Умение прощать

— Мне казалось, я в прошлый раз понятно объяснил: отправляйся куда хочешь, хоть в Гандхар, хоть в Карнатаку, но сюда не приходи! — полусонный Лубдхак попытался захлопнуть дверь перед носом бывшего воспитанника, но Чандрагупта успел ввинтиться внутрь помещения, поприветствовав хозяина дома точным ударом в солнечное сплетение. Пока Лубдхак охал и приходил в себя, Чандрагупта уселся на одно из сидений в гостиной. — Признавайся, кому продал записи, сделанные моей рукой? — Ты о чём вообще? — просипел Лубдхак, щурясь от боли и потирая ушибленное место. — Совсем ошалел, сосунок?! Я тебя столько лет воспитывал, кормил, поил, а ты бьёшь под дых ни за что? — Ты получил за дело, — взгляд Чандрагупты был колюч и холоден. — Вчера вечером мне довелось выяснить, что кто-то написал письмо наместнику Селевку моим почерком и от моего имени. Лубдхак, наконец, перестал раскачиваться на полусогнутых ногах, собрался с силами и выпрямился. — Какое ещё письмо? — С предложением объединиться и свергнуть самраджа Дхана Нанда. Император узнал об этом от Селевка, а я — от императора. Удивительно, как я вообще ещё жив, и меня не подвесили на позорном столбе посреди площади, приказав забить камнями. — Ого! — присвистнул Лубдхак, во все глаза пялясь на Чандрагупту. — Серьёзно? — А похоже, что я шучу? — Кто тебя знает! — Лубдхак неловко почесал затылок всей пятернёй. — От тебя чего угодно можно ждать. Но погоди, — лицо вайшьи вдруг посерело от страха, — ты, получается, в бегах? Ты — заговорщик, и тебя ищут люди самраджа? — Самрадж приказал мне убираться вон, — горько вымолвил юноша. — Но нет, меня не ищут, можешь не трястись. Тебе рядом со мной ничего не угрожает. Лубдхак выдохнул с явным облегчением. — Однако, — продолжил Чандрагупта, — моя карьера окончена, а всё потому, что кто-то купил образец моего почерка. — С чего ты взял? Если даже кто-то в моё отсутствие шарил в доме и унёс пару-тройку прошлогодних пергаментов, я тут ни при чём. — Красть записи наугад, не зная достоверно, которая из них сделана мной, не имеет смысла. Стало быть, без твоей помощи дело не обошлось. Ты продал то, что я писал для тебя. Я пришёл выяснить, кому. — Ничего я не продавал! — взвился Лубдхак. — И вообще… Вали. А то я сейчас позову своих ребят, и тебе ноги переломают. — Кто купил записи? — внятно и отчётливо повторил Чандрагупта. — Не уйду, пока не расскажешь. Ребят, кстати, звать не советую. Если позовёшь, они узнают о твоей забавной привычке с пьяных глаз лапать всех, кто попадает под руку, помимо кухарки и служанки. И да, можешь считать, я врезал тебе и за это. В четырнадцать лет сил было маловато, а теперь я научился. — Ой-ой-ой, — передразнил его Лубдхак, — хватит строить из себя недотрогу! Бьюсь об заклад, там во дворце тебя не только пощупали, а сделали всё остальное, чего я себе спьяну не позволял. Да вдобавок, дом свой готов прозакладывать, не единожды. Заметив, как изменилось выражение лица его воспитанника, Лубдхак громко заржал: — Неужели угадал? Вот смех! Всегда знал, что царский дворец — гнездо разврата. Оттуда невинными не возвращаются. Хочешь поговорить о том, больно ли терять невинность, если ты — не девка? Или, может, похвастаешь, со сколькими мужиками успел? С таким-то личиком поклонников твоей смуглой задницы, полагаю, было хоть отбавляй! — Кто купил записи? — скрипнув зубами, перебил его Чандрагупта. — Пишач меня сожри! Да я не знаю!!! — заорал Лубдхак, так громко, что посуда, стоящая чуть поодаль, жалобно задребезжала. — Я имён у покупателей не выспрашиваю! Приходил дней десять тому назад мужик моего возраста с мечом, как у кшатрия, одетый, как вайшья, со шрамом поперёк рожи, как у дасью. Просил найти долговые расписки или другие записи, сделанные твоей рукой. Именно твоей. «Бхут его знает, зачем ему это сдалось?» — подумал я. Но если платят чистым золотом и много, то я свой собственный глаз и левую руку продать готов, а уж твои каракули — и подавно. И да, я ему продал! Но почему я должен перед тобой оправдываться, если всё, что находится внутри дома — моя собственность?! Я имею право делать с любой вещью, что захочу. Всё, доволен? Я сознался. Теперь — вали. Чандрагупта ещё некоторое время смотрел на Лубдхака, а потом встал и пошёл к дверям. На полпути обернулся. — Последний вопрос. Какое изображение было на золотых монетах, которыми с тобой расплатились? Или то были слитки? — Монеты. — Чьи? Гандхара? Аванти? — Да бхут знает, где тот тип их украл! Я таких не видал раньше. С одной стороны на всех монетах было вытиснено лицо вихрастой бабы в странном тюрбане, вроде она боком стоит и вперёд смотрит, а с другой — девка с крыльями и с голыми ногами*. Но мне плевать, главное, что это — точно золото, уж в золоте я разбираюсь. — Можешь показать? Не бойся, воровать не собираюсь. — Да переплавил я их в очаге и снёс к ювелиру, заказав себе кольца и серьги из тех монет. Я ж не дурак такое хранить! Ещё казнят, ведь деньги те — точно краденые. — У покупателя, кроме шрама, были другие особые приметы? — Какие там приметы? Рожа как рожа. Похож на нас, местных, тилака на лбу была, но волосы торчали из-под тюрбана рыжие, как апельсин или мякоть папайи. Моет он их, видать, коровьей мочой, что ли? Хотя от него не воняло, а приятно так пахло сандаловой пастой. Прямо, как от тебя, когда ты хорошенько отмылся на службе у самраджа и приходил сюда в гости в своих богатых одеждах. — Значит, точно Селевк… — Что? — переспросил Лубдхак. — Ничего. Я получил необходимые доказательства. Прощай. — Погоди, — Лубдхак поймал Чандру за локоть уже возле самых дверей и заискивающе посмотрел в лицо, — если вдруг снова заглянешь, а меня не будет… Ребятам не говори лишнего. Я ж тебя трогал лишь потому, что ты, как раскраснеешься, волосы по плечам распустишь, так на девицу становишься похож. А меня это заводило. И я тебе ведь никакого урона не причинил, правда? Подумаешь, сквозь одеяния несколько раз погладил, а меня в ответ столько же раз укусили. Об этом забыл? А я помню. Потому молчи, а то перепугаешь пацанов. Тем более, они мне вовсе не надобны. Вот был бы ты посговорчивее, не кусался бы, не крал, не врал почём зря, всё имущество досталось бы тебе даже при моей жизни. Да и сейчас не поздно… Я даже не буду спрашивать, с кем ты спал во дворце. Мне без разницы. Если будешь то же делать для меня и не кусаться, приму тебя обратно. Ты как на это смотришь? С отвращением отбросив от себя руку Лубдхака, Чандрагупта покинул его дом. *** — Нет, Чандра, это плохая идея. Никуда не годная! — Стхул отчаянно махал руками, призывая Индру и Дхума присоединиться к уговорам. — Ты уже ходил к Дхана Нанду, и он снова тебя выгнал. Радуйся, что не убил. Ты ничего ему не докажешь и в третий раз. Только навредишь себе ещё больше! — Селевк выкупил мои записи у Лубдхака, подделал письмо и отправил его самраджу. Я точно знаю об этом теперь, и самрадж должен узнать правду. — Забудь ты об этом. Ну хочешь, на колени встану? — Стхул тяжело бухнулся на пол, молитвенно сложив руки. — Вот поверь, в третий раз ты непременно лишишься головы! — Согласен, — раздался позади Чандрагупты негромкий голос Чанакьи. — Ты уже дважды пытался поговорить с Дхана Нандом, и чем это закончилось? Тебе угодно продолжать унижаться? Или ты смерти ищешь? Чандрагупта резко обернулся. — Но я не могу так жить! Меня оболгали, унизили… Да, один проступок — на моей совести, но второй, худший я не совершал. Возможно, к Дхана Нанду на службу я никогда не вернусь, но почему я должен всю жизнь носить на себе клеймо предателя, если я не предавал никого? Чанакья снисходительно посмотрел на своего ученика. — У тебя по-прежнему нет весомых доказательств. Думаешь, Лубдхак повторит свою историю о проданных записях, очутившись в покоях императора? Да он будет всё отрицать, лишь бы его не обвинили в тайном сговоре с Селевком! И даже если Лубдхак заговорит… Где доказательства того, что записи выкупил именно Селевк? Шрам на лице и рыжие волосы могут быть у дасью, у странствующих браминов, у жителей Гандхара… Да у кого угодно! Если не осталось македонских монет, которые можно было бы считать уликой, то как доказать, что к Лубдхаку приходил именно Селевк? Ты сам сказал, Лубдхак переплавил монеты и пустил на изготовление колец и серёг, так как испугался, что они — краденые. Чандрагупта опустил руки и поник. — Всё безнадёжно, — отойдя на несколько шагов, он уселся на пол, скрестив ноги. — И бессмысленно. Посидев немного, он улёгся на бок, отвернулся лицом к стене и затих. Индра, Дхум и Стхул испуганно переглянулись. Чанакья продолжал невозмутимо улыбаться, словно ничего не произошло. Наконец, он приблизился к Чандрагупте и медленно опустился на корточки рядом с ним, склонился к его уху. — Всё ещё есть шанс заставить императора прислушаться к тебе. Но для этого придётся постараться! — Как? — Чандрагупта мигом подскочил и снова уселся на соломенной подстилке. — Сам подумай, — глаза Чанакьи засверкали. — Цари понимают только язык силы. Какова разница между тобой и Селевком? Это очевидно: он — наместник Таксилы, а ты — бывший раб. Да, пусть Дхана Нанд знает, что на самом деле по праву рождения ты — царевич, но где твоё царство? Твоя земля сожжена, крепость превращена в руины, отец убит, мать стала служанкой. И вдруг ты начинаешь обвинять Селевка в обмане! Слабый и ничтожный обвиняет сильного и богатого? Это даже не смешно. Чтобы кого-то обвинять, надо самому стать сильным. — Мне надо напасть на Селевка и победить его? — удивился Чандрагупта. — Надо напасть на Дхана Нанда и завладеть Магадхой. — Что?! — этот вопрос одновременно вырвался у всех четверых юношей, слушающих странную речь ачарьи. — Безумие, — пробормотал Индра. — Ага, — кивнул и Дхум. — Но это наш единственный шанс, — ачарья развернулся в сторону остальных учеников. — Кроме того, дело даже не в Чандрагупте. Сами посудите, что это за царь такой, не способный разобраться, кто ему на самом деле предан? Вот так же, поверьте, он разбирает и дела простого народа, и так же принимает законы! Не докапывается до истины, не взвешивает каждую мелочь, а принимает скоропалительные решения, ввергая невинных в ещё худшие страдания, а виновных оправдывая. Он никогда не изменится, если жизнь не преподаст ему суровый урок, но в тот миг, когда Дхана Нанд лишится престола, ему придётся проглотить горькое снадобье правды. Он осознает, что вовсе не идеален, как, вероятно, сейчас думает, — Чанакья зачем-то поднял палец вверх, указывая на потолок. — Я же, начав войну, заступлюсь за всех обездоленных людей, которых Дхана Нанд оскорбил, приняв множество неверных решений! За всех, включая Чандрагупту. Мы победим Дхана Нанда для того, чтобы открыть ему глаза на его ошибки. Таков наш долг. — Для осуществления этого невозможного плана нам понадобится огромная армия! Откуда же её взять? — дрожащим голосом вопросил испуганный Стхул. — Армия будет. Уже скоро. Я веду переговоры с махараджем Ассаки и с наместником Таксилы, — охотно раскрыл свои карты Чанакья. — Думаю, и те, и другие переговоры через несколько дней увенчаются успехом. Кроме того, если нам удастся вызволить с рудников пять сотен пленных кшатриев Пиппаливана, отправленных туда Дхана Нандом четырнадцать лет тому назад, то и они присоединятся к нам. В освобождении кшатриев нам помогут Мура, Бхайрав и Майтри, а ваша задача — тренироваться с оружием, чтобы быть готовыми к сражению. Как только вы подготовитесь, и армия соберётся, мы нападём на Паталипутру и заставим Дхана Нанда услышать наши голоса, которые сейчас для него ничего не значат. Однако он не сможет нас игнорировать, когда мы войдём в столицу! — Нет, мне не нравится это всё, — Чандрагупта ошеломлённо взирал на Чанакью. — Это ещё худшее безумие, чем мой план снова тайно проникнуть во дворец. Разве самрадж захочет слушать тех, кто напал на него? — Обычно цари только тогда и затевают серьёзные переговоры, когда кто-то превосходит их силой. Или хитростью. — Но я превращусь в его злейшего врага навсегда, — возразил Чандра. — Ты уже сейчас его враг, — Чанакья снова поймал юношу за руку, нежно обхватив его запястье. — Разве нет? Он ясно дал тебе понять, что считает тебя предателем, нацелившимся на его трон. — А нападение на Паталипутру при поддержке Селевка и царя Ассаки лишь подтвердит его подозрения! — горячо воскликнул Чандрагупта. — Пусть так, но что тебе терять? — Чувство собственного достоинства и мою преданность тому, кому я поклялся в верности! — выпалил юноша. — Допустим, мне ты тоже клялся, — напомнил Чанакья. — И потом предал. Но я, наверное, не стану сейчас упрекать тебя в этом? Нет, конечно. Не стану. Тон его голоса был таков, что Чандрагупта устыдился и опустил глаза в пол. — Ладно, — Чанакья разжал пальцы, удерживавшие руку юноши, — делай, что хочешь. Иди, рассказывай Дхана Нанду очередную историю, которую император не пожелает слушать! Что бы ты ни сказал ему, поверь, ты для него навсегда останешься осквернённой вещью. Мудрецы говорят: «Истинных друзей распознают в трудные времена». У тебя настали трудные времена, но ты по-прежнему слеп и не способен понять, кому ты дорог. Но всё же на досуге поразмышляй: когда тебя выставил самрадж, и Лубдхак закрыл двери дома, под чьей крышей ты нашёл приют? Кто накормил тебя, обогрел? Кто в нужный момент дал лекарство, когда ты едва не довёл себя до воспаления лёгких, обливаясь колодезной водой? Твой учитель, которым ты пренебрёг, и его ближайшие верные ученики, которых ты тоже предал! Я хоть словом упрекнул тебя за твою ошибку, совершённую по отношению ко мне и к ним? Нет. А разве мне в глубине души не было больно, когда ты ударил меня и сбежал? Было. Ты заставил меня страдать не меньше, чем сам теперь страдаешь от собственного изгнания. Чандрагупта вздрогнул. Слова учителя показались острым ножом, воткнувшимся в незажившую рану. — Впрочем, если ты и сейчас ничего не способен понять, продолжай гоняться за миражами, — так закончил свою высокопарную речь Чанакья. — Чандра, — проникнувшись речами ачарьи, Стхулбхадра тоже приблизился к другу, — мы все любим тебя. Мы пожертвуем своей жизнью ради нашей дружбы. Почему ты всё ещё душой и сердцем не с нами, а с тем, кто выгнал тебя, отказавшись верить твоим словам? — Не знаю, — растерялся Чандрагупта, — но мне известно одно: я не смогу напасть на Дхана Нанда, поднять меч и нанести ему рану. Это невозможно. — Так и не надо никого ранить! — Чанакья снова подскочил к Чандрагупте и приобнял его за плечи. — Разве я требую смерти и крови? Нет. Наша война — не для того, чтобы причинить вред, а для того, чтобы преподать урок. Сражайся без гнева. Обороняйся, а не нападай. Требуй одного — быть услышанным. Ты всего лишь защищаешь дхарму. Если в мирное время тебя отказываются понять, начни войну. Если не слышат твой шёпот — закричи. Это необходимость, а не месть. Возможно, когда ты начнёшь кричать, истина дойдёт до того, кто незаслуженно отверг тебя. Поверь, этим поступком ты окажешь услугу не только себе. Когда Дхана Нанд потеряет Магадху, он поймёт, какую боль испытала махарани Мура, потеряв Пиппаливан и своё положение царицы. Он осознает, что ты — не вещь и имеешь право на ошибку. Он поймёт, что слабых иногда надо слушать, иначе они поднимут головы и заставят себя уважать. У него появится шанс измениться, когда мы ненадолго создадим иллюзию, будто он лишился трона. — Иллюзию? Погодите, учитель, так трон ему будет возвращён? — изумлённо переспросил Чандрагупта. — Конечно, — Чанакья снова заулыбался. — Думаешь, я — ужасное чудовище? Я — брамин, а не убийца. Учитель, а не тиран. Как я уже сказал, моя задача — исправить чью-то душу, а не уничтожить её. Как только Дхана Нанд осознает свои ошибки, мы вернём ему трон, и перед нами окажется совсем другой царь. Он начнёт прислушиваться к нуждам людей, а не казнить всех подряд из прихоти. Магадха получит идеального повелителя — сурового к врагам, мягкого к народу. Разве это всё не достойная цель? — Наверное, достойная, — Чандра задумчиво кивнул. — Так надо постараться ради такой хорошей цели. Тебе и мне, — и ещё раз, будто невзначай, обласкав плечи своего ученика, Чанакья покинул комнату. — Чандра, он прав, — Дхум подошёл ближе к Чандрагупте. — «Если шёпот не слышат — закричи». Как верно сказано! Тебе придётся кричать, чтобы самрадж прислушался, другого пути нет. — Мне тоже понравилось сказанное ачарьей, — торопливо согласился Индра. — Что-то есть в его словах, это отзывается в моём сердце. Если ты войдёшь в столицу как победитель, самраджу придётся поговорить с тобой на равных, а не как господину с провинившимся рабом. И ты ничего не теряешь, потому что уже сейчас ты изгнан и пребываешь в опале. Война — единственный способ получить внимание со стороны того, кто тебе дорог. Поскольку противника, захватившего твой трон, нельзя игнорировать или прогонять палкой, как собаку, самраджу придётся воспринять тебя всерьёз. У него не останется выбора. Тут ачарья полностью прав! Чандрагупта молчал, подспудно осознавая, что в его душе произошёл новый раскол. Отныне он уже не был уверен, как поступить правильно. *** — Каковы ваши успехи, учитель? — Бхайрав оторвался от изучения записей и приподнял голову, когда Чанакья вошёл. — Удалось его переубедить? — Почти, — Чанакья уселся рядом с Бхайравом и задумался, подперев кулаком подбородок. — Всё ещё колеблется, но чаша весов сильно качнулась в мою сторону. Если я буду продолжать правильно обрабатывать грани алмаза, однажды он засияет тем светом, который нужен мне. — Но всё же почему вы не стали взращивать в нём желание мести? Почему не сыграли на чувстве гнева, напомнив об унижениях матери и смерти отца? Это было бы вернее. — Нет, играть на желании мести или гневе сейчас бессмысленно. Чандрагупта всё ещё влюблён. Даже не так: он буквально отравлен собственными чувствами. Кто знает, когда они остынут? Вероятно, не так скоро, как хотелось бы мне, но течение времени нам на руку. Юношеский ум податлив, как глина. Отрезав его полностью от влияния этого ракшаса, я теперь легко смогу вылепить из него что угодно. Не сразу, медленно, но он изменится. Путь в тысячу йоджан начинается с первого шага, и я этот шаг сделал. Я заставил его поверить, будто начинаю не войну, а некий урок с целью перевоспитания царя Магадхи. Я убедил Чандрагупту, что никакого вреда Дхана Нанду причинено не будет, а трон побеждённому мы вернём. Однако стоит Чандрагупте ступить на путь войны, и он уже никогда не сумеет с него свернуть. Скрытые противоречия между ним и Дхана Нандом превратятся в смертельную вражду, и это именно то, чего я желаю. Сражений будет много, но я готов к затяжным битвам. И после первого же открытого противостояния выиграю самое ценное — душу моего ученика. Даже если нам придётся сначала отступить, Чандрагупта уже никогда потом не вернётся к Дхана Нанду. Он останется со мной, и мы либо взойдём на трон, сплетя наши пальцы, либо вместе умрём на поле боя. Но я всё же склоняюсь к намерению выиграть. А теперь скажи, как тебе нравится мой план? — У вас всегда отличные планы, ачарья, — тонко улыбнулся Бхайрав, склоняя голову перед своим мудрым учителем.