Созвездия его веснушек

      Это была плохая идея. Все это изначально было ужасной идеей. И сейчас Феликс просто не знает, как вывезти все на своих плечах, не сорвавшись. Хенджин был не тем, кого он знал, если вообще можно сказать, что они друг друга знали. То, что происходило между ними наедине, не шло в сравнение с тем, кем они являлись поодиночке. И, выйдя из вакуума своей детской комнаты, Ликс стал это ощущать явственнее.       Тот Хенджин, что остался сейчас в гостиной с остальными гостями, был чужим для Ли человеком. Хван так лучезарно и искренне улыбался им, давал к себе прикасаться. То и дело младший ловил на нем чужие касания. Касались его, а чувствовал Феликс. Что чувствовал? Слишком многое. Злость, бессилие, отвращение, сомнения, жалость, сожаление и снова злость. Ли стоял в другом конце комнаты и наблюдал за тем, как увлеченно парень разговаривал со своими друзьями-танцорами. Он был таким громким и ярким, что Ликсу стало не по себе, ведь он давно не видел старшего вот таким. И становилось вдруг обидно за себя, за Джинни, за отношения и все сложные и неправильные выборы. Наверное, не стоило им…       Феликс наблюдает, как один из парней приобнимает Хенджина за плечи, а затем пьяно улыбаясь склоняется прямо к уху. И стоя так далеко, Ли все равно может поклясться, что этот урод касается своими влажными от напитка губами кожи. Бессильная ярость накрыла его сознание, а попытки отвлечься оказались безуспешными: он рычал на Минхо, задорно пихающего его локтем под ребра, он рычал на Минхёка, который просчитывал ему дыхание, сорвался на Чимине, который немного ошарашено моргал, пока Юнги с нечитаемым выражением лица не заслонил его собой и грубо указал Ли на его место. Пак пытался даже оправдать друга, у него же диагноз. Но впервые Феликс на Юнги не злился, его холодный взгляд был какой-то немного отрезвляющей пощечиной. Ли сглатывает ощутимый ком вместе с персиковым соком, который ему подал тот же ни капли не обиженный почему-то Чимин. Феликс с благодарностью кивает, прежде чем покинуть гостиную съемного дома.       Хвану сегодня исполняется девятнадцать. Ликс о нем ни черта не знает. Парень хлопает дверью в одной из комнат, пытаясь выплеснуть хотя бы часть тревоги, страха и разочарования, но из полного стакана расплескиваются разве что капли. Феликс не пил сегодня, потому что на таблетках, потому что алкоголь делает его агрессивным, потому что он не хотел испортить праздник своему парню. Поэтому он предпочитает изолироваться от всех тех раздражающих рож, в которые хотелось вписаться кулаком. Из-за постоянного глубокого дыхания, которым парень пытается сместить фокус и успокоиться, кажется, уже начиналась гипервентиляция. И даже несмотря на это, перед глазами маячит картина чужих рук на родном теле. Он злится, а кожу под одеждой печет, лицо горит. Словно каких-то наркотиков наглотался. Жаль, что крыша у Феликса и без них хорошенько умеет отлетать.       Он не сдерживается и бьет кулаком по стене, оставляя на кремовых обоях розовые разводы крови. По костям вдоль руки импульсом прокатывается отрезвляющая боль. Он снова то самое чудовище, которому следует изолироваться. И надолго его хватило? Чертов идиот. Феликс не сразу понимает, что по его щекам скользят дорожки слез, поблескивая под светом фонарей, просочившемся сквозь окно.       Дверь неожиданно скрипит, но Феликсу все равно. Он даже не поднимает голову, чтобы встретиться с гостем взглядом. Ему все равно, кто из его друзей решил помочь ему успокоиться и получится ли у храбреца. Он так думает до тех пор, пока легкие, ласковые касания не узнаются мгновенно. Он вскидывается немного испуганно.       — Что ты… Почему ты не с гостями?       — Я видел, как вы спорили о чем-то с Юнги, а потом, — недолго размышляя отвечает Джинни, продолжая вплетать свои пальцы в волны выбеленных волос, — ты поднялся наверх и долго не возвращался…       — Долго?       — Минут двадцать, — вздыхает парень, присаживаясь на край кровати рядом с младшим. Ли мычит как-то бесцветно, прислушиваясь к своим эмоциям. Он закрывает глаза в некотором удовольствии, чувствуя успокаивающий запах родного тела, мягкие поглаживания подрагивающих пальцев. И все равно злится.       — Мне нужно успокоиться. Возвращайся вниз, — хрипит Феликс, отворачиваясь к окну, ускользая от пытливого хмельного взгляда.       — Но я хочу быть с тобой…       — Правда? Я что-то не заметил, — с язвительным смешком прерывает Ли именинника.       Слишком грубо.       — Что ты имеешь в…       — В виду? Кучку твоих дружков, которые смотрят на тебя так, будто хотят выебать у всех на глазах. А трогают и вовсе словно уже сделали это, — шипит Ликс, наконец-то оборачиваясь на парня, чье лицо мгновенно накрыли печаль и непонимание. Хенджин не находится сразу, не понимает, как ему стоит ответить. Оправдываться? Глупость. Феликс ведь знает, что просто ранит, не претендуя на правду и справедливость. Он снова с ним это делает.       — Зачем ты так?       — Поэтому я и просил тебя свалить!       Феликс срывается и, по правде, ощущает раскаленный металл вины в груди. Однако, сделать с собой ничего не может. Он злится, и эту злость надо выпустить, иначе она раздерет его изнутри своими когтями-лезвиями.       — Но я не оставлю тебя. Я же говорил, что готов встретиться лицом к лицу со всеми сложностями, — шепчет Хенджин и тянется ладонью к блестящему испариной лицу, Ли раздраженно поднимается со своего места, не давая ему этого сделать.       — Зачем? Зачем ты упрямишься? Тебе так нравится, когда я причиняю боль?! Что ты, — Феликс правда не понимает, почему просто нельзя послушать его и пойти веселиться дальше со своими этими любвеобильными танцорами, — я прошу тебя, уйди…       Хван отрицательно качает головой и ловит дрожащую руку в свои теплые ласковые ладони. Смотрит так преданно, словно собака на своего хозяина, а глаза то поблескивают.       — Я не знаю, что сделаю, если ты не уйдешь, — бессильно констатирует Феликс, а       Джинни только крепче его ладонь в своих стискивает и губу закусывает, — я хочу ударить тебя…       — Бей.       — Или отодрать так, чтобы ты на утро не встал.       — Делай.       — Я не хочу так, — возражает Феликс загнанно, — я не хочу причинить боль. Но какая-то часть меня просто желает отыграться на тебе. Прошу, просто дай мне время… Уйди!       Хван упорно отказывается, тянет младшего за руку, заставляя усесться рядом, отпускает его ледяные пальцы только для того, чтобы поймать уже влажное от слез лицо в свои ладони и посмотреть так открыто и искренне в глаза.       — Я никуда не уйду. И я не боюсь. Бей, трахай, кричи. Что угодно… Я просто буду готов к этому, я смогу тебя контролировать, — шепчет Хван, большими пальцами нежно поглаживая узоры веснушек, — видишь?       Ликс понимает, что и впрямь успокоился немного, хотя и не до конца.       — Вдруг этого мало? Я наврежу тебе…       — Ты не сможешь, — с ласковой улыбкой отвечает парень, касаясь чужих соленых губ своими, — я верю, что ты не сможешь.       Ликс вздыхает коротко, прежде чем ответить на поцелуй, пробуя на языке остаточный вкус ликера и собственных слез. Он отрывается от губ нехотя, поцелуями шагая вдоль скул к уху, прикусывая порозовевший хрящик, скользит без предупреждения вниз и утыкается носом под челюстью, где пульс ощущается явственнее, как и аромат кожи.       — От тебя разит твоими дружками, — хмыкает раздраженно, но лишь сжимает в кулак футболку на чужой спине. Хенджин отрицательно машет головой, настойчиво притягивая к себе за шею, чтобы Феликс посмотрел на него.       — От меня пахнет тобой, Ликс, — улыбается Хван немного пьяно. Ли понятия не имеет, сколько парень выпил за то время, пока он не следил за ним, — у нас один шампунь на двоих, один гель, моя одежда пахнет твоим кондиционером. У меня осталась только кожа, и она будет твоей, когда ты решишь…       Эта мысль заседает занозой в голове Феликса. Оставить на этой коже свой запах, свои следы, присвоить.       — Твоя жертвенность бесит меня, — совершенно неискренне отвечает на этот монолог младший, — я хочу, чтобы ты любил себя больше, чем меня. Плевал мне в лицо на любое пустое обвинение, а не верным псом стелился, — может, эти слова могли задеть Хенджина, но он почему-то улыбается, словно видит что-то дальше, что-то глубже в его глазах.       — Это не жертвенность, — усмехается он, скользя пальцами от заплаканных щек парня к острому подбородку, следом к шее, к ключицам, к верхней пуговице бежевой рубашки, цепляя ее ненавязчиво, — я хочу стелиться. Хочу на коленях стоять, голову склонять. Возьми только, — он закусывает губу, опуская взгляд к чертовой пуговице, с которой еле справляется дрожащими в предвкушении пальцами.       — Тогда убери руки, — голос Феликса резко потяжелел. Это заставляет Хенджина вздрогнуть и отнять руки от чужой одежды.       — Феликс, я…       — Убери руки, не трогай меня. Все, что у тебя есть — твой голос… Говори о своих желаниях словами через рот, не прикасайся ко мне, — приказным тоном сообщает Ли, скользя ладонью от напряженной влажной шеи старшего вниз к туго стянутому на талии ремню. Он подцепляет его, резко притягивая Хвана ближе. Тот в ответ на это действие всхлипывает и предвкушающее закусывает без того притягательные губы.       — Я не готовился, не думал, что…       — Мне плевать, принцесса, меня таким не испугаешь. Это же все принадлежит мне? Говорил про кожу, но внутри ты тоже мне принадлежишь?       Джинни сглатывает громко, промаргивается немного обескураженно, прежде чем неуверенно мотнуть головой в отрицании.       — Хм?       — Пока нет, но я так давно жду, чтобы принадлежать тебе полностью…       Феликс усмехается, вытягивая кожаный ремень из шлевок джинс так легко и непринужденно, словно делает это каждый день.       — Раздевайся. Верх оставь, — дает указания младший и откидывается чуть назад, опираясь на локти, жадно разглядывая возвысившееся над ним тело, освещаемое лишь уличными фонарями. Хенджин смотрит в ответ неуверенно, облизывает нервно губы, не зная, чего ожидать от парня, что так вальяжно расселся на идеально заправленной кровати. Обнажающуюся кожу бедер целует прохладный ветер из слегка приоткрытого окна, Хван ежится, но стягивает с себя широкие джинсы, — белье тоже, — поясняет Ли, с короткой усмешкой наблюдая за нервно поглядывающим на дверь старшим, — хочешь закрыть ее? Нет.       Хенджин снова мнется, прежде чем стянуть с себя белье и остаться в толстовке, почти ничего не прикрывающей. По коже рассеиваются мурашки, словно рассыпанная коробка бисера. Щеки печет от смущения, грудь тяжело вздымается в участившемся дыхании, будто бы воздух стал гуще.       — Ложись, — Феликс похлопывает по месту рядом с собой, — советую устроиться поудобнее, принцесса, — подначивает парень с издевкой, наблюдая, как Джини усаживается на край. Старший неуверенно проскальзывает выше на середину постели, собирая под собой мягкое покрывало.       Сам же Ли остается на своем месте, лишь сменив свою вальяжную позу на более собранную. Он двумя пальцами вышагивает по предоставленным его страждущему взору обнаженным ляжкам, ныряя под плотную ткань толстовки до выпирающей тазовой косточки, почти любовно оглаживая ее на ощупь большим пальцем. После скользит по напряженному боку, задирая одежду еще выше и открывая вид на полу вставший член и поджатый живот, — красивый, — басит Ликс, встречаясь взглядом с загнано дышащим Хенджином.        Конечно, это не впервые, ведь они все это время только и занимались тем, что лапали друг друга, изучая все, вплоть до расположения самых светлых, еле различимых родинок. У Феликса на теле старшего есть даже две любимые, спрятавшиеся на по обыкновению гладко выбритом лобке. Он обожал их гладить, трогать, осыпать поцелуями, они казались ему до безобразия очаровательными. Вот и сейчас он отрывается от разглядывания румяного лица, давая свободной руке заботливо огладить мягкий живот, прежде чем обратиться тут же к любимым украшениям на бронзовой коже. Тишину комнаты разрушает тяжелое дыхание и отзвуки басов с первого этажа, где все еще веселятся гости, которые в любой момент могут начать разыскивать хозяина вечеринки. От того происходящее кажется еще более возбуждающим. Хван, по правде говоря, и не был бы против, чтобы Феликс трахнул его прямо там в гостиной на глазах у всех, чтобы показать им, кем занято его сердце, как, в прочем, и тело. Джинни тяжело сглатывает от этой постыдной мысли, а член заинтересованно дергается. Ли хмыкает, замечая это, и обхватывает сухой ладонью еще пока мягкий орган. Парень действует нежно, короткими, едва заметными движениями играется с крайней плотью, пока одной оттяжкой не обнажает гладкую, слегка порозовевшую головку, тут же принимаясь по-издевательски заботливо мять ее шероховатыми подушечками пальцев. Хенджин шипит от ощущений, граничащих между удовольствием и дискомфортом.       — Феликс, — всхлипывает он от очередного оттягивающего движения.       — Что такое? Мне остановиться?       Издевается.       — Слишком сухо, — жалуется Хван, глядя из-под слипшихся от соленой влаги ресниц.       Ли решает не испытывать любовника, поэтому наклоняется и сплевывает на предварительно методично обнаженную головку, Хенджин стонет коротко. Феликс хмыкает и возвращается к привычному занятию. Он делает пару движений кулаком, с удовольствием отмечая медленно нарастающее возбуждение, и выпускает то из теплого кольца пальцев, заставляя Джинни захныкать капризным ребенком. Ли с садистским удовольствием играет лишь с наливающейся цветом головкой одними только пальцами, то разминая ее давящими движениями, то ласково оглаживая уздечку, то скрывая за крайней плотью и оттягивая ту указательным пальцем.       Феликс следит только за своими манипуляциями, а о состоянии Хвана узнаёт по звукам, которые тот тихо издает, пытаясь заглушить их в рукаве толстовки, закусывая его нетерпеливо. Ликс сплевывает на ладонь обильнее и вновь обхватывает в кулак еще не до конца затвердевший член, медленно надрачивая. Хенджин опять нетерпеливо скулит, и толкается навстречу бедрами, упираясь пятками в сбивающееся покрывало. Феликс облизывается голодно, когда ощущает желанную тяжесть в ладони, а на головке выступает первая капля смазки, которая, стоит Ликсу выпустить член из уверенной хватки, тут же размазывается по поджатому в накатывающем удовольствии животу. Парень заботливо оглаживает чужое возбуждение раскрытой ладонью, спускаясь к мошонке, следя хищно за почти страдальческим изломом бровей.       — Такой красивый, знаешь? Превосходный, — шепчет младший, помня, насколько Хван падок на похвалу. Член под ладонью вновь дергается заинтересованно, заставляя Феликса победно ухмыльнуться, — мягкий, податливый, совершенный, — продолжает парень, подбираясь на кровати, чтобы склониться над горящим лицом, убрать ласково руку, пытающуюся заглушить стоны и короткие просьбы, от мягких губ, — такой горячий, такой соблазнительный. Так и хочется отодрать без подготовки, чтобы скулил в подушку, просил остановиться, — Хенджин умоляюще стонет, пытаясь сфокусироваться на веснушчатом лице, — такая шлюшка. Я только подрочил тебе, а ты уже выглядишь чертовски размазанным, — шепчет Ли в самые губы, а затем захватывает их в жадный поцелуй, толкается языком в податливо раскрытый рот. Играется, скользит по небу, вылизывает методично, заставляя задыхаться их обоих, и медленно отрывается, когда дышать уже нечем, — мой.       — Твой, — будто в горячке повторяет Хенджин, потянувшись к лицу напротив, но получает болезненный удар по рукам.       — Не касаться, я же сказал, — приказ. От ласкового, игривого тона не осталось и следа. Подушечки пальцев Хвана колет от желания ощутить бархат поцелованной солнцем кожи под собой, но ему запрещено, а потому он сжимает кулаки до белеющих костяшек и складывает руки на груди беззащитным ребенком. Ликс хмыкает и оставляет короткий поцелуй под челюстью, тянется к тумбочке, доставая оттуда несколько презервативов и смазку. Хенджин бы задался вопросом, если бы мог вообще думать, однако, его и впрямь размазало то ли из-за выпитого ранее алкоголя, то ли из-за того, как долго он ждал этого момента. Парень следит, как младший вновь возвращаясь к своему месту где-то у края кровати, недостижимо далеко для него. Сердце в груди колотится оглушающе громко.       — Повернись на бок и подтяни колени вверх, — диктует Феликс, а Хван не перечит, боясь все испортить. Собираясь с силами, выполняет указания, ощущает, как толстовка задирается выше, а от поясницы вдоль позвоночника прохладной ладонью гладит влажную бронзовую кожу сквозняк. Хенджин сглатывает шумно, ощущая некоторую неловкость от принятой позы. Он чувствует себя таким беззащитным, открытым и доступным, слушая за спиной шорох и щелчки, которые легко может опознать даже не оборачиваясь.       — Я не готов…используй презервативы для растяжки, — звучит приглушенно в сгибе локтя, куда он прячет пылающее лицо.       — Так ты ещё можешь здраво мыслить? Что ж…постараюсь получше…       Джинни вздрагивает от неожиданности, когда чужие пальцы короткими ноготками царапают чувствительную кожу под коленом, простреливая тело волной непривычного удовольствия. Хван натурально потек от этой незамысловатой ласки, оставляя на чужом покрывале влажное пятно. Парень одобрительно стонет, теряясь в этом почти незаметном ощущении, пока не получает неожиданный, влажный поцелуй под одной из ягодиц, затем еще один выше. Короткие, обычные поцелуи, пускающие волны предвкушения по телу, заставляющие пальцы на ногах поджиматься.       — Поверить не могу, что трахну тебя сегодня, — шепчет Ликс, испариной после горячего дыхания отпечатывая слова на бедрах, словно растворяя их и пуская под кожей нестерпимым зудом.       — Да, блять, — скулит Хенджин, — я так хочу тебя. Хочу тебя внутри, — заполошно шепчет он, не оборачиваясь, но затылком ощущая довольную ухмылку на лукавом лице.       Тело вновь пробирает дрожь, когда между податливо раскрытых ладонью ягодиц обильно льется смазка, она стекает непослушно дальше по внутренней стороне бедер, по мошонке, пачкая постельное белье, на которое уже так все равно. Хван ощущает, как судорожно сжимающегося колечка мышц касается прохладный латекс, не давая опомниться, проталкивает новую порцию смазки внутрь, будто бы пытаясь заполнить его ею изнутри до отказа.       Сразу два пальца, на которые кое-как натянут презерватив, легко скользят по обилию лубриканта прямо внутрь. Хенджин судорожно втягивает воздух, чуть сильнее поджимая без того согнутые колени, что заставляет его явственнее ощущать наполненность. Ликс делает пару поспешных движений, разминая мягкие стенки, вслушиваясь в учащенное дыхание любовника. Когда пальцы выскальзывают, Хван инстинктивно тянется за ними, но получает лишь назидательный шлепок. Ли вновь оттягивает одну из соблазнительно пышных половинок рукой, открывая себе доступ к пульсирующему колечку мышц, свободной рукой он нетерпеливо щелкает крышкой лубриканта. Джинни заинтересованно поднимается на локте, чтобы проследить за действиями младшего, но успевает только задохнуться от новых ощущений, когда прямо внутрь по уже слегка растянутым стенкам стекают потоки еще прохладной смазки.       — Черт, черт, — через раз шепчет Хенджин, хватаясь за запястье младшего, чтобы остановить того, но Ликсу хватает предупреждающего взгляда из-под нахмуренных бровей, чтобы Хван с содроганием ослабил хватку. Феликс же остановился лишь тогда, когда объемный тюбик опустел на половину. Парень отбросил его, чтобы вновь погрузить пальцы в томительный жар чужого тела, упиваясь отчетливыми влажными звуками. Стоит пальцам покинуть слегка разработанное отверстие, как излишек смазки начинает толчками покидать напряженное, дрожащее тело. Джинни не знает, куда деть самого себя, чтобы сбежать от захлестывающих его чувств беспомощности, унижения, предвкушения и удовольствия. Он ощущает себя жаждущим и жадным, а потому скулит, когда понимает, что умелые пальцы не возвращаются внутрь, чтобы дразняще кружить возле чувствительной простаты. Он вновь поднимает взгляд на Феликса, который проталкивает третий палец под резинку, чтобы вернуться к блестящей от смазки заднице.       — Блять, — шипит он, рассматривая тело перед собой, — поверить не могу, что когда-то играл в натурала, — он хмыкает издевательски, улавливая недовольство на лице Хвана, — зато сейчас я хочу сожрать твою задницу, настолько она аппетитная. Такая влажная и нуждающаяся. А я ведь еще не трахал тебя. И боже, я обожаю твой член, — шепчет Ликс еле слышимо, зато свободная рука проскальзывает между влажных бедер, чтобы коснуться болезненного истекающего возбуждения, заставляя Джинни вскинуться с звучным всхлипом, — я всего тебя обожаю. Каждый миллиметр твоего тела, блять.       — Трахни меня, — всхлипывает Хенджин, не зная, куда деть уже не слушающиеся его руки, — блять, Феликс, сделай это, — шепчет он загнанно, вцепляясь в мягкую плоть на своих же бедрах, оставляя заметные следы.       — Нет, трахну тебя тогда, когда ты будешь так нуждаться в этом, что даже языком повернуть не сможешь. Будешь скулить и вилять своей задницей, подставляясь, как течная сука…       — Пожалуйста, — хнычет Джинни, притягивая к себе подушку и сминая ее нетерпеливо в объятиях, чтобы отвлечься от жара, волнами расходящегося по его телу. Ли, словно бы по просьбе, проникает тремя пальцами внутрь, не уделяя особого внимания ласке, толкается внутрь сначала до середины, а затем по самое основание, ловя удовлетворенно заглушенный в подушке стон. Феликс уже не растягивает, он натурально трахает своего парня пальцами, наслаждаясь отчетливыми хлюпающими, скользкими звуками, растворенными в глухих постанываниях и еле различимых просьбах. Феликс не тратит время на то, чтобы вновь разбираться с чертовым презервативом, на котором так настояла его стеснительная принцесса, сразу проталкивая еще один палец внутрь, слыша болезненный скулеж и наблюдая, как каждая мышца в теле старшего натягивается струной.       — Ну, тише-тише, — успокаивающе шепчет Феликс, прежде чем оставить на покрытой испариной оголенной пояснице короткий извиняющийся поцелуй, — потерпи, милый, — еще один поцелуй, перед тем, как вновь проникнуть ладонью между плотно сжатых бедер, обхватывая слегка спавшее от боли возбуждение. Он снова ласково мнет бордовую головку пальцами, размазывая естественную смазку, облизывается и проталкивает дающие к себе привыкнуть пальцы глубже, вырывая задушенный стон из обкусанных губ Хвана, — мой ласковый мальчик…       От этого голоса, пропитанного насквозь каким-то нездоровым обожанием, любовью и заботой, Джинни захлебывается в эмоциях, по коже рассыпаются мурашки, а внизу живота мгновенно становится тяжелее не от толкающихся впервые за вечер в простату подушечек пальцев.       — Блять, да, — стонет старший, вцепляясь в подушку до побелевших костяшек, призывно выгибаясь, чтобы глубже насадиться на трахающие его так идеально пальцы, раз за разом толкающиеся в чувствительный бугорок, пока Хенджин и вправду не забывает все на свете слова. Хван сорванным голосом скулит, покручивая бедрами, пытаясь отползти дальше, прежде чем он кончит. Феликс понимает его, кажется, и с возбуждающим влажным звуком вытаскивает пальцы, тут же отбрасывая использованный презерватив на пол.       Он тянется за новым блестящим квадратиком, попутно, расстегивая молнию брюк и выдыхая с облегчением, когда ткань перестает давить на болезненно стоящий член. Ему вообще кажется, что вместо звона, кажется, стекла с первого этажа, он слышит звон собственных потяжелевших яиц. Хенджин мычит недовольно, смаргивая влагу с ресниц.       — Капризный малыш, — хмыкает Ликс, торопливо стягивая с себя измазанное в предэякуляте белье вместе с брюками, — подожди немного, и я займусь твоей жадной до членов задницей, — шепчет он на ухо старшему, утыкаясь носом во влажные волосы, прилипшие к вискам, втягивая удовлетворенно натуральный запах чужого тела: сладковатый, оседающий на корешке языка, — повернись на живот, подложи под себя подушку, — дает указания Ли, раскатывая презерватив по нуждающемуся во внимании возбуждению.       Хенджин послушно выполняет все, что ему говорят, постанывая от любого движения, любого прикосновения. Его тело кажется ему оголенным проводом сейчас, который может закоротить в любую секунду.       — Сдвигай бедра плотнее, — басит Феликс, похлопывая по дрожащим мясистым ляжкам почти что любовно. Хван не задает вопросов, потому что он, в целом не в состоянии говорить внятно. Он сводит ноги крепче, ощущая от этого лишь немного болезненное предвкушение. Ликс седлает его чуть ниже призывно вздернутой задницы, крепко удерживая своими бедрами чужие, обессиленно ползущие в сторону. Младший нетерпеливо мнет порозовевшие ягодицы, раздвигая их в сторону, и облизываясь от вида пульсирующей, раскрасневшейся дырки, из которой все еще порой толчками вытекает лишняя смазка, — это местечко хорошо меня обслужит, да?       — Да, — хрипит на повторе сорвано Хенджин, будто в забытье.       — Такой послушный, — довольно тянет Ли, пристраиваясь головкой к сжимающемуся от неожиданности входу, — глубоко вдохни и выдохни…       Хван слушается, концентрируется на дыхании и делает то, о чем его просят.       — Такой хороший для меня, — толкается одной головкой внутрь, выбивая из распахнутых губ красивый стон, протяжный, не сдерживаемый ничем, — любимый мальчик…любимый, — Ли ласково оглаживает ладонями напряженные бока, медленно, неторопливо проскальзывая глубже, притираясь теснее. Он не толкается рвано, боясь, что такое резкое движение приведет его к разрядке раньше, чем ему хотелось бы. Феликс замирает, когда понимает, что вошел до конца. Он, наконец, отпускает контроль, прислушиваясь к ощущениям, к эмоциям. И осознание того, что сейчас он погружен глубоко в любимое тело, которое так приятно и тесно обволакивает его тугим теплом, что ближе с Хенджином он не был никогда до этого, тяжело ударяет куда-то в грудину сердцем. Ему хочется раствориться в этом ощущении, утонуть в нем с головой. Он наклоняется, оставляя самый нежный поцелуй где-то между сведенными лопатками, ощущая, как Хван содрогается. Ликсу потребовалось пару мгновений, чтобы понять, что парень под ним плачет.       — Эй, — шепчет Ли немного напугано, — что такое, малыш?       Парень хочет отстраниться уже, когда Хван кое-как выворачивается, чтобы вцепиться в его предплечье и не дать этого сделать.       — Нет-нет, — судорожно просит он шепотом, смаргивая слезы, — не выходи, не надо.       — Почему ты плачешь, принцесса, — хмурится Ликс, утирая свободной от чужой хватки рукой слезы с этих прелестных яблочек щек, которые хочется зацеловать. Его собственное возбуждение и ощущения снова отошли на второй план.       — Я просто…так счастлив, — всхлипывает стыдливо Хенджин, — и мне так чертовски хорошо, — парень толкается бедрами чуть назад, улавливая короткий хриплый стон над собой, — моей заднице так хорошо, она так наполнена тобой, — хнычет сквозь слезы старший, толкаясь еще раз, — слишком много всего, я не справляюсь…       Тревога, окутавшая до этого тело младшего, наконец-то отступила, когда он понял, что не сделал ничего неправильного, хотя небольшое раздражение угнездилось разбуженным котенком в грудине.       — Черт, мой мальчик такая плакса, — усмехается он издевательски и оставляет еще один покровительственный поцелуй между лопаток, возвращаясь к тому, на чем остановился. Он медленно выскальзывает из чужого нуждающегося нутра почти до конца, чтобы так же издевательски неторопливо вернуться и наполнить жаждущую пустоту. Хван в поисках удовольствия трется членом о замаранное покрывало, лаская слух любовника стонами, — не торопись, — предупреждающе шепчет Ли, удерживая беспорядочно толкающиеся в кровать бедра.       Он вновь выскальзывает из горячей, обволакивающей тесноты, оставляя внутри лишь головку, чтобы в следующую секунду сделать одно слитное движение, которым вобьется до основания с похабным шлепком яиц об аппетитную задницу, заставляя тело под собой судорожно напрячься, выгибаясь в пояснице и принимая следующее такое же движение, заставляющее вскрикнуть громко, забыть о том, что в доме они не одни.       — Еще, — шепчет Хван, облизывая пересохшие губы, — еще…       Но Феликс издевательски замедляется, сохраняя размеренный ритм, удерживая чужое тело, извивающееся в поиске удовольствия. Ли придавливает чужую поясницу к кровати, чтобы начать жестче вбиваться в жаждущее, призывно хлюпающее обилием смазки нутро. Хенджин стонет несдержанно от того, как хорошо ему принимать в себя крепкий член своего парня, о котором он грезил последние семь лет. Каждое движение заставляет его скользить по скомканной под их телами ткани истекающим членом, поэтому старший чувствует стремительно приближающуюся разрядку.       — Я, блять…так хорошо, — шепчет он, еле ворочая языком, — я скор…       Его тираду обрывает громкий стон, когда Ли меняет угол проникновения и попадает по простате, посылая словно бы разряды тока по всему телу Хвана. Тот комкает в руках простыни, не имея возможности хотя бы толкаться навстречу, обездвиженный крепким телом над ним. Хенджин хнычет нетерпеливо, то и дело облизывая болезненно алые истерзанные губы, Ликс продолжает долбиться прямо в ту же точку, заставляя тело под собой вскидываться беспомощно, ощущая, как по спине ему то и дело прилетает парочка ударов прохладными ступнями, от непроизвольно поджимающихся в удовольствии ног. Ощущая приближение собственной разрядки, Ли буквально втрахивает забывчиво стонущего в голос любовника.       Хенджин кончает первым, мечась по простыням, что позволяла чужая ослабившаяся хватка. Он загнанно дышит и скулит, когда в его утомленное, слишком чувствительное после оргазма нутро продолжают безжалостно долбиться. Он судорожно сжимает в себе пульсирующий член, что и доводит Ли до разрядки. Бедра младшего продолжают рефлекторно толкаться, содрогаясь в оргазме. Он бы все отдал, чтобы наполнить это растраханное отверстие своей спермой, чтобы наблюдать потом, как она медленно стекает по бронзовым блестящим бедрам.       — Блять, — хрипит он, уткнувшись лбом между лопаток тяжело дышащего Хенджина, — блять… Такой хороший, — шепчет он, касаясь беспорядочно губами разгоряченной кожи, сцеловывая соленую испарину, — я так люблю тебя…       — Спасибо, — дрожащим голосом отвечает Хван, еле сдерживая новый поток непрошенных слез, — спасибо, — повторяет он вновь, когда Ликс выходит из него, давая, наконец-то спокойно двигаться и дышать без собственной тяжести поверх. Они оба знают, что Хенджину не нужно говорить этих слов, чтобы Ли знал, что его любят. Парень избавляется от презерватива и возвращается в постель, ложась напротив разморенного любовника, которому, по правде говоря, двигаться не хочется.       — Ну чего ты, плакса? Хенджин, не нужно благодарить меня за это. Любовь к тебе — это лучшее, что есть во мне, — улыбается Феликс устало, оставляя почти что целомудренный поцелуй на саднящих губах, когда в дверь еле постучав вваливается уже достаточно подпитый Минхо.       — Батюшки! Поздравляю Вас, но я пришел сказать, что вы своими стонами распугали почти всех гостей, и они уходят, надо бы проводить, — посмеиваясь докладывает хён и не без интереса разглядывает открывшуюся ему картину, когда, Хван по-глупому стеснительно, пытается прикрыться оставшейся на нем толстовкой. Из-за плеча старшего показывается лохматая русая макушка Чимина, который довольно взвизгивает и снова скрывается за спиной Минхо, — так что?       — Блять, хён, не делай вид, что сам не можешь со всеми распрощаться и приперся не только для того, чтобы обломать все, — басит Ликс, с недовольством на лице натягивая мятые брюки, обтеревшись наспех собственным же бельем, — пойдем, — заключает он, но, прежде чем выйти из комнаты, с нежной улыбкой наклоняется над смущенным Хенджином и оставляет на его розовых щеках поцелуй, — не двигайся с места. Я вернусь, вымою тебя и до самого утра буду говорить тебе, как сильно люблю.       Феликс скрывается за дверью, намеренно задевая плечом хёна, не торопящегося его догонять.       — Вот это я понимаю подарочек. С днем рождения, мелочь!       Только и успевает выкрикнуть старший, прежде чем в него прилетит измятая подушка.