Умение прощать

Вернулись Селевк и Дхана Нанд ближе к полудню после двух дней отсутствия с серыми и усталыми лицами. Увидев обоих, Чандрагупта понял: всё это время им не только не удавалось поспать, но и спокойно принять пищу тоже. Ракшас со страдальческим видом, оттолкнув всех, бросился помогать Дхана Нанду спуститься с коня. Амбхирадж сделал то же самое для Селевка. Чандрагупта стоял поблизости, мысленно умоляя императора Магадхи подать ему хоть какой-то знак, но Дхана Нанд, похоже, был слишком уставшим. Внезапно на дворцовую площадь въехала колесница. Внутри сидели Малаякету, Мура и Стхулбхадра — бледные, будто неживые. Подросший, но при этом снова изрядно похудевший Малаякету испуганно жался к боку Муры, а бывшая махарани обнимала мальчика, словно стараясь защитить. Следом за колесницей двигались четыре железные клетки на колёсах — передвижные темницы. Словно свежепойманная рыба, набитая в корзину, внутри каждой сидели по два десятка человек со связанными руками и ногами. Среди арестованных заговорщиков Чандрагупта без труда узнал Гаутама, Махишу, Васу и Девдаса. Его самого тоже, впрочем, узнали. — Вот он!!! — на всю площадь закричал Девдас, отпихивая других узников от решётки, просовывая обе связанные руки по локоть сквозь прутья и указывая ими на Чандру. — Он тоже раньше был с ачарьей, заточите и его!!! — Молчать!!! — рявкнул один из стражей, сопровождавших заключённых, и ударил тупой стороной копья Девдаса по лицу. — Как ты смеешь произносить хоть слово без разрешения, грязный разбойник?! Дасью, глухо вскрикнув, рухнул на пол клетки. В следующей телеге, неторопливо двигавшейся за четырьмя предыдущими и тоже въехавшей на площадь, лежало сваленное грудой оружие заговорщиков, их личные вещи, изъятые при разгроме убежища, а следом ехал на коне главнокомандующий Рудрадэв с цепями на запястьях. Его охраняли шесть воинов из армии Селевка. В последней телеге, замыкавшей процессию, сидел Чанакья, скованный кандалами. Щёку его пересекал свежий шрам, очень похожий на тот, который много лет подряд украшал лицо Селевка. Руки и ноги ачарьи почернели от многочисленных ран. Было видно, что легко он в руки противнику не дался. Чанакья сидел с опущенной головой и не шевелился, пока телега не остановилась. Осознав, что его уже привезли, он медленно поднял глаза и в упор посмотрел на своего бывшего ученика, словно заранее почувствовав, где тот стоит. Во взгляде Чанакьи сквозила испепеляющая ненависть, гнев и смертная тоска, но ни капли раскаяния не наблюдалось. — Обвиняемые в заговоре против махараджа Гандхара здесь, — заговорил Дхана Нанд, обращаясь к Амбхираджу. — Оружие, доспехи, одеяния, украшения и прочие вещи отдаю вам в дар. Выносить приговор арестованным — ваша привилегия. Однако я требую, чтобы пленников, сидящих в колеснице, отдали мне. Эти трое — жители Магадхи, поэтому наказание получат от меня. Чанакью тоже требую отдать мне, ибо хоть он и является уроженцем Таксилы, но проживал в окрестностях Паталипутры, когда впервые преступил закон, бросив мне вызов. Я сам буду его судить. — Согласен, — кивнул Амбхирадж. — Те, кто являются подданными Магадхи или подняли меч против повелителя Магадхи, должны быть осуждены по законам того государства. Малаякету, услышав речь Амбхираджа, побледнел ещё больше, хотя, казалось, это было невозможно. Чандрагупта подавил внезапно возникший порыв подойти к мальчику и успокоить, сказав: «Если тебя усадили в колесницу вместо клетки и не связали руки, ты будешь жить!» Но он удержался и не сделал этого, понимая: в глазах Малаякету Чанакья в данный момент — герой и мученик, Дхана Нанд — гнусный тиран, а бывший друг Чандрагупта — подлый предатель. Мысленно вздохнув, Чандра так и не решился приблизиться к колеснице. *** — Ступай, я сам, — только и вымолвил Чандрагупта, выразительно поглядев на оруженосца, вошедшего в царские покои и попытавшегося снять доспехи с императора. Юный мальчик, присланный Селевком в помощь Дхана Нанду, поняв, что от него ничего требуется, поклонился и исчез. Доспехи, собранные из медных пластин, покрытых сверху золотом и драгоценными камнями, упали на пол, а Дхана Нанд тяжело повалился на постель. — Хочешь пить? Я сделал манговое ласси, как ты и просил, — Чандрагупта осторожно уселся на краешек ложа. — Сам старался, между прочим. Неожиданно его рванули за руку, и он, охнув, повалился на грудь Дхана Нанда, не сумев удержаться. — Больше всего на свете я сейчас хочу тебя, — пробормотал император Магадхи прямо в его губы, оказавшиеся так близко от его рта. — Даже вот такой — уставший до смерти и готовый проспать три дня подряд, но я желаю тебя каждой частью моего тела! — Так зачем сдерживаться? — в тон ему ответил Чандрагупта, усмехнувшись уголком губ. — Бери. С чего ты взял, будто встретишь хоть малейшее сопротивление? Дхана Нанд помолчал недолго, задумчиво водя кончиком пальца по щеке юноши.  — Но что ты ощутишь, если я овладею тобой? Как только я войду во вкус, тебе придётся терпеть меня всю ночь напролёт. И каково это будет для тебя? Просто много проникновений, к которым ты абсолютно равнодушен? Чандрагупта молчал, спрятав глаза. — Нет, так не пойдёт, — услышал он над ухом. — Я должен чувствовать, как ты пылаешь, и что вот здесь, — внезапно лингам оказался в плену сразу двух бесстыжих рук, — ты твёрже, чем меч из Бунделкханда. И пока этого не случится, я буду владеть лишь твоими губами, ибо отказаться от них не могу, — Чандрагупту притянули за шею и целовали так долго, жарко и сладостно, что на миг показалось, будто давно забытое тепло колыхнулось внизу живота. Появилось, мелькнуло и исчезло, как утренняя звезда в туманной дымке облаков… — Расскажи, как ты поймал их, — попросил Чандрагупта, когда их губы разомкнулись. — Я хочу знать. — Тебя рядом не было, и мне не приходилось волноваться за целость твоего прекрасного тела, а также за то, что ты в самый неожиданный момент попытаешься спасти этого бхута во плоти, я сражался в полную силу. Да, сражение отняло время, потому что как воин Чанакья великолепен, и своим мечом орудовать обучен получше многих. Но и я тем же мастерством владею! Конечно, за половину калы с таким сильным противником разделаться бы и не вышло. Мы сражались почти до вечера. К счастью, остальные заговорщики в счёт не шли. Слабые! Рудрадэв был неплох и дасью, с которыми вы в колодце сидели, а остальные… Нет, правда, никудышные. — А куда делось войско Рудрадэва? — удивился Чандрагупта. — В нём ведь несколько тысяч воинов. — Оно ожидало команд в Поураве. Если бы Рудрадэв в тот день не приехал к Чанакье за важными распоряжениями, не поймать бы нам его вовек. А тут взяли! И доказывать измену не надо, она налицо. Чандрагупта долго молчал, потом спросил. — Что ты собираешься с ними делать? — Муру не трону. Ты за неё просил, кроме того, сама по себе она не представляет для меня угрозы. Стхулбхадра — твой друг. Ты меня не простишь, если его казню, а я не смогу жить счастливо, если ты меня не простишь. Насчёт Малаякету у нас с Селевком был уговор. Он не трогает пацана, а я прослежу, чтобы он не претендовал на трон Поурава. — Но это несправедливо! — возмутился Чандрагупта. — Это же земли его родителей! Он — царевич и должен править своим государством! — Чандра, — выражение лица Дхана Нанда стало очень серьёзным, — пока Селевк со своей армией находится в Таксиле, а я не выиграл войну, Малаякету придётся забыть о том, что Поурав — его родина. Иначе он не доживёт до воцарения. Я спас ему жизнь. Вернуть трон — задача будущего. — Но ты ведь начнёшь войну с Гандхаром? — напирал Чандрагупта. — В ближайшее время — нет, — и добавил, предваряя новые вопросы. — По многим причинам. Для меня сейчас важно разобраться с Чанакьей и найти лекарство для тебя. Кроме того, надо выдать замуж Дурдхару. Она пять лет моталась со мной по военным шатрам, залечивала раны, молилась и питалась, чем придётся. Как долго будет продолжаться это жертвоприношение? Я не могу позволить ей состариться в одиночестве, а такое важное дело как поиск жениха никому из братьев доверить не могу! И воины устали. Пять лет сражений… Многие не видели близких с тех пор, как я выступил против Ассаки. Чандра, ты можешь осуждать меня, но Малаякету придётся пожить в Пиппаливане до тех пор, пока я не улажу другие вопросы, которые сейчас надо решать безотлагательно. — В Пиппаливане? — удивился Чандрагупта. — Но почему там?! — Мура назвала тебя сыном. Значит, после восстановления земель, она не будет возражать, если я отдам их тебе или Малаякету — твоему названному брату? — Ты собираешься восстанавливать разрушенную крепость Пиппаливана?! — ахнул Чандрагупта. — Почему бы нет? — Дхана Нанд пожал плечами. — Ты станешь первым наследником Муры, но жить в Пиппаливане тебе не обязательно. Будешь представлять интересы Пиппаливана в Магадхе, а Малаякету останется с Мурой в крепости, чтобы исполнять твои распоряжения. И моё самолюбие не пострадает, ведь моим возлюбленным будет не какой-то вайшья, а махарадж. — Какой ты, однако, коварный! — Чандрагупта шутливо ткнул Дхана Нанда в грудь, и тот, притворившись побеждённым, упал на ложе, раскинув в стороны руки. — Сдаюсь! — смеялся он, нежно глядя на юношу, склонившегося над ним. И опять Чандрагупта уловил тепло, проскользнувшее в животе — быстро, неуловимо, тонкой змейкой. «Что это?» — удивился он. Чувство казалось таким приятным, не похожим на жгучее возбуждение, испытанное давно. Хотелось, чтобы это сладкое тепло согрело его снова! — А Чанакья? — юноша снова стал серьёзным. — Что с ним станет? Дхана Нанд перестал улыбаться, поднял руку и пригладил топорщащиеся в разные стороны пряди волос Чандрагупты. — Ты ведь понимаешь. Или нет? В глазах Чандрагупты читалась борьба. — Вот оно, — Дхана Нанд с болью наблюдал за выражением его лица. — Я знал. Потому и не взял тебя в битву. Враги становятся такой же частью нас, как и друзья, запомни на будущее! Каждый твой враг, умирая, будет уносить кроху твоей души. Это несправедливо, но неизбежно. Некую часть и моей души унесёт подлый брамин… Надеюсь, этот кусок не окажется чересчур большим. Я предложу ему на выбор: ритуальное самосожжение или позорная казнь через побиение камнями либо с помощью посажения на кол. Думаю, он разумен и предпочтёт первое. Но ритуальный костёр я ему предложу лишь за то, что он уберёг тебя, пока вы сидели в Карте. Увидев тех дасью в убежище, я сразу понял, что тебе грозило, не окажись Чанакьи рядом. Только за одно это я позволю ему умереть достойно. — Могу я поговорить с ним в последний раз? — Конечно. С этой целью я его и привёз живым. Знал, что тебе нужен разговор. Попросить слуг проводить тебя в темницу? — Нет. Хочу сначала побыть с тобой. Только с тобой, — и, склонившись головой на грудь Дхана Нанда, Чандрагупта притих, слушая, как бьётся сердце любимого. *** Никогда бы он не подумал, что придёт день, и его с ачарьей будет разделять решётка темницы. Факелы почти не давали света, а по подземному ходу сновали крысы, совершенно не боясь людей. Утоптанный земляной пол был засыпан травой куша и ещё какими-то листьями, которые Чанакья презрительно отгрёб в угол и свалил кучей, явно брезгуя использовать в качестве ложа. — Зачем пришёл? — сухо спросил ачарья, ненадолго подняв голову и увидев у решётки Чандрагупту. — Посмотреть, как меня унизили? Или, возможно, позлорадствовать, ведь ты, как понимаю, снова отдался этому ракшасу? Всё возвращается на круги своя. Презренный мир, где царит сансара! Чандрагупта молчал. Он уже пожалел, что решил придти. — Охрана!!! — заорал вдруг Чанакья. — Уберите посетителя! Я хочу остаться один хотя бы перед смертью! Последнее желание осуждённого надо уважать! Или я не прав?! Разумеется, на его крик никто не пришёл. Дхана Нанд заранее предупредил охрану притворяться глухими, если их позовёт не Чандрагупта. — Я думал, вы попросите прощения за то, что сотворили со мной, — вырвалось вдруг у юноши. — А что такое я сотворил? — деланно удивился ачарья. — Разве не вы подговорили Селевка опоить меня вином? И подложное письмо отправили Дхана Нанду тоже не вы? Не лгите, я знаю, — Чандрагупта сам изумлялся тому, откуда у него берутся силы говорить спокойно. Собираясь в темницу, он был уверен, что не выдержит и сорвётся. Но нет, пока ещё оставались силы обуздывать гнев. — Глупец. Я пытался спасти тебя, — выплюнул Чанакья злобно. — Этот ракшас загрязнил твоё тело и душу! Ты не должен был оставаться с ним. С кем угодно — только не с ним! И если ради твоего спасения пришлось ненадолго отдать тебя Селевку, я счёл это небольшой жертвой. Я думал, вскоре ты оправишься, ведь ты — сильный, но до сих пор ты озабочен всякой глупостью, а главного не замечаешь! Думаешь, ради другого мужчины я бы что-то подобное сделал? Нет. Только ради тебя. — Вы безумны, ачарья, — печально промолвил Чандрагупта. — Ваша любовь — хуже выпитой мною отравы. Ваши планы разрушились, но даже сейчас вы отказываетесь признать вину. — Это потому, что я невиновен! — Чанакья бросился к решётке и вцепился в неё обеими руками. — У меня бы всё получилось, если бы Селевк не проболтался. Никому в этом мире нельзя доверять. Вокруг — одни предатели. Даже самый мой любимый ученик — и тот меня предал! — Проболтался Амбхирадж, а не Селевк, — справедливости ради поправил его Чандрагупта. — Обо всей вашей мерзости он поведал Дхана Нанду, а тот — мне. Но неужели вы думали, будто правда не всплывёт? Или полагали, что я, несмотря на все ваши гнусности, прощу вас? — Какая теперь разница, о чём я думал, — отмахнулся Чанакья. — Я здесь, от меня все отвернулись, и приближается смерть. — Вы могли бы стать счастливее, если бы искали понимания, а не мести, — заметил Чандрагупта. — Довольно глупостей! Я делал то, что считал правильным. Я нигде не ошибся! — вспылил ачарья. Не имело смысла продолжать разговор. Развернувшись, Чандрагупта собрался уходить. — Иллюзия твоего счастья не продлится долго, — голос Чанакьи вдруг стал скрипучим, будто раскачивалась сухая древесная ветвь на ветру. — Мне ты был нужен весь, а Дхана Нанду не нужно ничего, кроме твоего тела, но ты теперь даже для этого не годен. И тут лишь сам виноват. Я просил не пить зелье, а ты пил. Мучайся! — и Каутилья хрипло рассмеялся. Чандрагупта торопливо поднялся по земляным ступенькам вверх, покидая темницу. *** Мура встретила его на полпути до покоев. Обхватила обеими руками так крепко, что у Чандрагупты чуть сердце не выскочило из груди. — Сынок, да, я знаю, мы — чужие, и ты теперь тоже осведомлён об этом! — торопливо запричитала она. — Но умоляю, не отказывайся от меня. Я хочу и дальше называться твоей матерью. Ты сможешь продолжать называть меня так? Чандра неуверенно кивнул. Голова шла кругом от последних событий. Мура расцвела улыбкой, а потом вдруг лицо её потухло. Рот сжался в прямую линию. — Нет прощения ракшасу проклятому! — неожиданно выпалила махарани Пиппаливана. Чандрагупта внутренне сжался. «Опять сейчас начнёт обвинять Дхана Нанда», — невольно подумал он, но продолжение фразы оказалось неожиданным:  — Я считала его достойным учителем, праведником, была уверена, что он почти святой! Как он мог тебя осквернить? Да ещё изготовить зелье, отравившее твоё тело? Нелюдь, пишач! Место ему в Патале. А ещё говорят браминов нельзя убивать! Нет, таких, как он — можно! Кто теперь подарит мне наследников? А другого юношу сыном я называть не желаю. Я и так потеряла сначала родного сыночка, потом Вирабхадру… Тебя потерять не могу. Я привязалась к тебе так сильно! Но кто же родит мне внуков?! Чандрагупта ощутил, как пол снова начинает качаться под ногами. — Ты о чём, мама? — еле шевеля языком, спросил юноша. — Откуда ты взяла всё это? Чанакья многое натворил, но меня не осквернял точно. — Тебе не надо стыдиться того, что он сделал! — глаза махарани метали молнии. — Это ему следует опускать глаза до самой смерти после содеянного! Я никогда Чанакье этого не прощу! Пусть сгорит в огне тот, кто посмел тронуть моего сына! Он мне больше не учитель. — Но откуда тебе это известно? — Чандрагупта понизил голос, заодно пытаясь утащить Муру как можно дальше по боковому коридору в сторону пустующих покоев. Ещё не хватало, чтобы их беседу кто-то услышал. — Как же не знать? — всплеснула руками Мура. — Когда Дхана Нанд ворвался в убежище, первое, что он закричал, ухватив Чанакью за косу и ударив его головой об стену: «Я убью тебя, пишач проклятый! Ты виноват, что Чандрагупта был осквернён! Я его изгнал по твоей вине!» А потом они сражаться начали, и почти ничего не было слышно, но про зелье, отнявшее у тебя мужскую силу, я разобрала. Вспомнив про снадобье трижды, император сам себя привёл в неистовство и победил ачарью. Но я-то в тот миг думала только, каково тебе… Бедный сынок! Чандрагупта мысленно застонал. Переубеждать названную мать, пересказывая ей истинную версию случившегося, не хотелось. Но Мура вдруг сама задумалась над противоречащими друг другу фактами. — Погоди, когда Дхана Нанд изгнал тебя из дворца, то причина была в распитии вина с Селевком. Тогда при чём тут Чанакья? «Почему то, что я тщательно пытаюсь скрыть, становится в итоге достоянием многих?» — отчаянно размышлял Чандрагупта в этот момент. — И почему Дхана Нанда так волновало, что тебя кто-то осквернил? Даже больше, чем то, что мы строили заговор? — Мура погрузилась в глубокие раздумья, несвойственные ей прежде. Наконец, размышления завершились успехом. Интуиция вывела махарани на верный путь. — Сынок, а что происходит между тобой и Дхана Нандом? Почему он мстит за тебя, если ты — его враг? Или ты не враг? — Пойдём в комнату, — выдохнул юноша. — Если она у тебя есть. — Да, но не лучшая… И ко мне приставили шпионку. Она следит, чтобы я не сбежала. Ей приказали не оставлять меня без присмотра ни на миг, но я ей заткну уши. Пусть смотрит на нас, но слушать ей будет нельзя. Идём. Чандрагупта отправился следом за Мурой, внутренне содрогаясь от мыслей о том, какой ужасный разговор ему сейчас предстоит. *** Открытие о том, что её названный сын является возлюбленным Дхана Нанда, и их отношения начались пять лет назад, далось бывшей махарани нелегко. Мура то рыдала, то выкрикивала что-то нечленораздельное. Похоже, служанка, стоявшая у дверей и наблюдавшая за ними, прекрасно всё расслышала даже с заткнутыми ушами, учитывая, какой шум устроила Мура. Однако стоило упомянуть о планах по восстановлению Пиппаливана, и махарани взбодрилась. — У тебя будет и второй названный сын — Малаякету, — продолжал расписывать ей выгоды её нового положения Чандрагупта. — И, я уверен, Стхул не откажется быть третьим. Ведь он и без того притворялся твоим сыном в течение пяти лет! Три сына появятся у тебя, если, конечно, не возражаешь. Мура растроганно всхлипывала, размазывая слёзы по лицу. — Я не возражаю! Я вас всех люблю. Но как будешь жить ты? — сочувственно вопрошала она у Чандрагупты. — Ещё и с этой греховной страстью, бездетный… О боги! — Самрадж сказал, что объедет все ашрамы ради меня. Однако если даже я исцелюсь, то не смогу ни на ком жениться. Я не предам самраджа, ведь только он и важен для меня. Женщин никогда не будет в моей жизни. — А я как же? — обиженно надула губы Мура. — Только ты и будешь, — быстро поправил себя Чандрагупта, — но другие не войдут в мою жизнь. Там есть место только для тебя! Мура довольно улыбнулась. Определённо, ей польстила мысль о том, что она навсегда останется единственной женщиной в судьбе Чандрагупты. *** — Что это? — сидя в саду под апельсиновым деревом, Дхана Нанд смотрел на протянутый ему смятый пергамент, колеблясь, стоит ли принимать странное подношение. — Бери. Пергамент упал на колени. Селевк опустился рядом на сиденье. Отпил из золотой чаши манговый сок. — Что внутри? — Дхана Нанд по-прежнему не прикасался к пергаменту. — Лучше сразу признайся. — Рецепт снадобья, лишившего твоего возлюбленного силы. Дхана Нанд хотел было в ярости выбросить пергамент, но Селевк быстро остановил руку императора. — Да, так вышло, что я обо всём знаю. И я сожалею. Парень тебя так любил, что невольную свою измену воспринял как конец всему, и вот таким изощрённым способом покончил с собой. Я с трудом могу себе представить столь огромную жертву и настолько сильные чувства, которые могли привести его к подобному решению. — Уходи. Убирайся, — процедил Дхана Нанд сквозь зубы. — Я не насмехаться пришёл. Я слышал, ты собираешься путешествовать по ашрамам и искать противоядие. Так вот, мои целители сказали: его нет. Средство Чанакьи — та ещё дрянь. Оно убивает тело безвозвратно. — Не желаю ничего слышать! — Дхана Нанд поднялся на ноги. — Если не уйдёшь ты, я сам уйду. — Да послушай! — Селевк тоже разъярился, выплеснув остатки сока в траву. — Вот перебивать наладился! Я просил лекарей четыре года тому назад, когда только узнал, что Чандрагупта отравил себя, сделать всё возможное, чтобы отыскать противоядие. Они не нашли, но рассказали много любопытного. Таких снадобий, лишающих мужской силы, существует три. У каждого свой состав, и учёному, который возьмётся делать лекарство, если ты такового вдруг найдёшь, крайне важно будет узнать, какое из трёх снадобий пил Чандрагупта. От Чанакьи ты не добьёшься ничего. Он знает, что умрёт до того, как ты покинешь Таксилу, и единственное его желание — заставить тебя страдать. У моих лекарей сохранился рецепт, написанный его рукой. Чем пытать этого бхутова брамина, выведывая у него состав зелья, просто засунь свою гордость поглубже, прими от меня пергамент и таскай его везде с собой, пока ищешь целителя. Однажды точно найдёшь, я в тебя верю. Если лекарь спросит, какую отраву пил Чандрагупта, отдай ему пергамент. Это повысит ваши шансы на успех, ибо противоядие можно сделать, лишь когда известен точный состав яда. И да, я тоже хочу верить, что средство найдётся! И тогда я буду считать это знаком того, что я прощён. Дхана Нанд посмотрел на свою руку с зажатым в ней пергаментом, потом — на Селевка. — Неужели ты сейчас снова помогаешь мне? Вероятно, потому что боишься войны? — Думай, как хочешь, — небрежно буркнул Селевк и вдруг добавил. — Буду молить за вас всех богов Олимпа, познавших мужскую любовь и оттого способных вас понять… Дхана Нанд некоторое время стоял неподвижно, а потом протянул руку Селевку, и македонец охотно пожал её.