Диппер… Иногда казалось, что он спятил. Сошёл с ума окончательно и бесповоротно, помешался на своей науке.       А Мэйбл не понимала ни слова, пока он рассказывал ей в очередной раз про колледж, в который собирался поступать после школы. Единственное, что чётко улавливал мозг из всей этой бессвязной восторженной болтовни — колледж в другом штате. Он уедет. Её брат вот так запросто уедет вслед за какой-то там выдуманной наукой. И это было больно, и становилось ещё больнее с каждым таким разговором.       Чёрт, да если так подумать, в этом доме хорошо общались только мужчины. И Мэйбл всё чаще ловила себя на мысли, что больше не чувствует себя в главной роли. Опять всё хорошо только у мужчин. Даже дома, пока Диппер занят своей ерундой, отец абсолютно ничего не делает, а мать на него в очередной раз орёт и плачет сама же от своих слов, так и не получая никакой отдачи. Они все. Все до единого. Просто осточертели Мэйбл. И она искала поддержки у брата, но вместо чувств он всё говорил о каких-то формулах, о химических процессах в голове. И она замолчала. Затыкала уши наушниками, закрывала глаза и подолгу слушала не вникая какие-то видео. И погромче. Только чтобы не с ними, только чтобы не одна.       А теперь опять одна, даже без интернета. Даже без дурацкого радио. По щекам её крупными каплями покатились горячие слёзы. Она плакала тихо, без единого всхлипа. Хотелось сейчас только вновь побыть с Биллом, но он не придёт. Дал же обещание. Тупое, идиотское обещание. И почему он всегда соглашается только на то, что ему самому выгодно?       Хотя один раз точно облажался по-полной. Никто в здравом уме не согласился бы попасть в эмоциональную мясорубку, подумала Мэйбл, медленно сползая с кровати. Это всё бред. Бред сумасшедшего, который не помнит, когда в последний раз чувствовал себя хорошо. В жизни ничто и никогда не бывает гладко и хорошо. Даже известный человек на самом деле глубоко несчастен, несмотря на то, что у него для счастья есть всё.       И Мэйбл, простая девушка Мэйбл просто хотела почувствовать тепло, поэтому плелась на слабых ногах в пустую гостевую комнату, оставив окончательно сползшие штаны где-то по дороге. Просто было всё равно. — Билл? — робко спросила она у пыльной пустоты, едва решившись заговорить.       А пустота молчала. Сквозь грязное окно слабо пробивался тусклый свет, вся комната казалась в нём однотонной и серой, как в кошмаре. Где-то в углу настойчиво тикал механизм старых часов. И с каждым новым стуком проржавевших стрелок, всё ощутимее что-то тяжёлое сжималось в груди в тугой ком. — Билл, — уже значительно громче сказала Мэйбл. — Ты же обещал. Дал обещание прийти, если позову…       Но пустота продолжала молчать, тихо настукивая свою мелодию на часовых стрелках. И эта музыка отчего-то напоминала Мэйбл похоронный марш, поэтому она с грохотом открыла окно, схватила в руки часы. Их корпус издал лишь жалобный щелчок, пока она не отдышалась от нахлынувшего гнева. А потом они полетели.       Хоть времени и привычно летать, такого полёта оно до сих пор не знало. А Мэйбл было просто всё равно. Она забралась на пыльную скрипучую кровать, накрылась одеялом с ног до головы и долго думала, прежде чем снова уснуть.       Часы, окутанные яркими жёлтыми искрами, уже ближе к утру сами собой вернулись на своё место. Целые и невредимые.