Оплавок, но свой

Рэйзор тоскливо кидал энергоновые крошки в воду, где кружились и расталкивали друг друга толстенькие рыбы. Их острые плавники ранили соседей, слишком увлеченных ловлей камушков до момента их падения на дно. Дно здесь было вязкое, битумное — рыбы рисковали застрять в нем, прилипнуть, и никакие плавники не помогли бы. Рэйзору нравилось это огромное озеро, и эту бухту он знал хорошо. Знал, что никто не заметит его с воздуха — если кому-то вообще придет в голову искать сбежавшего юнглинга сейчас, когда объявлено чрезвычайное положение. На базе и без того хватает проблем, ведь гражданский персонал совершенно не обрадовался приказу спуститься на глубокие уровни и остаться там на неизвестный срок. Там тесно, элементарно не хватает платформ и стульев; и если бы Рэйзор не додумался пристать к Пауэрхорду и не отставать ни за что, чтобы тот уже отчаялся совсем, сменить форму было бы негде. А для шифтера это смерть, и смерть ржавая, медленная — так что он бросился прочь. Его видели спейс-джеты, патрулировавшие небо. Трипледакус, Дайсет, Векториум, даже Арктус, инженер-механик, которого обычно не припрягали к простому облету территорий — все четверо парили на антигравах где-то в темном небе, затянутом тучами, из-за которых даже звезды не светили, и Рэйзор не пытался искать там темные силуэты. Рэйзору нужно было домчаться до леса, в котором его уже не смогли бы подстрелить с воздуха. А если бы стали стрелять — плазмой или ракетами они рисковали поджечь техноорганические заросли. Впрочем, ругать бы за такое никто не стал, уже не до заботы о природе. В памяти местных он видел разумных меха, приспособленных жить в воде. Он мог ошибаться и принимать желаемое за действительное, но если эта программа была заложена в праймусова клона сознательно — даже если он сам додумался до этого, — это значило, что по воде можно добраться близко к кораблю-матке, к «Гиперборее», ставшей Храмом и центром местной жизни. Рэйзор преобразовал крылья, расправленные за спиной, в дополнительные руки-ласты и скользнул в воду. Ноги оказалось проще срастить, превратив в толстый двухсегментный хвост. На бедрах Рэйзор сформировал пушки, выбрасывающие сжатый воздух. Он плыл на глубине, подстраховываясь на тот случай, если кто-то все-таки слишком внимательно будет рассматривать озерную гладь с неба. Вода здесь довольно прозрачная, а крупный мехаподобный объект всего в нескольких хайках от базы — это опасно. В чужих воспоминаниях сложно найти четкие координаты, если меха просто не понимал при жизни, что это такое — координаты. Рэйзор знал только примерное направление. Приближаться к «Гиперборее» было смертельно опасно… или все-таки нет? Если он правильно расшифровал обрывки чужой памяти, все меха на планете активировались там, под кораблем-маткой. Источники киберматерии находились там. Дезактивы самых достойных возвращали туда же. Колонисты, одичав, позабыли многое — но Колодец под «Гипербореей» еще почитали, как святое место. Рэйзор хорошо запомнил меха, которых убил в катакомбах. Он мог идеально скопировать любого из них. Но только внешне. Когда он похитил личность первого Рэйзора, он знал о нем достаточно, чтобы никогда не встретиться с его знакомыми. Перекачал столько воспоминаний о короткой жизни юнглинга, что голова трещала. С местными звероформерами он не мог провести груны, просматривая их память, он торопился обратно, на базу… Никто из них не имел права подходить к тронному залу Скурджа, правившего разномастной стаей звероформеров. И никто из них не имел права спускаться к клону Праймуса. А спуститься надо было, потому что надвигалось что-то страшное. Рэйзор чуял искрой. Если звероформеры и хотели смерти кибертронцам нового поколения, что прилетели сюда, звероформеров тоже кто-то использовал. Квинтессоны? Сепаратисты, закрепившиеся на соседних планетах? Или кто-то еще? Клон Праймуса функционировал, и нужно было, чтобы кто-то просветил его об опасности. Рэйзор не знал, откуда взялся этот Скурдж и был ли он воспитан первыми колонистами, которые еще понимали логику искусственного интеллекта; но если Скурдж был просто самым большим, сильным и жестоким из меха, активировавшихся сотни ворн спустя… то Рэйзор, получается, один на всей планете мог с клоном Праймуса поговорить — теми терминами, которые тот понял бы. Если клон Праймуса был в порядке, конечно. Много что могло пойти не так. Звероформеры, живущие в гнездах из техноорганических растений и утратившие понятие о том, что «Гиперборея» — колонизационный корабль, уже были знаком того, насколько далеко все ушло от первоначальных планов. Через несколько грунов Рэйзор доплыл до края озера и понял, что заблудился и вдобавок сжег кучу топлива. Посидев на берегу и обсохнув перед сменой формы на более удобную для путешествия по колючим зарослям, он после недолгих раздумий превратился в крупную киберптицу. Может, с высоты он увидит очертания крейсера, пусть тот и покрылся растениями? *** Одиннадцать никогда не встречал такого глупого меха. Он вообще таких меха не встречал — и не понимал, как можно, умея менять себя, быть таким трусом! — Ты проиграл, — сказал он незнакомцу на языке для чужих. Изменчивому, как они сообща решили его называть. Пять, Два, Семь и Шесть — вся стая — уже вышли на поляну. — Ты не убежишь. Но ты можешь стать одним из нас. Хочешь? Одиннадцать не очень-то верил, что Изменчивый может победить Скурджа. Но верили остальные. А еще важней было то, что Изменчивый уже подставил его, Одиннадцать. По всему Храму пробежался в его обличье! Все видели! Да, их двое пробежало, настоящий и поддельный. Но будто кто-то будет слушать, что настоящий ничего не делал, когда он как раз и делал! Только он все делал тихо, а этот… Их осталось всего пятеро из восьми, а уже когда их было восемь из одиннадцати, все чуяли их слабость. Они слабы. Они умрут, с Изменчивым или без. Почему же не попытаться? Изменчивый дернулся, и под ним гадко заскрипела металлическая поросль. А потом он выскользнул из лап — кажется, на этот раз даже не посерел, как дезактив, просто темным силуэтом нырнул куда-то вглубь, в каменистую почву, заскрежетав десятками деталей. И совсем маленьким стал. Или это он так быстро закопался наполовину? Все братья бросились на него, вцепились дентами, когтями, опутали двумя хвостами и одним длинным отростком — это Семь. А Два, самый из них большой и крепкий, их всех вытянул на ровное место. Яму Изменчивый сделал глубокую. — Я больше не бегу, — согласился тот. Говорил — медленно и очень четко. Каждый звук выговаривал. Как спарки, когда только учатся говорить. Что-то еще странное было в его голосе. В звуках. Он их очень странно тянул — на мгновение, но тянул, и от этого все прозвучало странно. Может, это из-за листа металла, который он на фейсплейте себе отрастил? Когти у него сейчас тоже стали странные: толстые и тупые. Это он, наверное, решил показать, что драться он не будет. Такими когтями — смех один выйдет, не драка. Изменчивый дрожал немного, но лежал, не рыпался. — Мне пришлось уйти от своих, — металл на фейсплейте по-прежнему искажал звуки. — Они живут там, — Изменчивый вдруг отрастил руку — кривую, со сросшимися пальцами — прямо у себя на лбу, чтобы показать. Пять в испуге заклекотал, а потом заворчал сердито и крыльями громко хлопнул. — Я не могу к ним вернуться. Вы правда хотите принять меня? — на последней фразе у Изменчивого задрожал и голос. — Вы там такие… все? — говоря так же медленно, уточнил Одиннадцать. — Нет. Я один. Я один, — повторил Изменчивый. Одиннадцать обвел взглядом всех братьев, дождался, чтобы каждый кивнул. Всем, кроме Пяти, для этого пришлось разжать денты. Укусы на Изменчивом затянулись мгновенно. Будто не было их. Только энергоном все еще пахло. Одиннадцать кивнул тоже. Пусть они все чувствуют друг друга, как умеют только братья, но лучше четко все подтвердить, чтобы после никто не сказал, что его-то не спросили. Дело важное, не чепуха. Он принял форму меха и достал священный провод из саб-спейса. Все из-за этого провода — надо же было Изменчивому прийти в Храм и притвориться не собой именно тогда, когда Одиннадцать полез в хранилище! Если б никто не заметил его, еще можно было бы поймать кого-то из чужой стаи поменьше, присоединить к себе ее всю, а потом вернуть провод на место. Но теперь уже ничего не сделаешь, придется драться за право ходить в Храм, когда им хочется. Если верить старикам, Скурдж не убивает тех, кто дрался с ним хорошо. Или хотя бы не всех. Изменчивый сначала расширил оптику в непонимании, а потом испугался еще сильнее. — Ты нам нужен, — сказал Одиннадцать. — Открой мне разум, и я покажу тебе. Братья заворчали, но Одиннадцать терпеливо ждал, пока Изменчивый сядет, возьмется за свой конец провода и впихнет его в затылок. Объяснять ему все на языке чужих — это с ума сойти можно, а времени и так мало. Все видели Одиннадцать. Аж двух Одиннадцать. Все их ищут теперь. Надо уходить подальше и решать, что же им делать. *** Снаружи что-то взрывалось, и Грейтшот догадывался, что именно. Потом надо будет популярно объяснить пацанам, что гранаты надо бы беречь. Кленч выглядел не очень. Когда его поймали при попытке запустить ретранслятор, теоретически способный отправить сигнал SOS в отсутствие планетного ретранслятора на орбите, и смекнули, что это он предатель — он, вовсе не юнглинг-геолог, о котором Кленч задним числом, стоило тому потеряться, наговорил таких гадостей… В общем, меха немного перестарались. Если Кленча оставить в живых — если кто-то здесь вообще выживет, пришла непрошеная мысль, — шрамы у него на морде останутся навсегда. И колесную ось, которая над бампером, долго чинить придется. Ее бы сначала из этого бампера вытащить, объяснительные потом писать задолбаешься, как она туда сама воткнулась. Но оба медика мертвы, так что… Вот чуял, чуял Грейтшот какую-то подлость в Кленче. Думал, неприятный меха, бывает, не нравится какой-нибудь такой интеллигент с тираническими замашками, выпендривается в своих лабораториях, и ладно, — а в итоге из-за этого оплавка погибло уже десять взрослых спейс-джетов и двадцать четыре пацана. И еще два гражданских юнглинга, да. Гражданские сами дураками оказались, но своих Грейтшоту было жалко. А еще жальче было корабль, расстрелянный на верхней границе атмосферы. Тот, что увели с орбиты, может, еще был хотя бы цел... Сумасшедшие сепаратисты закидывали дезактивами подступы к базе. И регенерировали быстрее и эффективнее всех, кого Грейтшот когда-либо видел. Он выщелкнул клинок из руки. Заряд тоже стоило поберечь, а Кленч достаточно бронированный, чтобы потребовался выстрел на мощности больше средней. — Вдруг он что-то знает? — Лонгрэк, еще один гражданский, трусил даже зайти в комнату, пока спейс-джеты избивали Кленча, но за Грейтшотом следовал по пятам. — Ты из него эти знания будешь вытряхивать? Лично?.. Нам некогда его допрашивать. Капли ярко-синего цвета оставались на светлой плитке пола, когда Кленч отползал. Грейтшот улыбнулся. Потом вспомнил, что рядом — не только свои, и постарался улыбаться не слишком широко. За квартексы на этом ржавом Аниматроне Кленч сильно успел всех достать, и в первую очередь его, командующего базой. — Притормози, — Гриндор фонил неприятно, как любой вертолет, слишком интенсивно, слишком раздражающе для сенсоров. — Есть же протоколы. Арестовать его надо, говорю. Так положено, — он оглянулся на Оверхоула и Гирса в поисках поддержки. — Мне некого поставить его охранять. И я не понял — ты оспариваешь приказ командующего в чрезвычайной ситуации? — Грейтшот активировал пушку на второй руке. — Вы, может, хотите присоединиться к Кленчу? Ты? Или ты? Сейчас Грейтшот ненавидел их сильнее, чем беспроцессорных звероформеров за пределами базы — не всей базы, в лучшем случае половины ее, если парни еще удерживали лабораторный корпус. Колесные чувствовали это. Гриндор — нет. Когда клинок ударил Гриндора под честплейт, Грейтшот ощутил всем корпусом — всеми сенсорами, улавливающими электромагнитное излучение, — как растеряны и испуганы меха в помещении. Даже свои. Пусть боятся. Он заставит их держаться до конца. Любой ценой. С Гриндором они были приятелями — насколько могут приятельствовать спейс-джет и вертолет. Нормально общались. Уважали друг друга. Гриндор не был в реальном бою. Его прислали сюда позже, когда все закончилось. Тысячу квартексов Гриндор только готовился к войне. Он пригодился бы там, снаружи, но Грейтшот не рискнул возиться со взрослым меха и на пальцах объяснять ему боевую задачу сейчас. Грейтшот положился на тех, кого тренировал и кого знал, как облупленных. Они не станут воинами, они останутся ржаветь под чужим небом. Но и Гриндор не станет. И не стал бы — слишком легко оказалось его убить. Его искра потухла, вслед за ней медленно потухла оптика. Грейтшот отрубил чувствительные к чужим эмоциям сенсоры и заставил себя сосредоточиться. Он умирать не собирался. Искра Кленча вспыхнула белыми протуберанцами, угасая.