Умение прощать

— Я так жалею о каждом злом слове, сказанном тебе. Если бы можно было повернуть время вспять, я бы поступил иначе. Всё внутри переворачивается, когда вспоминаю: я оскорблял тебя последними словами, унижал, гнал прочь. Столько всего наговорил несправедливого! — Дхана Нанд умолк, крепче прижимая к себе обнажённого Чандрагупту. Откинув перепутанные пряди его волос, он прикоснулся к шее юноши за ухом, лаская смуглую кожу губами. — Пять лет потеряно, пять долгих лет… Ничего этого могло не случиться, если бы я выслушал тебя, умерив ревность и гнев. Как мне загладить свою вину? Повернувшись лицом к императору, Чандрагупта поймал его руку и переплёл с ним пальцы. Самые желанные губы были сейчас так близко, и Дхана Нанду нестерпимо хотелось прикоснуться к ним, но прежде он хотел ещё раз услышать, что давняя боль отпустила Чандрагупту, и нет в его душе ни одного уголка, заполненного тьмой. — Не кори себя, Дхана. Как ты мог поступить иначе? Представляю, что творилось с тобой, когда ты увидел меня с Селевком! Мне не следовало оставаться с ним наедине. Или, прежде чем идти, я должен был сказать тебе, что он предлагает мне выпить вина. Ты точно отговорил бы меня и не пустил к нему. Я поступил неразумно и пожал горькие плоды. — Пять лет войны — слишком большая расплата, и основная вина всё-таки на мне, — глаза с уникальным серебристо-зелёным отливом печально смотрели на Чандрагупту, пока большой палец Дхана Нанда тихо поглаживал висок и щёку юноши. — Что юный и неискушённый парень мог знать о чужих грязных интригах? А я, взрослый мужчина, проживший три десятка лет, мог и догадаться: Селевк просто так не станет соблазнять в моём собственном дворце того, кто мне более всех дорог. Селевк — не подросток, у которого взыграла кровь. Если он так поступил, значит, преследовал собственную цель… Да и письмо. Теперь мне очевидно: ты никому не стал бы такого писать, даже если бы потерял голову от любви. Это не в твоём характере, прие. — А что в моём характере? — заинтересовался Чандрагупта. Дхана Нанд негромко рассмеялся. — Переодеться служанкой, явиться тайком в покои и подарить ночь, полную безумных наслаждений, в то время как твой избранник тебя совсем не ждал. Или украсть алмаз из трона у того, с кем тебе на самом деле хочется уединиться в опочивальне, чтобы привлечь к себе внимание. Или махать мечом, кричать о ненависти и вызывать на бой, иссыхая внутри от желания получить поцелуи и объятия. Это в твоём характере. Теперь хитрая улыбка заиграла на губах Чандрагупты. — Кажется, ты мечтал, чтобы я стал крепок, как меч из Бунделкханда? — перехватив правую руку императора, Чандра направил её под покрывало. — Сравни и скажи, есть ли сходство со знаменитым твёрдым металлом? Дхана Нанд вспыхнул и тяжело задышал, как только его пальцы достигли цели. — Сейчас даже лучше, чем тогда в лесу, — срывающимся голосом проговорил он, незамедлительно начиная ласкать доверенную ему ценность. — В лесу было скверно. Очень неудобно! Ветки кололи, — отозвался Чандрагупта, блестя глазами и подаваясь навстречу руке самраджа. — И кора у дерева жёсткая страшно, как сейчас помню. Я весь зад себе стёр и спину тоже, пока по стволу елозил. — А разве мои губы не исправили ситуацию? — движения руки немного ускорились. — Да-аа, — простонал Чандрагупта, поворачиваясь на бок и решительно забрасывая ногу на обнажённое бедро своего повелителя. — Дхана, не медли! Сил ведь нет. — К бхутам косальские шаровары, постоянно рвутся, окаянные! — Дхана Нанд завозился на постели, сбрасывая с себя лоскуты одеяний, в очередной раз пришедших в негодность. — Прикажу, чтоб больше такие не присылали! — Что тебе стоило сначала раздеться, а потом лечь? — лукаво спросил Чандра. — Да торопился я… — Так поспеши снова, — с отчаянным придыханием зашептали ему на ухо, — ведь я стараюсь сдерживаться. Правда, очень стараюсь! Направляя себя рукой и поддерживая Чандру за ягодицы, Дхана Нанд скользнул внутрь, соединяясь с любимым. — О-о, боги… Ты ещё разгорячён после предыдущего раза, когда мы коней привязали, а потом… — Не отвлекайся. Я пытаюсь сосредоточиться. И мне сейчас непросто! — Прие, сколь многое я потерял бы, промедлив хоть мгновение. Их объятия стали теснее. Крепко обхватив руками юношу, Дхана Нанд начал двигаться в бешеном ритме, замедлить который было уже никому не под силу. Будто две небесные реки позволили своим водам стечь на землю, чтобы, коснувшись бренного мира, свиваясь струями, взмыть вверх, продолжив свой путь среди звёзд. Задыхаясь, Чандрагупта с восторгом глядел на Дхана Нанда, боясь упустить малейшее изменение в настроении любимого. Блаженство вдруг накатило сильно, внезапно, стало почти невозможно сдержаться, но Чандрагупта справился, начав дышать чуть медленнее. Обжигающая волна, приблизившись к пику, но так и не достигнув вершины, расплескалась внутри тёплым, сладостным морем, ожидая следующего прилива. — Тебе хорошо? — спросил Чандрагупта еле слышно, чтобы немного остудить себя. Вместо ответа его губами завладели с такой жадностью, что у юноши перехватило дыхание. В такой не слишком удобной позе — лёжа на боку, лицом один к другому — соединяться они ещё не пробовали, но Чандрагупта знал, что ему это поможет оттянуть скорый финал. Пока они возвращались от Ишвара, ему постоянно приходилось краснеть, ибо каждая их попытка усладить друг друга заканчивалась одинаково: от одного мимолётного касания рук или губ изливалось семя. Один раз он увлажнил свои и чужие одеяния только от того, что император слишком крепко притиснул его к кадамбе и поцеловал в губы. До ласк и дело-то не дошло… В тот ужасный миг, помнится, горячий стыд накрыл его с головой. Дхана Нанд никогда не показывал своего разочарования, наоборот, успокаивал любимого поцелуями, а Чандрагупте непременно хотелось доказать, что он пришёл в норму, поэтому юноша совершал одну бесплодную попытку за другой. Из-за его упрямых стараний в Паталипутру они возвращались на два дня дольше, чем требовалось, за что заслужили немало едких высказываний от аматьи Ракшаса. «Я не разочарую его сейчас, — думал Чандрагупта, — мой Дхана после долгих лет получит желанное!» — и он вглядывался в лицо императора, ожидая знакомых признаков, чтобы, увидев их, можно было перестать контролировать тело и позволить себе расслабиться. Он прекрасно знал этот чудесный миг, когда тело самраджа начинало потряхивать от подступающих спазмов наслаждения. Дрожащие длинные ресницы отбрасывали трепещущие тени на щёки… Кожа увлажнялась. Нежный карминовый цвет, подобный оттенку неба на рассвете, заливал грудь и шею, а затем с шумным, рваным выдохом Дхана Нанд вздрагивал несколько раз, повторяя его имя, будто мантру. Он забывался в экстазе совершенно, и Чандра видел его в те мгновения совсем иным. Дхана Нанд, срывающийся с пика экстаза, являлся не человеком, а великолепным, сияющим божеством. С этими мгновениями не могло сравниться ничто, только жар битвы, когда они вот так же рука к руке, наполнившись силой собственных чувств, сражались под Таксилой. — Дха-аа-на, — Чандрагупта отпустил себя и последовал за любимым, позволив себе рухнуть с гребня сладостной волны. Некоторое время они лежали, переплетаясь руками и ногами и не желая размыкать объятий. Блестящие серебристые глаза, теперь казавшиеся абсолютно чёрными, истомлённо и благодарно смотрели на Чандрагупту. Дхана Нанд медленно водил ладонью по спине юноши. — Терпел ради меня? — спросил император, улыбнувшись и поглаживая Чандру по влажной коже. — Хотел, чтобы непременно вместе? Чандрагупта кивнул. — Я очень давно этого хотел, — робко признался он. — Видел это в своих снах постоянно, пока яд не начал действовать, и сны не пропали. — Сокровище, я чувствовал, как ты сдерживаешься из последних сил. Ты — необыкновенный, и я всегда знал это. Ты спросил, хорошо ли мне? Прие, с тобой мне хорошо так, словно я уже в Дэвалоке. Мне очень хотелось бы услышать, что твои раны исцелены, и ты не держишь на меня зла за то, что я наговорил тебе пять лет назад. — Моя боль исчезла в тот день, когда мы встретились в колодце, и ты сказал, что узнал правду, — пристроив взлохмаченную голову на груди Дхана Нанда, промолвил Чандрагупта. — Я уже тогда забыл всё дурное. — И простил? — удивился Дхана Нанд, слегка приподнявшись на локте. — Сразу? — Разве я мог злиться? — улыбнулся юноша. — Конечно, я простил и давно не вспоминаю прошлое. Давай спать, а то скоро рассвет. Ракшас явится и будет язвить, что ты не способен идти в сабху, так как все силы потратил на неподобающие занятия. — Я скоро сделаю тебя генералом, и Ракшас не посмеет язвить. Только с условием, что ты выучишься военному делу. Не беспокойся, мой приказ обучить тебя Ракшас непременно исполнит. Чандрагупта подскочил на месте. — Да это ж такая ответственность — целая армия! — юноша, казалось, вовсе не обрадовался, а впал в панику. — И это твоя армия. — Я стал царём в восемнадцать, — спокойно заметил Дхана Нанд. — А тебе сейчас двадцать три. Неужели не справишься? Для начала я дам тебе в подчинение один сенамукхам*. Когда приспособишься к новым заботам, доверю ганам**, позже вахини***, а потом и всю армию. Уверен, Чанакья тебя неплохо подготовил перед тем, как начинать войну? — В основном, учил, как творить подлости. Отравлять противнику воду, пищу, воровать оружие, нападать из засады, выкапывать ямы и маскировать ловушки для всадников и пеших воинов, подсылать исподтишка вишканий и шпионов, делать из рыбьего жира и высохшего навоза зажигательные смеси, чтобы устраивать поджоги, — со вздохом признался Чандрагупта. — Такое чувство, что этот брамин раньше жил в Пиппаливане, — сухо отметил Дхана Нанд. — Ничего, правила бесчестного боя ты узнал давно, а правила честного узнаешь теперь от меня и аматьи. Жаль, Бхадрасала больше нет. Он бы многое тебе объяснил. С другой стороны, будь он жив, я бы никогда не смог сделать тебя генералом. Живого Бхадрасала я бы не отодвинул с твоего пути никогда. Он верно служил мне, и я уважал его. — Ты никогда не сможешь простить мне его смерть, — проглотил горькую слюну Чандрагупта. — Я потерял близкого человека, — заговорил Дхана Нанд. — Ты тоже потерял друзей, и нам их не вернуть. Мы можем просить богов о хорошем перерождении для них, если они ещё не вошли в новое тело, а если вошли, то молить, чтобы их судьба стала счастливой. Мне тяжело было потерять Бхадрасала, но, хоть и неправильно говорить о таком, я пережил его смерть. Твою не пережил бы. Где-то в глубине души, даже считая, что ты сгорел в том пожаре, я почему-то верил: мы однажды встретимся. Так и вышло. Но случись в бою выбирать, умереть ли самому или убить тебя, я бы предпочёл подставить шею. Позволил бы тебе проткнуть меня, лишь бы ты жил дальше. — Нет! — испугался Чандрагупта, чувствуя, как ледяные мурашки побежали по телу. — Не говори так! Не желаю даже представлять это. Никогда, Дхана! — Но этого и не случится, — успокаивающе улыбнулся самрадж. — Если найдутся новые враги, и они что-то придумают, чтобы разделить нас снова, ничего не выйдет. Ни одному навету я больше не поверю и не отпущу тебя никуда. Его руки снова сомкнулись на талии юноши, а Чандра уткнулся лицом в шею Дхана Нанда. — Надо бы пойти в купальню, но я так устал. — Это всё оттого, что мы три дня провели в седле, возвращаясь домой, — вытирая его и свой живот краем покрывала, прошептал Дхана Нанд. — Спи. Я буду рядом. Чандра хотел что-то возразить, но усталость взяла своё. Юноша медленно погрузился в мягкую, бархатную тишину, тесно прижавшись к своему возлюбленному. Дхана Нанд ещё долго не спал, задумчиво перебирая пальцами волосы на макушке Чандрагупты, вспоминая всё лучшее, что связывало их, и едва приметно улыбаясь.