***
Марсель является вторым городом по населённости после Парижа и самым крупным по площади во Франции. Его средиземноморский колорит с бурлящей портовой жизнью и приличным наркотрафиком собственно и занесли Флетчера в такие дали. В перемешку с посещениями базилики Нотр-Дам-де-ла-Гард со статуей Богоматери и Кафедрального собора, шли вылазки и собирание крох информации у местных крыс. Кто-то являлся выходцем из банд, а кто-то просто не счастливым свидетелем перестрелок на улицах, но Флетчеру особо вглубь лезть и не было обязательно. Суть заказа оставалась неизменной: проштудировать почву. А потом, детектив пообещал себе попасть в Париж. Потому что если не сейчас, то теперь уже когда? «Деловая поездка» обратилась в романтическую для Пирсонов в соседнем номере гостиницы напротив Ситэ и в командировку для Рэймонда, у которого не было стоп-слова для трудоголизма — опоры всего его существования: если Рэймонд на секунду прекратит впахивать как проклятый, жизнь грозилась снова стать пресной и бессмысленной. Рэймонд ворчал, жаловался, но, честно говоря, ему нравилось ощущение нужности и незаменимости и он в свое удовольствие иногда этим пользовался, в отместку делая нервы Пирсону нудными анализами и отчётами: Пирсон пытался увиливать, но Смит обладал недовольным лицом вахтерши в студенческом общежитии, с которой спорить было себе дороже. А вот французы замечательно делали нервы самому Рэймонду. Их образ жизни с бесконечными приёмами пищи по пять раз на день и полное отсутствие желания слышать на родных улицах английскую речь — серьёзно, Рэймонд даже чашку кофе по-человечески заказать не мог, все сразу делали вид, что оглохли и о дружелюбном сервисе речи не шло, — довели Рэймонда до того, что глаз уже не просто нервно дёргался, а мерцал, как сломанная лампочка: настолько часто у Рэймонда начинался тик. Парижские группировки вроде оставались теми же по этническому составу, что и в родном Лондоне, но все равно было какими-то другими, и Рэймонду лишь оставалось скрипеть зубами, когда проверенные уловки не срабатывали с местными. Смит не собирался тащиться в Марэ в вечер пятницы, но отключив мозг и позволив ногам вести его по незнакомым улицам, он совершил большую ошибку. Ноги знали не так много маршрутов, а оказаться по среди ночи хуй знает где им и без сигналов от мозга не хотелось. Шумно, гирлянды тянутся от дома к дому, музыка из клубов и баров. Смит радовался любой, что не звучала, как истерика стиральной машины, а французы предпочитали навязчивые хиты конца прошлого столетия, поэтому Рэймонд не пытался сбежать куда подальше от долбящей боли в ушах. На улицах запах травы мешался с острым запахом специй для фалафеля из еврейского квартала. Рэймонд выбрал заведение потише и устроился за столиком у входа, заказав пива для вида, достал из кармана кисет и, немного подумав, подсыпал к табаку остатки травы из зиплока. Когда Рэймонд смачивал слюной бумагу, на соседний стул приземлился кто-то пьяный и с большими карими глазами, которые тут же поймали взгляд Рэймонда, глупо замершего с вытянутым кончиком языка. Блять, только отъебись по-быстрому. — Tu t'ennuies, mignon? — Я не понимаю ни слова, — пробормотал Рэймонд, стараясь звучать ещё больше англичанином, чем это было возможно. — Говорю, чего такой симпатяга без компании? — звуки звучали мягко, протянуто, английский с растянутых в обаятельной улыбке губ слетал с сильным акцентом, но без труда. Надо было отвечать на русском. На русском Рэймонд знал буквально три слова, но на долговязого пацана с равязаными жестами они бы явно произвели должное впечатление и его бы снесло как ветром. — Предпочитаю ее отсутствие. Если ты не против, — градус недружелюбности скрытой за англосакской вежливостью рос. — Расслабься. Мне нечем сегодня платить за выпивку, а друзья поспорили со мной на бутылку хорошего Шардоне, — парень вытянул салфетку и ручку из кармана небрежного пиджака и что-то быстро черкнул, — Но если тебе понравится — звони. Быстрее, чем Рэймонд успел ответить, уже скривив губы для очередной колкости, их коснулись на мгновение чужие, а в следующую секунду, парень уже вышагивал к улюлюкающей компании своих друзей на противоположной стороне улицы. — Ты больной, Эр. Ты видел его лицо? Да он бы сломал твой кривой нос в ещё трёх местах. — Ты ничего не смыслишь в этих стоиках с губами херувимов: они выглядят атлантами, но ломаются, как спички, от простого человеческого тепла. Теряются и хлопают ресницами, как оскорбленная невинность. — Пошли быстрее, пока он не хлопнул нас. Рэймонд и правда сначала замер, а потом дернулся из-за стола, протестующе скрипнувшего, но парень уже успел сбежать и догонять его было бы глупо. Рэймонд сел на место, с силой провел рукой по губам, вытираясь, чувствуя себя чертовски мерзко. Мерзкие блядские французы. Смит чирикнул зажигалкой и глубоко затянулся. Рэймонд невольно вспомнил, как украдкой оставлял поцелуи Флетчер, всегда так ненавязчиво и одновременно нагло и испуганно, как кошка, когда тянет со стола что-нибудь вкусное. И после сухих губ Флетчера Рэймонду не хотелось вытираться рукой до того, что губы начали гореть и покраснели. Смит успокоился, только когда пригубил пиво, чтобы избавиться от мнимого привкуса чего-то чужого.***
Необычно, но умно со стороны Флетчера было отправлять информацию из компьютерного клуба, в которых раньше люди заходили пообщаться в ICQ, а бедные студенты искали только появляющуюся информацию на просторах Интернета. Удивительно, но в клубе даже были люди, сидели, печатали что-то на клавиатуре задумчиво. Флетчер оборачивался и удивлялся. Зато его работу не могли отследить по IP, поэтому разбирательство с фотографиями и отчётом заказчику заняло почти весь день. Флетчер пару раз вставал, чтобы продлить время и размять ноги, а потом даже попробовал прекрасную французскую сдобу с невозможно сладким латте. Флетчеру просто было необходимо хоть как-то заставить мозг работать без алкоголя, а ничего лучше смертельных доз сахара он не придумал, заменяя один легальный собственный наркотик на другой. Когда Флетчер снимал ботинки, устраиваясь на кровати в не самом лучшем хостеле (он никогда не брал лучше, хотя мог себе иногда позволить. Журналист оправдывался конспирацией, что его так проще потерять, но на самом деле он просто не любил быть окруженным пятью звездами. Это разило невероятной пустотой и частный детектив просто не выдерживал такого в одиночестве), ему на карту пришёл перевод. С неплохим количеством нулей. В Франции он мог оставаться жить безбедно на протяжении нескольких месяцев с таким бюджетом. Только дождавшись от Смита ответного «спокойной ночи», он мог себе позволить заснуть. Почти спокойно и беспечно, чтобы с утра заявиться на дегустацию лучших французских вин и устроить им культурный шок. Как Флетчер и планировал, он попал в Париж. К тому же, необычным для простого англичанина способом, не с помощью автобуса или электрички, а автостопом. Всё-таки во Флетчере было слишком много испанского, в частности горячее сердце и желание вести дела расслабленно, импровизируя на ходу. Он совсем не планировал попасть в фургон путешественника, просто так сложились карты и их пути. Мистер Андерсен, как потом выяснилось, норвежец, вполне беззаботно составил Флетчеру компанию и роль водителя. Один не мог переговорить другого и уже спустя час едва можно было не поверить, что эти двое знают друг друга всю жизнь. Флетчер просто умел располагать людей, когда хотел. У него была странная способность их связывать, потому детектив грезил уже с пару лет об идее снять собственную кинокартину, сюжет которой мог бы основываться на реальных событиях. Мемуары Флетчер писать бы вряд ли стал. Потому что половину пришлось бы вырезать цензурой, а другую половину он предпочёл бы оставить только для себя, купаясь в собственном эгоизме и жадности к хорошему. Ах, Париж. Город любви, Флетчер был бы в восторге оказаться в нем лет пять назад, потому что это неописуемая романтика города, визитная карточка всей страны, лучшая картинка для всех юных душ, у которых настроение всегда в режиме цветущей весны, однако сейчас некоторые улицы разочаровывали. Детективу, разумеется, удалось поглазеть с балкона кафе на знаменитую Эйфелеву башню, побродить по некоторым достопримечательностям и галереям, но беспорядок, обилие бежавших эмигрантов, которые творили беспредел на улицах, зашкаливал. В некоторых прежде приличных районах было опасно находиться, поэтому Флетчер изначально оставил идею ходить со своей аппаратурой и кошельком в кармане. Париж стал заложником политики и изрядно потерял свой воспетый историей вид. Детективу становилось скучно, поэтому зайти спустя почти трое суток нахождения в колорите Франции в бар представлялось отличной перспективой, несущей только лучшее: хорошее настроение, сон без сновидений, возможность наговорить нежностей Рэймонду в чат, если уж сильно перебрать. И чем только вселенная не шутит. Тот же самый бар. Флетчер даже не поверил, прищурился и первым делом набрал смс-ку Смиту. «Чем занимаешься?» Когда нервно курящий человек потянулся к телефону с уведомлением, а потом нахмурился и криво усмехнулся, только тогда Флетчер подошёл ближе и затронул его, уже успев выпить. — Я уже говорил, что мы просто созданы друг для друга, Рэймондо? C’est si bon de te voir ici~. Это судьба. — Флетчер влюбленно вздохнул и уселся напротив Смита. Его глаза все ещё горели восторгом от неожиданной встречи. На его памяти, Рэй вроде не упоминал о командировке в Париж. Флетчер сразу же стал оглядываться в поисках Пирсона, но было понятно, что тот по таким местам предпочитал не ходить. Смит принялся набирать ответ, отвлекаясь от неприятной ситуации. Рэймонд не писал о поездке Флетчеру, потому что все никак не было времени, да и Флетчер шлялся где-то на Лазурном берегу на юге Франции. И смс-ки их были в основном короткими, просто держать друг друга в курсе, что пока никто не помер не своей смертью. Поэтому Рэймонд вздрогнул, когда на плечо легла рука, заранее оскалившись, потому что ещё одного вторжения в личное пространство он не вытерпит и для кого-то вечер пятницы окончится похоронами, но за спиной как из-под земли вырос Флетчер, а не какой-нибудь очередной лягушатник. — Питер, — выдохнул Рэймонд, губы удивлённо округлились, и он даже несколько раз моргнул, но не от раздражения и растерянности, как обычно, а от какого-то приятного чувства неожиданности, от которого сердце пропустило удар, пока мозг с трудом осознавал удачное стечение обстоятельств, и сопутствующего радостного тепла, разливающегося в груди. Да, видимо, надо было выбраться из Англии, чтобы Рэймонд начал так ждать встречи. Флетчер занял стул, который пару минут назад занимал неприятный парень. — Пожалуйста, без французского, — поморщился Рэймонд и подтолкнул Флетчеру стакан с пивом, которое не собирался пить, выбрав на сегодня косяк половина на половину, — ты разве не должен быть в Марселе? По животу прошли приятные тёплые мурашки от собственного имени. Рэймонд обычно не удосуживался его так звать, полностью игнорировал факт присутствия слова «Питер» в своём лексиконе. — Хорошо, без французского, нет проблем, — он только посмеялся и заглянул в стакан. — Спасибо, щедро. Может, все-таки будешь? Ну ладно, — детектив отпил и продолжил диалог. — Да, я и был три или четыре дня назад в Марселе, я как-то не припомнил момент выезда, вино в голову ударило. У меня был праздник при удачной сдаче заказа. Решил побродить здесь, раз такая возможность выдалась. Подумал, вряд-ли выберусь ещё когда-нибудь так далеко, — небольшая пауза, ещё один глоток. — Ну надо же. Ахах, родной, вот уж не думал, что тебя здесь встречу. Захожу ведь и думаю: уже мерещится всякое. Теперь давай ты рассказывай, какими судьбами или бегами ЗДЕСЬ? Ты ведь должен быть в Лондоне, домоседовать или ломать руки неугодных. Кстати, как нога? Рэймонд ещё не осознал, что радостно, насколько может изобразить эту эмоцию его лицо, улыбается Флетчеру почти открытой улыбкой. Почему-то после неожиданной встречи вдали от привычного дома с низкой лампой над столешницей и лондонских улиц, Рэймонду вдруг понял, что успел соскучиться. Он ругался на надоедливость Флетчера, но когда того долго не было рядом, Рэймонд мог себе не признаваться, но начинал тосковать. В первую очередь это выражалось в том, что от домашней еды возвращался к еде на вынос из забегаловок вокруг дома, и смотрел фильмы, которые Флетчер выписывал ему на стикер, прикреплённый на магнит к холодильнику, надеясь когда-нибудь восполнить пробелы в познаниях Рэймонда относительно мирового кинематографа. — Пирсон сказал, что мы едем по делам, но, кажется, по делам поехал только я, а у них с Роуз отпуск, — Смит втянул дым и подержал во рту, прежде чем вдохнуть. В голове прояснялось и мир вокруг переставал быть чересчур ярким и резким. Рэймонд никогда не рисковал лишний раз курить траву, если не был уверен, что его не накроет тревожным чувством нереальности и какого-то незримого присутствия опасности за плечом. Так случалось пару раз, поэтому Рэймонд не шибко жаловал дурь, но, несмотря на нервотрёпку, в вечернем Париже ему было спокойно, наверное у города была какая-то особенность, как у королевства у фей: время здесь шло по-другому и ты забывался в дурмане цветущих каштанов. А Флетчер своим появлением рассеял крупицы чуждости этого места. — Нога нормально, — Рэймонд выдвинул из-под стола стопу и чуть приподнял штанину, показывая эластичный бинт, которым фиксировал лодыжку, чтобы лишний раз не тревожить связки. Ноющая боль совсем прошла, но иногда напоминала о себе, когда Рэймонд неловко подворачивал ногу. — Расскажи про Марсель, — попросил Рэймонд, предвкушая рассказ, больше похожий на сюжет какой-нибудь криминальной комедии с романтикой портового города. Рэймонду не хватало этих историй, где Флетчер отводил особое место каждому персонажу, приукрашивая события и не скупясь на лирические отступления от повествования. Смит даже посмеивался над шутками Флетчера, там, где обычно лишь кривил губы в подобие улыбки, но сейчас был до безобразия расслаблен травой, сняв на время свою непробиваемую броню человека с лицом кирпичом. На историю про автостоп Рэймонд заявил Флетчеру, что у того отшибло мозги и с готовностью рассказал несколько страшных баек, про маньяков за рулём. Будто бы попутные водители для Флетчера, итак постоянно ходящего по краю, были самой серьезной опасностью. Слушая чужой смех, детектив погружался в рассказ с большим энтузиазмом и желанием, особенно после милой добавки сладкого алкоголя. Тогда вообще яркие детали полетели с скоростью патронов пулемёта. На опасения Рэймонда про маньяков, он лишь тихо посмеялся и подумал, что здесь дело не только в английской осторожности, а Смит тоже о нем позаботился. И совсем не важно, что путем устрашения, просто как умел и мог. Ближе к часу и после второго косяка, который Рэймонд нехотя разделил с Флетчером, ворча, что мешать траву с алкоголем плохая идея, они отправились бродить по городу. Флетчер что-то рассказывал Рэймонду про бесчисленные мосты и церкви и показал ему дом, выделяющейся своей ветхостью, со словами, что здесь жил тот алхимик, ну настоящий, который Дамблдору дал философский камень. Рэймонду пришлось признаться в собственном бескультурье: Гарри Поттера он не читал. Питер пообещал устроить марафон Гарри Поттера если не в сию секунду, то хотя бы при первой же удобной возможности. Такие вещи нельзя было спускать с рук. Смит не знал, что на него нашло, но спустя пару кварталов, он втянул Флетчера в какой-то один из множества узких тупичков, зашипев от резкого движения, которое потревожило ногу, придержал Флетчера за грудки, вжимая его в стену, и влажно и глубоко целовал, пока не перехватило дыхание. От ударившего в ноздри знакомого запаха одеколона, дыма и алкоголя Рэймонд чуть не заурчал и еле успел остановиться, прежде чем с губ сорвалось одурманенное признание, как сильно ему не хватало Флетчера эти недели. Рэймонд в Париже ощущался странно. Слов всего мира не хватит, чтобы описать, насколько. Оставаясь Рэймондом, он улыбался, расслабленно отбросив тело на стул, охотно говорил с Флетчером, будто не боясь показывать, что скучал, интересуется про впечатления детектива. Питер в приятном шоке и думает про себя, что не зря желал вытащить того из дома. Стоило оно того на все двести процентов. Поцелуй выдался многоговорящим, в нем была и страсть, и любовь, и ослепляющая скука по чужому теплу. А когда Рэймонд такое давал, Флетчер не мог не взять до конца. Пальцы сами привычно умостились на загривок, оттянули светлые пряди волос, в темноте можно было только услышать резко сбившееся дыхание и ответную жадность потрескавшихся губ. Флетчер отлично понял, что ему пытались сказать. — Я тоже, Рэймондо, — журналист снова утянул Смита в приятный контакт их тёплых губ. — Ненавижу, когда ты так делаешь, — выдохнул между поцелуями Смит, и продолжил, когда в ответ была лишь недоуменная тишина и тяжёлые вздохи, — отвечаешь на невысказанные вопросы. Если он и хотел звучать раздражённо, то он провалился, потому что получилось как благодарность за то, что Флетчер понимает без слов. Пальцы на затылке тянули короткие пряди, которые то и дело выскальзывали из рук, Рэймонд понял, что увлёкся, когда вздохи стали слишком рваными и подозрительно похожими на стоны и Флетчер как-то отчаянно цеплялся за плечи, как утопающий за спасательный круг. Смит оторвался от манящей шеи, которую целовал через ворот, иногда нетерпеливо оттягивая ткань подрагивающими пальцами, и поднял шальной взгляд, в котором зрачки были как черные дыры, на Флетчера. Рэймонд хотел что-то сказать, но все мысли сдуло весенним ветром куда-то на набережную Сены, и Смит понятие не имел, как собрать в предложение слова, значение которых начинало теряться в пустой голове. Раскрасневшийся и со сбитым дыханием Флетчер так же туго соображал, а когда тело привычно отозвалось на чужое, детектив почувствовал тяжесть в паху, причём не у него одного. — У тебя в кармане пистолет или фонарик? — он очень уж надрывисто засмеялся, как человек после дикого аттракциона, который, к слову, тому понравился. — Что-то очень твёрдое уперлось мне в бедро. Он смотрел на Смита с нежностью и в сладкой дымке возбуждения. Они оказались в весьма пикантном положении и варианта развития было два: остаться здесь и передернуть друг другу или ввалиться в ближайший love hotel, как подростки с бушующими гормонами, распугав персонал, зато насладившись друг другом. Ещё был третий вариант, который, видимо, с трудом пытался сформулировать сейчас Смит. — Пистолет, — отвечает Рэймонд, мучая губы напротив жалящими поцелуями. Он шутил, но в их ситуации так вполне могло оказаться. Смит всерьез раздумывал, какого это будет надавить на плечи Флетчера, заставляя опуститься на колени в грязном переулке и смотрит на дрожащее в глазах возбуждение. Рэймонд потянул с Флетчера очки и убрал их в свой нагрудный карман. Бедро надавило на промежность Флетчера и с его губ сорвалось сдавленное ругательство. — Где ты остановился? — В Terrass' Hotel. Это на Basilique du Sacré-Coeur, — шумно выдыхает изрядно взъерошенный детектив, а потом все как в тумане. Как они ловят такси, как на них смотрит персонал трёхзвездочного отеля, который явно был не в восторге от того, что Флетчер притащил подозрительного мужика к ним в отель, но кого это сейчас волновало? Они завалились в комнату, снова целуясь и раздеваясь по пути, как в красивом эротическом фильме, Флетчер быстро отстранился и притащил из сумки смазку и презервативы, как когда-то пообещал с собой носить в любых обстоятельствах. Рэймонд порадовался, что Флетчер живёт не за холмом, на котором стояла церковь и нужно было подниматься по многочисленным ступенькам. У Рэймонда была не самая выносливая дыхалка, особенно, когда джинсы однозначно натягивались на пахе. Пока Флетчер пытался попасть ключом в замок, Рэймонд выцеловывал его загривок, прихватывая зубами кожу. Питер остановился в какой-то дешёвой дыре, и Смит всё-таки не удержался от осуждающего взгляда. А этот человек ещё наезжал на его замороженные овощи. Смит стянул через голову лёгкий свитер, вжимая Флетчера в дверь уже с обратной стороны. В следующий раз Рэймонд открыл глаза, когда они оба оказались на кровати, а Рэймонд боролся с ремнем на штанах Флетчера, положив ладонь ему на грудь, будто у Флетчера было желание куда-нибудь съебаться. С таким-то стояком. Смит вытянул блядский ремень, посмотрел на Флетчера довольным взглядом, будто ожидал от него восторженных аплодисментов. Рэймонд чертовски, мать его, скучал. Он понимал это все отчётливее, когда вылизывал чужие ключицы и оставлял следы на вертлявой шее. В какой-то момент Смит решил поменять их дислокацию, потянув Флетчера наверх, а сам распластался под ним, продолжая по-хозяйски уверенными прикосновениями дотрагиваться до горячей кожи. Детектив благодарно усмехнулся, когда Рэймонд ожидал от него похвалы, потому что понимал, что и сам с трудом бы справился с надоедливой одеждой, слишком огромно было желание соприкоснуться кожей, не расставаться вместе никогда. Флетчер, осмелевший после косячка и алкоголя, терзал чужие ключицы в равной степени, что и кожу на груди, соски и шею. Поцелуи были жаркие, выжигали клетки и выставляли свои собственные, заставляли запоминать хозяев, врастать в друг друга, словно два цепких плюща посреди пустыни. Флетчер не знал, что послужило решением для Смита о смене позиций, такого он точно не мог ожидать, а когда все же интуитивно почувствовал, то все равно спросил: — Уверен? Рэймонд знал, что промахивается, когда пытается поймать подрагивающие в нервной ухмылке губы, что без очков и под травой картинка перед глазами не просто плывёт, взгляд иногда бездумно замирает на случайных деталях: на пальцах Флетчера на собственном бледном животе, на том, что чуть загорелое от сухого солнца южной Франции лицо было светлее там, где собирались лучики морщинок, когда Флетчер жмурился или растягивал губы в широкой улыбке. Флетчер слукавил, сказав когда-то давно, что не загорает: просто в Лондоне мало солнца. Рэймонду было так тяжело шевелиться, хотя ему хотелось касаться и касаться, но каждое движение давалось с таким трудом, будто он пытался сбросить с себя опутавшую каждую конечность тину и болотную ряску. Смит сдался, с тяжёлым вздохом смиряясь, что никуда не деться от последствий клубящейся где-то в черепной коробке травы, и откинулся на подушки, выгибаясь под руками и губами, одаривающими вниманием его тело, будто Флетчер не просто его хотел, а преклонялся, как перед древним божеством: в безумие фанатичной любви и страха перед чужой силой. Смит считал Флетчера совершенно ебанутым, совершенно отбитым. Рэймонд прекрасно понимал, что их отношения всегда будут далеки от нормальности, и не потому что кто-то из них один какой-то не такой. Рэймонд, может быть, и смог бы найти себе человека, с которым выстроил бы отношения на взаимном уважении и доверии, нашел бы кого-то, с кем получилось бы что-то вроде Пирсонов. Флетчер, может быть, был бы счастливее с Джонатаном, мог бы перебороть свою тягу к саморазрушению: меньше пил бы и не нарывался бы на то, чтобы кто-то грубо сжал пальцы на многострадальной шее — лишь бы держали крепче. Рэймонд не был идиотом, да, ему потребовался ни один год, чтобы понять, зачем Флетчер дёргает тигра за усы, но Смит видел, как спокойствие заливает беспокойные серые глаза, как будто Флетчер опрокинул ни один шот, когда Рэймонд твёрдой рукой ловит чужие запястья, опрокидывая на кровать. Они могли бы, могли бы поступить по-другому бесчисленное количество раз, даже больше, чем ступенек на холме Монмартр, но каждый раз с восторгом человека, которому за прошлые разы отбило голову до юродивого состояния, наступали на одни и те же грабли. Рэймонд дрожал не только от горячих губы и влажного языка, вырисовывающего узоры на его груди, но от стучащей набатом мысли, что он хочет доверять Флетчеру, хочет не смотреть на него волком, когда тот заметно скрытничает, и не беспокоится, что этот старый лис променял то «ничего», что между ними было, на парочку пачек купюр. Смит злобно зыркнул с подушек, на которых гнулся словно сытый большой кот, потягивающийся после хорошей охоты. — Я бы не предлагал, если бы не хотел, — шикнул он, хотя, по правде, он и не предлагал: притягивать Флетчера ближе, закинув ногу ему на бедро— это не сообщить о своем желании напрямую. Рэймонд порывался заняться подготовкой самому, потому что просто лежать, пока Флетчер пялится на него с обожанием и возится, словно Смит хрустальный, было выше его сил. Но постепенно Рэймонд втянулся, почувствовав, что он совершенно не имеет ничего против, быть в центре внимания, в ответ отдавая только одобряющие стоны. Смиту понравилось куда больше, чем он думал. Рэймонд взрыкивал короткие ругательства, когда тело прошибало острым удовольствием, и впивался короткими ногтями в плечи нависающего над ним Флетчера. — Резче, блять, — Рэймонд прикрыл глаза и тяжело дышал, сведя брови к переносице, — Флетчер, с…сука, если ты не…я тебя придушу. Развязка для Смита была по ощущением, как излюбленные им горячие ванны: тело стало невесомым и тепло стекало от гудящей головы в замёрзшие стопы. Рэймонд даже поленился вылезать из постели в душ, оставив гигиену на Флетчера. Да и узкая кровать с наверняка жёлтым матрасом в дырах — Рэймонд не рискнул бы заглянуть под простыню, иначе вряд ли сможет остаться, — в этом клоповнике вряд ли обидится на такое «свинство». Рэймонд вытянулся на животе, подмяв под себя единственную подушку, и кидал сонные взгляды на дверь душа, где слышался шум воды, и ждал, когда вернётся Флетчер. Идти домой у него не было никакого желания.***
— Где ты был? Почему не отвечал на сообщения? — Пирсон не то чтобы волновался, но самую малость переживал. Рэймонд заявился только после полудня, отлежавшись у Флетчера, который гостеприимно отпаивал его кофе и подкармливал выпечкой из соседней пекарни. — У меня разрядился телефон. — И? — Технологии — бич нашего поколения, я отлично провел вечер и без него. — Хм. Надеюсь, с пользой.***
Они прилетели обратно в Англию почти одновременно, только на разных рейсах и немного потерялись. Не из-за друг друга, просто разные обстоятельства выдергивали то одного, то другого. Видеться совсем не удавалось, но это не сильно мешало, ведь оставались немногословные смс-ки по утрам и перед сном, а ещё фотографии, которые приимущестенно присылал Флетчер с дурацкими подписями. А потом они очень глупо поссорились. Молчаливо как-то, но можно было понять, что Питер обижен. И кто его только тянул за пальцы писать такое… Флетчеру именно в этот вечер именно в тот момент и именно в смс-ке потребовалось знать ответ. Потому что на него накатывало, ясно? Это было важно. > «Рэймонд, любишь меня?» Смит ничего не ответил. И Флетчер снова исчез. Лондон был хмур и сер, собственно как и всегда, и то, что на календаре стоял конец мая месяца лондонскую погоду не волновало: что весна, что осень — потоки дождевой воды под ногами и тяжёлый туман. Рэймонд пребывал в отвратительном настроении, потому что с Флетчером снова не удавалось пересечься, а пару дней в Париже ему не хватало, чтобы смириться с постоянным отсутствием болтливого журналиста в шаговой доступности. Смит никогда не был фанатом переписки, хотя, конечно свои плюсы в этом были: все договоренности остались на виду, в ней. Когда вместо глупых картинок и фотографий с новенького смартфона Флетчера вдруг пришла короткая смс-ка с простым вопросом, Рэймонд лишь растерянно моргнул, медленно убрав телефон обратно в пальто. На вопрос Пирсона, что это он так сник с лица, Рэймонд лишь покачал головой. Вопрос же Флетчера остался без ответа, потому что Смит намеренно даже не открывал диалог с ним, выжидая, когда сообщение опустится в самый низ экрана, чтобы не попадалось на глаза. Рэймонд почему-то ждал, что журналист на днях обязательно нагрянет в дом, каждый раз замирал на пороге, вслушиваясь, не глушит ли кто виски из комода в ожидании хозяина. Но нет. Флетчер где-то молча отсиживался. Через три дня тишины, Рэймонд, ругаясь, за рулём одной рукой быстро набрал сообщение. «Что делаешь?» Так уж вышло, что у Флетчера творилось в голове что-то жуткое. Не для кого это не было секретом. После того, как такой важный вопрос остался без ответа час, два, день, второй… Внутри нахер отвалилось все рациональное, уступив место только ебаной импульсивности и раздраю. Флетчер был понимающим и наблюдательным. А ещё немного придурком, потому что даже зная сердцем, что вопрос был глупым и не требовал ответа, детектив вбил себе в голову, что это важная деталь, которую нельзя игнорировать. А когда Питер вбивал что-то себе в голову, это нельзя было убрать даже лоботомией. А то, что они не могли жить без друг друга, видимо, было можно. Флетчер оставил пришедшее уведомление висеть непрочитанным, потому что не хотел отвечать. Зубы сцепил даже. Он знал, что Смит мог найти его в любой момент, если бы захотел, а потому старался не оставаться дома дольше, чем на час. Снова погрузился в странную работу: сложную и лёгкую, то тому не было важно, главное уйти от нежелаемых мыслей. Чем дольше бежал детектив, тем чаще его настигало чувство пустоты. До тех пор, пока Большой Дэйв не сделал заказ на Пирсона. Флетчер не понял, зачем взялся за это, то ли хотел усложнить работу Смиту (читать: отомстить), то ли просто увидеться с ним снова. Он пытался держаться как обычно, будто между ними ничего не произошло и не могло быть, а потом запросил деньги и после этого ещё нервно курил ебучие белые солдатики смерти перед своей машиной, смотря на дом, который знал от и до. «Вы в опасности, Рэй. Эти долбанутые люди слетелись на заявление Пирсона, словно вороны к мёртвому телу, но ты ведь теперь знаешь, что делать?» Интересно, найдёт ли Смит его кейс в ячейке? А подаренные им когда-то очки рядом? Насколько эта ситуация его разозлит? Флетчер задавался этими вопросами и совсем не думал, что его могут пристрелить. Точнее, такая вероятность присутствовала, но не больше, чем обычно. Питер плохо знал теорию вероятности, а оказавшись запертым на заднем сидении кэба, нервно посмеялся, осознав, что в этот раз удача его, кажется, подвела. Рэймонд иногда заглядывал в архив сообщений, понимая, что скорее всего Флетчер не соизволит написать и сам не появится. С возрастом тот стал каким-то обидчивым, а может это просто Рэймонд стал лучше его понимать и Флетчер всегда был ранимым выхуежником. Смит злился, что это глупо: и писать такое в смс-ках, и обижаться на то, что Рэймонд выбрал отмолчаться. Мог бы сказать в лицо, сраный трус. А в том, что Флетчер обиделся, Рэймонд был почти уверен, хотя пытался себя убедить, что тому просто некогда. Флетчер всегда находил время, чтобы отписаться и всегда искал встречи. Рэймонд начинал чувствовать себя брошенным. Пирсон ещё с этой своей дурацкой затеей, которой Рэймонд как преданный делу исполнитель занялся, отгоняя от себя мысль, что для него самого это решение было равносильно тому, что Пирсон выкидывает его на улицу, как надоевшую шавку. Продать такой большой бизнес — тот ещё геморрой. Поэтому у Рэймонда не было времени, чтобы упиваться жалостью к себе. Только иногда по вечерам было чертовски хуево, а блядского Флетчера не было рядом. — Чем там занимается Флетчер? Рэймонд вскинул бровь, на секунду подумав, что это праздный вопрос и Пирсон решил показать свою осведомлённость об их интрижках. Но Майкл как-то издалека начал, спросив не знает ли Рэймонд, где сейчас ошивается Флетчер: побирается или пристроился к какому-то издательству. О Рэймонд знал, черт бы его побрал. Дальше Рэймонд кажется со всем этим разбирался на автопилоте, отказываясь признавать, что Флетчер решил нагнуть их раком. Конченный идиот. После Рэймонд пытался восстановить полную картину, чтобы понять, в какой же момент все, как всегда, пошло по пизде. В жизни Рэймонда пиздец никогда не был эффектом бабочки, домино или случайно сбитым автоинспектором на переходе, нет. Для Рэймонда это всегда было цирковое представление, которое пошло не так везде, где могло пойти не так: у конферансье сел голос, страховка подкачала, львы съели дрессировщика, у глотателя огня была изжога, а несчастная ассистентка фокусника потерялась в пятом измерение. Слушать Флетчера было почти физически больно. Он знал до каждого микрожеста все эти ухмылки, слышал ни раз витиеватые речевые обороты. Рэймонд натянуто улыбался и подливал Флетчеру его любимый виски, вполне не наиграно давя в себе желание придушить его голыми руками, выдавить глаза, сломав на мелкие осколки темные стекла, и расхерачить череп той же скалкой, чтобы кровавые липкие ошмётки разлетелись по кухне. Кухне, которую они, мать его, выбирали в сраной Икеи, кажется, вечность назад. — Выходи. Рэймонд никуда не торопился, в третий раз безуспешно щёлкая зажигалкой. Курить он бросил, но Флетчер, как обычно, портил всю статистику. Он привез Флетчера в дальние доки в порту, недалеко от места, где недавно распрощался с фунтом плоти жадный американец. Ветер пробирался под пальто и трепал и без того взлохмаченные волосы: пока он ждал Флетчера у аэропорта от укладки не осталось и следа. В доках было, как и полагается, грязно, воняло чем-то масляным и тухлым. Омерзительно. Печальное место, чтобы встретить свой конец. — Манеры — лицо мужчины, — Флетчер улыбается и, видя все такое же непонимающее лицо, поясняет, пока пытается вкусить в себя последние минуты жизни, которые ужасно корёжат носовые рецепторы. — Кингсмен. Посмотри как-нибудь, тебе понравится. Он оглядывает место и ставит руки в букву «Ф», поворачивается к нему лицом и смотрит прямо в глаза. Флетчер знал, что этот день придёт, но все-таки попытался воплотить свою последнюю цель и мечту — снять собственную кинокартину. Смита передёрнуло то ли от холода, то ли от всей ситуации в целом. У Флетчера лицо бледнее листа бумаги и чуть заметно дрожат губы, но эта долбанутая сука продолжает не к месту цитировать фильмы и паясничать. Рэймонд не знает, легче ему от этого или же он ждал, что Флетчер рухнет коленями на заплеваный асфальт и начнет каяться и просить прощения. Все это представление было не к чему, Пирсон приказал просто привезти Флетчера к нему, и Рэймонд знал, что госпожа Фортуна в который раз поцеловала несносную тощую задницу, оберегая своего любимчика от заслуженного финала. Отделается дрожащими коленками и всплеском адреналина. Карман оттягивал лежащий там Глок, Рэймонд наконец-то справился с зажигалкой и с чувством затянулся. Собственные пальцы не тряслись, как у припадочного, только потому, что Рэймонд в машине уже расчесал руки до красных полос. — Это всё? Всё, что ты хотел сказать? Не произнесённое вслух «хотел сказать мне» повисло в затхлом портовом воздухе. Какое-то время Питер задумчиво рассматривает окружающую их локацию, возможно ждёт неожиданной пули в лоб, но Рэймонд тянет время. Детектив почесывает свой подбородок и начинает всерьёз раздумывать над своими словами. — Просто не хотел, чтобы тебе было сложнее делать свою работу, — Флетчер говорит спокойно, на этот раз без трюков вроде двойного дна, ужимки он потерял в каждом шаге по пути сюда. — Ну, чтобы там, может… Было не тяжело прощаться с любимым человеком? — Любимым, мать его, человеком, Флетчер? — Смит скалится и даже издаёт какой-то глухой злой смешок, он взводит курок, пока Флетчер парой слов снова срывает какой-то предохранитель в самом Рэймонде. И как у него, блять, только получается: у Рэймонда каждая нервная клетка ходит по струнке, умирая только после вежливой просьбы в письменной форме, а Флетчер умудряется их давить, как асфальтоукладчиком. — Это какого такого любимого человека, Флетчер? Того, которого ты за двадцать лямов хотел продать? Которого собирался оставить русским на закуску? Ты мне объясни, я же не такой гениальный детектив, да и сценарист из меня дерьмовый вышел бы: хоть убей, не вижу мотивации одной старой недотраханной лисы. Кроме денег, конечно, и собственной дурости. Куда там, блять, затесалось хоть что-то про любовь. У Рэймонда дёргался уголок рта, а верхняя губа все так и норовила приподняться, показывая зубы, как у бойцовской собаки с пеной на морде. Рэймонд привез его сюда, чтобы понять, сможет ли нажать на курок. Потому что Флетчер нихуя не уяснил, что Рэймонд после этого если и не пойдет топиться в Темзе, то все равно сломается. Может быть, незаметно, может быть, не без надежды на то, чтобы собрать себя по кусочкам заново — знаем, плавали. Но до конца жизни будет ненавидеть Флетчера за то, что стал для Рэймонда тем, кем никогда не должен был становиться. Смит чувствовал себя самым большим дураком во всем этом фарсе. Повёлся, что кому-то нужен, костьми лег ради блядского Пирсона, который теперь оставляет его у разбитого корыта, потому что захотелось ему, понимаете, выращивать ебучие розы на пенсии. Поверил Флетчеру, который вился вокруг, будто ему медом намазано, лил в уши елей и пиздел о том, о чем, видимо, и понятие не имел, раз уж метнулся сразу же при возможности всадить нож в спину. Рэймонд хотелось пристрелить себя даже больше, чем Флетчера. Он же каждый, каждый, мать его раз, напоминал себе, с кем имеет дело. И все равно вляпался в дерьмо по самое не хочу. — Ну, ты же выжил, правда? — детектив тяжело вздохнул и завёл руку за голову. — Ты просто ничего тогда не ответил и я задумался, может, старина Флетчер действительно все себе надумал? Задумайся, Рэй, мы об условились с тобой, как эскортница с содержателем, что всё будет заебись, пока это нам двоим надо и удобно. Мы ни разу нормально не поговорили, а у нас было, блять, о чем. Я не знаю, с тобой было как охуенно, так и не очень, может, стоило хотя бы сказать что-нибудь за эти десять лет? Я к мозгоправу не хожу, в душе не ебу, как правильно с этим справляться надо, так что, блять, кажется, ты и так знал, что связываешься с «наглым, жадным, сученышем». — Из-за блядской смски, Флетчер? — взрыкнул Рэймонд. Его дергало, как марионетку в неумелых руках. Смит пропускал мимо ушей половину из того, что говорил Флетчер, цепляясь за те слова, что давали новый оборот клокочущей внутри обиде и злости, — Ты решил похерить все из-за блядской смски. Господи милостивый. Рэймонд лающе рассмеялся, выглядело жутко, потому что представить такую истерику от Рэймонда было сложно: Смит мог выразительно гнуть брови и кривить губы, выражая целый спектр эмоций через небольшое изменение угла, но смеяться почти до слёз — никогда. — Твою мать, Флетчер. Как ты вообще дожил до седин. Пошел ты к черту. Смит покачал головой, поправляя оправу, будто давал себе передышку. Прикрыл глаза на пару мгновений, и за эти несколько секунд можно было заметить, какие глубокие круги залегли у него под глазами и сколько боли затаилось в изломе бровей. Рэймонд не хотел устраивать сцену из дешёвого бразильского сериала, размахивая заряженным стволом, как возмущённый любовник, заставший подругу прячущей чистильщика бассейнов в шкафу, но его желания уже давно противоречили друг другу и давно не волновали кого-либо. — Это в каком месте ты эскортница, Флетчер? Не льсти себе, максимум шлюха на трассе, судя по тому, как просто тебя купить. Я тебя не покупал, к слову. Ты. Ты сам пришел ко мне, сам согласился. Ты думаешь, я каждого достаточно навязчивого проходимца пускаю в постель? И каждый оставляет у меня в доме свои шмотки? Или может быть считаешь меня добрым Робин Гудом, который просто так спасает подруг одного редкостного мудака, которого предпочёл бы пристрелить при первой встречи? Ты не только тупой, Флетчер, ты ещё и трусливый, жалкий и мелочный урод: что ты выбрал, вместо того, что прийти и сказать мне это всё с глазу на глаз, а? Надумал он, блять. Знаешь, тебе и мозги не жалко вышибить, если ты все равно не собираешься ими пользоваться Флетчер подошёл ближе и потянулся к пушке. — Давай я сам это сделаю, а ты садись в кэб и дуй к своему ненаглядному Пирсону, помогай ему с будущими львятами. Флетчер обронил крайне неаккуратные слова, и Рэймонд предостерегающе замер, как кошка перед броском. Но детектив, кажется, не заметил угрозы и потянулся к руке с пистолетом, а Рэймонд раньше, чем успел себя остановить, от души двинул прикладом по чужой челюсти, лишь в последний момент смазав удар, чтобы не выбить ее Флетчеру к чертям. Резкое движение было не остановить, нечто твёрдое уже влетело и ударило горедетектива по лицу, от чего у Флетчера едва ли искры из глаз не попадали. Оглушительно больно, лицо мгновенно стало опухать и сочиться алым, будто из кровавой мочалки выжимали все соки, особенно сделали погоду очки, линзы которых выгнулись назад и, кажется, порезали веко на стороне, куда пришёлся удар. Питер осел на пол, скорчившись, но стараясь не издавать лишних звуков, что было сложно, красное месиво отбило все желание сейчас двигаться. Он хотел произнести колкости, но железный вкус неприятно затекал под язык, пришлось сплюнуть. Вспомнились старые фильмы, где жертве уродовали лицо, чтобы её нельзя было опознать. Только Флетчер вряд-ли уже мог применить эти знания на практике. — Ебать, — зашипел детектив тихо, он уже не видел Рэймонда перед собой, но что самое ужасное, не злился на Смита, а считал, что в целом заслужил. Хорошо было, если нос не сломан или зубы уцелели, хотя в крематории или на дне Темзы с этим знают, как обходиться. Рэймонд склонился над растянувшимся на полу Флетчером, дёрнув его за волосы. — Ты не можешь ничего сделать по-человечески. Даже, блять, когда ты на мушке. Вообще вряд ли Флетчер сейчас мог сказать что-то, что не вызвало бы у Рэймонда желание и мокрого места от него не оставить. Не было каких-то правильных, волшебных слов, которые могли бы что-то исправить и избавить от отчаяния, которое с захлестывало Рэймонда. — Ты хотя бы иногда думаешь о последствиях, Флетчер? — Смит тряхнул рукой с зажатыми в пальцах прядями. — Думал, какого дьявола ты творишь или тебе просто забавно натворить хуйни и посмотреть, что будет? Я тебе верил, сукин ты сын. — Видимо, зря, — прохрипел Флетчер, правда не понимающий, какая сила удерживает Смита, чтобы не вынести ему мозги, потому что та ярость, что он слышал по его голосу, всё пыталась найти выход. — Не взял бы я заказ, взял бы кто-то другой, кто реально мог бы вас накрыть, а я принёс информацию. Русские были неудобной переменной, я не ожидал оказаться в ебаном ящике и хотел сделать анонимный звонок, когда их ждать. Дышать было реально, значит, нос остался цел, но Флетчер все ещё не видел Смита, а от того говорил немного в сторону, потому что слух его немного подводил. Когда Рэймонд говорил о последствиях он имел ввиду не Большого Дейва, не русских. Он говорил о себе. Флетчер его приручил, так же как и чертов Пирсон. Рэймонд мог каждое утро начинать с мантры, как Флетчер со своих ебучих асан, что не стоит доверять, не стоит вестись на мнимое тепло, Флетчер не тот человек, с которым на старости лет будешь растить петунии в коттедже где-нибудь у скал Дувра. И Рэймонд не тот человек. Но черт бы побрал его собачью преданность. Рэймонду хотелось прокричать Флетчеру в лицо, что всё не о том, не о том он, мать его, спрашивает. Но Смит вдруг почувствовал такую бесконечною усталость, что вся злость и горечь, кипевшие внутри, осели на языке пеплом чего-то сгоревшего дотла, безвкусным парафином дешёвой свечи, затушенной мокрыми пальцами. Рэймонд стянул с Флетчера очки, чтобы посмотреть тому в глаза. Кровь запеклась на брови и ресницах и полопались капилляры, но Флетчер справился с тем, чтобы сосредоточить на секунду взгляд. А потом Рэймонд всё-таки впечатал кулак в ту скулу, по которой не пришелся удар прикладом. Пока Флетчер откашливался и приходил себя, слушая, как утихает звон в ушах, Рэймонд устроился на сиденье машины, открыв дверь, и закурил вторую сигарету. — Почти. Рэймонд затянулся раз-другой и поморщился, выбросив сигарету себе под ноги. — Я почти был готов признаться, что любил тебя. Садись в машину, Флетчер, и постарайся не испачкать мне салон. Детектив просидел на полу какое-то время, вставать не хотелось. Он понимал, что подошёл слишком близко, не рассчитал меры, окунулся в ту часть тьмы, где ему давно было уготовано место, где лезвие перерезало ему тело на кусочки и демоны решили скормить Церберу, но даже тот побрезговал кусать сейчас Флетчера, настолько паршиво он себя чувствовал. Детектив еле дополз на ощупь, ковыляя, в машину. Не испачкать оббивку было сложно, почти невыполнимая миссия, но он проявил смекалку и прижал к голове свою кофту, лёг на заднее сидение. — Знаешь, я даже рад, — приглушённый смех. — Не придётся думать, чтобы через десяток лет бесшумно свалить из жизни, потому что вдруг стал тебе в тягость. Я считаю, отличный план, сработано на «ура». Надеюсь, ты мне не будешь отвечать, потому что в ином случае у нас завяжется диалог, как у нормальных людей, а я уже говорил, что мы так просто не можем. — Да. Именно так, — назло ответил на все сразу Рэймонд: и на признание Флетчера, совсем не чувствуя жалости, что добивает лежачего, и на то, что нормальные диалоги — не для них. Для них несказанные слова, упущенное время и не сложившийся в картинку паззл. Голос Рэймонда был холоднее, чем ебучая осень в сраном Лондоне. Он ненавидел это время года и этот город, человека на заднем сиденье, и человека, который ждал его в кабинете в «Виктории». Смит хотел спать. Желательно целый век, чтобы не осталось ни единой живой души, которая была бы ему близка. А их и так можно было пересчитать по пальцам одной руки. Рэймонд остановился у кафе и с минуту ещё сидел неподвижным воззваниям. — Я хотел узнать, смогу ли нажать на курок, — вдруг обронил он, надеясь, что Флетчер в кой-то веке прикусит свой длинный язык и промолчит. Рэймонду сегодня вспорол душу самый большой страх. Он не смог и вряд ли сможет сжать палец на спусковом крючке. Рэймонду было до пизды, о чем там говорят Пирсон и побитый Флетчер. Смит крутил в руках полупустую чашку с чаем и даже не бросал взглядов в сторону зала, где Флетчеру объясняли разницу между львами, лисами, драконами и всем остальным зоопарком. Ебучий Дискавери. Рэймонд ловил себя на мысли, что дышать становится чертовски трудно, будто бы он забыл, как это делать. Поэтому вместо того, чтобы прислушиваться, не сделает ли Пирсон, передумав, того, на что не хватило сил у Смита, не было желания. Вместо этого всё своё внимание Рэймонд уделял рваным вдохам и выдохам. Астма, что-ли? Или, может, аллергия. На что? Не на ромашку же. Смит подумал, как бы приятно было запустить чашку в стену. Но потом ловить недоуменные взгляды совсем не хотелось. Да и сервиз этот ему нравился. Не то что мерзкие жуки, на которых сейчас, наверное, пялился Флетчер. Чтоб его. Сидя рядом с Пирсоном, Флетчер снова молчал, как когда-то уже было дело. Очень давно, что почти не вспомнить толком. Ему оставалось кивать, выражая покорность и прикладывать любезно предоставленный лёд к своей щеке. Флетчер вышел из кабинета, прошёл мимо Рэймонда, непонятно, смотря или нет, а потом удалился в закат, надеясь, что страхование покроет расходы на первую помощь в ближайшей больнице Лондона.***
Флетчера у Пирсона отныне стали замечать чаще и никому не нужны были долгие объяснения, зачем он к нему приходит и что детектив тому носит. Мерзкий цвет бычьей крови ненавидели за одно его появление в помещении. Рэймонд его тоже наверняка видел, потому что сложно не пересекаться с тем, кто тявкает у ноги твоего хозяина, однако они снова почти не разговаривали. Рэймонд менял антидепрессанты. Побочки оказались не так страшны, когда вкупе с ними шло полное безразличие. Рэймонд прислушивался к себе и с облегчением выдыхал, когда понимал, что тупая боль, как от старой раны перед плохой погодой, больше не мучает и не скребётся мокрой псиной в входную дверь. Смит знал, что этот клубок паразитов только на время притаился в пустоте и когда-то это липкой, скользкое нечто придется распутывать руками и задыхаться от мерзкого гнилого запаха. Но пока он ковылял, как на костылях, на колесах, потому что времени было в обрез. Разбираться с русскими и гонять налетевших, как стервятники, желающих откусить кусок пожирнее. Розалинд была права: дать слабину, сделать один неверный шаг — и король джунглей будет скорее Акелой, который промахнулся. Мудрая женщина. Пирсон, кажется, задвинул идею с продажей в дальний ящик, но Рэймонд все равно затаил обиду, о которой, конечно же, собирался молчать до гроба, лишь иногда огрызаясь на подвернувшегося под руку Пирсона. Он был боссом, но Рэймонд не был ручной собачкой. А вот Флетчера часто дергали за удила. Больно, до крови на чей-то жалкой, но до пизды гордой душонке. Рэймонд старался лишний раз не думать про Флетчера, но это было сложно. Смит серьезно опасался, что злопамятный Флетчер второй такой джиги на остатках гордости не стерпит: он мало того, что проигрался по всем фронтам, так ещё и попал в довольно унизительное положение в услужение Пирсону, которого на дух не переносил после Гордона. Бешеную псину надо бы было пристрелить, а не пытаться посадить на цепь. Но чья уж это была вина, что Флетчер остался жив и невредим. Относительно. Да и псиной он не был. Койотом. Как в сказках у индейцев. Наглый пройдоха. Рэймонд старался, раз уж мысли о Флетчер неизбежны, думать о нем именно в таком ключе, будто бы не слышал звона осколков разбитого сердца в тех словах, что мешались с горьким смехом, когда Флетчер лежал на заднем сиденье кэба. Рэймонд вдребезги разбил оставшиеся бутылки виски. А сердце всего лишь орган из плоти и крови, оно не хрупкое, чтобы биться. Алкоголь с таблетками все равно плохо сочетался, а больше его пить было некому. — Ты не хочешь в отпуск? — Пирсон делал вид, что изучает бумаги, но Рэймонда не обмануть: Пирсон такими делами заниматься не любил. Слишком монотонно и скучно. — Подходящие время для этого, не находите, босс? — сарказм был такой неприкрытый, что как-то слишком топорно, даже для Рэймонда. — Ты выглядишь, как ходячий мертвец. Так, к слову. Без обид. — А вы умеете делать комплименты, спасибо. Отпуск Рэймонда заключался в том, что он три дня просто не выходил из дома, не зная, чем себя занять. Смотреть телевизор он не мог. Сраные оставленные Флетчером кассеты. Когда Рэймонд на книжной полке заметил первые три тома Гарри Поттер, тоже от Флетчера, то и к ней подходить не было никакого желания. Тем более читать для развлечения, когда у тебя дислексия, больше смахивает на мазохизм, а не на отдых. Поэтому Рэймонд просто спал целыми днями, иногда заказывая еду на вынос. А потом вспомнил про «Бульдога». Первый раз закончился сотрясением. И Смиту пришлось взять ещё неделю больничного, из которых он продержался только пару дней, а потом вернулся в «Викторию». Хорошо, что запара от неудачной сделки прошла. Хотя с русскими всё ещё держалось на соплях, да и у китайцев назревало перетягивание одеяла после смерти Джорджа и Сухого Глаза. Второй раз Рэймонду пришлось идти к стоматологу. На третий раз его оттаскивали от парня, которого он чуть не забил до смерти. Когда он сгорбившись сидел в углу, тяжело дыша, чувствуя, что снова задыхается, на плечо легла теплая ладонь, пальцы которой остались целы только потому, что у их владельца была хорошая реакция. — Э, мистер Понтовое Пальто, вы это, полегче, — смутно знакомый паренёк поднял ладони в капитулирующем жесте. Рэймонд прогнал застилающую разум пелену и вспомнил, что это шкет того чудного ирландца. Эрни, — вроде так его звали, хуй знает, что здесь забыл, — но очень вежливо и ненавязчиво предложил заходить к ним в зал. Смит сомневался, что Тренер такому обрадуется. Спустя неделю, он всё-таки появился на пороге разваливающегося на глазах строения и удивился, что в глазах Тренера не было неприязни. Недоверие, немного недовольство, адресованного явно не ему, но и что-то сродни сочувствию. В зале было совсем не так, как в «Бульдоге». Несмотря на такой же непрезентабельный вид, здесь было куда уютнее. Наверное, потому что сюда приходили не выбивать дерьмо из малознакомых людей, пока кто-то ставит на это деньги. Сначала Рэймонд огрызался на Тренера, у которого было по истине ангельское терпение, потому что его доебы к стойке, к ударам и прочей технической поебени, казались Рэймонду смехотворным: Смит двадцать с лишним лет занимался тем, что полагался на свои кулаки. Но когда тот уложил его на лопатки, выбив весь дух, за считанные секунды смирился и начал слушать. Возможно, это было началом хорошей дружбы. — А вы не пробовали… Ты не пробовал медитации, Рэй? — Тренер смотрел, как всегда с участием, Смита этот его взгляд девы Марии, если бы у нее была борода и сильный ирландский акцент, бесил до чертиков. — Нет. — Хорошая штука, може… — Нет. — У тебя к ним какие-то личные счеты? Ладно, понял. Флетчер постоянно попадался на глаза, а Рэймонд со временем научился предчувствовать его появление и трусливо давать посъебам раньше, чем придется с ним столкнуться. — Не можешь поработать с Флетчером? — Смит не пытался скрыть, как его удивила такая формулировка от Пирсона, который плевать хотел обычно на то, может ли что-то Рэймонд, если ему от Рэймонду это было нужно. — В каком смысле? — Да так, просто проследить за ним, потому что если его пристрелят на этом задании, будет обидно. Мы почти разобрались с папашей жертвы гравитации.***
— И какой у тебя план? — Смит ловил дежавю, они сидели в каком-то лесу напротив какого-то лесничего домика. Флетчер ковырялся в своей аппаратуре. Рэймонд подпирал ясень, хотя Флетчер любезно предоставил ему раскладной походный стул в камуфляжной расцветке. В Йоркшире таких удобств не было. Если Флетчер и правда закусил на Пирсона, то он этого не показывал, только мягко кусался, когда поводок сильно впивался в свободолюбивую шею. — Привет, Кнопка, где вы сейчас? — детектив улыбается в видеозвонке, но слишком плохо для актёрской игры, которую он должен был освоить за годы жизни в идеале. — В Гонконге. Дядя Флетчер, я уже не маленькая, почему ты так обращаешься со мной? — Клео хватает взгляда, чтобы понять, что с Питером снова что-то не так. — Для меня ты будешь Кнопкой всегда, даже с паспортом в двадцать лет, — улыбка сразу исчезает, когда женщина перехватывает камеру. — Поговорите позже, — она направляет её исключительно на себя. — Что за херня, Питер? Опять размазываешь сопли по наволочке? — Нет, только белую жидкость на салфетках, — Флетчер с трудом смотрит подруге в глаза и вздыхает, выпивая весь остаток виски в своём стакане. — Сильно влип, но я вроде как держу руку на пульсе. Успею набрать номер скорой, если инфаркт хватит. Клео веселья Флетчера не разделяет, смотрит из-подлобья, от досады цокая языком. — Прекрати прятаться, твое укрытие стало слишком прозрачным для меня за все годы, что я тебя знаю, давай по делу. — Я отрабатываю долг на Пирсона. Здесь, правда, скорее дело в уязвленном положении короля зверей, но я приложил к этому руку и его верный пёс хотел бы меня покусать. — Пиздец, Флетчер, можно проще было. — Просто даже мухи не ебутся, я сказал, как сказал, — он всплеснул руками в мобильную камеру. — Выходит, говна поели оба? — Выходит. — Поешь ещё и сравняй счёт. — Чего? Теперь я не понимаю. — Просто даже мухи не ебутся, адьё. Флетчер хотел бы понять, но пока не мог, оставалось высунуть язык и бежать, что есть сил по пустыне без намёков на оазисы. Поработать со Смитом. Легче сказать, чем сделать. — Заниматься аэробикой на свежем воздухе, мы именно поэтому здесь в это чудесное время года, — Флетчер смотрел в линзу и не улыбался, потому что ему не понравилось, как выглядел его аппарат, будто настройки все сбились. Помолчали, снова вопрос остался висеть в воздухе, но Флетчер собирался игнорировать его дальше, потому что это была простая любезность, не несущая в себе смысла. На чувстве вины далеко не уедешь, вот что детектив понимал, а потому продолжал копаться в чужом грязном белье на благо Англии, ну или известным её представителям. Русского олигарха можно было просто запугать, но Пирсон выбрал искусную тактику шахматиста, а Флетчер помогал ему двигать некоторые фигуры, хотя не радовался этому, как мог бы. Данная вылазка была одной из последних шагов, после которых ставят шах и мат. Пока они ехали в машине до места назначения, тишина была такой неловкой, будто где-то не смешно пошутили про говно. Рэймонд с чего-то решил, что лучше всего безразличие подчеркнёт излишняя вежливость, но не учел, что вежливость не его конек. После крайнего неловкого зачина про погоду, Смит заткнулся и не отвлекался от дороги. Вождение теперь приносило ему лишь ещё больше нервозности. Неприятное последствие, если вас как-то протаранил грузовик. Хорошо, что Рэймонд всё-таки потянулся тогда пристегнуть Пирсона, шумахера несчастного. Рэймонд помолчал, пытаясь придумать какой-нибудь язвительный ответ, но ничего остроумного не пришло на ум, поэтому он ограничился лишь вскинутыми бровями, будто ему приелись флетчеровские шутки-прибаутки. Рэймонд поежился в своей толстовке, предусмотрительно надетой вместо тренча, чтобы как в прошлый раз его никто не пожевал и не извозил в грязи. Флетчер не изменился с их последней встречи один на один. Рэймонд не знал, чего он ожидал: что у того отрастут хвост и рога или кожа покроется чешуёй? Но что-то было неправильно в том, что Флетчер выглядел как обычно. Та же кожанка, те же очки. Точнее уже другие, но такие же. Интересно, хранит ли Флетчер все сломанные и разбитые как напоминание о проебах и победах. Из ячейки флетчеровские сценарии и флешки забирали Карапузы, которые после взбучки косили под послушных мальчиков без инициатив, поэтому принесли все, что там было в том числе и Рэй Баны, которые Рэймонд Флетчеру когда-то подарил. Смит их не раскрошил, только потому что это значило бы признать, что он прекрасно понимает намеки. А тогда он ещё находился в стадии отрицания и отстранения от ситуации в целом. Питер оглянулся на Смита нечитаемым взглядом, пытаясь понять, его хотят задеть или просто затронуть, потому что работать вместе была явно не хотелка гангстера и по-хорошему тот делал это из-под палки. Однако то, как Рэймонд хохлился у дерева и изображал независимость относительно стульев, Флетчера внутри сильно забавляло. — Ты ведь и так в курсе всего, наверняка пошептались с Пирсоном. Данный лесничий домик ничто иное, как милый склад взрывчатки, а как только большой босс со своими большими людьми зайдёт проверить отчётность своих людей, я нажму кнопочку и это войдёт не более, как несчастный случай и несоблюдение мер безопасности. Всякое в мире случается, правда, Смит? Флетчер если не плевался ядом, то был определённо не очень доволен, но ничего не мог с этим поделать. Он поправил куртку и спрятал ненужную аппаратуру, взял в руки незамысловатый пульт и повертел камеру в пальцах, рылся в настройках. — Потом стоит отойти подальше, взрывная волна будет большой, — любезно сообщил он. Рэймонд встретил взгляд Флетчера с таким же нечитаемым выражением лица. В гляделках они уже были не просто чемпионами, а грандмастерами. — Давно ты заделался в подрывники? — у Рэймонда дёрнулся уголок рта, когда Флетчер начал ему с неприятной назидательной интонацией разъяснять, как дошкольнику. Смит вперился взглядом в видневшийся через деревья домик. На кой черт Пирсону нужно было, чтобы он перся с Флетчером, когда всего-то требовалось нажать на кнопку? Флетчер не имбецил, чтобы с этим не справиться. А Рэймонду одно его присутствие на расстоянии вытянутой руки портило настроение. Если бы не регулярные походы в зал, руки ещё бы и чесались сжать пальцы на шее и пару раз зарядить по почкам. Как много-много лет назад. Только теперь ему действительно хотелось его убить. Может быть, не совсем убить. Рэймонд просто в красках представлял, как это было бы. И понимал, что легче не станет. И Смит понятия не имел, сколько нужно времени, чтобы все затянулось: он никогда раньше не любил. И, видимо, не зря. Эти чувства сейчас в лучшем случае были, как глубокая заноза. Расковырял иголкой все к чертям, больно, противно, а сраная заноза все ещё где-то там, нарывает, и хоть убей — не выцепить пинцетом. А ещё думаешь, как умрёшь от заражения крови, провалявшись в горячке, в холодном поту перед этим и видя одни за другим какие-то смутные видения. Рэймонд почувствовал, как зарождается ноющая боль в висках и бродит по голове алкашом, который заблудился в трёх соснах. — Они точно сегодня объявятся? — спросил Рэймонд, когда солнце почти закатилось за горизонт и на траве стала появляться роса. Смит чуть ли не стучал зубами от холода. Никак он блять не научится с умом собираться на такие природные вылазки. — В душе не ебу, — детектив какое-то время тоже смотрел на горизонт, будто пытался найти ответ. — Возьми куртку, я в термобелье, а тебе будет тяжело дальше. Давай, включи разумность, не выебывайся, — Флетчер наставничал Смиту, как старый дед, тоном, которого обычно стоит слушаться, иначе получишь по жопе ремнем, но вряд ли гангстера такая мера спасла бы от гордости и вредности. Рэймонд посверлил Флетчера взгядом и всё-таки протянул руку за курткой. Если ему так хочется, пусть мёрзнет сам. Куртка была узка Рэймонду в плечах и отвратительно пахла одеколоном Флетчера. Чем-то дымным, горьким и тягучим. Как виски. Возможно, так просто пах сам Флетчер, а Рэймонду этот запах набил оскомину и теперь мерещился. С каждой минутой темнело все быстрее, и вот уже через пару часов они сидели в кромешной тьме. Рэймонд начинал сомневаться, что русские появятся, но уйти и проебать шанс поставить точку в этом длиннющем, как у одного их классика, предложение точку, было бы до чёртиков обидно. А Пирсон пришел бы к выводу, что у них на двоих отсутствуют мозговые клетки, даже если по отдельности там наскребется немного на сдачу. Рэймонд подумал, что стоило бы взять какой-нибудь коврик, а не одинокий стул, тогда они бы сели бы плечо к плечу и было бы потеплее. От перспективы провести ночь в темном холодном лесу у Смита аж все лицо перекосило. Особенно в компании Флетчера. Охуенный пикничок. Наконец подъехал широкий броневой внедорожник. Все шло по плану, весь великолепный состав из русских людей прошёл гуськом в деревянную дверь. В окнах домика проблеснул свет, а потом резко исчез, Флетчер ждал. Он посмотрел на Смита, словно пытался понять, есть ли у него выбор в том, что он собирается делать. Детектив догадался, что не было и совсем не из-за Рэймонда. Флетчер нажал на кнопку. Здание вспыхнуло почти мгновенно, механизм сработал очень быстро, как и ожидалось, огонь полыхнул с огромной силой вверх и по сторонам. Людям, оказавшимся в эпицентре, нельзя было позавидовать. Флетчер надеялся, что больше не станет ничьим сообщником в подобных преступлениях и грустно смотрел на пламя. В конце концов, он только что убил людей. Рэймонд, несмотря на темноту, заметил брошенный в его сторону взгляд. Так вот зачем он здесь. Флетчер был той ещё редкостной сволочью, но людей он не убивал. Не своими руками, по крайней мере. Пускай это всего лишь было простое нажатие на кнопку. Стало как-то паршиво, что Пирсон, видимо, именно с этой целью послал Рэймонда в злоебучие леса сидеть в кустах: если Флетчер замнется. Смит хотел забрать у него детонатор, толком не отследив, откуда появился этот альтруистичный порыв, но раньше, чем Рэймонд успел это сделать, Флетчер активировал устройство. Детектив опустил уголки губ, пока прикуривал сигарету и делал фотографии. — Ты живёшь там же, где жил? Я отвезу тебя домой, — сказал Рэймонд, когда они сели в машину, после того, как Флетчер прикончил ещё три сигареты подряд, а Смит, на время оставив своё деланное безразличие к чужим душевным метаниям, его не подгонял. В дороге назад висела тишина, которая теперь была уже не неловкой, а наполненной отзвуками вскриков тех несчастных, кому не повезло оказаться ближе к эпицентру и умереть сразу же. Лицо Флетчера в ночи было таким же бледным, как иногда выглядывающая из-за туч луна, и Рэймонду теперь уже нестерпимо хотелось глупо потрепать его по плечу. И где только нашлось это сраное сочувствие, которым Рэймонд отродясь не страдал. — Остановишься на Гантом Стрит, я дальше пешком пройдусь. В голове наступила удивительная пустота, зато в груди истошно орал маленький ребёнок, который просто хотел реализовать мечту быть клёвым журналистом. Он кричал, плакал, а потом забился боязливо в угол и никакими уговорами его оттуда нельзя было вытащить. Флетчер хотел отложить все моральные терзания на потом и в приоритет отчаянно пытался вывести сон. — Доброй ночи. Детектив рассеянно вылез из машины, забыв напрочь про свою куртку. Флетчер находился в прострации и совсем не собирался снова выказывать это Рэймонду, они ведь действительно были теперь друг другу никем. Оба ужасно от всего этого уставшие. — Флетчер, — окликнул Рэймонд, высунувшись из окна машины, понадеясь, что горе-журналист обернется, — Они не были хорошими людьми. Рэймонд понимал, что говорит полную хуйню. Все они не были хорошими людьми. Но смерти боялись все. В любом случае сомнительное оправдание для того, кто час назад подорвал несколько человек. Много человек. Для первого раза. Да и не то чтобы Флетчеру, а тем более Рэймонду, надо было искать себе оправдания. Такая уж, блять, жизнь. Рэймонд моргнул, поправил очки, кажется, совсем разочаровался в своих способностях пользоваться родным языком, поморщился и махнул рукой, мол, замяли. Смит даже не стал дожидаться от Флетчера ответа, бросив напоследок скомканное «спокойной ночи» и вдарил по газам. В последнее время сбегать от Флетчера стало входить в привычку. В «Викторию» на следующий день Рэймонд вошёл с видом человека, которого всю ночь избивали под забором, а потом, возможно, ещё и опорожнились на полуживое тело. И это при том, что он провел остаток ночи дома, в постели. Когда он почти с порога влетел во Флетчера, он посмотрел на него с таким смирением с неисповедимыми несмешными — не смешнее, чем у самого Флетчера, — шутками Вселенной и с каким-то злорадством: он же так и знал, так и знал, что день не начнется с приятной мелочи. Там, с забытой в кармане двадцатки фунтов или некролога кого-нибудь противного (русских или принца Чарльза, например). Рэймонд и не надеялся, поэтому врасплох его было не застать. Смит всучил Флетчеру его куртку, и последнее, о чем он волновался в это утро, так это о вскинувшем брови Пирсоне в проёме зала. — Забыл, — сухо сказал Рэймонд и пошел чеканным шагом к своему столу у стены, всей натянутой осанкой и каменными плечами намекая, что разговаривать с ним не стоит.***
Флетчер понимал, от чего Рэймонд ходил такой злой и вечно недовольный, потому что погряз в делах Пирсона, словно в зыбучих топях, гадая, сколько эта ебанина ещё продлится. Когда очередные осмелевшие (Флетчер уже не стеснялся слова «ебанаты») попробовали убить Пирсона на его территории, это уже была вышка. Яд в пиве — ужасная шутка, поэтому никто и не смеялся. Детектив звонил Рэймонду, чтобы предупредить, когда только уловил переданные врагами по радиоволнам (Питер всё ещё очень любил радио в машине и никто не виноват в том, что его аппарат мог ловить даже такие редкие частоты) указания, но тот не брал трубку, словно в наказание. Флетчер мчал с круглыми от ледянящего ужаса глазами, а как только увидел Смита со стаканом живого, играющего на свету, в момент оказался рядом, выхватывая предмет у него из рук. — Брось, гадость, — Питер посмотрел по сторонам, на лбу у него выступили капельки пота, он суетливо спросил дальше, — кто-нибудь ещё пил здесь сегодня? Вам решили устроить тут Красную свадьбу китайцы. Флетчер был снова щедр на отсылки к массовой культуре, хотя сравнение с Игрой престолов весьма неплохо накладывалось на их жизнь. Смит тут же замер с пивной кружкой в руках, потому что это самое очевидное действие, когда тебе кто-то с выпученными глазами что-то рявкает. Следующим в зависимости от ситуации шагом было бы рявкнуть в ответ, потому что ещё Флетчер его не одергивал, как собаку нашкодившую, и не вырывал из рук пинту, о которой Рэймонд мечтал с полудня, или же все-таки повременить с играми в доминантство. Первое, что Рэймонд хотел спросить, какая нахуй Красная свадьба, он за ебучие непонятные отсылки всегда цеплялся сразу, а лишь потом уже сообразил, что там прокричал Флетчер. Рэймонд окинул строгим взглядом несколько человек из своих людей, что были в кафе. Все поспешно и вразнобой покачали головами, и Рэймонд с заметным облегчением шумно выдохнул через нос и устало помассировал виски. — С чего ты взял? Что за яд? — вопросы звучали, как стук опускающейся печати пограничника, такими же скупыми и нудными, сопровождающиеся взглядом исподлобья, под которым даже самый законопослушный гражданин обливался холодным потом, что в чемодане материализуется килограмм десять запрещенки и дробовики. — В душе не ебу, просто поблагодари меня и мы разойдёмся, — детектив посмотрел на своих зрителей и, не найдя не поддержки, ни аплодисментов, лишь облизнул пересохшие губы. — Я хочу сказать, что конкретно про яд ничего не знаю, может вся поставка в этой гадости, нужно смотреть по камерам. Просто проверь состав. У проблем был один единственный минус. Рэймонд слишком хорошо с ними разбирался. Так или иначе, все приходило в норму, а у Пирсона моча от мозга отлила обратно в положенное место, и больше про продажу он не заикался. И чем спокойнее становились дни, тем тусклее выглядел Рэймонд, который за последние месяцы переключился в режим выживания. Передвинуть рубильник в обычное положение оказалось куда сложнее, и Смит, про себя и незаметно, мечтал о какой-нибудь неприятности, чтобы направить свою паранойю на существующую проблему, а не выдумывать их на ровном месте. Как говорится, бойтесь своих желаний. Рэймонд, как это не странно, фанатом хмельного не был, но именно сегодня душе захотелось вместо осточертевшего ромашкового чая, который все равно ни черта не успокаивал, пинту пива. Рэймонд начинал подозревать, что ему что-то сильно хотеть противопоказано кем-то из небесной или нижней канцелярии: стоило Рэймонду чего-то пожелать, так оно ускользало из пальцев. В прямом смысле было вырвано из рук предыдущей статистической погрешностью Рэймонда. — Я, по-твоему, химик или сраный волшебник? Проверь состав, — заворчал Рэймонд на Флетчера, которого по привычке сделал крайним, хотя тот только что спас ему жизнь. И чего они хотели? По-тихому травануть без подозрений, какой-нибудь медленнодействующий яд? Или наоборот, сейчас сидят в здании напротив и пыряться в бинокли, не дёргается ли кто в припадке с пеной у рта. Рэймонд поймал взгляд Банни, тот понимающе кивнул и гавкнул на ребят осмотреть зал на жучки. — Блять, — выругался Рэй себе под нос и погрозил Флетчеру пальцем, — Не двигайся. Сиди на жопе ровно на этом самом месте. Ни на один дюйм. Дейв! Рэймонд отправил Дейва проверять камеры. Черт его знает, что за яд и в сколько бочек китайцы его подсыпали. Хорошо, что Пирсон, вот уж настоящий любитель пропустить стаканчик после полудня, заскучал по жене и радостно ускакал действовать ей на нервы. Смит отошёл к окну, аккуратно выглядывая и окидывая знакомую улочку недоверчиво сощуренным взглядом. Пальцы по памяти нашли контакт Пирсона и набрали вызов. Флетчер, кажется, принципиально отказывался выполнять просьбы в приказной форме: что тогда на заднем дворе Рэймонда, что сейчас, когда Смит вернулся из подсобки и не обнаружил скользкого журналиста на месте. Смит не хлопнул с досады ладонью по бару только потому, что вокруг мельтешили его подчинённые. В следующий раз он пристегнет Флетчера к чему-нибудь наручниками. Хотя лучше бы следующего раза именно в подобных обстоятельствах не было бы.***
Если Рэймонд не валился с ног, он ходил в зал, где была ирландская Мать Тереза с впечатляющей техникой ближнего боя. Тренер ему понравился сразу: и его деловой тон, и не с пустыми руками заявился, а главное — просто поразительная для сегодняшнего дня честность. Да, Рэймонд иногда разделял настроение чинно гуляющих в парке старушек в шляпах прошлого века, которые ворчали и шлепали губами по поводу современных нравов. А вот Рэймонд для Тренера, кажется, все ещё был тем, с кем не хотелось иметь ничего общего, несмотря на респектабельный вид. Рэймонда, честно говоря, задевало, что потеплел Тренер к нему, видимо, после того, как Эрни донес, что мистер Шикарные Очки с разъебанным ебалом по пятницам пялится налитыми глазами в стену «Бульдога», и у Тренера взыграли его инстинкты медведя Балу: подобрать и научить жизни. Вот только у Рэймонда законы джунглей отскакивали от зубов, да и щенком он не был. Рэймонд недавно понял, что, наверное, хочет, чтобы Тренер принял его в круг друзей, с которыми пропускает по стаканчику пару раз за месяц, болтая о всякой ерунде и бытовухе. Сначала Рэймонд принял это неожиданное желание, особенно после провала с единственным человеком, который кажется раскрошил в крошку все барьеры и границы Рэймонда, сблизиться за романтический интерес. И то, и то другое для Рэймонда было несвойственно. Смит даже попытался подрочить, пытаясь понять, возбуждают ли его эта запущенная щетина и толстая оправа на подвижном лице. Образ упрямо трансформировался в щегольскую бородку эспаньолку, а у очков темнели линзы. Рэймонд слишком просто сдавался, сводил брови к переносице и с каким-то мазохистским удовольствием вспоминал чужие прикосновения и какой была на вкус шея под воротом черной водолазки. Вся подлость заключалась в том, что когда Рэймонд начал искать встречи с Флетчером, на которого натыкался каждый божий день, того стало днём с огнём не сыскать. О том, что Флетчер соскочил с крючка, Пирсон сообщил ему только через неделю, а Рэймонд не успел скрыть недовольную гримасу за привычным кирпичным выражением лица. Пирсон только хмыкнул, но ничего не сказал. Рэймонд считал, что обязан поблагодарить Флетчера за помощь, даже если тот решил спасать его шкуру из корыстных побуждений: глаз за глаз, все дела. На цепи сидеть Флетчер не любил, а тут такой выгодный обмен страйками. У Рэймонда каждый раз дёргался уголок рта, когда он думал, что его опять разыграли, как туз в рукаве. Такой, блять, необходимый, но нахуй никому ненужный, когда партия закончится. С тем, чтобы зайти к Флетчеру на квартиру Рэймонд тянул, наверное, почти с месяц. Написать смс или отправить в подарок виски — неподходящая благодарность, если хочешь сказать кому-то спасибо, за спасение жизни. А от мысли, что надо появиться на пороге Флетчера и разговаривать с ним, Рэймонду чуть ли не физически становилось плохо. Вот такая вилка Мортона, чтоб ее.***
Оставшись наедине с собой, детектив поставил стул в центре квартиры и смотрел на сумрак ночного Лондона, на его зажигающееся окна в домах напротив, на заснувших на проводах голубей. Он рассматривал вид из окна чётко, как эстет или критик сюрреалистическую картину с высоким желанием оценить её и понять, до тех пор, пока весь свет не превратился в круглые расплывчатые пятна. Флетчер бы не обратил на это внимание, у многих людей бывало сбивался автофокус, они уходили в некий транс или медитацию, когда комок эмоций выметался через уши или что-нибудь ещё из сознания, но истлевший бычок сигареты больно опалил пальцы, напоминая о себе, а пятна так и не исчезли. Детектив моргал, на ощупь нашёл пепельницу и кинул туда мусор, а потом потёр глаза через веки, но реальность чётче не становилась. Флетчер не был ипохондриком, как его когда-то обозвал Смит, но на всякий случай записался с этим дерьмом к частному окулисту на следующий день. Надежды на бесплатную медицину у него иссякли ещё много лет тому назад. — Как часто вы носите свои очки для дальтонизма, Мистер Флетчер? — терапевт Вуд, человек в годах, с полностью седой головой и проплешиной на лбу смотрел прошедшие анализы с обследования, которое прошёл горедетектив (лично Питер считал, что его разводят всё больше и больше на деньги, поэтому посещал врачей только символически, может быть раз в пять лет). — Частенько, они придают мне краски жизни, — Флетчер улыбается до ушей, но скорее ядовито, чем весело. Ему очень не нравилось, что док спросил это, потому что знал, какие рекомендации последуют. — Поймите, Мистер Флетчер, медицина ещё не совершенна, а то, что вы ухудшаете свое положение, совсем никому не играет на руку. Свои очки вы должны носить не постоянно, делать гимнастику для глаз. К тому же, я вижу в анализах, у вас большой уровень холестерина. Я выпишу вам таблетки, снизим его, но если вы не прекратите вести такой образ жизни, то велик риск инфаркта, тромбоза, сахарного диабета, рака. Мистер Флетчер, вы ведь не молодеете. Пора подумать о будущем, о ваших родных и близких. Стресс будет влиять на вас и впредь, если не одумаетесь. — То есть я слепну из-за стресса? — Флетчер благополучно пропустил половину через свой особый фильтр, который не любил занудные лекции. Усидчивости и восприятия толкуемых вещей у детектива была сравне с подростком, просто один запирался в своей комнате и включал на всю громкость музыку, а Флетчер предпочитал избирательное игнорирование фактов. — Скорее всего сошлись множество факторов, но грубо говоря, да, — доктор Вуд развёл руками и тяжело вздохнул, взяв ручку, чтобы выписать рецепт. Видел он уже таких зависимых и склонных к саморазрушению людей, бесполезно им повторять правила, которые они осознанно выбирают нарушать. Флетчер положил медицинское заключение на небольшой кухонный гарнитур, на котором валялось всё в кучу: таблетки, ключи, неоткрытая почта, редкие документы, бутылка полупустого виски. Там даже затесалось приглашение на свадьбу от Джо. Кажется, тот нашёл своё счастье, а Флетчер решил ограничиться высланным с поздравлениями букетом. Не любил он пребывать на подобных торжествах. Они в лишний раз доказывали, что у него в жизни всё шло через две избы, через три пизды, через семь залуп. Он снова сел на свой стул и посмотрел в чужие окна, где уставший офисный клерк ставил свой портфель, а потом к нему подбегал маленький сын и обнимал за ногу, потом подходила жена и целовала его в щеку. В другом окне странный новоселец вывешивал цветастые самодельные мандалы на окно и оставалось гадать, что там теперь будет находиться: клуб хиппи, секта буддистов или притон. В дверь постучались, а Флетчер отреагировал не сразу, он не понял, что это к нему, обычно такой звук шёл с лестничной площадки, но никогда так близко. В доме, где снимал квартиру Флетчер, видимо собственники не знали о существовании звонка. Он подошёл к двери, заглянул в глазок, на пороге стояла женщина в бигудях, статная дама, Флетчер не мог ей не открыть. — Чем могу помочь? — Молодой человек, у вас не найдётся соли? Я совсем замоталась с ужином, а идти в магазин совсем нет времени, — в её ногах вился золотистый спаниель, который мигом прошмыгнул к Флетчеру. — Ой, извините, пожалуйста, он ещё молодой, игривый, я не успела его сегодня выгулять. Чайковский, ну-ка ко мне! Дама протиснулась в квартиру, словно жидкая медуза, а детектив слишком давно не видел людей, активнее его самого, чтобы это как-то присечь. Питер прошёл в кухню и отсыпал в спичечный коробок соль, пока активная собака прыгала по его дивану. — Так достаточно? — Флетчер протянул даме предмет, а та наконец схватила спаниеля за ошейник. — Да, спасибо большое, вы меня выручите. Давно живёте здесь? Я вас как-то не видела. — Просто работа активная, я здесь года три — пять, может… — Питер посмотрел на скулящую от обиды собаку и как-то сморщился. — Может, я погуляю с ним? Вы, видимо, заняты сейчас. Флетчер не знал, какой хер его дёрнул это предложить, но так началась их странная дружба с соседкой по лестничной площадке. Как выяснилось, Миссис Ирма была известной оперной певицей, но потом роды подкосили её здоровье и она решила уделить всё свое время семье. Шесть лет назад она овдовела, но не растеряла своей живости, чем очень подбодряла Флетчера. Он сначала хоть и не ладил с Чайковским, как настоящий старый кошак, но потом нашёл к четвероногому подход. Питер в душе не ебал, как ему удаётся притягивать людей таким образом, чтобы они не давали ему окончательно подохнуть. По ходу, это был приятный бонус от его бесконечного везения. Флетчер гулял с псом, ходил пить чай с ликером (старушка была ой как не проста) в обед и в один из вечеров сел писать книгу. Художественной литературой или мемуарами это было сложно назвать, скорее поток сознания, который можно было слепить в сценарий и кому-нибудь продать. Собственно, Флетчер так и решил сделать. Его рваная душонка перенасытилась впечатлениями, Питер засел в своей тихой гавани, потому что это действительно ему помогало не думать о всем пиздеце, что случился ранее. Смит все ещё вызывал яркие чувства, от чего неприятно скребло где-то под ложечкой, а тексты оказались подходящим сосудом, чтобы их куда-то деть. Пути разошлись. Такое бывает. За два месяца Флетчер успел порядком ожить, даже больше не тонув в чувстве вины и алкоголе, а потом он увидел знакомую машину около его квартала, пока гулял с Чайковским, и заглянул внутрь. Не ошибся. — Рэймонд, ты в гости или на работе? Как поживаешь? — Флетчер улыбается, опираясь локтем на окно в автомобильной дверце, слегка щурится, сепия вряд-ли даст ему возможность в полной мере оценить внешний вид сидящего за рулём джентльмена. Он все же надеялся, что ему показалось, будто Смит здесь, но нет.***
В какой момент кружить по району Флетчера стало привычкой, Рэймонд не заметил. Сначала он три раза не смог себя заставить выйти из машины, а на четвертый заприметил не самую плохую кондитерскую по пути к дому Флетчера и теперь старательно, как первоклашка, выводящий кривые прописи, делал вид, что заезжает за суфле и кофе. В несколько кварталах от протоптанных маршрутов, ага. Это было глупо, очень-очень глупо, но Рэймод, если загонял какое-то действие в свою программу, не мог ничего поделать с сопровождающими ее багами: с каких пор ему стало трудно просто встретиться с человеком, тем более, когда самому это надо? Смит злился, что ведёт себя, как повернутый подросток-задрот, который заикаясь заказывает картошку в Макдональдсе и не может ответить на звонок, или ещё хуже — как совсем отбитый сталкер. Какой-то трусливой и фаталистичной своей частью он и правда желал столкнуться с Флетчером совершенно случайно, что было вполне вероятно, учитывая, сколько недель Рэймонд уже бродил вокруг да около. Но когда тот вдруг постучался в тонирование окно, чуть не подавился пресловутым суфле. — Привет, — сдавленно поздоровался Рэймонд, пытаясь не податься щекочущему чувству в гортани и не начать удушливо кашлять. Смит прочистил горло и уставился на морду влияющую хвостом у ног Флетчера, — ты завел собаку? Флетчер как-то плохо вязался с образом собачника: он и себя самого бывало забывал покормить и выгулить, Рэймонд сам прекрасно видел, каким бесполезным в быту становился Флетчер, когда с головой уходил в работу. Для любой собаки образ жизни Флетчера однозначно сулил постоянный стресс, так что странный выбор питомца для детектива. Тому больше подошёл бы какой-нибудь наглый, ленивый кот, который скорее почтил своим присутствием квартиру, а вовсе не нуждается во внимание и уходе двадцать четыре часа в сутки. — А командировки? — невпопад ляпнул Рэймонд, будто гипотетически оставленная без присмотра псина его сейчас волновала больше всего. — Чайковский, у тебя командировки? Я не знал, что у тебя есть тайная жизнь, — он повернулся к спаниелю, который вилял хвостом, заслышав своё имя, а потом и вовсе подал голос. — Тише, тише, малыш. Сидеть. — Флетчер дождался, пока пёс усядется и вернул свое внимание к Смиту. Уход от прямого вопроса, очевидный перевод темы на тему. Флетчер отлично знал все эти фишки, Рэймонд либо хотел чего-то от него, либо пытался что-то сказать, как угодно, но только не ртом. — Работа Чайковского мне не мешает, находим окна для встреч даже с его плотным графиком, — Флетчер назло не отвечал серьёзно, это была месть за проигнорированные его вопросы. — Ладно, мы пойдём, а то у нас питание по часам, — смеётся частный детектив, потому что обычно так говорят сумасшедшие мамочки: «мы покушали, мы сходили в туалет, мы поспали». Спаниель с готовностью тявкнул, будто бы прекрасно понимал Флетчера и в отличие от Рэймонда его чувство юмора всецело разделял. Смит с каким-то недоверием посмотрел в большие, честные карие глаза Чайковского. Кто так называет собак, кроме старушек и хипстеров? Рэймонд поднял взгляд и встретился с прямым взглядом уже совсем нечестных и до безобразия светлых глаз Флетчера. Тот обнажил зубы, рассмеявшись чёрт знает над чем, Смит надеялся, что не над его растерянной рожей. — Флетчер, стой, — Рэймонд запихнул остатки выпечки в пластиковый контейнер, который как будто назло очень грумко и раздражающе скрипел и шушршал, когда Смит с ним разбирался, и поспешно вывалился из своего рейндж ровера. — Я хотел сказать спасибо, — Смит встал около машины, засунув руки поглубже в карманы пальто. Пёс у ног Флетчера завилял хвостом с новой силой и нетерпеливо поглядывал через плечо на мужчину, послушно ожидая разрешения пойти обнюхать и обляпать нового знакомого. Рэймонду все ещё казался странным выбор Флетчера. Невольно вспоминался кадр из сто одного далматинца, где собаки были четвероногой копией хозяев. Эти же двое смотрелись, как из совершенно разных историй. Хотя, кажется, у Флетчера была какая-то тяга выбирать себе спутников, с которыми ему лучше держаться разных дорог. Логике поступков Смита можно было только догадываться, у него она работала как-то по особенному, словно часы шли в обратную сторону, но Флетчер подозревал, что там есть рейтингово-балльная система, как на главном меню в топе какого-нибудь старого игрового автомата. Он в такие в студенчестве рьяно пытался попасть. Обесценивать свою заслугу Питер не спешил, только подождал немного, вдруг Рэймонд что-то добавит и ему придётся привычно парировать. — Расслабься, Рэй, мы в расчёте. Ты, я, мы, Пирсон, все. Сравнялись, — мужчина раскинул руки, открытая и доверительная поза, а пёс посчитал это за призыв поиграть и запрыгал, вылизывая его ладони. Это было забавно, однако Флетчер не отвёл прямого взгляда от Смита, потому что ему было важно донести мысль: то, что Рэймонд не смог его убить у рек Темзы, просто вернулось кармой. Детектив знал, что при таком раскладе Смиту стало бы жить спокойнее, хотя не сложись обстоятельства так, Питер не задумываясь заново сделал тоже самое, спас бы его без всяких сомнений, как ебучий супергерой. Флетчер совсем не хотел, чтобы Смит думал, будто что-то ему должен. — Мальчик, мы тут серьёзный разговор начали, ты ему не способствуешь. Рэймонд скривился. Ебать какие все нынче счетоводы. В расчёте. Страйкоебальная система, с горечью подумал Смит, вспоминая, как недовольно показывал ему четыре пальца Тренер там на заднем дворе, после того, как очень по-рыцарски уложил парочку русских. С чего вдруг все решили, что Рэймонд не способен в человеческие отношения и простую признательность. Смит сверлил Флетчера взглядом, поэтому не сразу заметил, как заводной спаниель принялся прыгать вокруг, стараясь ткнуться мокрым носом в ладонь. Смит рефлекторно потянулся ловить прыгающего, как попрыгунчик пса, а тот, приняв это за ласку, стал ещё несноснее, пачкая лапами брюки. — Черт, Рэймондо, зайдёшь? Я всё отмою, — он прикрывал усмешку рукой, стало весело от вида джентльмена с мокрыми пятнами в виде собачьих подушечек. — Ладно, — тут же согласился Рэймонд, будто все это время только и ждал повода. На самом деле пятна на брюках его мало волновали: занёс бы в химчистку и делов-то. Пока он плелся за Флетчером, который ворковал со своим спаниелем, Рэймонд думал, что за все это время, кажется, был у него один единственный раз, когда забирал его из аэропорта почти вечность назад. Наверное, потому что Флетчер все время заваливался без приглашения сам. Да и пригласи он Рэймонда в гости, Смит скорее всего ответил что-нибудь грубое. Тебе надо, ты и мотайся. Когда они зашли в дом, Питер позвонил в дверь и Рэймонд сам не заметил, как напряглись плечи. И кто там в квартире Флетчера? Очередной Джонатан? Конечно. Из-за двери вышла женщина, приятная, таких принято называть респектабельными, но с какой-то хитринкой в глазах. Рэймонд немного опешил, хотя продолжал стоять на почтительным расстоянии за плечом Флетчера. — Миссис Ирма, Ваш пёс, — Флетчер передал поводок даме. Здесь Смит бы, наверное, точно нашёл сходство, потому что у хозяйки были примерно такие же золотистые крашенные волосы, как и шерсть Чайковского, а ещё суетные руки. Она вообще выглядела как те люди, которые с утра пораньше ходят с палками или являются членами танцевального клуба «Вечная молодость», хотя молодости там явно не было лет сорок. — Спасибо, Питер, — она проскользнула взглядом по фигуре Рэймонда и кокетливо понимающе улыбнулась. — На ланч тебя не ждать сегодня? — Я зайду вечером, занесу вам ту пластинку с… — Флетчер открывал свою квартиру ключами и пытался вспомнить, что недавно слушал. — С Эдит Пиаф, да. Спасибо, получил удовольствие. Миссис Ирма кивает и закрывает дверь, а Флетчер скидывает свою зелёную парку на вешалку. Он исчез в спальне и это можно было считать временем на знакомство с миром Флетчера. Сейчас он был не таким пустым и вылизанным, как тот, первый на памяти Смита, дом. Сейчас квартира отлично передавала суть детектива. Обои тёмного шоколада, рядом с вешалкой стойка для обуви, там же барахло вроде зонтика, пакетов, стопки старых журналов. По левую сторону от входа была ванная, а в глубине — гостиная с коричневым старым диваном и таким же древним столиком около него, на котором стояла одинокая пепельница. Конечно же, стены были не аккуратно забиты полками. На них стояли книги, альбомы (которые Флетчер всё же решился достать наконец из коробок, не открывающихся со времен посещения родной Испании), редкие фотографии в рамках, пластинки и диски, но преимущественно все же были потрепанные папки с делами. Будто Флетчер спиздил локацию из голливудского сериала, где обитал гениальный следователь, и теперь жил в ней сам. Телевизора здесь не было, зато водился граммофон и странные множественные торшеры. Подобные были в отеле, где они со Смитом следили за ирландцами. Видимо, Флетчер тоже не сильно жаловал яркий свет. Что было примечательно, рабочий стол, а точнее, техническое оборудование, было абсолютно новое, от чего сильно выбивалось на общем фоне. На столе вокруг стационарного Мака творился хаос из записок и бумажек, но, сука, компьютер был в идеальном состоянии. Сразу было понятно, чему Флетчер выделял особое место в жизни. Работе. Над столом висело пару грамот, вырезок статей из газет и фотография выпуска с журфака. На ней Флетчер лежал на коленях у своих друзей, дурачась. Кухня была простенькой, из тёмного дерева, без стола, вместо него стояла барная стойка со всем барахлом. Да, кажется, там всё ещё лежит то ебучее медицинское заключение, которое Флетчер не удосужился прочитать полностью. С того стола он совсем ничего не убирал, такого порыва не было. Ну, и конечно, стул в середине комнаты и подозрительно знакомый, а может просто случайно похожий на Смитовскую халупу, балкон. О спальне Флетчера можно было догадываться, потому что дверь туда была закрыта, но эта была самая холостятская спальня в мире, с шкафом-купе, где на дверце находилось поцарапанное зеркало в полный рост, кроватью, тумбой с торшером, ещё внизу располагался коврик для ног. Одинокая обитель, наверное поэтому Флетчер любил больше засыпать на диване. — Надень пока это, — Питер протянул свои джинсы. — У тебя много времени? Я могу попробовать высушить их феном, но лучше подождать, с натуральными тканями такие фокусы не проходят бесследно. Детектив кинул очки на стойку, все равно они были бесполезны. Рэймонд украдкой рассматривал квартиру Флетчера, чувствуя себя как-то чудно́. Привычными декорациями для их встреч был его собственный дом, в темно-синих тонах, с расставленным по углам антиквариатом, стоящем баснословные деньги, и чаем, бережно разложенным по стеклянным баночкам. А тут Рэймонд будто оказался там, где ему быть не положено. Ему вообще, по сценарию, следовало бы находиться только дома или же в «Виктории», потягивать тошнотворный ромашковый чай. Смит не заметил, чтобы Флетчер разувался, когда скрылся в глубине квартиры, но сам все равно стянул начищенные до блеска оксфорды, оставшись в одних носках. Рэймонд принял джинсы из рук Флетчера и заозирался в поисках ванной, журналист любезно указал ему на одну из дверей. Ванная была самой обычной, с одинокой зубной щеткой в стакане у раковины. Рэймонд с какой-то тоской подумал, что у него дома щеток все ещё было две. Сраная зубная щётка Флетчера кочевала из квартиры в квартиру и будто ознаменовала каждый их разрыв: щётки были разные, но так или иначе оставались, хотя их владельца больше видеть не хотели. По крайней мере, Рэймонд себя в этом убеждал, а потом все равно, прикрыв глаза, наяривал, как пубертатный подросток, в тишине пустого дома, думая о неприятно ярких глазах за красными стеклами очков. Джинсы были как раз в длину, но все равно сидели как-то странно. Рэймонд вышел, аккуратно сложив заляпанные штаны на спинку стула, пока Флетчер чем-то шуршал за пределами видимости. Смит ещё огляделся, подмечая все новые детали, и заметил листок на баре, в который заглянул раньше, чем успел умерить свое невежливое любопытство. Размашистый врачебный почерк прочитать можно было с трудом, но Смита зацепила обычная выписка рецепта и он, пару раз моргнув и поправив оправу, внимательнее вперился в чуть желтоватую бумажку. — Дальтонизм? — Смит моргнул и сощурился, как-то даже не поверив сразу, что за всеми этими бесчисленными очками с красноватыми стеклами скрывались не понты, а диагноз. Шебаршение прекратилось на время. Потом Флетчер выскочил из неоткуда прямо перед Рэем, его взгляд был суетливым, он слишком быстро отобрал бумажку для того человека, который не хотел быть заподозренным в чем-то, не аккуратно сложил её, запихивая в карман. — Однофамилец попался, ошиблись адресом, чушь какую-то прислали, совсем уже совести нет. Кстати, у меня остался только кофе, ничего? Ароматная арабика, очень вкусный, не отказывайся. Ой, да у тебя и выбора нет, так что всё. Он быстро скрылся со штанами в ванной, а когда глянул на себя в зеркало, шёпотом выругался. Сука, ну зачем оставлять такие вещи на видном месте? Флетчер надеялся, что Смит просто ему поверит. Из вежливости, может быть? Питер нервно потёр пятна, промочил ткань и разложил на батареи. Ему нельзя было терять себя, ту ненадёжность и мерзость личности, которую он неоднократно демонстрировал. Это был он. Возможно, Флетчер просто не привык показывать другую свою сторону людям, его бы просто сожрали, поэтому он играл в театр хамелеона, то там, то здесь, что удобно, что приятно. Гедонизм, своего рода. С его профессией рано или поздно к этому приходишь. Ему нравилось играть в сильного, почти получалось. — Всё, сушатся. Что-нибудь хочешь? У меня есть сухарики, крекеры. Мм, короче, я поставлю, ты бери, что душа пожелает, чувствуй себя как дома. А ты кстати так и не ответил, на работе сейчас? Как вообще дела идут? Рэймонд, конечно, понимал, что не его собачье дело, да и совать нос в чужие дела и ворошить грязное белье — прерогатива Флетчера, который был в каждой бочке затычка. К его чести, стоило бы хотя бы для себя согласиться, что Флетчер все эти годы как-то по-своему, но уважал границы Рэймонда и в душу грязными лапами не лез. В дом, в кровать, под одежду, но не разбирал на запчасти окутанное дымом ганджубаса сердце, в котором моторчиком билась тревога и злость, и разгонялась по телу не теплая кровь, а холодная пустота. Флетчер туда не лез, но Рэймонд и не был сложной головоломкой, вся его сучливость и дурной характер были на лицо, небрежно припорошены джентльменством, как мокрый асфальт снегом на Рождество, который таял, стояло ему коснуться земли. Питер же… Рэймонд только сейчас начинал задумываться, когда появилось такое ненавидимое Смитом свободное время, и каждая его минута не была занята несносной кривой улыбкой и хитрющими лисьими глазами, что Флетчер всегда открывался нехотя, скрипуче, как старая дверь на первой квартире Рэймонда, когда он всё-таки перевесил ее на косяк. Рэймонд все никак не мог понять, распирает ли Флетчера от желание прорваться за все ограды и замки с душой нараспашку, ища понимание и взаимности, или же Рэймонд пустя столько лет пытался углядеть во Флетчере что-то, чего там отродясь не было? Тот вроде и прятался за своими ужимками, будто ждал, что маску с него сорвут так же грубо, как впечатывали лицом в стену. А может потому и нарывался, чтобы личина паяца и конченной мрази пошла трещинами от кулаков. Рэймонд в какой-то мере, наверное, понимал Флетчера. Когда и быть собой осточертело, и по-другому не умеешь. С другой стороны, это все Рэймонда больше не касается. Один раз предал, один раз спас. Они в расчёте, но больше Смит в игры на доверие играть не хотел. — А тебе какая разница, как идут дела? Думал, ты был рад ускакать от Пирсона, сверкая пятками, и урок усвоил, — Рэймонда не то чтобы задело, что у него вырвали из рук несчастную бумажку, но и дружелюбие такое в нем не множило. Смит тоже мог быть до пизды обидчивым. Он устроился на стуле за стойкой, всем своим видом показывая, что это не ему неловко, а всему окружающему интерьеру и Флетчеру в том числе должно быть неловко в его компании. — Блять, я вежливым быть пытаюсь, — Флетчер недовольно хмыкнул. — Да, рад ускакать и что ты мне это, в упрёк ставишь? Что я хочу иметь шанс на свободную жизнь? Выбор? Рэймонд, по-моему, ты слишком много на себя берёшь, если решился меня осуждать. Он мрачнеет, шумно звякают ложки, появляются кружки с только что сваренным кофе. Прежде, чем осуждать кого-то, возьми его обувь и пройди его путь. Флетчер совсем не оправдывался. Просто немного злился. Досадно было с много чего, к тому же Смит в его квартире. В его сердце, блять. Вот что сегодня точно не планировалось, да? Они ведь вдвоём давно знали, что не являются хорошими людьми. Тогда в чем дело? — Смешно пытаться быть вежливым с человеком, которого не убили по твоей вине лишь чудом, — не удержался Рэймонд, который хоть убей зубами вцепился и вряд ли когда-нибудь отпустит эту мысль. Она сверлит изнутри, ходит по пятам. Рэймонд ощущал себя тем самым брошенным ребёнком, которым был всю свою жизнь, но никогда по настоящему не чувствовал эту злую детскую обиду от того, что оставили, предали и забыли. А тут оно вырвалось из дальнего угла подсознания, после всей этой свистопляски с Бергером и флетчеровских закидонов. Рэймонд отвёл взгляд и поправил оправу. — Но спасибо, что не дал выпить яд. — О, да ну? Решил мне это ещё вспомнить? Хорошо, было такое, что теперь, ещё раз мне лицо раскрасишь? Флетчер мешал сахар, которого положил уже три ложки и напряжённо сжимал челюсти. — Пожалуйста. Не было у меня настроения писать некролог в тот день, совсем не было. У тебя, может, есть ещё что-то невысказанное? А то здесь, кажется, пахнет запоздалым разговором нормальных людей, — он правда пытался не выглядеть как чувствительная женушка во время семейной ссоры, но выходило странно. В частности, потому что ему самому был необходим этот диалог. Рэймонда так бесил этот тон, с которым Флетчер, не пряча бессовестных глаз, вел диалог, что он даже поднялся со своего места, на котором до этого сидел нахохленой птицей. — С удовольствием бы, да только тебя что пизди, что не пизди, ты не поймёшь. Какого черта ты возмущаешься, когда это ты продал меня русским! — Смит, вот удивительно, даже в кои-то веке поднял голос, а не шипел, как очень гремучая и ядовитая змея. У них уже был ровно такой же разговор, с такими же словами, только Флетчер тогда был готов получить пулю в лоб, а у Рэймонд тряслись руки, сжимавшие пистолет. — Не было у него, блять, настроения. А в следующий раз появится? Ты уж как-нибудь заранее сообщи тогда, чтобы в этот раз мы были в равных условиях. Никогда они не были в равных условиях. Как Рэймонд и сказал тогда в сердцах, что Флетчер всегда будет жертвой, так он и считал. Смит почему-то не сомневался, что всегда и во всем его переиграет. Кроме, блять, одного: Рэймонд так же кристально ясно понимал, что не сможет пристрелить этого шакала, какое бы очередное дерьмо тот не принес под его дверь. И Рэймонд просто не мог жить с этим осознанием. Он мог себя во многом относительно Флетчера обманывать, но не на то, как все существо Смита противилось тому, чтобы спустить курок и хотя бы выстрелить Флетчеру под ноги тогда в порту. Смит шумно выдохнул пару раз, считая про себя секунды на вдохи и выдохи, а потом грузно опустился обратно на стул. — Куда тебе столько сахара? Твои ошибающиеся адресатом врачи не предупреждали о рисках диабета в твоём возрасте? — Иди ты нахуй, мамочка нашлась тоже. Тебя ебет, сколько мне сахара надо? Флетчер не унимался, куда это опять съезжал Смит? Вот уж точно в последнюю очередь его сейчас должно было волновать флетчеровское здоровье и будущее. — Я уже говорил, не взялся бы я, взялся кто другой, а ты в этом, сука, замешен. Я буду делать то, что считаю нужным, пускай решение было импульсивным, но мы оба стоим здесь живые. Если ты хочешь услышать, что мне жаль, то мне жаль, но только в той части, где нам с тобой хуево и без вариантов на какой-либо сиквел для этой токсичной love story. Я бы все повторил и пей уже гребаный кофе. Я старался. — Ты мог бы мне сказать! — Рэймонд зарычал так, будто лев был его тотемным животным, а не его припизднутого босса, — Флетчер, мать твою, сказать мне, какого дьявола ты творишь, и уж поверь, я придумал бы что-нибудь получше вымогательства и ебаных тройных счетчиков, самоуверенный ты индюк. Рэймонд сдёрнул с носа очки, бросил их на столешницу и устало потёр глаза. — Ты уехал бы в Калифорнию, — Рэймонд не стал продолжать предложение и даже вопроса в нем не слышалось. Он упорно не видел, где в плане Флетчера было хоть какое-то место Смиту, кроме как со снесенным Калашниковым затылком на земле у барбекю. — Я не хочу услышать, — вдруг тише проронил Рэймонд, и слова звучали как выкатившиеся из обоймы патроны, — Потому что ты знатный пиздабол, Флетчер. Я хочу увидеть, что тебе жаль, и черт возьми — не вижу. Рэймонд поднял расфокусированный взгляд, наугад поймав направление взгляда Флетчера. Без очков было как-то проще. Черты лица не казались такими резкими и знакомыми до мелочей. Рэймонд видел, как Флетчер стареет. Не замечал на себе все изменения, которые с ним случились за эти двадцать лет, но хорошо помнил когда и сколько морщин появилось у Флетчера, и когда темные пряди превратились в серебро. — Зачем тебе сиквел, когда он уже точно не соберёт кассу. Надо уметь заканчивать, Флетчер. — Мне? Незачем, но какого-то черта ты сидишь здесь и пытаешься докопаться до чего-то, что было зарыто сто раз без тебя и не тобой, — чужой труд собирать себя по осколкам, едва ли не из пепла, следовало бы хоть немного оценить гангстеру. Не было бы никакой Калифорнии. Он бы разменялся одеждой с одним из добродушных, а сам исчез из поля зрения где-нибудь в туалете под другим человеком. — Рэй, я пытался, но с какого-то черта ты делаешь из точки запятую. Он смотрит в немного мутные глаза. Отдал долг, все отработал, исчез из виду, решил не напоминать о себе, отличный план, но почему провалился? Смит уставился в свою чашку, будто не заметил шага навстречу. И правда, чего он тут расселся, сжимает кружку кофе и пытается разворошить этот термитник. В конце концов, Флетчеру поебать, что там можется и не можется Рэймонду. — Блять, — с чувством выдыхает Рэймонд и делает глоток, обжигая язык и горло. Отрезвляет. Кофе вкусный, а горчит собственная бесполезность. Смит давно не чувствовал себя таким жалким. Чего он хочет от Флетчера? Чтобы тот костьми перед ним лег? На коленях ползал? Ему прямым текстом сказали, что жаль, но точку в этом уже потерявшем смысл предложение поставить не может именно он, Рэймонд. Смит чувствовал себя хомяком в ебучем пластмассовом шаре. Куда ни рвани, одни те же прозрачные стенки, и хоть ты расшиби многострадальную голову, выхода нет. Все видишь, но оно недоступное, смазанное кривым отражением света от неровной поверхности. Рэймонд ненавидел чувствовать себя бессильным, и ему чертовски хотелось обвинить в этом кого-нибудь, кроме себя. Если Флетчер и направлял свою ненависть во внутрь, то Смит же выплескивал ее наружу, чтобы покрыть липким и грязным все вокруг и почувствовать себя самого хоть немного чище. Как блядский пробитый нефтяной танкер в океане, и Смиту совсем было не жалко перепачканных мазутом пингвинов. — Где мои штаны? Мне пора. — Куда ты собрался в таком состоянии, морды в Бульдог снова бить? — Флетчер знал, что наступает на тонкий лёд и мог в любой момент провалиться безвозвратно вниз, однако шёл напролом. — Думаешь, нормально от себя каждый раз бежать? Блять, тебе хоть немного помогает этот мозгоправ? Детектив стоял опасно рядом, в прошлый раз ему в таком состоянии Смита прилетел совсем не слабый удар, который остался напоминанием белым следом шрамом на веке. Рэймонд сначала растерянно моргает, будто не верит, что Флетчеру хватает смелости, а в следующее мгновение они уже катаются по полу, пытаясь то ли придушить друг друга, то ли выцарапать друг другу глаза. Смит больно приземляется коленками на пол, когда после меткого удара в скулу, ловит вырывающегося Флетчера, отчаянно ставящего подножки. На памяти Рэймонда, Флетчер ещё ни разу не отбивался так остервенело, даже когда был на десять лет моложе. Смит не думает о том, как низко пал, что заламывает руки человеку, который физически не может дать ему отпор, и совсем не думает о разочарованном взгляде Тренера, который точно не одобрил бы такой способ сбрасывания напряжения ещё больше, чем бои без правил. — Это я бегу, тварь? Это я, что ли, так не верю самому себе, что бегу ломать все собственными руками под чистую, только потому, что не хватило смелости признаться в глаза, что ты вляпался по уши? — Смит наклоняется к Флетчеру почти в плотную то ли от злости, то ли из-за близорукости, и держит Флетчера за подбородок так сильно, что следы от пальцев расцветают фиолетовым чуть ли не на глазах. — Помнишь, я сказал, что тебя невозможно любить, Флетчер? — у Рэймонда по губам гуляет такая дикая, острая улыбка, что можно пораниться от одного ее вида, — Помнишь, ты блять любую мелочь помнишь, потому что у тебя в жизни больше и нет ничего, кроме этого. Какого это, а, Флетчер? Так себя ненавидеть, что готов хвататься за любого мудака, как на ебучем Титанике, лишь бы не утонуть в собственном дерьме? Смит скалится, все лицо его перекошено чистой, незамутненной ненавистью и к себе, и к мужчине под ним. — А знаешь, что самое жалкое? Самое жалкое в тебе? — Рэймонда распирает от смеха, будто сейчас он собирается рассказать до коликов смешной анекдот, — ты до сих пор с этим не смирился. Поэтому и подрываешься, как ужаленный, творить хуйню только потому, что тебе не ответили на ебучую смс-ку. Это правда смешно, Флетчер. Ему хоть и больно узнавать свои фразы из уст Рэймонда, но он понимает, что тот просто зол, ему необходимо это куда-то деть, чтобы не взорваться, а Флетчер и правда костьми лёг бы, но не выпустил такого Смита за руль. — От того, что ты вдруг напомнишь мне, какие мы ужасные люди, ничего не изменится, потому что это далеко не новость. Рэймонд шипит и дёргается, когда зубы детектива вдруг впиваются в ладонь, и отвешивает Флетчеру звонкую пощёчину, печатка распарывает скулу, и Рэймонду приходится тряхнуть головой, чтобы прогнать острое желание тут же слизать выступившую кровь. Что ты можешь мне предложить? Одно предательство за другим? Свою разъебанную грязную черную душонку? Какого черта, Флетчер, ты не остался с Джонатаном? С Джонатаном, который смог бы что-то исправить, наверное. По крайней мере, он, наверное, не считал слабостью свои чувства к Флетчеру. Смит встряхивает Флетчера за грудки, будто от этого у того хоть немного прояснится в голове, но кажется ему это не особо помогает. — Как же ты, блять, в упор не видишь, — Рэймонд переворачивает Флетчера на живот, скручивая руку у того за спиной, и шепчет в самое ухо, вцепившись в волосы так сильно, что, кажется, может снять с Флетчера скальп голыми руками, — это я ставлю точку. Из Флетчера выбивают весь воздух, все мысли, все хорошее и плохое, что осталось, оно стоило того? Разумный человек ответил бы, что ни за что. — Тогда самое время свернуть мне шею, так ведь у вас, охуенных гангстеров, решаются дела? Умирают все свидетели и участники? Детектив еле дышит, но все равно предпринимает попытку встать, хотя бы на локоть одной руки. Снова мутные размытые круги на глазах (ну да, жизнь без стресса. Об этом остаётся только мечтать), а потому и капли крови на полу не различить, они бы наверняка казались тоже жёлтыми в ебучей сепии, словно из кинофильтра прошлого. Отлично они разговаривают. Понимают друг друга с полуслов, блять. Флетчер ворочается, и рука Рэймонда перемещается на загривок, вдавливая его лицом в пол. Колени сжимают ставшие с годами куда мягче бока, пригвоздив детектива на месте. Рэймонду хочется сделать Флетчеру хотя бы вполовину так же больно, как было ему, потому что Смит понятия не имеет, что у Флетчера и без того все внутри сожженно дотла от обиды и горечи, что он так же застрял на этом их персональном круге ада, где они бесконечно бегают друг за другом, всегда так близко и так далеко, смотря какую дугу измерить. — Нет, так решаются дела у гангстеров, а ты к ним никаким боком не относишься. Смит вздергивает Флетчера за бедра, зло клацает ремнем на его джинсах и рывком стягивает штаны, заставляя Флетчера привстать на колени, дёрнув его заломанную руку, когда тот на секунду замешкался. Шершавая ладонь забирается под одежду, царапая вздымающуюся грудь короткими ногтями и больно сжав попавшийся на пути сосок, пробирается под ворот и снова ложится на вертлявую шею, умело сдавливая пальцы под челюстью, там где бьётся бешеный пульс. — Я буду выбивать клин клином, — Смит трётся грубой джинсой по беззащитной коже, голос Рэймонда безжизненный и холодный, как мрамор в руках неумелого скульптура. Флетчера будто окунают в холодный прорубь и это ужасное ощущение, от него невозможно хочется застрелиться. — Рэй, ты ведь сам будешь жалеть, зачем? — попытка призвать человека к разуму, но не похоже, что Смит готов слушать хоть самую логичную вещь в мире. Флетчер едва ли что-то видит, ему пиздец как хочется заорать, чтобы поднять на уши соседей, но воздуха на подобный перфоманс просто не хватит. Ему жутко и не найдётся слов, которые могли бы это закончить, но что самое чудовищное, тело реагирует даже на эту грубость, неловко качается само навстречу. Смит прав: это было бы мерзко, если бы не было так жалко. Но вообще-то, Флетчер сам допрыгался, ещё много лет тому назад приучил Рэймонда к отличному выходу агрессии через постель, а теперь лишь пожинал плоды своих трудов. Интересно было бы вернуться в то время, когда Питер ответил то решающее «да» и рассмотреть все варианты этого ебучего расклада Эффекта бабочки. Может, им действительно было лучше никогда не встречаться, никогда друг друга не знать? Тяжелое дыхание, болящие конечности гудят, Флетчер намертво прибит, не сдвинуться с места ни в какую, остаётся лишь смириться, отдаться унижению и мужчина подрагивает от рвущегося смеха. — Иди ты нахуй, — сорвано шепчет детектив, когда знакомые любимые руки зажимают его шею, почти перекрывают поток воздуха. Жмурится от того, что ничего не видит и с какой силой мурашки бегут по спине Рэймонд, пальцы которого на секунду разжимаются на запястье лишь для того, чтобы по сухому провести по полувставшему от адреналина члену, подчёркивает унизительное положение Флетчера. Они вернулись к тому, с чего начинали, будто не было между ними этих десяти лет, закатов на набережной, сигарет на узком балконе и цветущих каштанов на берегу Сены. Рэймонд ничего от Флетчера больше не хотел, кроме того, чтобы он до жути испугался и начал жалко блеять и просить пощады. Только в этот раз Рэймонд не собирался отпускать, даже если бы услышал заветное «нет», а не придушенное, неправильное «да», как много-много лет назад. Тогда он хотел подловить Флетчера на том, что его дикие фантазии в пух и прах разобьются об инстинкт самосохранения, но крупно просчитался, решив, что такой у Питера существует. А может быть, для Флетчера все это уже тогда не было просто игрой в ножички. Может быть, Флетчер был настолько отбитым, что и правда верил, что за этим стояло что-то большее, чем щекочущее нервишки ощущение недозволенного и опасного. — Точку, значит, я не умею ставить, да, Питер? — имя, которого он все это время избегал, как огня, научившись вкладывать все смыслы в едкое «Флетчер», теперь ощущается, как плевок. Имя, которое раньше всегда было той последней чертой, за которую они изредка заглядывали. Там было что-то нормальное: спокойное, искреннее. Любящее. — Без надежды на сиквел, говоришь? — Рэймонд так близко, что горячее дыхание опаляет шею, — почему же? Вот он твой, сиквел. Рэймонд втягивает знакомый до омерзения запах, понимая, что чертовски скучал, но пока его не успевает накрыть волной тоски по тому, чего ему уже не получить, Рэймонд зло цапает зубами чужое ухо. Пальцы бродят по телу, оставляя следы, впиваются клещами, зубы будто пытаются разорвать плоть в клочья. Смит никогда не считал, что был с Флетчером мягок, но сейчас его с головой окунуло в собственную жадную до чужого тепла жесткость. Слышать, как колотится сердце под ладонью, как устало напрягаются мышцы в последней надежде высвободиться. Рэймонду хочется выпить до дна, залпом, страх и отчаяние, довести до абсурда, до ужасного, нечеловеческого. Если Рэймонд из-за Флетчера не может нажать на курок, то в отместку Рэймонд хочет, чтобы Флетчер больше никогда в жизни не смог признаться ему в любви. Чтобы не просто смотрел взглядом побитой собаки, которая недоверчиво потянется за любой лаской, а чтобы ненавидел и боялся, чтобы протянутая ладонь нарывалась на острые зубы и когти. — Рэй, прекрати, — Флетчер уже звучит сломано. Говорит без надежды, что его послушают, не понятно зачем вообще это произносит. — Получилось у тебя, молодец, отлично продемонстрировал чудеса пунктуации. Отпусти, блять. У детектива позорно выступают слезы, его всего колотит, словно при припадке эпилепсии, он готов признаться в чем угодно, чтобы его пытку прекратили. Совсем ослабел, будто перед взором сотни дементоров. В нем уже нихуя не осталось, но Смит намерен идти до конца, да? Ну и пиздец. Сука, у них ведь что-то было, это не слепой тык в небо, они оба чувствовали это. Флетчер сдавленно стонет, закусывает губу до металлического вкуса во рту, кидает ругательства, а сделать ничего не может, всем телом ощущая невыносимую боль, вместе с физическим теплом внутри тела, сверху себя. И это чудовищно, любить человека даже сейчас. — Я только начал, — сипит Рэймонд, сломанный голос Флетчера для него звучит, как будто какой-то нерасторопный священник уронил кадило в пустом готическом храме: слабое эхо об безразличные своды, нависающие над маленьким человеком. Со стороны Смит выглядит так же жутко, как горгульи в неверном свете заходящего солнца. Бесчувственные и с подтеками на зеленеющей бронзе. В Париже Рэймонд впервые осмелился для себя в чем-то признаться. Ебать, как романтично, осознать, что у тебя есть что-то, кроме слепой преданности самому безжалостному человеку и дерьмовой работы, в городе любви, поверить, что можешь дать и получить взамен что-то светлое, надёжное, пускай оно и выросло из самого дрянного сорняка. А потом расцарапать к чертям ещё даже не до конца раскрывшиеся нежные лепестки о дикие шипы терновника родного туманного Лондона. Если бы все мысли сейчас не были бы сухими и колючими ветками, стягивающими их с Флетчером в изломанную заброшенную статую на надгробием их чувств, Рэймонду хотелось бы думать о приторно сладких цветущих каштанах и как он в полудрёме водил большим пальцем по выступающей косточке на бедрах Флетчера, вытянувшись позади него на узкой кровати дешёвого хостела. Смит разводит ноги Флетчера коленом, все попытки сопротивляться так же бесплодны, как попытки мухи высвободиться из паутины, которая такая же липкая, как и прикосновения Рэймонда. Под твёрдой рукой Флетчер болезненно гнется в пояснице, все ещё лёжа щекой на холодном полу. Рэймонд сплёвывает на руку, надеясь, что Флетчеру за всхлипами прекрасно это слышно и дрожащие плечи передернет от отвращения. — Знаешь, десять лет назад ты хотя бы был смазливее, — тянет Рэймонд, уже плохо соображая, в какое место будет побольнее ужалить, поэтому целится наугад. Смит надавливает на сжимающийся проход, но не толкает палец во внутрь, лишь намекает, как все пройдет: больно, грубо и грязно. Ладонь ложится на выгнутую поясницу, рука скользит между ягодиц, иногда опускаясь под живот и сжимая член — все прикосновения будто только для того и существуют, чтобы подчеркнуть дрожь и неудобные изгибы, бесправное положение. — Ты тоже. Особенно в мотеле Парижа, когда просил меня быть резче, — детектив на автомате огрызается, ему хочется назло отрубиться прямо во время процесса, чтобы Смит не получил и капли того, что пытается. — Так ты этого хочешь? — Рэймонд, словно это было вчера, прекрасно помнил, как задавал этот вопрос, когда Флетчер вытянул учебник у него из-под носа. Сейчас же было прекрасно видно, что нет, не хочет, и вопрос звучал самой настоящей издёвкой. Зубы сжаты так, что едва ли не перетирают эмаль в порошок. Рэймонд имеет наглость насиловать его в собственной квартире, в собственной одежде, прямо, нахуй, в сердце. Ради этого, видимо, стоило караулить детектива, вот это он ему так хотел сказать, выжечь на теле, а не ебучую благодарность. Флетчер беззвучно смеётся, потому что ему хоть немного нужна пауза, небольшая передышка перед очередным полетевшим топором боли в грудь. Вселенная отлично сейчас за всё на Питере отыгрывается, кульминация ей уже не так интересна. — Да. Давай, очень хочу, чтобы ты отодрал меня так жестоко, как только смог бы. Можешь оставить от меня мокрое место, кровавое месиво. Не медли, Смит, тебе же неймётся меня доконать. Флетчера трясет то ли от страха, то ли от смеха, что в случае этого уебка обычно одно и то же. Безумный, старый лис. Рэймонда же разрывает от громкого, лающего смеха, потому, что а чего он, блять, ждал? Как там говорится? Юмор - это неоправданное ожидание? Флетчер охуеть какой смешной комик. Смит от смеха аж сгибается пополам, упираясь лбом в вывернутое плечо. У Рэймонда на удивление звонкий голос, таким, наверное, смеются совсем подростки, которым ещё не нужны ни трава, ни алкоголь, чтобы задыхаться от веселья до газировки из носа и хрюкающих звуков. Смеялся Смит так долго, что ему уже становился весело просто от того, как надолго затянулась эта ебучая истерика. С кем поведешься, как говориться. А потом Рэймонду будто отвесили такую же пощёчину, как некоторое время назад он Флетчеру, потому что Смит замер так резко, словно подстреленная птица на середине своей трели. Рэймонд, кажется, даже почти не дышал, лишь лежал, уткнувшись носом в изгиб плеча, и придавливал Флетчера к полу всем весом своего тела, которое вдруг потеряло всю силу и стало просто тяжёлым, душным мешком. Спустя ещё одну бесконечность после приступа смеха, которому позавидовали бы все актеры озвучки злодеев вместе взятые, Рэймонд на грани слышимости прошептал: «Прости». Смит отпустил Флетчера и уселся на полу, сгорбившись и устроив локти на коленях. Рэймонд молчал, тяжело дышал и сидел, то сдавливая ладонями виски, то пряча в них, в ладонях, лицо. — Я сдаюсь, — прохрипел он, не поднимая на Флетчера взгляд, да и вообще не видя и не слыша того за шумом в собственных ушах. Детектив ещё какое-то время стоит на коленях, а потом медленно, будто человек с переломанными костями, натягивает на себя одежду, падает спиной на пол, вымазываясь в собственной крови. Мужчина закрывает устало веки, но все равно видит цветастые рябящие круги-вспышки. Так проходят долгие минуты тишины. Питер вытирает рукавом солёное, алое с лица, что может нащупать и почувствовать, со стоном боли садится. Он все ещё ничего не видит, наугад двигается к Смиту, неаккуратно касается его колена, от чего сразу же выбирает сторону левее. Садится рядом с ним, их бедра почти не имеют расстояния между. Флетчер пыхтит, ему сложно передвигаться и поэтому вывихнутая рука как-то тяжело опускается на чужое плечо, похлопывает Рэймонда ободряюще. Позови — и я прибегу. Весь запыхавшийся. От этой картины можно задушиться в отчаянии. Потому что ничего другого она не несёт, только истлевшее пустое пепелище после запущенной ядерной ракеты. — Тшш, — Флетчер слабо обнимает Рэймонда. Утешает, словно маленького ребёнка, сам уже нихуя не понимая в их адской тьме, где они имеют из оружия в запасе только друг друга. — Хватит, — морщится Рэймонд, когда Флетчер тянется его обнять, и прислоняется спиной к дивану, около которого они все это время возились, — прекрати, Флетчер. Ради всего святого, прекрати. Не после того, как тебя повозили рожей по полу. Имей хоть немного самоуважения, твою мать. — А что мне, отвечать тебе тем же? Ебало набить? Извини, не мой стиль. Рэймонд невидящим взглядом пялится в потолок, думая, это у него перед глазами бегают черные мушки или же и правда на потолке какие-то трещинки и пятна? — Я не смогу с тобой ничего сделать, потому что люблю. Доволен? — Рэймонд выплюнул бы это Флетчеру в лицо, но по итогу прозвучало, как детское «он первый начал». Смит молчит, чувствует как горит огнем место, где их колени соприкасаются, и считает вдохи и выдохи. То ли свои, то ли Флетчера. — Больно? — Рэймонд не знает, спрашивает ли он про руку, про скулу или про что-то ещё. На Флетчера он все так же предпочитает не смотреть. Питер сам тупо пялится сквозным взглядом в пространство, все его тело ещё дрожит, потому что нервы ни к черту, там уже ничего не осталось, работает на автоматике сраном. — Терпимо, — детектив отвечает почти искренне на вопросы, в том числе подводные, разом, а затем встаёт, пошатываясь, и хромает к стойке, на которой завалялся оранжевый пузырёк с таблетками. Он глушит их, запивая кофе, а затем цепляет на ощупь бутылку виски и снова медленно падает на жопу рядом со Смитом. — И я тебя люблю. Рад, что мы с тобой наконец это прояснили. Начинаем праздновать, — Питер морщится от глотка огненного напитка, усмехается и протягивает бутылку Рэю. В жизни так бывает. Рэймонд считал, все было бы намного проще, если бы Флетчер умел бить ебала. Может, ещё не поздно отвести его к Тренеру, чтобы хоть что-то освоил на старости лет. Смит теперь через силу смотрит на потолок, потому что даже боковым, плохим зрением видит, как Флетчер еле ковыляет куда-то по кухне. Пиздец, и это Рэймонд даже не успел сделать самое страшное. У Смита к горлу подкатывает ком и становится так тошно, как будто бы нажрался просроченных креветок в какой-нибудь паршивой тайской забегаловке. Флетчер протягивает бутылку, в нос ударяет резкий запах спирта, и Рэймонд, для человека который с трудом мог оторвать голову от диванных подушек, слишком резво подрывается с места и с хлопком закрывает дверь в ванную. И правда как от ебучих креветок. Рэймонд подумывает впечатать кулак в белый бочок унитаза, но вовремя вспоминает, что все ещё в чужой квартире и джентльмены не разносят в щепки чужую сантехнику только потому, что джентльмены те ещё мудаки. Последний раз Рэймонда так выворачивало, когда он впервые убил человека. Теперь он чуть не изнасиловал человека. Что дальше? Стрелять в детей? Для этой работы у него слишком слабые нервы и слабые моральные устои. Рэймонд не помнит, сколько времени он провел в ванной, сначала устроив голову на сложенных руках, как перебравший студент в общажном туалете, а потом сверля взглядом свое смазанное отражение в зеркале, умываясь холодной водой и полоща рот. Стало чуть легче. Рэймонд подслеповато осмотрел ванную на предмет аптечки, бесстыдно заглянул в шкафчики и нашел в углу полупустой тюбик заживляющее мази. Флетчер так и сидел на полу с бутылкой в руках, Рэймонд подошёл ближе, забрал ее у него из рук и сделал глоток, не поморщившись, а потом поставил ее обратно на барную стойку подальше от Флетчера, который, надеялся, поленится за ней подниматься. Рэймонд опустился на колени между ног и бережно поймал лицо за подбородок. Жест казался до пизды неуместным, потому что каким бы аккуратным сейчас не был бы Рэймонд, пальцы легли ровно туда же, где багровели оставленные ими же синяки. Смит выдавил мазь на пальцы и провел по краям царапины. — Ты дрожишь, — сказал Рэймонд, будто бы Флетчер и сам не знал, что его колотит, как озябшего уличного кошака. Питер растерянно моргает. Препарат начал действовать и он уже может различить расположенный напротив образ. — Ударь меня, — у Рэймонда спокойный, самый обычный голос, но выглядит он будто бы младше своих лет, потому что взгляд такой потерянный и просящий, как у ребенка, который засмотрелся на витрины в торговом центре и потерял из виду родителей, — Пожалуйста. Рэймонд обязательно прекратит строить из себя самого несчастного на эти квадратные метры и принесёт Флетчеру плед, кофе и все, что тот попросит, но ему нужно ещё немного внимания, ещё немного контакта. Рэймонд не хочет, чтобы его обнимали и утешали, ему определено точно этого не нужно, по крайней мере, он не заслужил. Просьба дурацкая, и Флетчеру вряд ли стало бы легче от этого, но Рэймонд всегда судил по себе, поэтому предложил то, что, по его мнению, помогло бы обоим. Смит не помнил, чтобы когда-то в своей жизни принимал удары без желания тут же ответить и не оставить и мокрого места, поэтому он заметно напрягся, и сжал кулаки до красных отметин от ногтей на ладонях, чтобы не дай бог дернуться, а не стерпеть молча. — Ты ебнулся? Флетчер оценивает масштаб трагедии, но сдаётся суровому напору и поднимается, настороженно смотря на своего поехавшего партнёра. Рука потеряла часть своей силы из-за сильных закрутов, которые так умело были проделаны Смитом с его телом. Флетчер закрывает глаза на секунду, оценивая, правильно ли то, что они делают (будто у них когда-либо существовал индикатор нормальности) и заносит кулак вверх. Смиту так будет проще. Возможно, станет легче и Питеру. Костяшки проходятся прямиком по челюсти, Флетчер резко подбивает ноги Смита внутренней подошвенной частью стопы, делая подсечку и болезненно оттряхивает конечность, а затем подходит к гангстеру на коленях. — Достаточно, — Питер наклоняется и целует его в лоб, благословляя. Оказывается, это не так сложно. Но подсечки Рэймонд не ожидал. По губам расплывается какая-то шальная глуповатая улыбка от мысли, что Флетчер всё-таки та ещё скотина и вряд ли просто так сломается. Рэймонд прижимает ладонь к месту, куда пришёлся удар, и проводит языком по зубам, чувствуя чуть кисловатый привкус крови. — Да. Спасибо. Рэймонд моргает, когда Флетчер касается губами лба, и подождав, пока он отстранится, чтобы не задеть головой его подбородок, поднимается на ноги следом и заключает в медвежьи объятия. — Прости, — снова выдыхает ему в плечо, сжимая кольцо рук на чужой талии и притягивая ближе. Они в жизни никогда не обнимались, кроме как тогда после аэропорта. Только в этот раз Смиту не хочется побыстрее вывернуться и сделать вид, что это была осечка, а между ними все по старому. Рэймонд наоборот опасался, что Флетчер его оттолкнет, поэтому и хватался пальцами за ткань водолазки на узкой спине. — Я устал. Пойдёшь со мной? — Флетчер тянет его к спальне. Он заваливается на кровать, не снимая одежды, что не удивительно, учитывая с каким трудом детектив двигает побаливающей рукой, на которой теперь ещё и покраснели костяшки. Смит тянется помочь Флетчеру хотя бы снять уличные джинсы, но тот как-то загнанно на него смотрит, всего мгновение, лишь промелькнувший на секунду страх, а Рэймонд уже поднимает ладони в безоружном жесте и оставляет попытки сделать ситуацию подобающей его принципам не ложиться на кровать в грязной одежде. После того, что он учинил в гостиной, про принципы ему точно не стоит заикаться. Рэймонд вытаскивает из-под Флетчера одеяло, накрывает его, надеясь, что тяжесть и тепло усмирят мелкую дрожь, которая все ещё сотрясает плечи Флетчера, и устраивается рядом, утыкаясь носом между лопаток. На языке у Рэймонда вертятся столько несказанного, но вместо этого он почему-то спрашивает: — Ты гуляешь с соседской собакой? — Да, это очень странная история, — Флетчер усмехается и елозит под одеялом, выбирая удобную позу. Выпаливает всё как на духу. — Ты подружился со старой оперной певицей и ее псом, — пробормотал Рэймонд Флетчеру в плечо, — я не знаю даже, это зачин для чёрной комедии или семейного фильма. Рэймонд помолчал, слушая тихое дыхание, и сам не заметил, как задремал. Снились ему почему-то торшеры, которые были в гостиничном номере в Ливерпуле, только стояли они в чистом поле, а Смит все искал розетку, чтобы их включить, потому смеркалось. А потом он набирал смс-ки Флетчеру, на которые тот не отвечал, а Рэймонд во сне был уверен, что Флетчер все ещё где-то в Америке. В общем, самые обычные странные, муторные сны, которые снятся, когда случайно засыпаешь посредине дня. У них сплелись не только ноги, но ещё и руки, тело отлично помнило, какого это — спать на мощной атлетической груди, только сейчас длинные пальцы тревожно не разжимали ткани рубашки Рэймонда во сне. Когда Флетчер открыл глаза, за окнами уже заметно стемнело, в домах напротив горел свет, он даже не поверил. Вырубило на несколько часов знатно. Он оглянулся на другую половину кровати. Рэймонд сонливо провел кончиками пальцев по спине Флетчера, и вздохнул, зарывшись носом в волосы на макушке. Смит не был ласковым, по крайней мере, он за собой раньше не замечал, но Флетчер просто был теплым и тихим, а Рэймонду до жути его не хватало все это время. — Проснулся? — Ага, — хрипло проклокотал Питер, откидывая край одеяла, которое уже казалось печкой. — Вот мы ебу дали, конечно. Столько спать. Что теперь ночью делать? Смотреть на луну, слушать музыку и курить на балконе? — немного поворчав, он встаёт и снимает с себя грязные тряпки, лезет в шкаф, не включая свет, чтобы не ослепнуть при его вспышке. В гостиной лампочки более щадящее, надо дойти туда. — Ты голоден? Твои брюки там, наверное, в сухарь превратились, надо глянуть. Рэймонд смотрит на Флетчера, копающегося в шкафу. Смит думает о том, что ему теперь сказать и куда деться. Хотя курить на балконе и смотреть на луну звучало как не самый плохой план. Флетчер вспомнил про брюки, и Рэймонд растерянно поморгал, потянувшись поправить оправу, совсем забыв, что оставил очки на барной стойке. Это ему намекают, что пора уходить? Уходить, честно говоря, Рэймонду не хотелось. Смит хмыкнул, подумав, что теперь ровно в той же позиции, что и Флетчер, который ошивался на постоянной основе у него дома. — Можем заказать что-нибудь, — предложил Рэймонд на вопрос про еду, так сказать проверяя почву: согласится или вежливо предложит пойти поесть у себя дома и не мозолить глаза? Питер нацепил своё повседневное, состоящее из растянутых джинс и странного цвета кофты, сгреб испачканные шмотки в кучу, но остановился над Смитом так, чтобы их колени соприкасались. Ненароком, просто так вышло. — Слушай, отличная идея, я давно хотел попробовать кое-что из одной тут китайской лавочки, ты вообще как к азиатской кухне относишься? В контексте того, когда вы не пытаетесь отравить друг друга, конечно. Ему безмерно нравилось смотреть на расслабленного Смита, он ведь и у себя дома таким совсем не был, только вечный контроль, только правила. Шаг влево, шаг вправо — расстрел, а сейчас растянулся лениво на постели, как лучший элемент интерьера, которого Флетчеру здесь так не хватало, не желая двигаться дальше площади квартиры. — Терпимо, если без яда в лапше, — Рэймонд приподнимается на локтях и улыбается уголком губ. Смит задевает колено Флетчера, когда перетекает ленивым движением в сидячее положение на краю кровати, и чуть задирает подбородок, чтобы встретится взглядом со стоящим над ним. — Я остаюсь на ужин? Детектив, кажется, совсем не против, но Рэймонд все равно задаёт вопрос в лоб. Так, на всякий случай. — Отлично, надеюсь, у них нет такого дополнительного соуса. Было бы неловко, да? Терияки, сливочный, кикоман и какой-нибудь цианид? — Флетчер смеётся, чувствует, как что-то приятное щекочет его где-то в районе груди. — Если только не хочешь уйти, — он смотрит предположительно ему в глаза. Смит отрицательно кивает. Питер не удерживается от того, чтобы озорно не коснуться кончика носа Смита и отступает, уходя в гостиную и на ходу включая тёплый свет в квартире, открывает дверь балкона. В комнату врывается свежий воздух. Смит поймал собственное отражение в окне, не самое четкое, но даже на нем было видно, что у него расцвёл заметный след на лице. Рэймонд дотронулся пальцами до синяка и поморщился, при этом все равно слегка улыбнувшись. Флетчер всё-таки умел бить, пускай удар и вышел смазанным. Почему же всегда так спокойно обмякал, когда дело касалось кулаков Рэймонда? Смиту было не понять, почему Флетчеру годы назад так нравилось специально нарываться на насилие. Про себя самого Смит знал, что это хороший способ куда-то деть съедающую злость, но Рэймонд никогда не стремился безропотно подставлять другую щеку и вся соль для него была в том, что можно было ударить в ответ. Флетчер протянул тёплые и чистые брюки. — Что выбрал? Кстати, что я вдруг вспомнил! Можно посмотреть Гарри Поттера, устроим ночной марафон! Шикарная идея, ай да я. Рэймонд как-то наугад ткнул пальцем в меню и подвинул брошюру ближе к Флетчеру на ознакомление. Смит бросил взгляд на телефон Флетчера и в первые за вечер вспомнил о том, что свой мобильник он не держал в руках уже приличное количество времени, за которое могло случиться только черт знает что. Рэймонд слез с высокого стула, тот жалобно заскрипел по полу, и Рэймонд быстро зашагал к пальто, ища в карманах телефон. — Блять, — Рэймонд поправил оправу и бросил какой-то извиняющийся взгляд на Флетчера, стягивая пальто с крючка, — мне надо ехать. Рэймонд нахмурился и сжал губы в тонкую полоску, потоптался на пороге и как-то немного раздражённо, будто кто-то заставляет его оправдаться, попросил: — Это всего на пару часов, можно я вернусь? Рэймонд поморщился от выбора слов, потому что это «можно» звучало как-то жалко. Почему не какое-нибудь нейтральное «не был бы ты против, если я отлучусь на пару часов?» или вообще «Прости, Флетчер, у меня появились дела». Последнее, честно говоря, Рэймонда совсем не устраивало, потому что оставлять Флетчера одного ему не хотелось. Не потому что у Рэймонда вдруг проснулась совесть, которая самое большое — немного ворочалась и сопела, а потому что Смит думал, что на этот раз Флетчеру хватит мозгов, оставшись одному, согласится с необходимостью послать Рэймонда на все четыре стороны. И был бы прав. Именно этого Рэймонд пытался добиться несколько часов назад, выворачивая Флетчеру руку и шипя гадости на ухо, но теперь Смит собирался вцепиться намертво: Флетчер останется. Он изворотливый, наглый и скрытный, но Рэймонд не даром изучал его, как ебучие натуралисты с National Geographic, все эти годы в «естественной среде обитания». Выучил все уловки и повадки. Рэймонд больше не допустит, чтобы Флетчер нашел лазейку разрушить все до основания, а значит имеет право оставить Питера себе. — Мм, всё остынет, но ладно. Можно будет подогреть, — Флетчер опустил наполненный суетой взгляд серых глаз на пол и улыбнулся. Он чего-то такого ожидал. — Возвращайся скорее.