***
— Твой брат скоро проснётся. Его голос. Я впервые услышала его голос. Я даже не стала спрашивать, откуда он это знает. — Включай. В его глазах было полное понимание того, что минуты облегчения подошли к концу, что сейчас все продолжится, и уйти от этого ему некуда. Да, он не испытывал боли, но физические мучения не всегда самое страшное, что может произойти. Я молча отошла от него и вернулась к стене, не хотела поворачивать рычаг, но понимала — он прав. Даже если я этого не сделаю, это сделает проснувшийся Люк, еще и поймет, что я была здесь и помогла Ему. И сделает все возможное, чтобы я не попыталась сделать это снова. А я собиралась это повторить. Стоя возле него и касаясь руками его бледного лица, я вдруг поняла, что не могу позволить его убить. Я не знала, что буду делать, но то, что ночью вновь приду к нему, знала совершенно точно. Повернув рычаг, я услышала, как капля сорвалась с потолка и с глухим ударом упала на его голову. Стараясь больше не смотреть на него, я подошла к двери, открыла её и вышла. Как же он был прав! Едва я закрыла засов и поднялась по ступенькам, как наверху лестницы увидела Люка. Он обеспокоенно посмотрел на меня. — Ходила в кладовую за вареньем, но не нашла. Пойду в погребе посмотрю. Я старалась говорить спокойно, сжав дрожащими пальцами перила. Люк коротко кивнув, пробежал мимо меня. Я видела, как он подошел к двери и открыл ее. Убедившись, что пленник на месте и всё, как оставил отец, он успокоился. Я быстро пошла по лестнице вверх. Люк догнал меня уже на последней ступеньке. — Идём вместе, я помогу тебе. В погребе вчера лампочка перегорела, не уверен, что Дред заменил ее. Я постаралась как можно спокойнее улыбнуться, и мы пошли к погребу. Я шла и думала о нём. Я была у него почти полтора часа, но так и не спросила, как его зовут. Отец и братья вернулись через три часа. Я могла только представить, что с ним сейчас творится. За три часа человек уже сошел бы с ума, состояние вампира во многом зависит от его силы, возраста и от внутреннего животного. — Обед почти готов. Я подошла к отцу и посмотрела в его глаза, словно хотела прочитать в них то, что он собирается дальше с ним делать. — Чуть позже, малыш, надо проверить его. — Ты не дашь ему передышки, верно? Я старалась говорить это как можно равнодушнее и, кажется, отец не заметил подвоха в моих словах. — Мне надо максимально его вымотать, — кивнул он, — лишить сил, чтобы волк не помешал убить его. Утром все должно закончиться. Новый день — новая охота. Он развернулся и вышел, а я, проводив его взглядом, прошла в свою комнату. Заперев дверь на засов, села на кровать и взяла с тумбочки фотографию мамы. — Прости меня… Я должна ненавидеть его, потому что он — один из них. Но мама… Когда я подошла к нему совсем близко, он мог прикоснуться ко мне, укусить, выпить меня. Ему это было необходимо, чтобы вернуть себе силы. Это помогло бы ему выжить, дать сопротивление отцу. Но он этого не сделал. Он дышал мне в шею, но так и не коснулся её. Я не знаю, что со мной, мама… Я боюсь признаться, что это… любовь… Я постоянно думаю о нём, хотя еще утром даже не знала о его существовании. Прости меня… но я не могу позволить отцу убить его. Я поднялась с кровати, поставила фотографию на место и подошла к окну. Только бы он продержался до ночи. Только бы отец не решил убить его раньше.***
Запах охотника ударил в нос. Он вернулся. И вряд ли для того, чтобы поговорить за жизнь. Он пришел прекратить эту пытку, чтобы начать новую. Не поднимая головы, я почувствовал, что вода перестала капать на затылок. Его запах приближался, замерев напротив меня. Он молчал. Ждал. Я поднял голову, наши взгляды встретились. — А ты сильнее, чем я думал. Признание силы соперника — это еще один признак высококлассного охотника. — И смотрю, уже хочешь есть. А ведь он прав. В обычный день такого плотного завтрака, как сегодня, мне бы хватило до вечера, но пытка лишила меня значительных сил; чтобы сопротивляться, приходилось расходовать их активнее. Я действительно уже начал чувствовать голод. За спиной охотника снова открылась дверь, и в проёме показался один из его сыновей. Он держал в руках большой закрытый сосуд, плотно укутанный полотенцем. Вместе с другим сыном они отвязали меня от колец. Я старался стоять на ногах, не давая им подкашиваться. Это было непросто, гораздо сложнее, чем до «водных процедур». Меня подвели к клетке и, втолкнув внутрь, опустили на колени. Едва тело коснулось деревянного пола, волк завыл, цепляясь когтями за вновь начавшие утекать силы. Мои ноги обтянули металлической проволокой, по ним тут же словно побежали разряды тока, словно точечные укусы огня. Мозг разрывался между попытками удержать силы, отнимаемые деревом и металлом. Руки мне связали за спиной и за сведенные локти подтянули к верху клетки так, что грудью я все равно касался пола, но между лицом и деревянной поверхностью оставалось небольшое расстояние. И тут я понял, что было в сосуде. Сначала я почувствовал запах, потом прямо перед моими глазами поставили огромную миску, доверху наполненную свежей, еще горячей кровью. Я видел ее, чувствовал, но дотянуться не мог. Все, что я мог — это смотреть и нюхать. Волк взвыл, заметался во мне. Я почувствовал, как мое тело задрожало, забилось в веревках и проволоке. — А ты проголодался сильнее, чем я думал, — усмехнулся охотник. — Приятного аппетита, если достанешь. Пойду и я поем. Если достанешь… Они знали толк в пытках. Знали, что у меня не осталось сил даже выпустить волка. Последние медленно, но верно, утекали из меня. Я закрыл глаза и глухо застонал, сходя с ума от запаха такой близкой и такой недоступной крови и собственного бессилия. Через сколько времени я повис на веревках, не чувствуя вывернутых рук? Просто повис, из последних сил пытаясь не отключиться, пытаясь удержать себя в сознании. Я знал, лучше так, чем они придут и вернут меня в него. Вернут, чтобы закончить начатое — довести меня до того порога, когда я перестану оказывать хоть какое-то сопротивление. Я понимал, что к утру буду полностью в их власти, и всё, что мне останется — это встретить свою смерть. Я не слышал как отворилась дверь клетки, лишь почувствовал, что убрали миску. Пересохшее горло резало от тяжело вдыхаемого воздуха. — У меня дела — большая ночная охота, — послышался голос над ухом. — Оставляю тебя до утра, и если ты меня не дождешься, я не стану обижаться. Волк обреченно приподнял морду и тут же уронил её обратно. До моего измученного мозга не сразу дошёл смысл последних слов охотника. Я был настолько где-то между сознанием и небытием, что даже не обрадовался, когда ноги освободили от проволоки. Последние часы выжали из меня последние силы, я понимал — стоять всё равно не смогу. И не придется… Я это понял, когда они подвесили меня к потолку вниз головой. К утру кровь настолько прильёт к голове, что уже не надо будет ничего делать, достаточно просто воткнуть в сердце металлический прут, и волк, издав последний вой, отправится туда, откуда даже бессмертным нет возврата. Голова тяжелела с каждой секундой, натужное дыхание отзывалось жуткой пульсацией в висках. Впервые за свои пятьсот с лишним лет я сказал «спасибо», когда отключился. — Джо… И так и не понял, успел или нет произнести ее имя, или это эхо моих мыслей разнеслось по темнице.***
— Джо… Стон, эхо, мираж… Я даже не была уверена, что услышала это, как в первый раз. Может, просто почудилось. Я прислушалась, но больше ничего, лишь звенящая тишина в доме. Отложив книгу, в которой всё равно не различала ни буквы, я посмотрела в окно. Над городом медленно нависал вечерний сумрак. За обедом отцу позвонили. Из его слов я поняла, что поздно вечером они отправятся на большую ночную охоту. Значит, ночью в доме, кроме меня и его, скорее всего, снова останется один Люк. Его до сих пор смешившая меня привычка выпивать на ночь чашку какао, сейчас была как нельзя кстати. Я гипнотизировала глазами часы, понимая, что каждая дополнительная минута проведенная отцом и братьями дома, это минус его сил. Я вообще не представляла, в каком состоянии найду его. Что делать, я не знала и решила действовать по обстоятельствам. Наконец, когда часы пробили девять ударов, отец и братья появились на лестнице. Отец подошел ко мне, пока братья укладывали все необходимое в фургон. — Мы уезжаем на всю ночь, с тобой останется Люк. В комнату не суйся. По идее, он уже ничего не может сделать, слишком ослаблен. — Ты уверен? — я пыталась быть невозмутимо-равнодушной, на самом же деле пыталась понять, с чем мне предстоит иметь дело и что брать с собой к нему. — Ты сам говорил, что пока вампир в сознании, он способен на всё, и даже его обессиленный вид не должен лишать бдительности. — Я был сейчас у него. Он в отключке, — отец мысленно уже был на предстоящей охоте и не заметил, как я вздрогнула. — Не удивлюсь, если утром и делать-то ничего не надо будет, только вывезти его куда подальше да спалить, чтобы ветер только пепел разнес. А он сильный… — отец на мгновение замер, и в его голосе я даже услышала уважение. — Человек на его месте уже через пару часов бы умер, молодой вампир выдержал бы… до обеда, а он почти весь день продержался. В буквальном смысле прошел через всё — и через огонь, и через воду. Ладно, пусть повисит до утра. Вернемся — посмотрим. Отдыхай, милая, и ни о чём не думай. Я стояла как истукан, слушая отца, представляя, в каком состоянии найду его, но отец даже не заметил мою заторможенность, поцеловал в щеку и вышел за дверь. Машина взревела мотором и скрылась за поворотом. Стряхнув с себя оцепенение, я пошла на кухню, усилием воли сдерживая шаг, чтобы не бежать. Я быстро вошла в клетку и посмотрела вверх. Его ноги были почти под самым потолком, а мне туда не дотянуться даже при моем росте, и встать не на что. Оставалось только попытаться вскарабкаться на поперечные прутья клетки и перетереть веревку каким-нибудь ключом. Выбрав, на мой взгляд, самый острый, я забралась на ту высоту, что позволила мне дотянуться до веревки. Я понимала, что не смогу его поймать. Он так и упал, словно мешок. Я спрыгнула и с трудом перевернула на спину его бесчувственное тело, развязала руки, освободила от веревок ноги. По лицу было видно, что он совершенно без сил. Я понимала, что просто растормошить его бесполезно. Привести в чувство можно было только одним способом… Я думала об этом весь день, пока ждала, и уже тогда приняла решение. Я должна его накормить, чтобы силы вернулись к нему. Но что я могла предложить ему в качестве еды? Только… себя. Что ж, к этому я была готова, но не предусмотрела один немаловажный момент. Он ослаб настолько, что сейчас неподвижно лежал на моих коленях, и ни о какой самостоятельной еде не могло быть и речи. Я кусала губы, судорожно ища выход. Я должна была как-то разбудить его. Или… его волка… Я закрыла глаза и вспомнила себя четырнадцатилетнюю. Мне припомнилось, как та кошка отреагировала, когда я поцарапала руку до крови. Других вариантов у меня все равно не было. Я снова взяла связку ключей, нашла что-то наподобие острого штыря, посмотрела на него и решительно провела острым концом по руке от локтя к запястью, вздрогнув от резкой боли. Кровь тут же выступила из раны, её капли падали на деревянный пол клетки. Одна попала на его губы — они дрогнули. — Давай… просыпайся… — умоляла я, но он все так же неподвижно лежал на моих коленях. Тогда я переложила его на пол, а сама легла рядом, окровавленной рукой обняв за голову и прижав его губы к моему горлу. Я прекрасно понимала, что делаю, что обратной дороги не будет. Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг я почувствовала, как клыки коснулись кожи. Я прижалась ещё крепче и в волнении прикусила губу, когда ощутила укус. Он начал пить мою кровь. Пил он долго — теперь силы покидали уже меня, но я не отстранялась, пока он наконец не отпустил меня сам.***
Этот сладкий вкус не может быть правдой. Я не сразу понял, откуда этот неожиданный оазис, моя внезапна удача и спасение. Когда волк наелся и сыто оскалился, я наконец открыл глаза и вздрогнул от увиденного. Она лежала рядом — бледная, с синими кругами под глазами, но, увидев, что я смотрю на неё, слабо улыбнулась. Я не мог поверить, что она — человек! — спасла меня — вампира! Я посмотрел на её бледное, обескровленное лицо. Я знал, что надо делать.