Из руин

      Бывает, события развиваются стремительно. Моргнуть не успеваешь, а все уже с ног на голову.       Вот все было спокойно. Вы расчесывались перед сном и недовольно пыхтели: шевелюра стала совсем непослушной. Особенно сейчас, после мытья.       Тут на уши обрушился грохот — распахнулась дверь — и вас, настигнув одним шагом, сгребли за ошейник, потянув так резко, что весь воздух из легких выбило. Даже на хрип не хватило — все звуки от страха замерли в горле; лишь ноги, едва касавшиеся пола, дернулись вяло.       Сэр Бенедикт собственной персоной (а кто же, Десятирогий его за ногу, еще) выдохнул вам прямо в лицо, чуть ли не дрожа от плохо сдерживаемой ярости:       — Ты, сволочь! В крепости святого ордена!..       Отстраненно мелькнула мысль, что давно он не выглядел так хтонически — в бесновато блестящих глазах одно лишь пламя фанатизма, ни капли человека. Будто какой-то необъятной сущности в глаза смотришь.       И сопротивляться смысла нет.       С другой стороны, вы не понимали, сопротивляться… Чему? Перебрав события последних нескольких дней, вы не нашли никаких за собой промахов. Хотя сердце так безумно колотилось, что назвать голову трезвой было бы трудно.       — С-сэр Бенедикт, ух… да погод-дите вы… Да на продажу это!       Новый голос — запыхающийся, запинающийся — показался смутно знакомым. И медленно до вас дошло, чья фигура сейчас стояла в дверях.       То была немолодая кухарка, которая вам последние пару дней раздавала пустяковые поручения. Правда, перепуганной выглядела она куда как менее солидно, вот и не признали сразу.       Хорошо. Ладно.       Стойте, да нет же, не хорошо и не ладно, как вы втроем вообще в одной комнате оказались?       Хватка на шее не ослабла, но будто бы дрогнула. Перед глазами заплясали звезды; еще немного — и задохнуться можно.       — На продажу? В Тарвилле лавочку для еретиков открыли?       — Да обычная это кукла! В город повезем, ваша девка просто помогает, руки-то у нее золотые, сами знаете, — протараторила женщина так, что стало очевидно: собрала все свое мужество, чтобы сказать хоть что-то складное.       Вы бы нервно посмеялись на то, какая гримаса в мгновение ока сменила первобытный гнев, но вам бы чем-то дышать…       — Тканевая? — подозрительно покосился сэр Бенедикт. Отпускать он вас и не думал, но натиск ослабил ровно настолько, чтобы вы смогли вдохнуть и тут же закашляться до слез.       — Так дешевле ж, чем с дерева. Расходятся быстрее. Да и не похожа она на ведьмовскую, на ней ж лицо есть… — насколько вы смогли судить, кухарка осеклась и стремительно побледнела.И вряд ли это можно было списать на муть перед глазами. – А-а-а, э-м…       — Я понял. Пшла вон. Об этом, — он брезгливо поморщился и махнул рукой, ясно давая понять, что имел в виду, — поговорят с тобой позже.       От такого тона — вроде как пренебрежительного и не особо-то раздраженного по палитре сэра Бенедикта, но сулившего большие беды – всегда живот свинцовел от страха. Даже у вас, привыкшей ко многому.       Несчастная женщина покинула комнату белой как плесень, и вы вслушивались в ее удаляющиеся шаги, пока стояли в мертвом молчании. Вас все еще держала за шею рука в кожаной перчатке. От тревоги, от которой тряслись коленки, хотелось бежать.       — Видимо, останусь без своих медяков, — пробормотали вы, упорно избегая взглядом человека, над вами нависающего.       Ведь кладка на стене такая интересная… Вы раньше не замечали — ого, это что, кусок настоящего гранита? Пыльноват, да, но сейчас, когда у вас появилась замечательная керосиновая лампа, вы ясно увидели зернистость… Еще и интересный такой, светлый, розовый, с темно-зелеными включениями… как только в кладку попал, неясно. Вот сейчас сэр Бенедикт уйдет, и вы определите, что именно это за камень…       — Разговор есть.       Давление на шею исчезло, но вы едва не простонали от досады сквозь шумное дыхание и вновь накативший кашель — в сторону, потому как сэр Бенедикт не отодвинулся ни на единый сантиметр.       Неужели без этого нельзя? И чего сэр Бенедикт всегда на ночь глядя — так, только заливаться краской не стоит. Да, он любит с вами… кхм, скажем «взаимодействовать» после заката, но ведь и разборы полетов обычно в это время происходят. Не стоит думать о том, как он вложил вам в руки нож недавно и — кстати, интересно, зажила ли та рана на животе? Вы надавили лезвием чуть сильнее, чем стоило, и запаниковали, когда крови натекло целое море. Еще и так не вовремя накатили воспоминания о том, как вас кромсали на алтаре, и стало так тошно, что закружилась голова. Только язвительные комментарии, мол, «вот по этой причине бабам в крепости не место», заставили вас прийти в себя. И надо сказать, вы даже смогли использовать досаду на саму себя: сгоряча так потянули за косу, что сэр Бенедикт аж зашипел.       Захотелось разулыбаться; подобные казусы позже становились чем-то, что вспоминать приятно. Сразу как-то тепло становится. Если бы не тягостный разговор…       — Костер. Макание в воду. Яд. Мне продолжать?       Сердце ушло в пятки. Вы сглотнули.       Только не смотреть в сторону тайника — там лежит одна… Очень полезная вещь. И еще несколько не менее полезных склянок наверху.       Еще никогда вы не были так близки к провалу. Хотя, казалось бы, место для ваших опытов – прямо над допросной…       К слову, а ведь какая прекрасная, какая изящная ирония. Настолько, что вы не сдержались – беспокойно усмехнулись и качнули головой, прикрыв глаза. Сжали кулаки.       — Если я начну оправдываться, вы сделаете те же выводы, как и если я промолчу. Ведь все уже решено, да, сэр?       «Как и всегда», — так и просилось наружу, но вы решили, что с вас самодеятельности на сегодня и так достаточно.       Ну что же, жить было интересно. Не без сложностей, но… Даже вы, в своем бедственном положении, ясно осознавали, что отойти в вечность — последнее, чего вам хочется. Вот хотя б разок увидеть живого брата — желательно, свободного — это да. А лучше и самой стать вольной пташкой – даже если и придется куковать недокухаркой-недопосудомойкой-недолекарем в этой клетке.       Но что поделать: если сэр Бенедикт что-то вбил в себе в голову — этого не выбьешь всеми правдами и неправдами, к сожалению. Если подобный разговор вообще начался, то доверия вам — при том, как много всего между вами успело произойти — так у него и не нашлось.       До одури обидно, конечно. Но да как-то уже и.… и обыденно даже… Вы же, в конце концов, не конь.       Вы настолько погрузились в принятие ситуации, что и не сразу поняли, почему волосы на макушке сами собой зашевелились. И обнаружили, открыв глаза, что вас (вас!) сэр Бенедикт (сэр Бенедикт!) премрачно гладил по голове, вторую руку от шеи сместив к плечу. Хотя ладно, он скорее ерошил волосы, учиняя на голове осиное гнездо, но…       — Попадешься — своими руками шею сверну, — процедил он сквозь зубы, причем так, будто каждое слово ему приходилось из себя выдавливать. Чтобы звучало правдоподобнее, видимо, до боли сжал мышцу за ключицей, отчего вы ойкнули. – До допроса не доживешь. Ясно тебе?       Вы вытаращились на него, понимая, что в голове у вас стало так пусто, что даже односложного ответа не вытянуть.       Он только что… Он только что?.. Пятеро, да как…       Осколки мыслей все никак не хотели собираться в единое целое. С трудом удалось подобрать упавшую челюсть, и то потому, что сэр Бенедикт бросил какую-то шпильку про открытый рот и выпученные глаза — там что-то про рыбу… Вы слишком были заняты тем, чтобы не разреветься и не кинуться обниматься — как последняя дура, хотя порыв был практически неодолимый. В общем-то, вы в прошлой жизни могли себе это позволить с теми, кому были очень благодарны, но это… это инквизитор, во-первых… Да, с которым у вас бывают достаточно интересные, а-кхем, «моменты», но, во-вторых, это сэр Бенедикт…       Кстати, а как он может себе это оправдывать — всю эту жажду боли и подчинения? Неестественное поведение для человека с такими принципами, если учесть двусмысленность всего происходящего между вами. Хотя строго говоря, это больше акты разрушения. Да, ему однозначно нравилось, но бывало, когда по комнате искры летали — вы всем телом это чувствовали, — но он себя одергивал и уходил; зато, когда его что-то гложет, можно не сомневаться — сэр Бенедикт даст и кнут, и нож, и веревки, хоть весь инвентарь в допросной. А потом, вероятно, сядет, пригорюнится, Пятерым помолится…       Забавно, конечно, но сэр Бенедикт из волос ваших вылезать не хотел. Причем упорно делал вид, будто он здесь не при чем, я — не я, и рука тоже не моя. Вы, кажется, ни разу не были простоволосой рядом с ним, и ему понравилось не только на ощупь, но по запаху. В противном случае неясно, зачем он так близко к вам придвинулся и украдкой чуть ли не нырнул носом в патлы. Это необъяснимо успокаивало, немного наводило жути и смешило одновременно.       Вдруг нахлынула игривость, и прежде, чем вы смогли себя остановить, с ваших губ слетел как бы невинный вопрос:       — Метку во рту вы тоже будете искать своими руками, сэр?       Рука у вас в волосах замерла, а на плече — превратилась в камень. Вы уже успели тысячу раз проклясть свой язык, но сэр Бенедикт лишь фыркнул:       — Могу и сейчас. Не страшно, а?       Он сощурил глаза — отблески света в малахите радужки показались язычками пламени. Откровенный вызов, да и не чудилась издевка в криво растянутых губах…       Вы хладнокровно улыбнулись, в ответ прищурившись тоже.       — Совсем нет.       — Тогда проверим, — он убрал ладони и принялся снимать перчатки.       И изменилось что-то в его взгляде, что вам очень, очень захотелось перевести внимание, ну, например, на ваши ступни… Или хотя бы даже на косу, перекинутую через плечо — да, вот почему такая восхитительная копна досталась мужчине, тем более, этому мужчине, а вам — вьющееся, секущееся нечто? Благо, хоть с оттенком повезло. Но даже за пространными рассуждениями о волосах вы не переставали следить за тем, как обнажаются руки сэра Бенедикта. Костяшки стерлись — небось, опять стену бил со злости, знать бы, почему.       Все же, ваша маленькая теория имела так много косвенных доказательств… Если так подумать, вряд ли бы он в другой день обратил внимание на какие-то там поделки крепостных и на то, что ваше имя мелькало в разговорах. Вы хотели было спросить об этом — и челюсть тут же оказалась в тисках.       — Что, сама уже рот открываешь? — мрачно фыркнул инквизитор, приподнимая вашу голову так, чтобы снова выцепить прямой взгляд. — Так не терпится, чтобы тебе туда что-то засунули?       Вы беспощадно покраснели. По ощущениям, от самой макушки и до плеч.       Судя по тому, как потемнел взгляд сэра Бенедикта и как он спешно отвернулся, как будто выискивая что-то в ваших небольших пожитках — не вы одна.       — Где у тебя оно?       — Что?       — Дезинфицирующее, глупая ты женщина! — рявкнул инквизитор, быстро зыркая в вашу сторону. Еще и руки на груди скрестил. — Или хочешь, чтобы я тебе грязными в рот лез?       С каждым мгновением вы одновременно все больше жалели о том, что заговорили лишний раз, и все более жадно впитывали каждую его реакцию.       Пришлось прикусить губу изнутри, лишь бы не разулыбаться совсем уж по-идиотски. Еще и на смех пробивает…       — Я сейчас.       Тактично отвернувшись, вы нагнулись для того, чтобы взять средство, и только выпрямляясь вдруг очень ясно осознали, насколько ваша сорочка тонкая. Полупрозрачная даже. И если плечи с грудью еще неплохо прикрывал платок, накинутый после заката, то вот на изгибы вашей спины можно было сквозь ткань полюбоваться во всем великолепии. И взгляд, который по ним прошелся, вы ощущали почти физически. Нельзя сказать, что это вам не польстило, но вы уже начинали чувствовать смутное беспокойство.       Что-то нехорошие у вас предчувствия от всей этой затеи.       Наблюдая с волнующей беспомощностью за тем, как сэр Бенедикт что-то там бурчал про язвы и потирал руки с дезинфицирующим, вы невольно усмехнулись от мысли, что вряд ли рыцари о подобном и задумывались, проверяя языки еретиков. Наверное, у вас нахватался «женских нежностей», или как он там ерничал еще два месяца назад.       Правда, при всех стараниях опыта ему не хватило. А раз уж начали делать все по правилам, то…       — Погодите, сэр, вы забыли — сейчас, — вы аккуратно вылили немного больше средства на руку сэра Бенедикта, ближе к пальцам, и взяли его ладони в свои. Втирали вы дезинфицирующее старательно — между пальцами, под ногти, в тыльную сторону ладони, обходя царапины. Просто мяли, терли и гладили грубоватую кожу, пока спиртовой холодок не улетучивался, оставляя ваш контакт — кожа к коже — прямым и теплым, даже горячим.       Вы последний раз провели вверх по пальцам, указательному и среднему вместе, и уже спокойно подняли глаза, практически забыв, с чего все начиналось… И наткнулись на пристальный — даже слишком — взгляд сэра Бенедикта, в котором можно было прочитать так много, что в груди отчего-то защемило, а вы, вспыхнув как свечка, медленно выпустили чужие ладони из своих.       — Знаешь, — вдруг хрипло начал сэр Бенедикт, слегка подавшись вперед. — Говорят, травоядные грызуны сами в пасти хищникам залезают, когда им уже терять нечего.       Сказал — и тут же стыдливо потупился, скривившись. Видимо, сам заметил, как не к месту здесь пафос.       Прогресс, однозначно.       Вы ободряюще улыбнулись. Положили себе на челюсть его ладонь.       — Начнем.       Сэр Бенедикт воспользовался этим, чтобы грубо раскрыть вам рот, проникая туда пальцами. Вы невольно отклонились назад, потому что положение было странное и непривычное. И унизительное, откровенно говоря.       — Пару раз дали поиграться и раскомандовалась уже, хм? — от толчка в плечо вы лопатками уперлись в стену. Дышать, как дышать… еще и за шею ухватил… — В другой день я бы тащил тебя уже в допросную, но путь Богини Долга измотал меня за сегодня. Радуйся.       Казалось бы, вы должны были испугаться, но едва не захохотали. Радоваться пальцам во рту — это, пожалуй, больше по части самого сэра Бенедикта, ежели вы правильно запомнили последний раз. Ситуация же оставалась страшной: язык не удалось бы расслабить в любом случае — нервозность от ситуации и странных ощущений, да и то, что вам резко стало не хватать воздуха, а во рту оказалось слишком много слюны… Жуть сплошная, в общем. Глупый, глупый ваш язык.       Что касалось последнего, сэр Бенедикт обхватил его пальцами и не церемонясь выгнул так, чтобы увидеть тыльную часть. Некоторые колдуны так друг друга выявляли среди обычных людей, если вы правильно помнили.       — Чисто, — вам показалось, или он сказал это даже с облегчением? — Если б только это что-то значило.       Язык он отпустил, и вы уже почти что радостно закрыли рот, да вот пальцы остались внутри.       И по тому, как шумное дыхание сэра Бенедикта лишь потяжелело, вы поняли очень хорошо: воздух между вами накаляется.       Вы невольно промычали, когда пальцы начали свое изучающее движение по поверхности языка. Ноги уже подгибались; ох, вы и не знали, что язык — такое чувствительное место… Особенно, когда по нему раз за разом проводят кончиком пальца, слегка царапая слоящимися ногтями, давят, стискивают, о Пятеро… Это было и щекотно — из-за того, что костяшки иногда задевали небо. Хорошо, что у спины есть опора.       Вы с тихим жалобным звуком стиснули бедра и выгнулись от ощущений, которых резко стало слишком много; заметив это, сэр Бенедикт оскалился так, что по коже у вас пробежали мурашки, и принялся гладить и твердое небо, и зубы– видно, ему просто понравилось тактильно — и даже дошел до небной занавески, сам едва ли дыша. По щекам потекли слезы, но это прошло как-то мимо вас, потому что все тело полыхало, и еще вы были беспомощны, и боже, как же вам понравилось это чувство — впервые в жизни; понравилось то, как шею сжимает одна рука и мучает рот другая, понравилось то, насколько вы были готовы буквально отдать все, что есть, сильным грубым рукам, непривыкшим к тому, чтобы не вредить, а…       Непривыкшим… Ох, нет, вы оба теряли контроль над собой. Надо как-то…       Вы слабой, предательски дрожащей рукой вцепились в чужое запястье, но сэр Бенедикт от этого только больше вошел в кураж — практически вдавил вас в стену, делясь жаром и своего тела, а не только сбивчивого дыхания, обжигавшего лоб. Что самое пугающее, вы не сильно возражали.       Раньше, стоило вам так негрубо показать, что стоит прекратить — сэр Бенедикт останавливался, куда бы вас не заносило. Но сейчас, наверное, ничего не могло заставить его прийти в себя.       Риск был просчитан, но вы никогда и не были хороши в математике…       Он резко оттянул пальцами вашу щеку изнутри и прохрипел страшным, обездвиживающим, восхитительно возбужденным голосом:       — У тебя внутри так мокро и горячо…       Это было уже настолько непотребно, что можно сознание потерять; вы же тихо простонали, мелко дрожа и не зная, должно ли сердце биться так оглушительно и так часто.       Все происходящее — нелепица. Но до чего же упоительная…       Медленно — ох, как медленно — сэр Бенедикт достал пальцы из вашего рта. С совершенно неприличным звуком. От них протянулась тонкая прозрачная нить, оборвавшаяся о ваши губы. На них сэр Бенедикт уже смотрел не скрываясь, сам, тем временем, поднося пальцы к своему лицу и… Он лизнул, боже, он облизал…       Вы внутренне закричали. Да что же он творит, Милостивая… Да что вы оба творите… Это вышло уже за все границы. И здравого смысла, и морали, и даже ваших негласных правил.       — Сэр, — ваш рот ощущался каким-то использованным, и вы с трудом заставили себя просипеть это, вылавливая руку хозяина своими. — Сэр.       Инквизитор шумно выдохнул, часто заморгав и напрягая скулы. Так лучше. Понемногу начал отходить.       — Что?       — Сэр. Вы отдаете себе отчет в том, что вы делае — что мы делаем?       Ответом послужило молчание, и нет, вы не облизнули — вытерли опухшие губы рукавом, не посмотрели в глаза, только на ладонь в ваших пальцах, и продолжили:       — Пора прекратить, — сказали вы, и тут же добавили резко, твердо, без перехода: — Как ваши раны после?..       Сработало. Звериный алчный блеск в его глазах притух.       — Нормально, — сэр Бенедикт состроил такую мину, что немного захотелось его ударить. — Не льсти себе, это едва ли царапины.       — Я их осмотрю.       — Это не вопрос? –тихо уточнил инквизитор. Обманчиво тихо.       Вы посмотрели на него. У вас пересохло в горле, но голова осталась чистой. Поэтому кивнули, спокойная, как удав — еще не отошли от недавно пережитого избытка эмоций.       — Это не вопрос.       Медленно сэр Бенедикт отвел взгляд. Ваши брови невольно поползли вверх, но вы решили промолчать. Отчасти из-за того, что у вас особо-то не было, что сказать.       Инквизитор стоял недвижно, поэтому вы сами осторожно обошли его. Остановились за спиной. Он косился на вас, но голову держал прямо. Одна из его рук покоилась на бедре, и вы облизали губы, когда заметили, что на ее костяшках блестит слюна. Поза будто бы расслабленная и даже вызывающая.       Как жаль, что вы уже замечательно выучили язык его тела. Сам виноват, впрочем. Осанка — жесткая, в любой момент готов сбежать. Голова слегка наклонена вперед — насторожен. На той самой руке взбухли вены и жилы.       Вы с тяжелым вздохом задрали его рубашку. И нахмурились, несмотря на то, что в груди приятно кольнуло.       Прямо скажем: поработали вы на ура. Сэр Бенедикт требовал, подначивал, насмехался — в общем, всячески способствовал тому, чтобы ваша рука, сжимавшая нож, перестала дрожать. И вы захотели, чтобы он рот свой заткнул и больше не открывал. Вызвал в вас ту самую жажду его испортить, нарочно или нет.       Сейчас, когда раны не кровоточили, они взаправду оказались далеко не такими глубокими. Они сплетались в символы, в которых вы сейчас с легким ужасом узнали… Впрочем, неважно. То, что творило ваше бессознательное, слава Пятерым, затерялось среди бессмысленных пересечений линий. Да и чтобы различить следы вашего преступления, нужно было знать, что искать.       А вот маленькое схематичное сердечко как раз неустанно притягивало внимание, хотя поверх и накладывалось еще несколько штрихов, чтобы сбить с толку случайного свидетеля. Вы, не сдержавшись, тихо рассмеялись, с теплотой в груди касаясь царапин. Да, ребячество. Но как-то особенно приятно знать, что у вас есть привилегия — во-первых, знать о чем-то, о чем не знает сэр Бенедикт, а во-вторых — знать что-то этакое, очень личное, о его теле. К тому же, вашей рукой и оставленное.       Рукой, которая уже путешествовала по чужой коже. Приятная на ощупь, кстати… И контраст между ее относительной мягкостью и жесткими корками был интересен. Жаль, что сами раны не радовали.       Известный факт, что на сэре Бенедикте все заживает, как на собаке. Но может ли такая заноза не беспокоить раны? Конечно же нет. Может, поспал на спине; вероятно, и трех дней не выждал, прежде чем загрузить себя физически. Корки отходили в нескольких местах неправильно: рубца под ними образоваться толком не успело. Даже сейчас, касаясь некоторых ран, особенно между лопатками, вы видели совсем недавно запекшуюся кровь.       Эти раны напоминали о том, каким он податливым становился. Как он, тяжело дышащий и мелко колотящийся, покорно опустился на колени.       Вспомнить — сердце грело. Вам. Но явно не сэру Бенедикту. Не был в духе он даже от вашей маленькой просьбы.       Но вы, не в силах ничего с собой поделать, воскресили в памяти то, как выводили узоры кровью на покрытой испариной спине. Хотелось губами, но это подтолкнуло бы вас обоих к краю, за которым простиралось во все стороны неизведанное. Неудержимое. Что-то, чего вы снова коснулись едва ли пару мгновений назад.       Легкую дрожь сэру Бенедикту удалось бы скрыть, не будь вы так сосредоточены. Да и слегка сбившийся ритм дыхания обычно ускользнул бы от уха.       — Все увидела, что хотела?       Вы слабо улыбнулись.       — Да, сэр.       По-хорошему, после этого стоило бы остановиться, но вы за последнее время осмелели. Так еще и сегодня откуда-то взялась решимость — скорее исходящая от чувства собственного превосходства, чем… Ах, да кого вы обманываете. Это простая забота. Разрази вас гром, но вы, собственно, чем занимаетесь каждый раз после всех этих «испытаний на прочность»? Убеждаетесь, что не переусердствовали. Пытаетесь успокоить, даете прийти в себя после того, как сэр Бенедикт полностью себя теряет. Пора это уже попросту принять. Вы и сейчас решили проверить его раны не просто так ведь, чтобы самолюбие потешить.       Поэтому вы продолжили так мягко, насколько могли:       — Сэр, вы же помните, что должны беречь себя… не только для себя?       В молчании вы опустили рубашку. Ткань накрыла окаменевшую спину.       Вы медленно обошли инквизитора сбоку, снова становясь к нему лицом к лицу. Снова потянулись к его рубашке, снова старательно не обращая внимания на вспыхнувший румянец.       Увидеть мину сэра Бенедикта одновременно очень хотелось и не хотелось категорически.       — Я-то ладно еще, но Палачу явно будет грустно.       Шутка, конечно, такая себе. Но, во-первых, не такая и шутка, а во-вторых, лучше отвлечь внимание даже на такую белиберду, пока вы смотрите на бурые полосы на животе и груди. Пальцы даже кололо от того, как хотелось коснуться. Больше, чем других ран. И слегка по другой причине.       — Про свои мотивы я уже говорила.       Не облизав губы и довольно кивнув, — та самая печальная рана на животе затягивалась относительно неплохо, — вы отстранились. Хватило самоконтроля, несмотря на то, что все равно хотелось провалиться под землю.       Почувствовать руку на своем затылке вы не ожидали. То, что она опять начнет играться с вашими прядями, пропускать их сквозь пальцы, посылая приятные мурашки– тоже.       — Ведьма.       Это было еще неожиданнее, и вы не смогли бы не хихикнуть, даже если б попытались.       — Почему, сэр? — тихо спросили вы, прикрывая глаза — вам, несмотря на все, вдруг стало очень беззаботно. Еще и чувство это, от волос…       Какое-то время вы оба молчали — вас успокаивала внезапная нежность, то, как пальцы проходили сквозь волны ваших волос, рассыпчатых и пушистых, то, что сэр Бенедикт зажимал пряди между пальцев и крутил их, и вертел их…       — Смотри на меня, — вдруг приказал сэр Бенедикт, и вы, почти что убаюканная, с неохотой ему подчинились.       Вам вдруг подумалось о вашей разнице в росте не в плане угрозы для себя, а как о чем-то безопасном, пока вы задирали голову, чтобы заглянуть в это лицо, очерченное в странно привлекательное нагромождение жестких линий.       Глаза, в которые вы заглянули, были какими-то светлыми. Сосредоточенными прямо на вас.       Отчего-то вам казалось, что где-то в том, как он гладил ваши волосы, как смотрел на вас и как стоял так близко, вы углядели какое-то новое чувство. И уже не впервые. Какое? Может, принятие. Может, смирение. Но с чем? И почему его так быстро кидало то в острое раздражение, то во мрак?       Вряд ли сэр Бенедикт настолько сложен. Просто вы, пожалуй, слишком много о нем думаете.       Это мысль неприятно кольнула, но вы почему-то очень захотели, чтобы это действительно было так. А нутром чуяли — нет, с ним точно что-то не то. Что-то он принял для себя.       Вы почти что упустили момент, когда он стал медленно приближаться к вашему лицу. Неуверенно; в глазах и твердое намерение, и страх. Вы, как загипнотизированная, не моргая смотрели в эту зелень. Сердце забилось у самого горла.       Сэр Бенедикт замер, когда его дыхание уже касалось вашей щеки. Вы не смели шелохнуться, слишком напуганная и одновременно ошарашенная своей догадкой.       Вас только что?       Сэр Бенедикт?       Что?       Но ведь не хотел же вас…? Не мог же хотеть?       Судя по какой-то особой неуверенности, едва ли не багровым ушам и тому, как стремительно сэр Бенедикт от вас отстранился — мог. Но ведь это глупость. Или не глупость?       — Ведьма ведьмой. От вас шманит за километр, — буркнул он, скривившись. Злой, стремительно мрачнеющий, снова заворачивающийся в привычную обертку.       Вы, пялясь огромными глазами в одну точку в пространстве, перевели взгляд на него и окончательно осознали, что только что произошло; ладонь сэра Бенедикта выскользнула из ваших.       Неужели покраснеть настолько вообще реально, ох; у вас пекло уши, лоб, щеки, шею, да по ощущению, все тело — вы вся превратились в румянец.       Видимо, вы оба вляпались больше, чем казалось поначалу.       — Вы думаете, я вас приворожила?       Ваш голос был тих. В животе порхали бабочки, и одновременно вам было почти что дурно.       Судя по выражению его лица в этот момент, сэр Бенедикт мечтал всеми фибрами своей души провалиться сквозь пол. Или убить вас.       Хотя почему «или».       — Сэр, — когда он упорно отказался смотреть на вас, вы обвили пальцы вокруг его косы и… В общем, вам показалось, что колени сэра Бенедикта подкосились, потому что он послушно, как будто только этого и ждал, последовал за вашей рукой. Но судя по его физиономии — нет, он этого не ждал и возможно только чудом не оказался на грани истерики, поэтому вы, едва не захихикав, как полнейшая дура, лишь продолжили, сама смутившись: — Будь я ведьмой, то скорее бы навела на вас порчу, чем сделала приворот. Не настолько я вас ненавижу, чтобы так издеваться. Сэр, прошу, посмотрите на меня, — добавили вы вполголоса, обвивая пальцами его подбородок, и… ойкнули.       Это что у него сейчас за дрожь была? И что с лицом?       Сэр Бенедикт моргнул, а потом одним взглядом затянул у вас на шее петлю. И вы замечательно понимали, почему.       Вы и не знали, что настолько его выдрессировали, м-да. Ощущение, конечно, просто восхитительное. Вы не выдержали и рассмеялись.       — Теперь я понимаю, почему вы о приворотах подумали, сэр.       — Придушу, — прошипел инквизитор так, будто не пытался в это же самое время изогнуть шею. И будто не обхватил ваше запястье так, чтобы вроде как от себя отвести, а вроде как чтобы прижать вашу ладонь к себе крепче.       Вы хихикнули и, не в силах сдержаться, разом потянули его за косу на себя и привстали на цыпочки.       В другой жизни, где у вас волосы укладывали каждый день искусно, покои состояли из больше чем одной коморки, а будущее казалось достаточно определенным и светлым — когда-нибудь удачно выйти замуж и, возможно, открыть небольшую кружевную мануфактуру, которых в центральной части королевства явно не хватало — вы благодарно целовали людей, и это казалось естественно. И сейчас, когда вы от души чмокнули чужой горячий лоб, вы почувствовали прежнюю спокойную уверенность в своих целях.       У вас все выйдет. Вы получите свободу для брата так или иначе. Крепко обнимете Лиэма, буднично расскажете о том, как вас чуть не разделали на алтаре во имя Десятирогого, как вы выполнили последнюю волю Пророка Пятерых, нашли в мусоре вещи на тысячу золотых, параллельно хаотично научились парочке колдовских приемов и под конец притянете к себе за волосы сэра Бенедикта, чмокните в щеку, и скажете: «Кстати, братец, позволь тебе представить…»       Ох, хотели бы вы посмотреть на мины обоих.       — Вы выглядите настолько мило, сэр, что будь вы девушкой…       — Заткнись.       — Тогда скажу, что теперь поняла, почему мальчишки тягают девочек за косички.       — Я же сказал, — уже откровенно рявкнул сэр Бенедикт, накрывая ваш рот ладонью. Вас, вероятно, к тому моменту от вседозволенности настолько разнесло, что вы даже ни о чем и не подумали, когда поцеловали кожу у основания большого пальца все еще улыбающимися губами, глядя в блестящие зеленые глаза, на сильно ставшее мягче от румянца лицо, на неровно торчащие волосы…       Сэр Бенедикт вытаращил на вас глаза и убрал руку так резко, как будто обжегся.       — Понятно. Вместе с душой продала еще и мозг, — сказал он как-то совсем уставше.       Улыбка на вашем лице выцвела.       Он был зол. Очень зол. Наверное, все же, на себя.       — Я могу вам переплести косу, — негромко сказали вы, тут же понимая, что, возможно, стоило промолчать. Вздохнули. — У людей могут возникнуть вопросы. Думаю, многие еще не легли спать.       — А то, что я прямо в конце дня буду выглядеть, как будто только что заплелся, никого не смутит по-твоему? — огрызнулся сэр Бенедикт.       — Всегда можно сделать «случайную» растрепанность. Но вы сейчас совсем подозрительно лохматый. — Вы прикрыли глаза и хмыкнули. — Уж дайте выслужиться, сэр.       Вы, не дождавшись какого-либо ответа, успели открыть рот для извинений, когда инквизитор резко повернулся, молнией пронесся мимо вас ко стулу и, плюхнувшись на него, протянул ноги вперед.       — Только без ромашек этих твоих. Будешь их на конюшне жевать вместе с сеном. С тем, который Палач не съест.       Вы облегченно выдохнули.       Ближайшие минуты пальцы утопали в слишком густых волосах. Замечательно не думалось ни о чем плохом и ни о чем хорошем. Только методичная, спокойная работа– как раз то, что вам было так по душе.       Вы почти что не обращали внимания на реакцию сэра Бенедикта. Но ему-то, очевидно, было достаточно приятно.       Жаль, что когда вы закончили, он, не проронив ни слова, вышел, старательно не глядя в вашу сторону. Но уже и не хотелось привлекать к себе внимание.       Что-то подсказывало: шторм еще грядет. И зря сэр Бенедикт и слова не проронил о том, что вязко и неуютно повисло в воздухе.